Текст книги "Забытый плен, или Роман с тенью"

– Ну, например, в Питер ее пытались переманить. Куда едем-то, Василь Иваныч?

– Пока прямо. Питер – это, конечно, хорошо. Только что-то не верится.

– За что купил, за то и продаю.

– А кто продавал-то?

– Да соседка моя по лестничной клетке, баб Аня, гардеробщицей в театре работает. Придет к моей дурехе за солью на пару минут, а уйдет часа через два. Пока всем артистам кости не перемоет, не успокоится. А моя-то уши развесит да только: ох, баба Аня, ах, баба Аня! Медом не корми, дай послушать. А та и рада стараться, живет же одна. Старика своего год как схоронила, дочка в Архангельске, одной-то не сладко, так же?

– Эт-точно.

– Вот она и чешет зубы часами. Но ей-то можно, у нее дома один только кот, и тот в постоянной спячке, хуже медведя. А у моей-то – семья. Пожрать приготовить, прибраться, в магазин сбегать. Так моя дуреха вместо этого варежку распахнет – и обо всем на свете забыла. Хорошая баба, но уж больно на сплетни падкая, особенно про Савицкую. Нинка ж с ней в одной школе училась, только та помладше была.

– А кто в Питер-то звал?

– Так подружка у этой Савицкой, тоже актерка. Приезжали недавно, с год назад, что ли. Вот они и сманивали.

– Почему «они»?

– Так питерская же не одна приезжала-то, с мужиком. Мужик, правда, вроде как из Москвы. Да не помню я! Это ж соседка не со мной лясы-то точит, а с бабой моей. – Они въехали в город и покатили по главной улице. – А тебе что, интересно?

– Конечно.

– Ты, парень, не влюбился часом? – бросил хитрый взгляд старший Иваныч на младшего. Тот неожиданно покраснел, с любопытством уставился на пробегающие мимо деревья.

– У нее, наверное, кто-то есть. Такая женщина одна не бывает.

Таксист посмотрел на понурого земляка, сдуру вдруг дернувшего в столицу, и в его глазах промелькнула жалость.

– Слушай, а поехали к нам? Я тебя с бабой Аней сведу. Эта все-е-е про твою артистку выдаст. И чем больше станешь допытывать, тем она счастливее будет. Парень ты обходительный, видный, нашей бабке приглянешься. А то ко мне заглянем, посмотришь, как сейчас в Майске живут, не хуже, чем в твоей Москве. Жена вчера борщ сварила, не борщец – сказка! Она у меня на эти дела мастерица. Такого в ресторанах не поешь. Знаю я, как холостяки кормятся, сам таким был. Ну что, поедем? Или, может, у тебя еще какие дела? Москвичи – народ деловой, вам и душу-то небось некогда отвести.

– Скорее, не с кем, – нехотя признался московский Иваныч, сдунул невидимую пылинку с замшевого рукава и, помявшись, спросил:

– А удобно? Я ж для вас чужой. – Было видно, что ему очень хочется принять неожиданное приглашение, но врожденная скромность, еще не убитая беспутной столицей, мешает сразу за него ухватиться.

– Это ты, парень, в Москве чужой, а у нас человек человеку – друг, товарищ и брат, ясно? По каким меркам жили до этой долбаной перестройки, по таким и будем жить, пока не помрем. На том и держимся, понял?

– Спасибо, Сергей Иванович. Только притормозите у какого-нибудь супермаркета, с пустыми руками я точно никуда не пойду.

– Эх, Василий Иваныч, подпортила тебя все ж таки твоя Москва! Какой супермаркет? Сейчас в нормальный магазинчик заскочим, у них там выпечка всегда свежая и беленькая не рыгаловка, болеть не будешь. А наша бабка на сладкое падка, – подмигнул знающий абориген. – Заодно и я отоварюсь.

…Поздним вечером из подъезда двухэтажного кирпичного дома вывалились двое. Пожилой держался на ногах увереннее молодого, но чрезмерное умиление в его голосе, любовное похлопывание по приятельскому плечу и заплетающийся язык доказывали, что под градусом – оба.

