Текст книги "В клетке со зверем"

31 Глава. Утерянные отношения

Причины сердечного приступа могут быть разными. К сожалению, не всегда его можно предугадать. Здоровый с виду человек в один момент может стать жертвой инфаркта. Так случилось и с моим отцом. Он никогда не отличался отменным здоровьем, но и на сердце не жаловался.

Как рассказала мама, в тот день папа задержался на работе. Что-то не ладилось с проектом, да еще повздорил с начальником. Вернувшись, он сразу прошел на кухню и налил себе рюмку брусничной настойки, но выпить ее так и не успел. Мама прибежала на звон бьющегося стекла и увидела, как папа, держась за сердце и ловя ртом воздух, с трудом стоит на ногах. Она вызвала скорую, и отца забрали в больницу.

До шести утра нам с мамой ничего не могли сказать. В больнице были только дежурные врачи, а они не разменивались на общение с родными пациентов. Нам только сообщили, что состояние папы в норме, но визиты к нему запрещены до позднего утра. Так мы и остались вдвоем в пустом больничном коридоре. Максим уехал почти сразу, как мы оказались в больнице. Он оставил нас с матерью, понимая, что его присутствие в данный момент только тяготит, и я была признательна ему за это.

Мама, измученная тревожным ожиданием, дремала у меня на плече, поэтому я первая услышала шаркающие шаги в другом конце коридора. Это был пожилой мужчина в белом халате и с небольшим чемоданчиком в руках – самый настоящий доктор Айболит. Поравнявшись с нами, он вежливо кивнул и присел рядом.

– Вы Татьяна, как я понимаю? – негромко поинтересовался он.

– Да.

– Меня зовут Кириллов Сергей Борисович, я кардиолог. Меня привез Максим, чтобы я помог вашему отцу. Сейчас его перевозить нельзя, поэтому я тут. Как только его состояние стабилизируется, мы отправим его в центр Бакулева.

– Спасибо вам, – лишь смогла промямлить я. Теперь мне стало ясно, почему Макс так сразу уехал из больницы.

– Я зайду в палату и проверю Николая Борисовича, – мягко улыбнулся доктор.

Когда мужчина ушел, я разбудила маму и все ей рассказала. Сначала она обрадовалась такому положению дел, но потом вдруг посуровела.

– Скажи-ка мне, милая, с чего твой начальник так к тебе добр?

– Мама! – процедила я, – ты даже его не знаешь, а считаешь, что у него есть какие-то намерения?

– Я не вчера родилась, Таня! Подобную помощь мужчины просто так не оказывают. Ты с ним спишь?

– Что?! Нет! У меня ничего нет с Максимом…

– Вот именно, с Максимом! Ты даже зовешь его по имени!

– У нас так принято. Не только я зову его Максимом, но и Лиза, Дмитрий, Василиса. А то, что он мне помогает – благодарность за то, что я делала для него. Мама, он не просто мой начальник, но и друг. У него сложные отношения с дочерью и бывшей женой, на фоне этих проблем мы и сошлись.

– Кому ты врешь?! – недовольно покачала головой мама и демонстративно отвернулась, – благодарность. Ха! Это так теперь называется? И вообще, с какой стати ты лезешь к своему начальнику помогать с проблемами?

– Это просто человечность. К тому же, я привязалась к девочке, а она переживает из-за родителей.

– Посмотрите на нее! К девочке она привязалась! Таня! – мама вновь повернулась ко мне, и от ее взгляда захотелось куда-нибудь спрятаться, – тебе впору самой детей рожать, а не с чужими таскаться! И вообще, что это за работа такая? Нянька! И это с твоей-то специальностью. Ты историк. Могла бы заниматься научной деятельностью, преподавать в университете, ездить по странам, изучая культуры.

– Я занимаюсь тем, что мне нравится!

– Подтираешь чужие сопли?

– Перестань и не говори так о Сонечке. Она чудесный ребенок, я всем сердцем ее полюбила, и она привязалась ко мне.

– Но эта Сонечка тебе никто!

– Я не желаю с тобой обсуждать свою работу. Папа болен, как ты можешь сейчас думать о чем-то постороннем?

– Просто я твоя мать и в любой ситуации думаю о тебе.

