Текст книги "За горизонтом. Две повести"

– Сегодня, кажется, твоя очередь ужин готовить.

– Мама заказала пиццу. Скоро привезут.

Телефон по-прежнему валялся под подушкой, Ася исправила пост, удалив фотографию Лешки, отключила звук и сунула его обратно.

Она услышала, что привезли пиццу, и, хотя особого голода не было, пошла за ней на кухню. Родители сидели за столом и, кажется, только что поругались снова. Мама барабанила пальцами по столу. Папа, не глядя на нее, жевал кусок пиццы.

– Ты там был сегодня, да? – спросила Ася.

– Да, не удержался, – раздраженно ответила мама.

– Туда невозможно было не пойти, – сказал папа, обращаясь только к Асе. – Мне кажется, это очевидно.

Асе не хотелось ужинать с ними, и, прихватив три куска пиццы, она ушла дописывать реферат. Вскоре услышала, как папа сказал громко:

– Столько детей погубили своей жадностью, безответственностью, полным наплевательством на людей, безнаказанностью своей! И те, кто разрешал построить там такой лабиринт, такой… крематорий! Кто сквозь пальцы на все это смотрел – они ничуть не лучше!

Мама что-то ответила ему, тихо, Ася слов не расслышала, но было ясно, что больше не спорят.

Она надела наушники, но через несколько минут сняла – не нужно сейчас музыки. Тишины бы. Дома было тихо, если на кухне и продолжали говорить, то шепотом, чтобы без Аси, но все равно это была не та тишина, не настоящая. Между лопатками по-прежнему болело, будто ударили в спину, и неудобно было и сидеть, и лежать, и дышать. Внутри продолжали Яниным голосом звучать слова: торчит, надоело, твоя Ася. И те слова, самые первые: Лешка пропал. Как пропал? Он же не мог! Он живой! Почему все говорят о нем как о неживом?

Когда Ася почти заснула, с головой укрывшись одеялом, кто-то подошел к ней и погладил по голове. То есть по одеялу поверх головы. Ася замерла, чтобы с ней не заговорили. Папа постоял так еще немного и вышел, аккуратно, но плотно закрыв дверь.

Глава пятая

Мама уговаривала посидеть дома еще пару дней, но утром Ася пошла в школу, и всё там было почти как обычно. На уроках она сидела одна и никого к себе звать не стала. Если сильно постараться, можно было представить, что Яна в очередной раз заболела ларингитом и не звонит, потому что ей прописали голосовой покой. Ася никак не могла собраться, она присутствовала, но не слушала, все слова были лишь фоном, как белый шум. И на переменах тоже. Она садилась рядом с одноклассниками на окне в холле и делала вид, что ей с ними интересно, и улыбалась, когда все смеялись. Видимо, еще существовало такое, над чем можно смеяться. Вон, например, Игорь в столовой пролил компот себе на штаны, на самое неудачное место, – чем не повод для шуток. Он сам так смеялся, будто сделал это специально.

Ася боялась, что Анна Михайловна снова будет спрашивать о Яне, и тогда Ася точно не выдержит и заплачет у всех на глазах, и тогда на нее будут смотреть. Даже если без жалости или без насмешки, но всё равно – все посмотрят. Однако учительница ей не попадалась, а после физры, на которой Ася, забывшая форму, сидела на скамейке, кто-то сказал, что Анна Михайловна лежит в больнице: у нее снова проблемы с почками. Ее решили сегодня же навестить, на разведку вызвались две девочки, Асе не предложили, и она поначалу обрадовалась, но потом ей стало не по себе, и она догнала их за школьными воротами.

Две сестры, Саня и Соня, близнецы, сказали, что надо купить фрукты, и они выбрали на уличном лотке немного красивых яблок трех видов, киви и большой грейпфрут. Никто из них никогда не бывал в больницах и не знал, когда именно и куда нужно идти. Они долго не могли найти нужный корпус, а потом выяснилось, что утренние приемные часы уже закончились, а вечерние еще не начались.

– Мы не можем ждать, нам на музыку надо, – сказали Саня и Соня.

