Текст книги "Эта маленькая Гео"

Азъ

Азъ не прельщусь прелестью твоей, быстротекущая мгновеннопреходящая, малоутешительная, но такая дразнящеманящая головокружительно всепобедная госпожа Слава первой, второй и третьей степени! Иду своим путём, не оглядываясь, поспеваешь ли ты за мной. Бросаю невод в море не ради золотой рыбки, а ради травы морской.

Пусть пахнёт йодом, солью, и летит воздушный шар над моей лодкой. Пусть повторяют слова очертания берегов и растворяются в ночном тумане, переходящем в утренний…

Почтенные (от слова «чтение») читатели! То, что вы читаете, это не книга. Вовсе не книга. Совсем не книга. Больше не книга. Это – выход. Во всех отношениях. Выход из и выход в. И не столько на подмостки, сколько в пространство. Оно – Космос, оно открыто для всех, но разреженный воздух его мало кто выдерживает.

Кольцо

Я надеваю на палец кольцо и смотрю на него. Это самый загадочный предмет на свете.

Кольцо Соломона, которое он носил не снимая, говорило ему об одном – что он обладает временем, но не вечностью, и царь слушал его днём и ночью.

Кольцо Поликрата, сверкающее камнями, брошенное им в море в дар богам, вернулось к нему, говоря, что счастье не во власти человека, но самосский тиран не внял его безмолвным словам.

Кольцо, снятое с руки обезглавленного Помпея Магна – лев с мечом – и поднесённое Цезарю, вызвало слезы у будущего божественного Юлиуса, увидевшего вдруг себя, залитого кровью двадцати трёх ран.

Кольцо юного Пушкина, полученное от обожаемой любовницы, своими древними таинственными знаками на сердолике предвещало ему непостижимость и неверность любви – он целовал его, а потом забыл, так и не прочитав.

Кольцо с бриллиантом сверкало на руке Нижинского. Дягилев немедленно заказал для него у Картье кольцо с сапфиром. Танцовщик легко сменил белый блеск на синий. Но это ему даром не прошло. Через несколько лет на пороге психиатрической клиники он отдал подаренное кольцо с синим сапфиром санитару в белом халате. Бриллиант не простил измены своей чистоте.

Много их, простых и драгоценных, осталось в могилах прошлого, на страницах книг, в сказаниях и песнях, в истории, в истории людей, в моей истории…

Ковёр

Сто лет назад смуглые руки иранской искусницы соткали его, наполнив тёмную гранатовую основу загадочными орнаментами, похожими на таинственные цветы, и цветами, похожими на загадочные орнаменты. Затем его скатали и вместе с такими же тяжёлыми тюками навьючили на ишака, и он трясся по каменистой дороге. Возле пустынного колодца тюк сбросили, и дальше на плечах худого жилистого амбала он пересёк границу, и каспийский ветер швырнул в него сухой песок.

После он плыл по городским улицам и дворам под громкие крики «Ковры! Ковры! Покупаем ковры!». Его развернули, и над ним распахнулось ослепительно синее знойное небо. Мягкие пальцы погладили его ворс и внесли в прохладную темноту дома. Там он прижался к стене и вздохнул с облечением. С тех пор каждый раз, когда его забирали к морю, чтобы окунуть в солёную воду, а после сушить на раскалённых камнях, он терпел суровое обращение мойщика с одной только мыслью, что вскоре он вернётся домой чистым, ярким, пропитанным запахом стихий, и все будут восхищённо смотреть на него.

Но однажды его сняли со стены, завернули в него подушки, связали в узел и погрузили в вагон, и он долго ехал к другому морю, к другим горам. На новом месте ракушечная стена напомнила ему родину, а когда на него повесили кривую саблю, он и вовсе успокоился. О нём будто все забыли, и он потихоньку старился…

Сегодня он висит в другом краю на холодной бетонной стене, сабля куда-то пропала, и он порой ловит на себе удивлённо-неодобрительные взгляды чужих людей. Он уже очень стар, краски его немного поблекли, но всё же не совсем, и его таинственные цветы ещё по-прежнему цветут, а загадочные орнаменты пока никто не разгадал.

