Текст книги "За горизонтом. Две повести"

– Я и не собиралась.

– Должно же быть соображение, да? Что такое хорошо и что такое плохо. Что мужик взрослый, жена, семья – значит, нельзя соваться. Просто потому что нельзя. Не твое, отойди. Даже если типа любовь, все равно нельзя. Ведь я правильно говорю? Нельзя человека на предательство толкать и при этом притворяться овечкой. Такая: это не я, я ничего не знала, он сам решил. Противно.

– А что приехал-то к ним тогда? Твоя мама была не против?

– Нет, не против. А чего приехал: во-первых, хотел посмотреть на них вблизи. Так скажем, в естественной среде обитания. Во-вторых, жить у них выгоднее экономически. Зачем мне тратить деньги, когда тут родной отец? А в-третьих, я не только к ним приехал, и я вообще-то уеду скоро.

– Куда?

– Ну, во-первых, в Симферополе у меня друг. Он тоже геймер.

– Ты когда играть успеваешь, у вас же сложно учиться, в медицинском?

– Ты сейчас говоришь как моя мать. Мало, но играю, на каникулах в основном. Надо как-то мозги переключать. В общем, есть Макс, и есть план с ним пересечься. Кстати, есть еще один товарищ, с нашего курса, он с двоюродным братом путешествует на машине, они скоро будут здесь, а дальше я поеду с ними. А еще я в самолете познакомился с девушкой. Она сейчас где-то в Судаке. Надо бы ее навестить, я в тех краях еще не был.

– Лямур?

– Какой еще лямур? Хорошая девчонка, мы с ней проговорили весь полет. Это редкий случай, когда с человеком можно так разговаривать.

– Со мной можно? – спросила Ася.

– С тобой? – Генка засмеялся. – Скажем так, у тебя есть потенциал. Ты это, ты пробуешь слушать. Ты же замечала, что большинство людей или исключительно о себе говорят, или слушают и только и ждут, когда можно будет о себе поговорить. И другого человека мало кто видит, что он именно другой, не такой, как ты сам, без «а я тоже», и «а я бы лучше», и «а мне не нравится», и без «я понимаю», хотя видно же, что не пробует понять.

Ася шла рядом, держа его под руку, и думала: брат. Жаль, что двоюродный. Жаль, что у нее нет родного старшего брата, как у Яны. Она всегда завидовала Яне, у нее дома был Лешка, а у Аси – никого.

– Ты что не смотришь под ноги?

Она снова запнулась. Она поняла, что продолжает думать о живом Лешке. Будто он на самом деле есть, просто уехал куда-то очень далеко. В другое не верилось. Другого не бывает.

Улица, по которой они шли, влилась в пляж неподалеку от кафе. Ася с мамой ужинали здесь в первый вечер у моря. Сейчас кафе было закрыто, фонари вокруг погашены, а мягкие кресла-мешки собраны в большую кучу. Будто наступила осень и кафе готовятся закрывать до следующего лета.

Генка шел прямо к морю. Добравшись до него, он сразу разулся, подвернул джинсы и вошел по щиколотку в воду. Ася повторила за ним и сразу вышла на песок – вода оказалась очень холодной. Босые ступни тут же облепил песок, и Ася вслед за Генкой медленно пошла вдоль кромки берега, держа сандалии в руках. Ветер в спину продувал насквозь, путал волосы.

Они дошли до конца пляжа, до каменной гряды.

– Купаться будешь? – спросил Генка спокойно, словно они ради этого сюда и пришли.

– Ты чего, холодно же!

– А я буду. Подождешь? Мы раньше, когда все вместе ездили на море, с отцом ходили плавать по ночам. Ты попробуй тоже как-нибудь.

Он вошел в воду, нырнул и пропал. Как ни вглядывалась Ася, не могла его разглядеть. Не разобрать было, где живая чернота ночного моря, а где уже висящая над нею мутная, беззвездная чернота ночного неба.

Ждала она недолго и не успела начать волноваться – через две минуты голова Генки появилась над водой, а еще через пять он вышел на берег. И в самом деле было холодно для заплыва. Он переоделся за камнями и продолжал стоять у воды и смотреть на море. Ася не стала к нему подходить. Ей показалось, что он сейчас хочет остаться один.