– Иваныч, я б тебя довез, честно! Но принцип у меня такой: под мухой за руль ни-ни, сечешь?

– Секу, Иваныч, принцип п-правильный. Не ребенок, сам доберусь. Мне ж в этом городе каждый кустик знаком, каждый камушек. Они ж мне душу ночами рвут, веришь?

– Верю!

– Засыпаю в Москве, а сплю в Майске, понял, нет? И все по нашим закоулкам, вот по этим, – махнул неопределенно рукой, – гуляю. Все иду, иду, домой никак не приду: заблудился. А знаю, что двор мой где-то рядом. И лавка у забора, и слива, даже слышу, как Шарик за калиткой лает – найти ни хрена не могу. А как найти-то? – внезапно всхлипнул гость. – Мать померла, дом снесли, теперь там какая-то стройка, я видел, когда днем проезжали. Шарик сдох еще при мне. Кого искать, что?

– Заблудился ты, дорогой Васек, от корней своих оторвался. А без корня-то и полынь не растет. Вертаться надо, родной ты мой человек. Мила та сторона, где пупок резан, так мой дед говорил. А он, между прочим, еще с финнами воевал.

– При чем здесь финны, Иваныч?

– Стой, стой, я тебе говорю! – заорал вдруг земляк вслед иномарке. Потом сунул два пальца в рот и свистнул – так, наверное, свистел Соловей-разбойник. – Вот гад! Это ж Колька, кум мой! – погрозил кулаком убегающей позорно машине и яростно сплюнул. – Ну, ничего, куманек, аукнутся тебе твои гонки.

– М-может, он нас не заметил?

Серая иномарка, словно услышав робкого адвоката, взвизгнула тормозами, дала задний ход, и через минуту на подвыпившую парочку из приспущенного окошка «Тойоты» с ухмылкой глазел симпатичный дядька в коричневой кожаной куртке.

– Привет, кум! Ты что среди ночи буянишь-то?

– А ты почему своих в упор не замечаешь? Думаешь, новую тачку завел, так сам в цене поднялся? Смотри, куманек, в сотне-то за единичкой нули стоят. Один отвалился – и ты уже простая десятка, еще один – хилая единица, усек?

– Тебе бы, Серега, не баранку крутить, а в Думе заседать: выражаешься замысловато, ни хрена не понять.

– Не родился, Коля, на свет еще тот, кто тебе мозги запудрит. Ты сам забьешь баки любому. И за что я тебя уважаю – непонятно!

– Сколько приняли на грудь?

– Бутылек, – важно доложился кум. – Или два, кто считает? С хорошим человеком под хороший закусон можно и больше, да завтра за руль. Слушай, кум, – спохватился Иваныч, вспомнив, наконец, о цели своего ухарского свиста, – подбрось Василь Ваныча в «Космос»! Он из Москвы, – многозначительно добавил хулитель столицы, – большой человек, бизмесмен, понял?

– Нет проблем, – улыбнулся Николай. – Впереди сядете или сзади? У вас там, в Москве, редко ездят рядом, считают для себя зазорным бок о бок рядом с водилой сидеть.

– С-спасибо. – Московский гость потянул на себя переднюю дверцу. – Я вообще-то родился и жил здесь, дела заставили уехать. Вот закончу, что начал, и вернусь, наверно, домой, – неожиданно для себя выдал неблагодарный порученец.

– Женат? – сделал стойку майский Иваныч.

– Я ж говорил: нет.

– Тогда погоди с женитьбой еще пару годков. Дочку за тебя отдам, возьмешь?

– А м-может, я не понравлюсь?

– Чтоб такой орел да не нравился?! Ну что, берешь? Я за ней приданое хорошее дам.

– Угомонись, кум! Наташке нашей учиться надо, девка на золотую медаль идет. А ты ее сватаешь.

– Учение – свет, – мудро изрек «орел», – но щас мне в «Космос» лететь. До встречи, Серж Ваныч, завтра у гостиницы в десять.