Огонь

На сто двадцатую весну красавица цыганка поняла, что состарилась. При виде широких мужских плеч сердце её больше не дрожало, манящий взгляд не соблазнял к ответу, чужая молодость не жалила ревностью. Босые ноги её обошли всю землю и стали коричневыми, ни снег, ни дожди не отмывали их. Даже золото, которое привычно брали её высохшие руки от разноплемённых доверчивых и страждущих, потеряло своё тепло.

Закутавшись в шаль, сидела она у костра и сосредоточенно смотрела на огонь. Там жила вечность.

Урок

Некоторые люди не ценят хорошего отношения. Чем ты к ним лучше, тем они к тебе с фигой. Если ты над этой фигой посмеёшься, рукой махнёшь, мол, ерунда это, яйца выеденного не стоит, то очень скоро эти самые люди тебе две, потом три фиги покажут, и обернётся всё в конечном счёте обычной фигнёй, в смысле ругани, а, может, и драки, и полного разрыва всяческих отношений.

И тут самое главное – не возобновить их вновь. Не слушать, когда начнут канючить, просить прощения, уверять, что ничего плохого не хотели – заткнуть уши, залепить воском, привязать себя к мачте, всё, что угодно, только не мириться, не дать себе успокоиться, махнув рукой, мол, ерунда это, выеденного яйца не стоит, не помню я никаких фиг, не было никакой такой фигни…

Выведи на компьютере, большими буквами, и повесь при входе:

НЕКОТОРЫЕ ЛЮДИ

ХОРОШЕГО ОТНОШЕНИЯ

НЕ ЦЕНЯТ.

И повторяй как урок.

Сомнение

Есть люди, которые все время спрашивают, как им жить дальше. Сомневаются они и в своих поступках и в чужих. Всё-то им кажется, что то ли они не правы, то ли другие ошибаются, но в любом случае ничего определённого для них в мире нет. Мир качается. Будто его на весах взвешивают и никак взвесить не могут: на одну чашу весов гирьку положат – и тут же на другую перекладывают.

Если посторонний человек слишком приблизится к этим сомнениям, то его непременно вскоре укачает, как при морской болезни.

Мнения

Низость падения человека измерить трудно, потому что неизвестно, что брать за единицу измерения. Многие принимают за точку отсчета тридцать сребреников и измеряют низость человеческую в иудах. Другие идут вглубь веков, до потопа и измеряют всё в каинах. Третьи, а может, и четвертые, и иные, мерят всякую мерзость только в евах.

Но те, кто по долгу своей профессии постоянно имеет дело с душой, говорят, что низость человеческого падения измерить ни в чём невозможно, ведь эта бездна измерению разумом не поддается, поскольку её образуют нечеловеческие силы.

Род

Род приходит, и род уходит. Что можно добавить к этой библейской истине? Наверное, только то, что род приходит и уходит со своей едой. «Вот когда греки вернутся в Крым, тогда и будешь есть мидии», – ответил мне в детстве мой дед на мою просьбу попробовать мидии.

Канули в книжные омуты расстегаи, пироги с вязигой, мешочная икра – род дедов и прадедов унёс их с собой. Может быть, вернутся когда-нибудь? Вернулись же крымские татары вместе с чебуреками…

Возраст

Чем старше становятся наши знакомые, тем чаще они дают нам советы. Одним они советуют жениться на такой-то, другим – развестись с таким-то, третьим – непременно смотреть такой-то сериал, а такой-то ни за что не смотреть.

Они точно знают, что следует делать в случаях любой болезни, получения наследства, расторжения договора и протечки потолка. Совершенно неважно, последуете ли вы их совету, главное, что они вам его дали. Они выполнили свой долг, и теперь их совесть чиста, а вы уж как хотите.

Затмение

Нет ничего страшнее затмения луны. На первый взгляд, кажется – ну, что тут страшного? Ну, не видать её, да кто вообще на неё смотрит? Кому она нужна? А в том-то и страх, что никто не смотрит, а она за тобой подглядывает. Интересно ей, что ты там внизу делаешь.