– Ген, – спросила Ася по дороге к дому, – а ты когда-нибудь видел мертвого человека?

– Да, – неохотно ответил Генка. – Из тех, кого я знал, – дедушка.

До конца улицы они шли молча. Откуда-то из кустов выбежал Яшка и потрусил рядом с Асей. Она остановилась, стряхнула с ног остатки песка, обула сандалии и погладила собаку по голове.

– Я не про то на самом деле хотела спросить, я не так начала, – снова заговорила Ася. – Ты вот пошел в мед. Тебе не страшно, что ты однажды сделаешь что-нибудь неправильно, и такое неправильное, что человек умрет? И еще, как в сериалах про больницы, я люблю такие смотреть, вот когда пациент умер, а врач идет сообщать родственникам… Ты правда думаешь, что сможешь? Я тоже думаю просто… Я не решила еще, но иногда думаю…

– Я вообще-то в стоматологию хочу, – ответил Генка. – Я надеюсь, что там ничего подобного не произойдет.

– А я боюсь темноты и стоматологов. Темноты – потому что неизвестно, сколько там, в темноте, стоматологов, – зачем-то ляпнула Ася. Сама не поняла, что сказала, совсем о другом же думала.

Генка поглядел на нее странно. Он даже не попытался улыбнуться. Потом сказал:

– Я тебя сейчас провожу до дома, а сам еще кое-куда пройдусь.

Глава восьмая

Назавтра Ася проснулась поздно и едва не забыла про печенье. Солнечные ожоги почти прошли, Ася собиралась быстро позавтракать и пойти на пляж. Только когда делала бутерброды и грела чайник на общей кухне, она вспомнила, что договорилась с Мариной на утро. Она почувствовала себя как перед уроком, на который страшно не хотелось идти, и надеялась, что Марина или позвала ее из вежливости, или просто забыла. На кухне никого не было, и Ася решила не выходить во двор, а поесть прямо здесь. Она торопливо сжевала один бутерброд и почти покончила со вторым, когда на кухню заглянула Марина и сказала, что искала ее.

– Если ты не хочешь сегодня или куда-то еще торопишься, то не надо, давай в другой день, – добавила она.

– Я хочу, я сейчас, доем и приду, – ответила Ася с набитым ртом.

Марина была бледная и уставшая, как будто полночи не спала. Она быстро сделала тесто, продиктовала что и как, чтобы Ася ничего не забыла, показала, как ложками выкладывать тесто на противень, и поручила это Асе. Кажется, Марине самой не очень-то хотелось сегодня возиться с печеньем, и она позвала Асю, только потому что обещала.

– Мы сахар забыли, – сказала Марина.

– Нет, положили, у меня вот тут записано: сахар, полстакана.

– Да? Значит, положили.

Ася заметила на стене фотографию, которой здесь точно не было раньше. Это была свадебная фотография дяди Толи и Марины. Обычная свадебная фотография, на которой люди выглядят так, будто это самый счастливый день в их жизни. У родителей тоже такие были, правда, мама на всех только с левой стороны – потому что вечером перед свадьбой в правую щеку ее ужалила оса.

– Красиво как, – сказала Ася, рассматривая снимок. – А еще есть?

– Где-то есть, – ответила Марина. – Толе нравится. Это он сюда повесил. А лично я эти фотки терпеть не могу. Я на них сама на себя не похожа.

– А мне кажется, всё очень…

– Ой, ну только не надо мне врать! Был кошмар и ужас. Девочка-визажист, с которой я договорилась, не пришла, прислала другую. А та мне нарисовала такое лицо, как будто я в тринадцать лет иду на танцы под присмотром гувернантки. Глаз было не видно, губы бледные, и завить не смогла по-человечески, пришлось пучок делать. Я там ревела, Ася, из меня как весь воздух выпустили. Что-то я сама успела исправить, но уже времени не было, Толя за мной приехал. Сама видишь, что получилось. Может, это и красиво, но это не я! Нет, если бы я выглядела как ты, я бы вообще никогда не красилась! Но с таким лицом, как у меня…

Пока Ася соображала, что нужно ответить, Марина поставила противень в духовку и принесла из комнаты фотокнигу.