– Буду как штык!

Через пятнадцать минут в гостиничный холл входил подтянутый бодрый блондин без намека на хмель. Весь его вид говорил о том, что человек жизнью доволен. Он небрежно подхватил у администратора ключ, поднялся на второй этаж, открыл дверь и переступил порог первой из двух комнатенок, считавшихся номером люкс. Спустя пять минут в ванной зашумела вода, слабый тенорок, отчаянно фальшивя, заблеял: «Орлята учатся летать!..» Затем все стихло, но свет горел еще долго, часа полтора или два. Гость задумчиво расхаживал из угла в угол, делал какие-то записи, сидел в кресле, бессмысленно таращась в зашторенное окно. Засыпал с улыбкой человека, уверенного, что день прожит не зря.

Проснулся Василий Иванович за пару минут до будильника. Принял контрастный душ, мурлыча под нос все тех же «орлиных детей», тщательно побрился, оделся, придирчиво оглядел себя в зеркале, подмигнул отражению и направился перекусить в гостиничный бар.

Горячий кофе был душистым, булка из микроволновки – воздушной, апельсиновый сок – холодным. Завтраком неприхотливый москвич остался доволен, чего не мог сказать о себе. Доверенное лицо президента столичного холдинга всерьез заподозрило очередной опрометчивый шаг в своей судьбе и карьере. Однажды уже было такое: так же навязчиво лезла в голову мысль, которая поначалу казалась абсурдной, такой же необъяснимой легкостью наполнялось тело, и беспричинно звенела душа. Это были признаки не влюбленности – дури, к которой рвался свободолюбивый голкинский дух, плюющий на здравый смысл.

– Простите, – вежливо извинился Василий при выходе, задев нечаянно в дверях женщину с сумками.

– Ничего, – устало бросила та и повернулась лицом.

– Майка! – На бывшего одноклассника смотрела соседка по парте, из-за которой когда-то юный Вася путался в устных ответах. – Привет, ты что здесь делаешь? Давай помогу, – он перехватил раздутые матерчатые сумки, – ничего себе! Разве можно женщине такую тяжесть такать? Не бережешь ты себя, Сидорова.

– Ничего, своя ноша не тянет.

– Это, Сидорова, психологический обман. Принадлежность объекту не влияет на массу объекта.

Она скептически хмыкнула, но спорить не стала.

– Говорят, ты вроде в Москву перебрался, правда, что ль?

– Да.

– И как там?

– Нормально.

– А почему тогда здесь?

– Дела, Маечка.

– Деловой, – усмехнулась Майя. – Женился?

– Такую, как ты, не встретил пока.

– Что ж тогда меня проворонил?

– По глупости.

– Поумнел?

– Боюсь, нет.

– А ты не бойся, Голкин, трусливых женщины не любят. Ладно, разболталась я тут с тобой, пойду. Мне еще в аптеку надо, да и вообще, дел выше крыши.

– Заболела, что ли?

– Мама простыла.

Василий вспомнил Майкину мать, добродушную толстуху, вечно подкармливающую дочкиного товарища ванильными сушками.

– Как она?

Сидорова равнодушно пожала плечами:

– Как все. Помнишь кинотеатр напротив нашей школы?

– «Восход»?

– Ну.

– Кажется, Зинаида Ивановна администратором там была?

– Кем она только не побывала, – усмехнулась Майя. – Администратором, билетершей, уборщицей – все равно выгнали.

– Почему?

– Вопрос не по адресу, но могу ответить. В «Восходе» теперь сауна, бар и еще какая-то хрень типа борделя. Когда мама оказалась на улице, я еще в институте училась. Пришлось срочно на заочное переводиться, работу искать. На одну стипендию вдвоем не протянешь, разве что ноги. Устроилась в «Космос». Сначала посуду в ресторане мыла, потом в официантки перевели, теперь вот дежурю на этаже. Мне нравится, работы не пыльная, иногда кто-нибудь из клиентов на чаевые расщедрится или презент какой сунет. Нормально, не жалуюсь.