И в результате этого подглядывания получается, что делаешь ты нечто природе своей несообразное. У нас, например, в прошлое затмение одна тёща взяла и своего зятя милиционера, в его законный выходной в стельку пьяного, наручниками к лестничным перилам приковала. А сама в магазин пошла.

Вскоре милиционер этот не то чтобы протрезвел, но очнулся. Увидел себя в наручниках, прикованным к перилам на лестнице и как закричит: «Выпустите меня! Дайте мне свободу, я без свободы погибну!»

И так он от души про свободу кричал, что соседи даже заслушались.

Но тёща до утра его прикованным держала, пока затмение не кончилось.

Провинция

Один поэт, который жил в провинции, всё мечтал уехать в Америку. Здесь, мол, его талант пропадает, а там ему сразу премию дадут, потому что как же не дать – в Америке русскому поэту всегда премию дают. В какой-нибудь другой стране, в Танзании, например, до русского поэта дела нет, никому он там не нужен, у них своих поэтов полно, в очереди за премиями стоят. А в Америке его талант уважают и ждут не дождутся, когда он с трапа самолёта сойдёт. Тогда все прямиком к нему бегут и премию вручают. И сразу он становится всемирной знаменитостью, глобал рашен поуэт. Приблизительно.

И так он год мечтал, два мечтал, три мечтал, четыре, пять – и домечтался. Подобрали его на улице менты не менты, а эти, стражи милосердия, взяли за ноги, за руки и в его несознательном состоянии отправили на больничную койку в отделение с железными решётками. А там все такие: кто Америку уже открыл, кто только собирается открыть, один Колумб, другой Веспуччи, а зверь самый – Кортес, весь волосатый и в татуировках. Ещё у них один Рокфеллер был, но его все презирали и считали, что он подосланный врачами следить за всеми великими. Вот это отделение и называется там – Америка. Туда не всех пускают.

Про деньги

Некоторые остряки говорят, что не деньги портят людей, а их отсутствие. Однажды при мне такое было сказано, и я поправила шутника и сказала: «Верно, не деньги портят людей, а люди – деньги». «Как так»? – удивился он. «А очень просто. На деньгах ведь не написано как их следует потратить. И вот один на эти денежки корыто с шампанским наполняет, другой пол золотом выкладывает, третий голых девочек с крейсера в набежавшую волну вбрасывает, плавать учит среди льдин, а четвертый, или четвертая? в телевизоре про систему ценностей сказки рассказывает, а именно: в передаче «Спокойной ночи, малыши» дензнаки на экране показывает, только пустые, и предлагает, раскрасьте, мол, дети сами. Разве этих людей испортили деньги? Нет. Они такие уродились, уроды в общем. Ничего не умеют, всё портят и деньги в том числе». На это мне никто ничего не возразил. А что тут возразишь?

Мечта

Люблю помечтать. О чем? Да каждый раз о разном мечтается. И такое это разное – разное, что прямо противоположное. Например, мечтаешь сделать ремонт, а начнешь его делать, так сразу начинаешь мечтать, чтобы его закончить. И подобных мечтаний – сотня на день.

Но есть мечты глубокие, которые за всю жизнь, может, так и не удастся воплотить. Я знаю, один ученик семинарии мечтал жениться на хорошей девушке, чтобы вышла из неё добрая попадья ему – и что же? Женился на ком бог послал, живет с ней который десяток, детишки вон разбегались, а мечта его, несбывшаяся, всё по-прежнему его беспокоит. И так беспокоит, и эдак, прямо-таки власть над ним забрала, сладу нет. Уж он её гонит и постом, и молитвой, и на исповеди каялся, а мечта никуда не девается. Настоятель ему прямо сказал: «Ты с этой мечтой так и помрёшь». Да, бывают мечтатели на свете. Всю жизнь живут и мечтают о хорошем. Я их понимаю – о хорошем как же не мечтать?..