– Вот, посмотри, если интересно. Жаль, что вы не приехали на свадьбу. Толя огорчился. Он до последнего ждал, что вы передумаете.

– Мама не могла, у нее на работе было что-то срочное…

– Да не захотела она, я понимаю.

Ася разглядывала фотографии, дожидаясь, когда можно будет достать печенье из духовки, поблагодарить Марину за мастер-класс и уйти на море.

– Как вы познакомились? – из вежливости спросила она.

– Я каталась на велосипеде, а Толя меня сбил.

– На машине? – замерла Ася.

– Ну да. Но я сама виновата, он ничего не нарушил. Он поворачивал, а я на красный. – Марина показала жестами, как все произошло.

– Сильно сбил?

– Сейчас я понимаю, что могло быть и хуже, легко отделалась. Он все же почти вовремя затормозил. Я перелетела через руль, сломала руку, лицом проехалась по гравию, кожу содрала до мяса. Заживало долго, инфекция попала. Я до сих пор иногда боюсь по утрам подходить к зеркалу. Боюсь – а вдруг снова увижу ту изодранную рожу.

– Сейчас вообще ничего не заметно, – сказала Ася.

– А я кое-где вижу. Хотя Толя, как и ты, считает, что все прошло. Ну вот. Толя приезжал ко мне в больницу, очень извинялся, лекарства дорогие покупал, всем в больнице дал денег, чтобы ко мне по-особенному относились. Даже купил мне новый велосипед, хотя я до сих пор не могу себя заставить на него сесть. Когда меня выписали, стал приезжать ко мне. Ася, ты уже влюблялась? Ты понимаешь, как это бывает, когда человека невозможно от себя отпустить?

Ася покачала головой.

– Он меня всегда слушал. Он на меня смотрел так, что мне начинало казаться, что я на самом деле красивая, что я могу быть нужна другому человеку. Меня всю жизнь травили в школе, поэтому я в колледж-то и ушла после девятого. Дома тоже все было не очень. Мне не разрешали менять школу, потому что это бегать от проблем, а бегать – неправильно, надо терпеть и преодолевать. Вот примерно так и шло – и в колледже, и после. Может быть, если бы у меня был тогда кто-нибудь особенный… Но очень долго никого не было, я никому не нравилась. И вдруг в двадцать лет у меня появляется человек. Другая жизнь. Всё по-настоящему.

– Травили в школе? – поразилась Ася. – Почему?

– Я была толстая. Не делай такие глаза, я на самом деле была самая жирная в классе. Потом я почти прекратила есть, стала бегать, похудела, но ничего не изменилось. Как травили раньше, так и продолжили. Разве нужна причина? Тут дело в другом, мне потом Толя объяснил: в классе были девочки, которым нравилось травить других, а учителя не могли на них повлиять. В колледже, кстати, нормально было, спокойно, все со всеми дружили. Мне только родители никак до сих пор не могут колледж простить. У них три высших образования на двоих.

– Как и у моих.

– Толя тоже так и не окончил универ, и это в жизни ему совсем не помешало. Разумеется, мои его не одобрили, чуда не произошло. Печенье! – вскрикнула Марина и вынула противень. – Надо же, успела. Ася, запоминай: не болтай и не сиди в телефоне, когда печенье в духовке. Будешь фотографировать или так съедим?

– Так съедим, – ответила Ася. – А про жену, про Генку он говорил?

– Гена прав: мне гордиться нечем. Толя мне сразу все рассказал. – Марина внимательно посмотрела на Асю. – Вот что бы ты на моем месте сделала?

– Ушла бы, наверное.

– А я думаю, что нет. Все люди на словах благородные, а как доходит до поступков… Мало кто может уйти. Конечно, я сразу сказала, чтобы он определялся. Он очень быстро все решил, недели не прошло. У меня было два варианта: остаться с любимым человеком или отправить его восвояси. То есть на самом-то деле вариант один.

Асе было неуютно. Она словно зашла в чужую спальню, куда совсем не хотела заглядывать. А там кровать незаправленная и колготки со стула свисают.