На мое счастье, в этот момент из палаты вышел доктор. Сергей Борисович подошел к нам, представился моей матери и сообщил, что мы можем ненадолго зайти к отцу. Его состояние он оценил как стабильное, а значит, можно заниматься переводом в центр Бакулева. Доктор чуть замялся, не решаясь продолжить, но потом все же сказал, что в Москве папе предстоит операция по шунтированию. Конечно же, Сергей Борисович просил нас не волноваться, уверяя, что в его центре лучшие врачи, но это не могло успокоить. Мама слушала его с непроницаемым лицом и молчала.

В палате стоял полумрак. За окном еще было темно, и только слабый ночничок освещал бледное папино лицо. Он был в сознании и, как только нас увидел, попросил подойти поближе. Мы с мамой придвинули стульчики и сели у его койки. От папиной беспомощности щемило сердце, он протянул руку, и я крепко сжала его ладонь.

– Танечка, ну как ты? – по-доброму улыбаясь, поинтересовался он.

– Все хорошо, папа, только ты вот напугал.

– Я и сам испугался.

– Ничего, скоро поправишься. Сегодня тебе перевезут в центр Бакулева, там сделают операцию и все будет хорошо. Сердце заработает, как надо.

– А ты, Вичка, что молчишь? И тебя я напугал? – обратился он к маме, и та не сдержала слез.

– Конечно, напугал! Ты же беречь себя должен, а не гробить. А твоя работа…

– Мама, – одернула я ее, – не сейчас. Со всем разберемся позже. Сейчас главное – папочка!

Я пересела на край койки и опустилась рядом с папой. В детстве вот так мы смотрели мультики, только вместо больничной койки был диван в гостиной. Папа растягивался на нем, а я устраивалась рядом полулежа. Отец прикрыл глаза и стал засыпать, а я просто была рядом и чувствовала его тепло. Так и задремала.

– Вам пора, – разбудил меня Сергей Борисович, и мы с мамой вышли из палаты, кинув последний взгляд на папу, который уже крепко спал.

В коридоре также было пусто. Обессиленные, мы опустились на лавочку. После встречи с отцом мама выглядела еще более подавленной. Как бы ни старалась держаться, сейчас у нее кончились силы. Мама крепко обняла меня, и я почувствовала ее тревогу, переживания, боль. Видимо, только общее несчастье смогло нас сблизить, пусть и ненадолго.

Мы уже собирались спускаться к регистратуре, как в дальнем конце коридора я увидела знакомую фигуру. Максим своим размашистым шагом шел к нам. Я почувствовала, как напряглась мама, и про себя испугалась, как бы она не нагрубила моему начальнику.

– Доброе утро. Вы совсем не спали? – учтиво поинтересовался Максим, переводя взгляд с мамы на меня, – вы устали.

– Мама немного подремала, а я не смогла уснуть, – грустно улыбнулась я в ответ.

На самом деле Максим выглядел не лучше: еще бледнее, чем обычно, с темными кругами под глазами и заметной щетиной. Он, конечно, тоже не спал.

– Давайте отвезу вас домой, – предложил начальник, – что касается Николая Борисовича, то я обо всем договорился: его перевезут в Москву после обеда.

– Спасибо, Максим.

Не было слов, которыми бы я могла передать всю благодарность к этому человеку. От нахлынувших чувств на глаза навернулись слезы. Когда одна соскочила на щеку, босс по неосторожности стер ее ладонью. Этот жест, не значащий ничего, кроме дружеской заботы, моя мать, конечно, истолковала совсем иначе.

– Мы не нуждаемся в вашей заботе, молодой человек, – со злостью заявила она, протискиваясь между нами, – мы сами в состоянии позаботиться о здоровье нашего отца.

– Что такое ты говоришь, мама?!

– Это у тебя я должна спрашивать, что ты творишь? Как не стыдно, Татьяна! Не этому я тебя учила! Где твоя гордость? Готова принимать подачки от богатого начальника?

– Мама, речь идет о жизни папы! Твоего мужа! Не собираюсь обсуждать это сейчас, но мы не откажемся от помощи Максима.

– Виктория Ивановна, не знаю, что именно вас смутило в моем предложении. Уверяю вас, что действую без задней мысли. Татьяна не просто замечательный сотрудник, она чуткая и понимающая женщина. Она много сделала для моей дочери, и это лишь малость, которой я могу отплатить, – голос Максима был таким спокойным, словно его совсем не задели слова моей матери.