– Передачу можно оставить, – сказал хмурый охранник, оторвавшись от планшета и показав на коробку. – Вот сюда.

Они оставили пакет с фруктами, торопливо написали записку – надо было в школе, чтобы весь класс расписался! Соня позвонила Анне Михайловне, чтобы узнать номер ее палаты, и та попросила помахать ей под окнами.

Когда они складывали фрукты, Ася достала из рюкзака ручку и нарисовала на грейпфруте смешную рожицу. Яне бы это точно понравилось.

Девочки обогнули здание больницы и оказались в небольшом дворе. Здесь было неуютно и тревожно, потому что этот тихий заснеженный двор тоже был больницей и как будто пах больницей. В некоторых окнах, в старых деревянных рамах, как в картинах, стояли и смотрели на них женщины в халатах. Кто-то из них был Анной Михайловной. Она должна была глядеть с четвертого этажа. Тут Саня с Соней изо всех сил замахали руками, тогда и Ася тоже замахала, не видя кому.

– Мы вас любим! – во все горло закричала то ли Саня, то ли Соня.

Потом, когда девчонки ушли на музыку, Ася полезла за телефоном в рюкзак, а вытащила оттуда яблоко. Большое, зеленое. Красивое, хотя вроде бы самое обыкновенное. Ася ничего не ела в школе, потому что забыла – всю большую перемену сидела в телефоне. Она откусила от яблока и зажмурилась от удовольствия: яблоко оказалось таким холодным, что зубы сводило, и неожиданно очень вкусным. Ася быстро его съела, с огрызком и косточками.

За последние несколько дней она впервые почувствовала голод. Поэтому зашла в блинную и за три минуты заглотила горячий блин с курицей и сыром и еще один, с клубничным вареньем. Варенье немного вытекло из блина, и руки стали липкими. Хорошо, что не попало на куртку.

Ася дошла до набережной, взглянула на мосты – старый и новый. На старом мосту сегодня делать нечего, там ходили какие-то люди. Кажется, рабочие. А было бы неплохо добраться до середины реки, стоять и сверху смотреть на грязно-белый лед, покрытый трещинами и черными прорехами. Еще неделя – и река вскроется, сгорбится, понесет обломки льда вниз по течению. Можно и с нового моста смотреть, но там всё иначе, за спиной не утихают звуки дороги: машины, трамваи, а по пешеходной части ходят люди. И если просто стоишь и никуда не идешь, кажется, что ты всем мешаешь. Как будто нельзя просто стоять и смотреть. Не принято. Асе еще нравилось что-нибудь бросать в воду: камень или монетку – и, нагнувшись, смотреть, как летит.

Мама рассказывала, что раньше по реке ходили прогулочные катера. Они с папой на первом свидании катались на таком. Хотя ее, вообще-то, всю жизнь укачивало и в воздухе, и на воде.

Ася шла через парк, мимо уснувших на зиму аттракционов, мимо замерзших статуй, когда ей показалось, что невдалеке она увидела знакомую фигуру. У Яны была похожая оранжевая куртка, такая же вязаная шапочка с помпоном. Ася устремилась следом, сама не зная, зачем догоняет ее. Несмотря ни на что, она, кажется, ужасно по Яне скучала. И еще нужно было спросить в глаза, правду ли вчера сказала Яна. Хотя знала, что не спросит, не решится.

– Яна, – окликнула Ася.

Вышло тихо, но Яна остановилась. Ася быстрым шагом подошла к ней.

– Ты что здесь делаешь?

– Ничего, – ответила Яна. – Иду.

– Одна? – Это был глупый вопрос.

– Уже нет. Хотя одной было гораздо лучше.

У нее было лицо такое… чужое, что ли. Не ее лицо. Ася поняла, что не знает, как с ней разговаривать. Раньше думала, по телефону не поговорить нормально. А оказывается, телефон ни при чем.

– Как дела?

– А ты сама-то как думаешь?

– Я думаю, плохо.

– Молодец. Садись, пять. У тебя всё?