– Гену я могу понять, – продолжала Марина. – Ну ладно, со мной он может не разговаривать, переживу, но с отцом-то? Вот мы его пригласили, он приехал, Толя обрадовался, а Гена ему ни слова нормально. Только сквозь зубы, только с издевкой. Надо же как-то привыкнуть уже… А он такой принципиальный. Нет, вот как приехать к нам и жить бесплатно, друзей своих пригласить – так это пожалуйста. А как два слова в день сказать по-человечески родному отцу – это сложно.

– Марина, – перебила ее Ася. – А это у вас что? Можно посмотреть?

На одной из полок, рядом с чайным сервизом, Ася увидела несколько фигурок. Миниатюрная Эйфелева башня, у них дома была такая же. Русалочка на камне. Нефритовая лягушка. И фарфоровая статуэтка высотой с палец: маленькая балерина. Ася подошла ближе: она! Светловолосая, с двумя бантами, с задумчивым лицом. У мамы дома была такая же, мама любила с ней играть, хоть это было нельзя, и в конце концов разбила. Мама недавно вспоминала об этом и хотела купить статуэтку в интернете, нашла ее и показала Асе, но пока не купила – как выяснилось, стоила она очень дорого.

– Откуда это у вас? – спросила Ася.

– Толя привез из Копенгагена.

– Балерину?

– Нет, балерина вроде бы очень старая, ее Толя купил, потому что у его мамы была такая. Он мне говорил, что однажды они с сестренкой, то есть с твоей мамой, играли с ней и нечаянно разбили, а их мама так сильно расстроилась, что он решил: вырастет и купит ей такую же. Он вырос и купил, но уже после того, как мама умерла.

Ася вспомнила, как мама говорила: «Разбила я, а наказали почему-то Толика! Родители решили, что это он!»

– У моей бабушки тоже была балерина, наверное из этой же серии, – балерина, надевающая пуанты, – вспомнила Марина. – И мне все хотелось проверить, снимаются у нее туфельки, как у кукол, или нет. Мне вообще нельзя было ее трогать, даже самой сервант открывать и смотреть было нельзя. Только когда бабушка стояла рядом. Она мне миллион раз показывала, что пуанты не снимаются, а я думала: при взрослых-то всегда всё иначе, а вот если мне самой! А потом бабушка подарила ее другой девочке. К ней ходила ученица, бабушка же пела всю жизнь и брала учеников, и вот, когда эта девочка поступила в консерваторию, бабушка так была за нее рада, что достала балерину из серванта и подарила ей. А я сидела в другой комнате и делала уроки, и когда я услышала – я плакала, Ася, представляешь, так было обидно, что не мне подарено. Уж лучше бы я ее разбила.

Марина покраснела и замолчала, потому что в кухню вошел Геннадий.

– Гена, – помогла ей Ася, – хочешь чаю? Я сегодня сама испекла печенье.

– Я не ем печенье. Папы нет?

– Он уехал в город, – отозвалась Марина.

Ася вскочила:

– Ген, ты сейчас куда? Я пойду на море. Может, мы…

– У меня свои дела, – ответил Генка и вышел из кухни.

Ася выскочила за ним во двор, едва не наступив на кошку, но догонять не стала. И возвращаться тоже не захотела.

Ася пошла на центральный пляж и по пути поняла, что ей страшно хочется тех самых вкусных золотистых чебуреков, какие она ела несколько дней назад. Она заглянула на рынок, который тянулся вдоль пляжа, с удовольствием съела пару чебуреков с сыром, скормила третий бродячей собаке и внезапно купила надувной матрас, который давно хотела и на который не соглашалась мама. Розовый. Где его продали, там и надули. Ася дошла до дальнего пляжа, туда, где видела лошадь, бросила вещи недалеко от воды и вошла в море, толкая матрас перед собой.