– Послушайте меня, я не вчера родилась и прекрасно понимаю, что ничего не происходит просто так. А в эту мифическую благодарность я не верю. Моя дочь сказала, что не спит с вами, но я уверена, что это дело времени и вы не оставите своих попыток…

– Мама! – не выдержав, я перешла на крик, но иначе ее было не заткнуть.

Сгорая со стыда, я бросилась по коридору к выходу. Как мне теперь посмотреть в глаза Максу? Что он подумает? На мать же я была безумно зла. Как она может отказываться от помощи, когда жизнь папы висит на волоске?

Я выбежала из больницы на морозную улицу. Недалеко стояла машина Максима. Дмитрий просигналил, но я была не в состоянии разговаривать с ним и поспешила скрыться в другой стороне. Мне просто требовалось спрятаться, укрыться, на время перестать существовать…

Светало. Я пробиралась через сугробы к дальнему выходу с территории больницы. Как оказалась здесь, уже не помнила. Несколько раз мне звонила мама, но я отключила мобильный. Ее голос слышать не могла. Сапоги напрочь промокли, руки заледенели, а горло сковало от морозного воздуха. Еще немного, и я бы оказалась за оградой, но чьи-то сильные руки схватили меня за талию. Я не слышала, как он приближался, не видела его лица, но точно знала, что это был Макс. Он тащил меня обратно к зданию больницы, словно мешок с картошкой. На широкой асфальтированной дороге уже стоял БМВ, готовый принять нас в свой теплый салон. Дмитрий открыл дверь, а Максим довольно грубо впихнул меня внутрь.

– Понимаю, почему ты так взбесилась. И состояние твое понимаю, – заговорил босс спокойно, будто рассказывал мне о том, как прошел его день.

– Мне стыдно за то, что наговорила мама. Она все неправильно трактует.

– Да, это так, но сейчас речь не об этом. Николаю Борисовичу требуется шунтирование, его прекрасно сделают в центре Бакулева, но для перевода требуется согласие родных. Твоя мать отказалась подписать бумаги на перевод.

– Как?!

– Не волнуйся, перевод состоится, но нужно твое согласие.

– Я согласна, конечно, я согласна! – вцепившись в запястье Макса так, будто он сейчас может передумать, срываясь на крик, затараторила я.

– Тогда подпиши бумаги, – он ловко вырвал руку из моей хватки, взял у Дмитрия какие-то распечатки и протянул мне. Бегло прочтя документы, я их подписала и вернула Максу, – Дим, отнеси документы Кириллову, пусть всем займутся, а мы поедем позавтракаем.

– Хорошо, босс, – кивнул Дмитрий и вышел из машины.

– Перебирайся вперед, поедем позавтракаем. Впереди долгий день.

Максим отвез меня в Макдоналдс. Откровенно говоря, я была удивлена таким выбором босса, но ничего не сказала. Со вчерашнего дня я ничего не ела, контейнер с ужином, который передали мне кухарки, так и остался нетронутым. Сейчас я чувствовала жуткий голод. А когда мы вошли в кафе и я увидела глаза Макса, поняла, что и он готов съесть целого быка…

– Сто лет не ел эту дрянь, – пробормотал Максим, пережевывая огромный макмаффин.

– Не думала, что вы вообще можете тут питаться.

– Только в редких случаях, но я не знал других мест в Туле, где можно поесть без вреда для здоровья.

– Могли бы спросить у меня, а что до вреда здоровью, то тут его больше.

– Не придирайся к словам, лучше уминай свой омлет.

– Максим… – серьезно обратилась я, наконец решившись заговорить с ним о том, что мучило.

– Что?

– О том, что сказала мама… Она все неправильно трактовала. Из-за этого и ее отказ от вашей помощи.

– Таня, ты – замечательный человек, но твоя мама… Она женщина своеобразная, у нее сложный характер, свои взгляды на жизнь. Виктория Ивановна принимает только свое мнение, считая его правильным. Ради этого готова на многое, как тогда с выдуманной беременностью. Но это все она, ты же не твоя мать. Я ценю именно тебя, – он старательно подбирал слова, чтобы меня не обидеть, но суть была ясна и без того.