– Да, – ответила Ася.

– Тогда иди, куда шла.

– Ну, я пошла тогда.

– Ну и иди.

Яна отвернулась и пошла к выходу из парка. Ася медленно, отстав от нее на несколько метров, пошла следом. Яна оглянулась на ходу и пошла быстрее. Ася тоже ускорила шаг. Она все думала, что ей сказать. Должны же быть особые слова! Не те, которые из вежливости, а те, которые нужны именно этому человеку! Почему всё так?

Оказывается, не только особенных слов не придумать, но и самые обычные слова из головы улетучились. Ася шла следом за Яной и чувствовала себя пустой-пустой. И если Яна бы сама окликнула ее и что-нибудь спросила, Ася ничего не смогла бы ответить.

Яна шла и головой с помпоном мотала, и плечами дергала, как будто разговаривала сама с собой. И сутулилась. Ася это заметила, потому что Янина мама всегда Яну за это ругала, даже при друзьях. Могла подойти и по спине хлопнуть: будешь горбатой! – и плевать, что люди смотрят.

А потом Яна зашла в магазин, в самый обыкновенный, продуктовый. То ли хотела спрятаться, то ли ей правда надо было что-нибудь купить. Ждать или нет? – подумала Ася. В этом же магазине можно взять навынос кофе в картонном стаканчике, из кофемашины, и недорого. Если Яна спросит, она зашла за кофе.

Но Яна, разумеется, не спросила. Она отошла от кассы, запихивая в рюкзак пакет кукурузных палочек. Ася вспомнила, что раньше, когда они заходили в магазин вместе перед прогулкой, Яна всегда порывалась взять эти палочки или хрустящую соломку, а Ася смеялась – что мы как маленькие – и брала чипсов, сухариков или фисташек.

Со стаканчиком в руке идти стало сложнее. Горячий кофе норовил плеснуть на руку. Яна убежала далеко вперед, и Ася нагнала ее только на остановке. Она встала неподалеку и несколькими глотками допила кофе. Яна на нее не смотрела. И только когда на светофоре показался троллейбус, Яна подошла к Асе и отчеканила:

– Никогда больше за мной не ходи, поняла?

И снова потянулись одинаковые дни, апрель утекал сквозь пальцы. Анну Михайловну выписали из больницы, а математичка уволилась, и новый учитель (тот, что был у «бэшек») почти всегда объяснял понятно. Яна ушла на домашнее обучение, и на переменах Ася ходила теперь с Саней и Соней. А потом вдруг позвала к себе за парту Валю, которую в классе терпеть не могли. У Вали были угри на лице, отросшая челка, одна и та же водолазка – по крайней мере, так казалось, а еще от нее почти всегда пахло пóтом. Разумеется, ей постоянно об этом всяческими способами сообщали. Асе было стыдно и за одноклассников, и за Валю, она не понимала, почему Валя такая и что она вообще за человек.

Оказалось, что на самом деле она не такая, а… такая! Они каждый день гуляли после школы, и постепенно Ася узнала, что Валя пишет стихи и тексты песен (еще и на английском), рисует и хорошо фотографирует. Почему-то ни один человек в классе об этом не знал. И училась она, перебиваясь с тройки на четверку, только потому, что очень боялась отвечать у доски и нервничала на контрольных.

– А я не хочу с ними, – однажды сказала Валя. – Ты же сама видишь, какие они. Даже если они все вдруг изменятся, я все равно с ними не буду. Ты в нашем классе практически одна нормальная.

– Саня с Соней тоже адекватные.

– Да, – согласилась Валя.

– И еще Яна Савельева, – сказала Ася почти равнодушно. Она уже давно ничего не слышала о Яне.

– Ну, Савельева… Ты же с ней дружила, и у нее горе, я не хочу сейчас ее обсуждать.

– Нет, но все-таки – что Яна? Она же вроде никогда…

– В тот день, когда каждый заходил в класс и брызгал в меня дезодорантом, ну, два года назад, твоя Савельева тоже зашла, пшикнула мне в лицо и смеялась вместе со всеми. Я еле глаза успела закрыть. Потом все равно знаешь как щипало.