День был жаркий, вода с утра успела нагреться. Ася вскарабкалась на матрас и закрыла глаза. Ее качало море, мягко, будто на руках, и она понемногу успокаивалась, прогоняла из мыслей и Генку, и Марину, и неприятное знание, что совсем скоро придется лететь домой. Она медленно считала до тридцати и открывала глаза, смотрела на горизонт и снова зажмуривалась, чтобы по-настоящему ощутить, какое море сильное, качает ее, будто щепку, как оно дышит – вдыхает и выдыхает, на вдохе толкает матрас к берегу, на выдохе – относит от него. Потом Ася вышла на берег, легла на матрас, позвонила маме и рассказала, что ее никто не обижает и что она не гуляет допоздна, ни с кем не знакомится и не ест уличную еду.

По морю скользило серебро, солнце, как ни повернись, слепило глаза. Вдоль горизонта шел маленький, будто игрушечный кораблик. Словно вообще все было ненастоящим.

Парень с лошадью снова не пришел, и Ася уже не была уверена, что не выдумала его. Она вскользь подумала, что, если бы увидела его где-нибудь в поселке одного, то есть без лошади, она бы его и не узнала.

Ася достала из рюкзака темные очки, которые только вчера купила. Крупные, в половину лица. Мама бы не оценила, она говорила, что Асе идут только небольшие узкие очки. И теперь Асе нравилось, что она купила именно те, что хотела сама, а мама не видит, какие у нее очки, и не может высказать свое ценное мнение.

Нагревшись, Ася снова нырнула в море, уже без матраса. Она плавала до буйков и обратно, пока руки и ноги не напитались морем и не налились усталостью. Тогда она вышла из воды и рухнула на матрас. Сквозь усталость почувствовала: что-то не так, но что именно – поняла не сразу. А когда поняла, ее затрясло, несмотря на жару. Ася вскочила на ноги, осмотрелась вокруг, оттащила в сторону матрас. Рюкзака под ним не было.

Слезы потекли сами собой, кажется, еще до того, как Ася снова начала соображать. Паспорт в ее комнате, в тумбочке, деньги там же – Ася не носила с собой сразу всё, хоть на это ума хватило. Что пропало: сам рюкзак (любимый, сшитый на заказ девочкой из «Инстаграма»), очки, которые ей так понравились, а главное – телефон. Ася натянула одежду на мокрый купальник, подхватила матрас – дурацкий, неудобный – и быстро пошла по пляжу, озираясь.

Украли? Вряд ли. На море не могло случиться ничего плохого. Кто-то пошутил? Дядя Толя, в воспитательных целях? Глупо. Он же уехал до вечера. Генка? В его духе шутка. Три года назад, когда Ася с родителями приезжала в гости к дяде Толе, Генка потихоньку взял ее телефон и поменял все рингтоны на дурацкие. Все-таки Генка? Если он, она его убьет! На всякий случай посмотрела в кустах: мусора там полным-полно, а рюкзака – не было.

Она глубоко вздохнула, сказала себе, что глупо плакать из-за вещей – ну рюкзак, копеечные очки, ну телефон, даже если они правда пропали, ну и что же, дома ее отругают и купят новые. Она два телефона разбила и один потеряла, новый ей купили год назад и обещали, что, если снова посеет, будет ходить со старым маминым, десятилетней давности. Ася знала, что пожалеют ее, все равно купят нормальный. Но слезы сами собой текли. Придется звонить родителям, как-то объяснять, что случилось, что она тетеря, ее ведь предупреждали – а она плавала в свое удовольствие, за вещами не следила. Она совсем не ожидала, что кто-то может поступить с ней так, что море может с ней – вот так.

Ася представила себе, как незнакомый пацан в какой-нибудь подворотне брезгливо вытряхивает содержимое ее рюкзака, как летят на землю монетки, карамельки, которые остались с самолета, блеск для губ, пудреница, влажные салфетки, всякая другая мелочевка, и ей стало так обидно за рюкзак, за свои вещи, как будто это саму Асю потрогали чужими грязными руками. Нет, пусть это будет Генка! Она его убьет, конечно, а потом еще раз убьет, но пусть это будет он!

Ася вбежала в свою комнату и – глупость какая – открыла шкаф, посмотрела, не там ли ее рюкзак. Генка вполне мог взять у дяди Толи запасной ключ и спрятать Асин рюкзак у нее же в комнате. Но рюкзака не оказалось ни в шкафу, ни под кроватью, и Генки тоже не было, его комната стояла запертой. Ася прошлась по двору, стукнулась в дядину дверь – никого. Только у жильцов плакал ребенок, который не хотел днем спать. Ася ушла к себе, легла носом в стену и стала ждать.