Про девушку

Рассказывают, что одна неизвестная девушка носила и носила маску, а потом вдруг решила, что хватит ей уже носить на лице эту тряпку, сколько можно. Тем более, умные люди говорят, что из-за маски на неё никто на улице не оборачивается, и вообще личная жизнь терпит крах. Короче, сняла она маску и выбросила её в помойку.

Целую неделю ходила девушка с гордо поднятой головой, и все на неё оборачивались, даже в часы пик в автобусе. И была она вполне счастлива.

Но неделя закончилась, и счастье тоже. Заразилась неизвестная девушка неизвестно где и от кого и заболела неизвестной болезнью. Правда, врачи болезнь всё-таки распознали и назвали её корью.

Девушка очень удивилась, потому что болела этой болезнью в детстве, а теперь была совершенно взрослая. Но с медициной не поспоришь, пришлось ей лечиться от детской болезни. Месяц лечилась и теперь уже поправляется. А маска, которую она выбросила, до сих пор валяется на помойке вместе с неизвестной болезнью.

Падение

Если долго обманывать других, то в конце концов научишься обманывать и себя. Некий служивый человек, назовём его вымышленным именем Степанов, несколько лет сознательно убеждал всех вокруг, что он самый главный в своём деле. И что же? А то, что сам действительно поверил в это. И как только поверил, сразу поставил стул на стол, вскарабкался наверх, встал на пьедестал и говорит своим домашним:

– Я король Солнце Луи Бонапарт Медный всадник и Каменный гость – а вы все на колени в моём присутствии!

Домашние, конечно, к небу руки простёрли и на колени пали:

– Так точно, ваше медно-каменное величество! Приказывайте – мы повинуемся!

Только Степанов открыл рот, чтобы издать какой-нибудь важный приказ, как в комнату вбежала соседская девочка, маленькая, такая, что букву «р» говорить ещё не научилась, увидела Степанова на пьедестале и как закричит:

– Дяденька Степанов, плыгай сколей, а то упадёшь!

От неожиданности, к ужасу домашних, Степанов тут и свалился.

Ах, дети, дети!

Имена

Имя одно – а ничего общего. Ничего общего не вижу я в людях, носящих одно и то же имя. К примеру, царь, который головы рубил по малейшему навету без разбору, – и смерд, сии наветы строчивший, за чужой спиной укрывающийся. Разница есть? Есть. А имя у них одно.

Или тот, кто нашим и вашим подыгрывает, к своей пользе, толстый, пузатый, – и другой, худой, измождённый, от своей правоты не отступающий, хоть умучь его до смерти, хоть кидай его в ров к хищникам.

И в женских именах та же картина. Эта вот – хамка, не умеющая себя вести ни в каком обществе, крикливая, всё себе, к себе, на себя тянет. А вон та с тем же именем всегда в тени, словно бледная поганка, тихонько так расёт, тихонечко, но не дай бог ты её перепутаешь с благородным грибом – отравишься.

Есть и умницы, есть и красавицы – под одними именами живут, а не перепутаешь. Кыш отсюда, лицемерка богомерзкая – глазки опустила, скорбит, видите ли, – а продала свою подружку, тёзку, за три копеечки.

Ну, что тут скажешь? Имя-то одно и то же, хорошее имя. Плохое имя разве дадут? Но только одним это хорошее имя как корове седло, а других – оно за уши тянет. Может, и вытянет когда-нибудь из трясины на твёрдую почву.

Некоторые

Некоторые думают, что они думают. Другие некоторые думают, что они не думают. И между этими двумя некоторыми большой разницы нет. А маленькая разница с высоты не заметна.

Погода

Почему в детстве всегда хорошая погода? Потому что ничего не страшно, а только смешно. Дождь идёт – смешно, можно танцевать под дождём. Снежинки летят – ловишь их ртом, смешно. Поскользнёшься и упадёшь – смешно, вскочишь, побежишь дальше. Жара, песок раскалённый – смешно, подошвы горят, быстрей, быстрей…

Потом вырастаешь и начинается. Дождь идёт, а тут насморк, депрессия, по лужам уже не скачешь, зато давление скачет, и это не смешно. Снег выпал, а вместе с ним грипп, тоже не смешно. Из окон дует, в транспорте душно, темнеет рано, в гости не охота, выпьешь какой-нибудь горячей гадости с мёдом и спать. Оттепель началась, капель – того гляди упадёшь, поломаешься, гололёд сильный, только до магазина с палкой и доползёшь. И ничего смешного тут нет.