– Я такого вообще не помню! Я-то где тогда была?

– Тебя не было, ты болела. А близнецы на какой-то конкурс ездили. Савельева, в общем, как все. Хохотала, довольная такая. Скунс, говорит, смотрите, у нас в классе скунс!

– Это правда Яна была? Она мне ничего не рассказывала!

Валя кивнула.

– Другое тоже было, я просто не хочу об этом сейчас. Яна со всеми, она как все, ты о ней слишком хорошо думаешь. А Игорь снимал на телефон. Ты не видела ролик? Он наверняка где-нибудь выложил.

– Слушай, Валь, – начала Ася, но Валя ее перебила:

– Не надо ничего мне говорить. Я знаю всё, я ходила к врачу, да, есть проблемы, я лечусь, но не всё сразу, говорят, через несколько лет пройдет. Но это же не повод, скажи, чтобы вот так на меня всем вместе! Я после этого вообще ни с кем из них разговаривать не буду! Никогда в жизни!

– Да я не об этом вовсе! У тебя же такие стихи! Я читала и плакала! Ты можешь их хотя бы в интернет выкладывать!

– А зачем мне? Это же для себя всё. Ладно, выложу я. Если повезет, кто-нибудь увидит. Одним понравится, другим нет. Ты же понимаешь, будут комментировать по-всякому. Оно мне надо?

– А ты под чужим именем, возьми псевдоним.

– Да нет, я не могу, вдруг все равно кто-то узнает, что это я?

– А знаешь, у мамы есть знакомый поэт, редактор журнала, хочешь, я договорюсь, познакомлю, можно ему показать! Он тебе что-нибудь посоветует!

– Всё можно, только мне не нужно, – ответила Валя и перевела разговор на другое.

Ася ехала домой в троллейбусе, стоя на задней площадке, и, прижатая к стеклу, думала о Вале. Какая она? С одной стороны, такой замкнутый, замурованный, зацементированный в себе человек. Со стихами внутри! С другой стороны, она доверилась Асе и так тянется к ней, что даже неловко: чтобы подольше поговорить, провожает ее домой, хотя сама живет на три остановки дальше, ждет ее после физры, от которой у самой освобождение. Ася стала от нее уставать. Особенно когда она хотела обедать в столовой с Саней и Соней или с кем-то еще, а Валя сидела за соседним столом с таким видом, будто Ася ее ударила. Ася раздражалась и старалась на нее не смотреть.

А если бы в день с химической атакой дезодорантами Ася не болела? Если бы она знала о том, что затевается, – что тогда? Она бы тоже принесла дезодорант и направила его на живого человека? Или наотрез отказалась бы участвовать? Или предупредила Валю, или рассказала маме или Анне Михайловне? Или все-таки поддержала бы класс? Ася не знала, и ей страшно было не знать. Во-первых, она еще никогда в жизни не шла против всех. А во-вторых, когда кипеж только начинается, всегда кажется, что это будет весело. Потом стыдно и противно. А вначале-то весело. И раньше сама она за спиной у Вали вместе с остальными смеялась над ней, острила.

Еще она вспомнила, как Анна Михайловна несколько дней назад подошла к ним, отвела Асю к окну и, глазами показав на Валю, сказала:

– Ты молодец, Ася.

– Я? – От неожиданности Ася заморгала, совсем как Валя у доски.

– Я всегда знала, что ты молодец, но ты меня еще больше удивила, – сказала Анна Михайловна и пошла по коридору.

На самом деле Ася не была молодцом. И хотя ей было интересно болтать с Валей и хотелось ей помочь, она по-прежнему очень скучала по Яне. Еще ей ужасно не хватало себя. Возможности, ни перед кем не оправдываясь, гулять одной, чтобы никто не шел рядом, или домой прийти раньше родителей и лежать смотреть кино спокойно. Иногда даже кричать хотелось, так не хватало времени, когда можно быть одной. Странно, что Валя не понимала и обижалась. То ли наелась одиночеством, то ли что другое.