Наконец во дворе послышался Генкин голос. Ася расчесалась, умыла зареванное лицо и вышла из комнаты. Генка стоял у калитки. Был он не один, а с двумя парнями, которые доставали сумки из багажника ярко-желтой машины. Точнее, один вытаскивал сумки, а второй – арбузы. Ася подошла к Генке и похлопала его по плечу.

– Ладно, – спокойно сказала она. – Пошутил, и хватит. Теперь отдавай.

– Что? – не понял он.

– Отдавай, говорю, хорош прикалываться!

– Ася, детка, у тебя температура? – Он потрогал ее лоб. – Ты бредишь? Опять перекупалась? Я у тебя ничего не брал.

– А я знаю, что брал! – упрямо повторила Ася.

– Ну всё, всё. – Он отвел ее от калитки. – Давай не сейчас. Вон, видишь, это мои друзья. Не мешайся под ногами. Иди отдохни.

– Рюкзак сюда гони! Я дяде скажу!

– Не брал я твой рюкзак, ты чего вообще? Я что, по-твоему, придурок – чужое брать?

– А где ты был? На пляж ходил?

– Я в город ездил, вон тех людей встречал. Эй, ты чего? Ты чего ревешь-то? Ась, мне правда некогда с тобой сейчас! Ты попозже выходи есть шашлык и арбузы!

Дядя Толя приехал только к вечеру и сразу стал помогать ребятам с готовкой. Ася сидела в беседке, смотрела, как он за соседним столом возится с мясом, нанизывая его на шампуры, и не знала, с чего начать разговор. Наконец она подошла к нему и села рядом.

– Помочь решила? – спросил дядя. – Не надо, без тебя справимся. Что у тебя нового? Где сегодня была?

Снова слезы, как назло.

– У меня телефон украли на пляже, – с трудом проговорила Ася.

– Так, никуда не уходи, я сейчас.

Через пять минут дядя Толя вышел из дома с коробкой.

– Это мой старый айфон, забирай. Симку завтра с утра сообразим. Больше ничего не украли? Паспорт, деньги?

– А он вам разве больше не нужен?

– Нет, не нужен, я недавно новый купил. Пусть будет тебе подарок на день рождения. Напомни, у тебя скоро день рождения?

– В феврале.

– Ну, значит, на прошлый день рождения. И с тем телефоном ты тоже пока не прощайся, есть у меня кое-какие подвязки. Главное, не переживай. Как говорила моя мама – твоя бабушка, – спасибо, Боже, что взял деньгами. Ася! Не надо мне тут слёз! Ася, ты слышишь меня?

У нее все внутри клокотало, она попыталась сказать «спасибо», но снова потекли слезы. Дядя Толя неловко погладил ее по спине – тише, тише. Ася ткнулась лицом в его плечо и заплакала еще сильнее. Так стыдно было, что плачет из-за ерунды, что никак не может перестать, что мешает человеку, плача в него, как маленькая.

Родители не разрешали ей ставить пароль на телефоне. Если бы Ася хоть чуть-чуть подозревала, что они могут влезть в телефон, она бы из принципа поставила пароль. Но она знала, что не залезут, и пароль не был нужен. Ася представляла, как человек, укравший телефон, читает ее переписку, открывает соцсети, смотрит фотографии. Вся ее жизнь в телефоне, а телефон теперь – неизвестно у кого. Там все фотографии за этот год, которые Ася так и не перекинула на ноут, там переписка с Яной и с Валей, и мамины вечные «надень колготки», «надень шапку» и «иди домой», там Лешкины СМС, там столько всего важного, а если и не важного, то своего, не для чужих глаз.

Вот что странно: когда «Горизонт», когда Лешка – слёз почти не было, только больно было дышать. А сегодня, наоборот, такая на самом-то деле ерунда случилась, а Асю словно прорвало.

«Лешка, Лешка», – зашептала Ася и заплакала еще горче.