Ветер весенний налетел, свежий, из лесов и полей, по скверам и паркам прошумел, – а у тебя аллергия на тополь, на акацию, воспаление лёгких, ужас, ужас! Балкон закрыть, щели законопатить, чтобы ни пылинки, ни соринки не занесло.

Солнышко пригрело, свежая зелень, молоденькая редиска, первая земляника – теперь главное не запоносить, грибами не отравиться.

Боже мой, каждый шаг таит опасность, погода такая неустойчивая, то одно, то другое, страшно, страшно! Только дома твоё спасение, лучшая защита от капризов природы, погоды, от всего на свете! Так что держись ближе к дивану, лежанке…

И это средство помогает – погода постепенно нормализуется, становится точно в детстве: дождь идёт как дождь, снег летит как снег, ну а жара, как и положено ей, жаркая. Вон девчонка танцует под дождём – смешно, карапуз ловит снежинки ртом – смешно, подросток поскользнулся и упал, вскочил и помчался дальше – смешно. Ты сидишь в кресле у окна и наблюдаешь. Здесь у тебя старость, болезнь, одиночество, а там за окном всегда хорошая погода. Смешно.

III

Тары-бары

Редактор идет по коридору, очень озабоченный, в руках у него папка. Автор забегает вперед и останавливает его.

Автор (искательно): Здравствуйте…

Редактор (не здороваясь, деловым тоном): А… Говно написали.

Автор (подавляет ужас и бросается ва-банк): Значит, вам подходит, очень рад.

Редактор (замирает на ходу): В смысле?..

Автор (тоном, как будто он «на равных»): В смысле, что говно печатаете.

Редактор: Да? (злобно, но не успевая послать) Могли бы не приходить, раз у вас такое мнение.

Автор (небрежно, продолжая игру): Это не моё мнение, это Немчушкин так считает. Он вчера прямо об этом и сказал.

В конце коридора две молоденькие сотрудницы курят, и редактор с опаской поглядывает на них. Мимо проходят сотрудники, здороваются, он кивает и сразу замолкает, дожидаясь, когда они пройдут. Ему не хочется, чтобы они слышали его разговор с автором.

Редактор (скрывая оскорбленное чувство, с показной иронией): Ну, этот ретроград, что он понимает, он и писать-то не умеет…

Автор (с тайной ехидцей, но как бы сочувственно): Зато говорить может. Вчера у Застегнутого в передаче сидел, весь надулся, красный стал, и усы аж топорщились, когда он про ваше издательство вещал, весь дергался, будто его током прикладывали.

Редактор (не в силах скрыть интереса): А Застегнутый что?

Автор (полупрезрительно): Застегнутый и есть Застёгнутый.

Редактор (мрачно): Одна шайка, только и название что критики.

Автор (с внезапным гневом): Кто они такие, чтоб судить?! Пусть занимаются мертвецами, а живой автор пишет как хочет, у них спрашивать никто не собирается! И вообще хорошо бы утереть им нос!

Редактор (угнетённо, думая про свои дела, но поднимает голову): Каким образом?

Автор (грозно): Вы что же думаете, что если они по ту сторону экрана, то их и достать нельзя? Немчушкин вон книжонку выпустил – статейки, которые он десять лет кропал для всяких газетёнок, собрал в кучу и выпустил, а там глупостей не ме – ре – но!

Редактор (как бы сам с собой): Нашли чем удивить – глупостью! Да если б её можно было продавать, враз бы миллионером стал.