– Спасибо.

– Мне кажется, что за эти два дня ты меня столько раз благодарила, сколько этого не делал никто за всю жизнь, – рассмеялся он.

Максим пусть и немного, но взбодрил меня. Мы решили сменить тему и говорили о Софи, Василисе и Игнате Семеновиче, Лизе, Салиме, а потом речь зашла о Владимире.

– Ты хорошо с ним подружилась. Это здорово, – довольно сказал босс, приступая ко второй порции завтрака.

Максим не заметил, как порозовели мои щеки, как я опустила взгляд в бумажный стаканчик, делая вид, что рассматриваю остатки латте. Его слова как-то странно отозвались во мне, напоминая о чувстве стыда, что я в себе глушила. Перед глазами встала картина той ночи, вновь я слышала сказанные нами слова:

Его нежный шепот: «Пока, Танюша… Теперь я с тобой попрощался».

Мое искреннее волнение: «Береги себя, ладно»?

Он обрадовался моему вопросу, довольно смотрел мне в глаза, а я мечтала спрятаться от его взгляда. Как дурочка, разглядывала пуговицы на его рубашке. Он не понял моих чувств, игриво уточняя, буду ли я за него волноваться. А что я могла ответить на это? Я сказала правду: «Конечно, я бы не хотела, чтобы с тобой что-нибудь случилось». Вот только не добавила, что он дорог мне, как друг. Не больше.

– Приятно, что мой друг хорошо общается с тобой. Вас обоих я по-особому ценю, – продолжил Макс, не видя, как мне нехорошо от подобного разговора.

– Да. Мы поладили. Он проводил много времени с Софи, поэтому мы стали общаться, – сказала я, стараясь все так же спрятать от босса глаза, боясь, что в них он прочитает слишком много.

– Володя любит принцессу. Было время, когда он не подпускал к себе никого, кроме меня, а малышка смогла его приободрить.

– У него что-то случилось?

– У него была любимая, они даже собирались пожениться. Планировали все за год. Шикарное должно было быть торжество… – Максим нахмурился и замолчал, не решаясь продолжить, но все же взял себя в руки, – за неделю до свадьбы его невеста разбилась на машине. Ленка была отличной девчонкой и Володю любила. В тот вечер она ехала домой от сестры, а навстречу несся внедорожник, за рулем которого был богатый пьяненький урод. Выродок местных олигархов. Он вылетел на встречку.

– Какой ужас… – я прикрыла рот ладонью, мое живое воображение быстро нарисовало перед глазами картину произошедшего.

– Лена погибла еще до приезда скорой, а этот гад отделался парой царапин. Уже после того, как все произошло, мы узнали, что она ждала ребенка.

– Его посадили?

– Получил три года условно.

– И все?! – лишний раз я убедилась в том, что наше правосудие далеко от идеала. Деньги и власть решают все, оставляя виновных безнаказанными.

– Нет, – сухо сказал Макс, – он понес наказание. То, которое выбрали мы.

И как я не поняла сразу, что подобного Макс не оставит. Все очевидно. Я даже думать не хотела, что стало с тем человеком. Однако страшнее всего было другое: я не почувствовала к этому парню жалости! Всю жизнь твердила себе, что нужно уметь прощать, не мстить, не переходить черту. А тут мне прямо сообщили об убийстве, но я осталась равнодушной. Даже не так! Внутри меня все кричало, что этот тип получил по заслугам. Стыдно за себя, но ничего не могла поделать. Я отвернулась к окну, пытаясь усмирить ураган в душе.

– Осуждаешь? – строго спросил он.

– Нет, – зло ответила я и решилась посмотреть ему в глаза, – не осуждаю. Более того, считаю, что это справедливо.

– Что тогда? Почему такая реакция?

Он видел, он все понял, от него ничего не скроешь. Черт.

– А вы не понимаете? Для вас нормально вершить правосудие своими руками, а для меня нет!

– Дело в том, Танечка, что мир далек от розовых грез. Здесь есть смерть, жестокость, лицемерие, продажность, проституция, наркомания, педофилия, терроризм. Хорошо рассуждать о морали, принципах, сочувствии, когда сидишь в своем теплом доме, а не где-нибудь под мостом; ешь то, что купила в магазине на честно заработанные деньги, а не вырываешь кусок хлеба из глотки такого же голодного, как ты. Такова жизнь, моя милая. Кем бы ты ни была, везде рядом с тобой будет это дерьмо, только ты можешь его не видеть, а можешь взять лопату и начать разгребать.