– А Зинаида Ивановна?

– Мама сначала в детском саду няней работала, после в дизайнерской фирме уборщицей. Правда, фирма через полгода лопнула, но нам повезло. Мамина подруга пристроила ее к себе напарницей в газетный киоск. Слава богу, хоть здесь пока без перемен, трудятся потихоньку на пару.

Напротив гостиничного входа у бровки тротуара остановилась знакомая «Лада», водитель приветливо посигналил. Голкин махнул рукой, дескать, вижу, жди. В памяти всплыл куцый штат «Ариадны».

– У тебя с матерью разные фамилии?

– А что?

– Она Звонарева?

Майя подозрительно уставилась на бывшего одноклассника:

– Откуда тебе известно? Об это никто из наших ребят не знал.

– Слушай, что мы тут торчим? У меня, если честно, сейчас руки отвалятся из-за твоих припасов.

– Это белье из прачечной. Я не крохоборка ресторанные объедки домой таскать.

– Прости, Маечка, не хотел обидеть. Куда, говоришь, тебе надо? В аптеку?

– Ну.

– И все?

– А что?

– Эх, Сидорова, ну что ты за человек такой, честное слово! Мы же с тобой сто лет, можно сказать, не виделись. А когда-то, между прочим, за одной партой сидели, я за тебя задачки по контрольной решал, даже как-то целовались, помнишь?

– И что?

– Давай сделаем так. Сначала заедем в аптеку, потом накупим всего, что любит Зинаида Ивановна, заскочим в цветочный и дунем к вам чай пить, идет?

– Голкин, ты прилетел из Москвы, чтобы чаи со мной распивать?

– Сидорова, ты попала в десятку! А если серьезно, Майка, я никогда не забуду ванильные сушки, которыми угощала твоя мама. Если б ты знала, чем они тогда для меня были, позволила бы не то что в гостях посидеть часок – навечно поселиться под дверью и сторожить вас, как самый преданный пес.

– Слушай, это ты в своей Москве так наловчился лапшу на уши вешать? – В ответ он молча расплылся в улыбке. – Тебя, что ль, такси ждет? – кивнула одноклассница на желтые шашечки.

– Меня.

– Тогда почему мы до сих пор не в машине?

…Вернувшись в гостиницу ближе к вечеру, Василий Иванович понял, что родной город сделал ему подарок. Снова завел своих бесконечных «орлят», поплескался под душем, переоделся в джинсы, сменил пуловер на простенький свитер, затем спустился поужинать в гостиничный ресторан. А весь следующий день бесцельно шатался по Майску, с удовольствием стирая подметки новых замшевых башмаков.

* * *

– Мне бы смотаться в Питер. – Невыразительный взгляд зашарил по кабинетному потолку.

– Отчего не на Марс?

– Пока нет нужды.

– Где отчет по этой поездке? Почему его нет?

– Разве?

– Я имею в виду не деньги, которые ты вернул, а информацию. Черт бы тебя побрал, Василий! Ты почему позволяешь себе так разговаривать? Не забывайся!

– Не буду. – Голкин невозмутимо поднялся со стула. – Могу идти?

– Сядь, – вздохнул президент «Оле-фармы». – Пойми, чудило, я же не могу тебя постоянно срывать с работы в личных целях, пусть даже моих. Тебе фирма платит как заместителю начальника службы безопасности, а не как фавориту. Я не король, ты не подданный. Мы с тобой делаем одно дело, каждый в силу своих возможностей и способностей, ясно?

– Да.

– Больше ничего не хочешь добавить?

– Управлюсь за выходные.

– Признайся, нарыл что-нибудь?

– Кое-что. – Василий твердо решил прежде времени карты полностью не раскрывать.