Автор (рассуждает, вдохновенно): А почему бы не продать? Я его в свой роман вставлю, говорить он будет фразами из его статеек, манера, тон – всё его, эти «строго говоря», «культура имманентна», а для полного кайфа сделаю его бабой и фамилию дам какую-нибудь простую, сельскохозяйственную, Бычкова, например, или Яичница…

Редактор (привычно поправляет): У Гоголя уже была Яичница… Нужно другую…

Автор (привычно соглашается): Да хоть какую, плевать…

Редактор (мечтательно, фантазирует): А может, Бычушкина? Тут тебе сразу и Бычкова, и Чушкина?

Автор (бдительно): Бычушкина нельзя, сразу вычислят и по всему интернету разнесут, а надо, чтобы интрига была, чтоб гадали и каждый себя узнавал…

Редактор (огорчённо): Да, верно… Можно дать ему какую-нибудь говорящую фамилию, например, Обормотова…

Автор (решительно, он уже перехватил инициативу): Нет, все сразу на Отпетову подумают.

Редактор (с сомнением глядя на автора): Она же вроде померла?..

Автор (мотая головой): Не-не, живёхонька. На днях на банкете видел, с рюмкой бегала. Это муж у неё помер в прошлом году. (Задумчиво) А, может, и не муж…

Редактор (с упрёком, недовольный путаницей, переходит на «ты»): Про кого говоришь? Небось, всё перепутал… Такая высокая блондинка, с подачей себя… Когда-то играла на домбре в оркестре народных инструментов, а теперь главный куратор философского ежегодника «Ночь в ноябре»…

Автор (радостно): Она и есть! Подошла ко мне на банкете и говорит, мол, поскольку у тебя роман философский, мы возьмём первую часть, а вместо второй я дам свой комментарий. Я говорю: а как же сюжет, герои? А она, мол, обо всём этом читатель узнает из комментария, поскольку для философа комментарий это и есть основной текст. По-моему, она отпетая дура.

Редактор (с корпоративной осторожностью): Не слишком ли строго? Возможно, в её словах есть сермяжная правда. Их читательский контингент довольно специфический… разные профессора… отставные полковники, заграница… (Что-то приходит ему на ум, и он быстро меняет тему): Банкет-то по случаю чего был?

Автор (равнодушно): А чёрт его знает, презентация какая-то… Кто-то пригласил (на секунду задумывается) Не помню… Президент вроде какой-то был там…

Редактор (с упрёком): Вот, самого главного и не помнишь… Президент банка? Какого? Скажи хоть, какой он из себя?

Автор (оправдываясь): Я его не видел толком, там тройное кольцо вокруг него было, все набежали, не пробьёшься… Да и на хрен он мне…

Редактор (презрительно): Ну да, тебе на хрен, всем вам на хрен, а Отпетова знает, где рюмку поднимать. Поэтому она вас, пьяных балбесов, публикует за банкирские деньги, а вы перед ней на задних лапках ходите.

Автор (смущённо): Ну, выпил, все пили, на халяву-то. А я что, хуже других?

Редактор (насмешливо): Хуже других трудно быть!

Автор (заискивающе): Сами знаете, при нашей-то работе одних нервов сколько попортишь, а надо же потом восстанавливаться каким-то образом… (Решительно переходя к делу) Я тут вам флешечку принёс (достаёт из кармана флешку и протягивает её редактору), тут мой новый роман, почте не доверяю – сопрут. Роман гениальный, можете мне поверить.

Редактор (ему некуда деться, в безвыходном положении берёт флешку): Ясное дело, гениальный. Ясное дело, сопрут.

Автор (льстиво): Кроме вас и вашего издательства, у нас на всю страну уже давно интеллектуалов нет, надеяться не на кого. Так что не подведите, русская культура на вас смотрит.

Редактор хочет что-то сказать, но давится словами, к тому же в воздухе висит табачный дым, и он начинает кашлять.

Автор (покровительственно и дружески): Здоровья вам, больше гуляйте на свежем воздухе, а то бронхита не миновать! Я зайду через недельку!

Редактор (затравленно): Милости просим…

Автор уходит.

Редактор (снова кашляет, тихо сам себе): Бронхит нужен. На следующей неделе.