После уроков Ася сказала:

– Я сегодня хочу одна гулять.

Она любила после школы сделать круг по центру, одна, с музыкой в ушах, ни с кем не разговаривая и нигде не останавливаясь.

Валя сглотнула:

– А давай я с тобой пойду, я тебе мешать не буду, я молчать буду.

Ася едва не закричала на нее. Как можно быть такой непонятливой?

– Завтра, – сказала она. – Сегодня я одна.

И потом, когда она поворачивала от набережной к памятнику воинам, Асе показалось, что вдалеке идет Валя. Не могла же она в самом деле пойти за ней? Ася отошла за угол и подождала, когда человек, похожий на Валю, пройдет мимо. Это оказалась не Валя, а похожая на нее бабушка, но, пока Ася ждала, она злилась на Валю так, что эта злость долго не могла выветриться из нее. Надо же было все испортить! Вот что за человек? И что теперь с ней делать?

Она все-таки набрала на ноутбуке два Валиных стихотворения, которые запомнила наизусть, и попросила маму показать знакомому поэту. Тот посмотрел и просил передать, что задатки есть, но надо много читать хороших стихов, а лучше всего – заниматься в литературной студии. Ася хотела рассказать Вале про студию, а потом забыла. Может, и хорошо, потому что вряд ли Валя решилась бы туда пойти.

А в конце мая Яна пришла в школу писать годовую контрольную по математике вместе со всеми. Она села на свое обычное место – рядом с Асей. Села, как будто ничего не произошло. Та – прежняя – Яна умела быть невозмутимой, даже когда ей было страшно и обидно. А о новой Ася еще ничего не знала.

Ася вбежала перед самым звонком, увидела ее, и у нее сразу же резко заболел живот. Яна даже не кивнула в ответ. Ася глубоко вдохнула, подошла и демонстративно села на свое место. Еще чего не хватало, пересаживаться. Оглядела класс в поисках Вали – та сидела на старом месте, на задней парте в самом углу, и смотрела в окно. Ася отправила ей СМС: «Все хорошо?», но Валя ей не ответила.

Ася не волновалась перед контрольной. Вчера она прорешала оба варианта с Инной, которая откуда-то достала нужные задания, поэтому сдала работу намного раньше срока и ушла в столовую. Валя ничего не решала и по-прежнему смотрела в окно. Яна, опустив голову, что-то быстро строчила в черновике.

Когда Ася, копошась в телефоне, допивала в столовой сладкий холодный чай, Яна села напротив. В руке у нее был такой же стакан чая.

Ася не могла понять, что в ее лице изменилось. Яна всегда была серьезной и спокойной, даже немного суровой. Ее вечно спрашивали, почему она такая грустная, даже когда на самом деле она грустной не была. А теперь вообще другое было лицо.

– Мы, наверное, уедем скоро, – сказала она.

Ася молчала.

– Папа хочет, чтобы мы все уехали, – продолжала Яна.

– Куда? В Москву?

– Нет, к морю. Он собирается слетать в Сочи, осмотреться. Что с работой, где жить, все такое. Но это только если мама захочет, а пока она отказывается, говорит: «Ну как Лешка тут без нас один останется?» Она к нему каждый день ездит. Может быть, когда здание снесут, легче будет, а то кто-нибудь из нас постоянно мимо… У папы его вообще из окна офиса видно. Я бы на его месте точно не смогла больше там работать. Хотя, по-моему, даже если здание снесут, я все равно буду его видеть на прежнем месте.

«Мне до сих пор кажется, что там продолжается пожар», – хотела сказать Ася, но не смогла. Вместо этого она спросила:

– А ты хочешь уехать?

Яна ответила равнодушно:

– Не знаю. Наверное, хочу.

– Ты не поедешь летом в Москву со школой?

– Меня не отпускают. Хотя даже деньги на билеты зимой сдали, но передумали.

– Меня тоже не отпустили. Даже Валя едет, даже ее отпустили, а меня нет.