Андрей Ильич всмотрелся в помощника, чьему упорству мог бы позавидовать гвоздь, вбиваемый шляпкой в стену. Сонная физиономия, отсутствующий взгляд, каждое слово вытягивается клещами – эта хитрая белобрысая флегма больше не выдаст ни слова даже под пыткой, хоть и явно держит что-то в уме. А может быть, достаточно той информации, которая уже имелась? Старый Васькин отчет до сих пор под рукой, с тем, что там изложено, получить нужный адрес не составит никакого труда. Но Лебедева интересует не адрес, ему позарез надо знать, как становится живым человеком бесплотная тень, совпадающая с любым чужим силуэтом. И помочь в этом способно только прошлое, за которым охотится его незаменимый помощник.

– Хорошо. – Шеф достал из ящика стола конверт. – Вот, думаю, этого хватит. Если будет нужно что-то еще, звони. Жду с отчетом во вторник.

– В понедельник.

Когда захлопнулась дверь, президент «Олефармы» довольно усмехнулся и нажал кнопку переговорной связи.

– Да, Андрей Ильич?

– Принеси-ка, Настя, кофейку покрепче. Пять минут меня ни для кого нет, поняла?

– Конечно, Андрей Ильич.

…Лебедев наслаждался не кофе – игрой, в которую снова втянулся. Игроков по-прежнему оставалось двое, только первый ход делал теперь другой. Он принимал подсказки, возможно, путал ходы, играл скорее ради процесса, нежели на результат, – при таком раскладе проигрыш очевиден. Но в нем проснулись азарт, одержимость и то, что, казалось, уже не просто спало – уснуло навеки: желание вернуться к себе. Не к психопату с безумными снами и мучительным чувством вины, каким был недавно, а к полному сил и желаний мужчине, способному сделать счастливой любимую женщину. Вот это пробуждение и станет тем незыблемым правилом, по которому стоит играть.

Андрей Ильич включил громкую связь.

– Настя, где Грибов?

– Ждет в приемной.

– Зови. – Рабочий день продолжался, чашка кофе и посторонние, пусть даже приятные, мысли не могли сбить его естественный ритм.

…В воскресенье Лебедев решил навестить Олевских. Они не виделись с тех страшных событий, когда погибла бедная Инна, и президент «Оле-фармы» попал за решетку. А месяца два назад позвонила Роза Львовна:

– Андрюшенька, я не очень вас нагружу, если попрошу какой-нибудь грузовичок?

– Господи, Роза Львовна, какие могут быть разговоры! – обрадовался он неожиданному звонку. Лебедев давно собирался навестить Аркашкиных стариков, но вспоминал об этом, как правило, ночью, накануне новой рабочей недели. Забывать Олевских было, конечно, свинством, но тут правила бал не привязанность или память о старом друге, а обычная занятость.

– На какое число нужна машина?

– Вы даже не спросите зачем?

– Дорогая Роза Львовна, когда ко мне обращаются с просьбой близкие люди, я сначала говорю «да», а уж потом выясняю зачем. – О том, что никаких близких, а значит, и просьб давно уже нет, он предпочел умолчать.

– Я всегда радовалась вашей дружбе с Аркашей и говорила сыну, что с вас, мой милый, следует брать пример.

– Если б это слышала моя покойная мама, она бы решила, что порола меня не зря.

– Ваша мама, Андрюшенька, была умная женщина, да.

– Так что случилось, Роза Львовна?

– Мы с Ильей Ильичом совершили грандиозную сделку.

– Не пугайте меня, пожалуйста.

– Мы продали нашу квартиру и купили другую, вот! Очень выгодно для себя, должна сказать. С большей площадью, в хорошем месте, а главное – сделали это сами, без всяких посредников.

– Каким образом?

– Старый друг Ильи Ильича выезжал с семьей на постоянное проживание в Израиль и отдал нам свою квартиру.

– Бесплатно?

– Почему бесплатно? В обмен на нашу, еще и доплатил.

– Зачем же ему ваша квартира, если он уезжал?

– Так он не себе взял – приятелю, которого устраивал наш район.

