Текст книги "Эта маленькая Гео"

Тары-бары-растабары

Зима капризничала, как девчонка: то улыбалась, светилась солнышком, шутя кидалась снежком, то, насупившись, хмурая, убегала со слезами. Но это всё было за окном, в которое она заглянула золотым лучиком, осветив кабинет издателя, где всё было в строгом порядке и царила тишина, нарушаемая лишь негромким монологом хозяина кабинета.

Издатель (рассуждая сам с собой, сидя в кресле за письменным столом): Зря я в это дело ввязался. Кондитерское дело всё-таки надёжнее. Во-первых, всегда спрос есть. Любой кризис не помеха. А во-вторых, определённость. Вот взять карамель. Какая она ни будь, хоть вишнёвая, хоть клубничная, хоть с лимоном, что в неё ни положи, она всегда карамель, и рецепт известен. А тут (тяжело вздыхает)… один говорит, это повесть, другой – роман, а третий уверяет, что это стихи… Ну, уж стихи… Такие стихи мы ещё в школе писали… на стенках… (откладывает рукопись). Просто нечего издавать. И за что им только премии дают, читать невозможно. Автор то кого-то расчленяет, то пьёт кровь, а потом трупы (содрогается)… Ну, мерзость! И это у них называется интеллектуальный бестселлер, элитарная книга. Элита… (нехорошо усмехается) Разжирели, писать теперь могут, видите ли, только в тёплом климате. За полтора рубля каждого купить – без проблем. (Размышляя) Ну, купишь, а что потом с ними делать? Отправить на Альбион, чтоб растворились в тумане? Ох… Нет, вот наши инженеры во всём соображают, а эти межеумочные какие-то…

Голос секретарши по селектору: К вам литературный агент. Просить подождать?

Издатель (оживившись): Запускай! Самый раз.

Входит литературный агент.

Литагент (бодро): Здравствуйте, господин издатель. Разрешите предложить вам список книг для издания. (Открывает кейс и вынимает список).

Издатель (предостерегая): Расчленёнку не предлагать.

Литагент (возмущённо): Ну что вы! Для нас это уже устарело, позавчерашний день. Расчленёнка и каловые массы – это нынче товар только для Германии, по-прежнему пользуется спросом у немецкой профессуры.

Издатель (удивлённо): Странно, а им-то зачем?..

Литагент (уверенно): Атавизм, вроде хвоста. С сорок пятого года осталось. Комплекс неполноценности. И потом (многозначительно), служат хозяину.

Издатель (с уважением глядя на литагента): А вы, я вижу, сечёте в своём деле.

Литагент (гордо): Двадцать лет при советской власти и вот уже при демократии. Вполне.

Издатель (успокаиваясь): Ну-ну… Читайте ваш список, что у вас там?

Литагент (уверенно, набирая обороты): Всё первый сорт. На передовом рубеже литературы, что ни возьми. Как говорится, что угодно для души. Начиная со стихов…

Издатель (холодно): Со стихов лучше не начинать.

Литагент (настойчиво гнёт своё): Отчего же? Есть молодые авторы, в том числе и женского пола, очень остро пишут. Раскрывают тайны пола, так сказать. Это не то, что прежде, на какую руку перчатку надеть – проблема. Нынешние…

Издатель (нетерпеливо): Может быть, и остро, но не сейчас, после… Сначала романчик другой бы издать… Есть у вас что-нибудь подходящее?

Литагент (бодро): А как же! Вот, пожалуйста, замечательный писатель, тоже поэт в своем роде, стилист, таких поискать – не найдешь, тончайший философ, русский Умберто Эко…

Издатель (вслушиваясь, пытается понять): А про что роман?

Литагент (шокирован): Так нельзя ставить вопрос! Современное произведение это вам не инфузория туфелька! Это сложное постижение таинственного мира, когда автор ведет вас по лабиринту подсознания, открывая такие бездны человеческой психологии, что начинаешь совсем по иному воспринимать события реальной жизни, например, братская любовь…

Издатель (жёстко обрывая): Про голубых не надо.

Литагент (оскорблённо): У вас непрофессиональный подход к литературе. Для писателя совершенно не важно, голубые или розовые, ему важна сама ткань…

Издатель (раздражаясь): Мне не нужна ткань! Мне нужен роман! И чтобы там всё было как у людей!

Литагент (саркастически): Каких людей? Вы человек, и я человек, а что у нас общего?! Какой тут может быть роман! Люди сегодня уже не повод для романа!

Издатель (сбит с толку): А что повод?

Литагент (назидательно и торжествующе): Различия! Тонкие различия между людьми! В том числе, и между полами, а также одного пола. Вот, например, вы богатый человек, не знаете, куда деньги деть. Хотите издать книжку и – боитесь прогадать. Ну, что для вас эта копейка? Тьфу! А ничего с собой поделать не можете, потому что деньги вас испортили.