– Я бы и сама не поехала, я до сих пор ни с кем нормально не могу. Понимаешь? – Яна посмотрела на Асю.

Больше она ничего не говорила, пока не допила до дна чай. На донышке он самый сладкий, будто с сиропом.

– Я забыла, какой здесь ужасный чай, – сказала Яна, поднимаясь со стула. – Я пойду, я и так уже задержалась. Я тебе позвоню.

В ожидании следующего урока Ася вернулась в холл, кинула под ноги рюкзак и села на подоконник. Она написала маме, что заболела голова после контрольной и можно ли уйти. Одноклассники толпились рядом и спорили о том, виноваты ли пожарные, которых арестовали, могли ли они что-то сделать или нет и что надо было сделать на их месте на самом деле.

В холле было полно народу, Ася высматривала в толпе Валю, но не могла ее найти. А за окном шли люди. У кого-то уроки уже закончились, а у кого-то тоже закончились – только, например, двадцать лет назад, – и они уже и не помнили, кто на кого обижался в школе. Когда бывало совсем тоскливо, Ася представляла, что прошло пять лет, она студентка, у нее новые друзья, вечером она идет по набережной при свете фонарей и слушает музыку, и ей хорошо.

Дальше не думалось в таком шуме. Мама ничего не ответила, и Ася пошла на урок. Вали не было, Ася нервничала и постоянно оборачивалась, будто Валя могла внезапно появиться из ниоткуда. На сообщения она не отвечала.

Утром ненадолго проглянуло солнце, но день вышел пасмурный, скукоженный, крапчатый, как грязное стекло в автобусе. Вали снова не было в школе, и хорошо, потому что Ася не хотела ее видеть. Вчера вечером мама зашла в комнату к Асе, когда она смотрела на планшете мультфильмы Миядзаки, и сказала:

– Мне сегодня звонила мама Вали Мироновой. Валя отказывается ходить в школу, сказала, что ты со всеми вместе ее гнобила. Что там у вас случилось? Почему она обманывает?

Ася рассказала, как было на самом деле. Мама только вздохнула.

После уроков Ася ездила по городу на маршрутке от конечной до конечной. Из одного конца города в другой. От новостроек до промзоны. Она слушала музыку в наушниках и старалась ни о чем не думать. Как будто ее вообще нет и никогда не существовало.

Потом ей снова вспомнился тот день, когда они с Яной и Лешкой ходили в заброшенную общагу. Там неподалеку от входа лежала крупная дворняга, серая, клочкастая, худая как велосипед. Увидев ребят, она уставилась на них с непонятным выражением.

Яна и Лешка спокойно прошли мимо нее, а Ася остановилась. Ей показалось, что она этой собаке не нравится. Она собак не понимала и опасалась, потому что в первом классе в гостях у маминой подруги ей вцепился в ногу с виду безобидный плюшевый пекинес.

«Ты чего тормозишь?» – крикнула Яна, а Лешка добавил: «Ты просто иди вперед». Лешка тогда не знал, что случится с ним через полгода и куда ему предстоит шагнуть.

Ася не хотела, чтобы все подумали, что она боится собаки, и осторожно двинулась ко входу. Собака оскалилась, заворчала, и Ася остановилась и закрыла глаза, чтобы пройти вслепую. Ей казалось, что это будет не так страшно.

И почти сразу она почувствовала, как кто-то сжимает ее ладонь своей, шершавой и теплой.

– Иди! Отсчитай десять шагов, – сказал Лешка. – Глаза можешь не открывать. Держи меня за руку.

Когда Ася наконец открыла глаза, они уже стояли на крыльце общаги, а собака лежала в пыли, на том самом месте, где скалилась на Асю. До конца дня Ася продолжала чувствовать, как ее ладонь лежит в Лешкиной руке. И потом, когда случалось что-то неприятное, она представляла себе, как другая рука крепко ее держит и ведет: не бойся, я с тобой. Где найти надежную руку, нужную и ей, и Яне, и, так уж и быть, Вале?

Маршрутка въехала на мост. Ася крепко сжала правой ладонью левую и так держала ее до самого дома.