«Кто бы сомневался», – подумал Лебедев, удивляясь наивности родителей Аркадия. За трехкомнатную квартиру в Трехпрудном переулке «старый друг» наверняка срубил вдвое больше, чем за свою, которую «по дружбе» впарил Олевским.

– Я дам вам машину с водителем и парочку крепких ребят, командуйте ими без стеснения.

– Спасибо большое, Андрюшенька! Я надеюсь, вы придете выпить с нами рюмочку за новоселье?

– Обязательно!

Конечно, он так и не выбрал время их навестить. Один из рабочих доложил после шефу, что все нормально: старики довольны, место зеленое, тихое, квартира большая, светлая. На том «Андрюшенька» и успокоился. Роза Львовна еще пару раз позвонила и успокоилась тоже. Наверное, решила, что отрывать такого занятого человека от дел – неприлично. Однако Лебедев знал, что в любой момент может заявиться к Олевским, и ему там будут искренне рады. Проснувшись в это воскресное утро и вспомнив двухмесячной давности разговор, он решил, что такой момент наступил.

По мобильному жены ответил Илья Ильич. «Слушаю вас» прозвучало сразу, после первого же гудка. Стало ясно, что звонками стариков явно никто не балует, поэтому они хватаются за телефон, как утопающий – за любую подмогу: немедля, без размышлений. Лебедева обожгло виной.

– Доброе утро, Илья Ильич! Это Андрей.

– Андрюша! А мне сегодня ребенок приснился, девочка. Так я и сказал Розе Львовне: это очень хороший сон, случится что-то приятное, да!

– Можно я к вам подъеду?

– Боже ж мой, и он еще спрашивает? Роза, ты слышишь, к нам Андрюша едет!

Через несколько секунд в ухо радостно зачастила супруга:

– Андрюшенька, здравствуйте, милый! Надо же, сон в руку! Илье девочка приснилась, это к диву, знаете? Вы когда будете? Сейчас? Боже ж ты мой, а я ничего не испекла, кошмар! И мы только вчера рыбу доели. Но у меня в морозилке телятина, что приготовить, Андрюшенька? – Голос был возбужденным, как у молодой хозяйки, впервые принимающей дорогих гостей. И пристыженный абонент вдруг осознал, что старости нет, есть одно одиночество.

– Ничего не надо, Роза Львовна. Я все привезу. Говорите адрес.

– Илья, ты слышишь? – радостно крикнула трубка. – Он ничего не хочет есть! Этот мальчик совсем отвык от домашней еды.

– Дорогая Роза Львовна, мы теряем время. Диктуйте точный адрес, я записываю.

Спустя час обвешанный пакетами Лебедев поднимался в лифте на третий этаж девятиэтажного кирпичного дома. Чистый подъезд, консьержка со строгим вопросом «К кому?», эстампы на стенах, горшочки с цветочками, зеркало с ковриком в лифте – еще немного, и можно поверить в порядочность старого друга Ильи Ильича. На площадку выходили четыре двери, но за какой поселились Олевские, гость, конечно, забыл. Он поставил пакеты на пол, чтобы достать шпаргалку, которую машинально сунул в карман, когда набирал код. Один из пакетов упал, под чей-то порог посыпались апельсины. «Черт!» – досадливо буркнул незадачливый гость и принялся запихивать обратно привет из Марокко: не хватало только, чтобы кто-нибудь из соседей вышел да застал здесь фруктовый базар. Тут же, словно из вредности, вдруг распахнулась дверь, пара обнаглевших оранжевых марокканцев без приглашения вкатилась на чужую жилплощадь.

– О, апельсинчики с доставкой на дом! – хохотнул баритон. – Ты апельсины заказывала, Маня?

Лебедев разогнулся, проклиная хилый мешок для продуктов.

– Извините, не подскажете, где квартира Олевских?

– Андрей Ильич?! – радостно изумился весельчак на пороге. – Добрый день, вот так встреча!

– Какие апельсины? – Из-за плеча хозяина выглянула хозяйка.

И обалдевший от неожиданности «поставщик» мысленно благословил израилева сына, так своевременно отбывшего на родину предков…