– Я не живу в мире розовых грез! – разозлилась я, – просто не хочу ожесточаться. Слишком много зла вокруг. Если все начнут вершить правосудие, то что будет? Человечество и так погрязло в жестокости.

– Поверь, я тоже не хочу, чтобы ты ожесточилась, – уже более мягко проговорил босс и криво улыбнулся, – ты мне напоминаешь цветок из оранжереи, который нужно оберегать от сурового внешнего мира. Ты слишком добрая, открытая… Хм. Но именно это делает тебя уязвимой. Всего хорошо в меру.

– Что вы хотите этим сказать? – вся злость мигом прошла, и я растаяла, слушая тягучий, словно рассказывающий сказку, голос Максима.

– Тебе нужно уметь быть жесткой, когда это требуется. Не всегда следует прощать. Порой стоит брать правосудие в свои руки. Если бы мы с Володей не наказали этого ублюдка, он бы разрушил еще не одну жизнь.

– Не представляю, как Владимир перенес это, – я решила увести тему в другое русло, желая прекратить спор с Максимом, чувствуя отчего-то себя такой уязвимой в этот момент.

– Ему было чертовски тяжело. Во многом поэтому он решил заняться тем, что делает сейчас.

– Так до гибели Лены он на вас не работал?

– Работал, но… Скажем так, выполнял несколько иные обязанности. Здесь, в Москве. Когда это случилось, Володька несколько недель никого не хотел видеть. Потом постепенно стал подпускать меня. Принцесса тогда была совсем крохой. Не знаю, что меня дернуло принести ему ребенка, но в тот момент его как подменили. Он очень привязался к Софи, Люси даже ссорилась со мной из-за этого, считала ненормальной такую привязанность к нашему ребенку.

– Я видела, как Владимир общается с Софи. Там нет ничего ненормального, – вступилась я за мужчину, которому до глубины души сострадала.

– Знаю. Думаю, тот факт, что он мог стать отцом, так сильно повлиял на него. Все нерастраченные отцовские чувства он отдал моей дочери.

– Теперь понятно, почему он так ее любит. И она его.

– Да, он бывает в Москве короткими наездами, но принцесса всегда запоминает его визиты.

– Значит, эту работу с разъездами Володя выбрал, чтобы забыть о своем горе?

– Да, так он отключается, – Макс собрал со стола посуду от завтрака и составил на поднос, который тут же сам отнес к урне, – пойдем. Нужно в больницу.

– Конечно.

Мы вышли на улицу моего родного города. Уже рассвело, и было не так холодно, как ранним утром. Небо было по-весеннему ясным, и только сейчас я вспомнила, что уже март. Вдохнув полной грудью, я последовала за начальником в его машину. Макс сосредоточился на дороге, а я все никак не могла отойти от разговора о Владимире.

– Теперь я понимаю, почему Володя мало с кем общался. Лиза говорила, что он нелюдим.

– Да. Он боится привязанности, – вздохнул Макс, – особенно осторожен в общении с женщинами, к тому же, все еще любит Ленку. За четыре года мой друг ни разу не встречался с женщиной. Не думаю, что чувства к Лене когда-нибудь пройдут. Правда, он и по-дружески не общался с женщинами, поэтому когда я увидел, что Володя так тепло относится к тебе, то даже не поверил. Скажу честно, я этому очень рад. Думаю, он так отнесся к тебе из-за Софи, когда узнал, как ты заботишься о принцессе. К тому же, я ему хвалил тебя.

– Наверно, – проговорила я и отвернулась к окну.

Возможно, Максим в чем-то прав и такая дружелюбность ко мне Володи была вызвана моими отношениями с Софи. Вот только сейчас его симпатия этим не ограничивалась. Если раньше я могла допустить мысль, что тот поцелуй был всего лишь игрой, то теперь стало ясно, что для Владимира все куда серьезнее. Неужели он начал оттаивать? И что теперь? Ведь он вернется! Обязательно вернется! Надеюсь, что вернется…