Издатель (ехидно): А вас испортило отсутствие денег, и в этом различие между нами. Вон как изворачиваетесь, лапшу на уши мне вешаете, лишь бы залежалый товар всучить. Дайте-ка мне ваш список, я сам посмотрю.

(Берёт список, начинает бегло читать, недоуменно поднимая брови) «Жизнь московской богемы… после тяжёлой операции мозга…» Опять будет пьянь одна! Скучно, не годится. «Журналист из провинции завоёвывает Москву, ведёт себя экстравагантно… вызывает проституток в Думу…» Надоели с этими проститутками, не годится… «Гинеколог, просматривая шейки матки своих пациенток, шантажирует…» Этого ещё не хватало! Опять медицина наехала! То пластические хирурги, теперь вот гинекологи пошли! «ФСБ сотрудничает с террористами, по ошибке взрывает Кремль…» Ну, едрёна вошь, разбежался!

Литагент (оскорблённо, вклиниваясь): А что вам не нравится? Вы же не хотите издавать примитивные детективы! Вы хотите психологию. Вот тут-то как раз и возникает психология, когда автор так показывает глубокие ходы подсознания, что читатель замирает, пока не кончит.

Издатель (смотрит на него с изумлением): Кто?

Литагент (объясняет, как больному): Я говорю, что читатель не может оторваться от книги, пока не узнает, чем дело кончилось.

Издатель (не понимая): А чем?

Литагент: В каждом случае по-разному. Один раз – среди проституток герой встречает свою бывшую жену и через неё узнает важную государственную тайну, что банкир вступился за национальное достоинство страны и ввозит сюда зелёные. А другой раз – писатель-алкоголик хочет покончить жизнь самоубийством, а тут как раз появляется его бывшая возлюбленная и спасает его, и потом ему дают премию зелёными…

Издатель (с тоской): Прям заклинило вас – кругом одни зелёные! А они скачут, туды-сюды… Скоро на юани менять будем.

Литагент (успокаивая, с завистью): Да хоть юани – вам-то чего волноваться? У вас любых хватит, а ежели чего, Западная Сибирь подопрёт, рудники там у вас, лесоповал…

Издатель (мрачно): Рудники, лесоповал… А у вас если не расчленёнка и не извращенцы, то лагерь с расстрелом!.. Что вы все понимаете в этом! (Вдруг оживляется) Самое главное – пищевая промышленность, она никогда не подведёт. Лес сгорит, рудник взорвётся, книжки ваши на макулатуру пойдут, а кондитерское изделие всегда в цене. Это вам кондитер-технолог говорит! (С гордостью бьёт себя в грудь, затем воодушевляется – его осенило) Послушайте, а у вас нет чего-нибудь такого… ну, такого… (мучительно ищет слово) что-нибудь про производство тортов, что-нибудь старинное или итальянское, эх, самые лучшие кондитеры – итальянцы, голодранцы, а всё ж канальи лучшие! И пусть там будут рецепты… Допустим, чья-нибудь жена печёт торт, и мы можем дать неплохой рецепт…

Литагент (иронически): Рафаэлло! Кокосовые стружки!

Издатель (взрываясь, его задели за живое): Стружки! Это вы мне принесли стружки! (Комкает и швыряет список в лицо литагенту и тут же переходя на «ты») Я вижу, ты в своем деле не многого стоишь. Только отнял у меня время. Теперь запоминай, что я скажу. Мне нужен роман про… шоколад… (всё уверенней и уверенней) Да, про шоколад. Как его завезли, историю про рабов, французские горничные, итальянские маркизы, Наполеон с его бабами – плети что хочешь, плевать, но чтобы было современное производство, подробное описание, как шоколад идёт в дозатор, как плиточку ровняют, и как лучшие сорта вручную формуют. Понял? Чтобы шоколадный дух был в романе!

Литагент (еле ворочая языком): У одного француза есть история… точно не помню про что… про перно, кажется (встречает суровый взгляд издателя и пугается ещё больше), в смысле напиток такой…

Издатель (жёстко): Я тебе сказал – про шоколад! Кому твое перно нужно, а шоколад едят все. Шоколад – символ богатой счастливой жизни, вот так. Все, кто хочет быть богатым, пусть едят шоколад. «Если хочешь быть богат, ешь почаще шоколад»! Вот тебе и стишок! И бесплатно! (Смеётся.) Надо будет в рекламу пустить. А француза возьми за основу, подработай на наш, русский лад, подравняй, допиши что надо, заместо ликера в начинку возьми какую-нибудь сплетню – и оборачивай! А то эти французы всё со своим багетом носятся, батон у них теперь культурное наследие, видал? А что в нём хорошего, в ихнем багете? (пренебрежительно машет рукой) Ладно, действуй!

Литагент (сбитый с толку, обалдев): Я-то здесь причем…

Издатель (с привычным цинизмом): Найми кого-нибудь, да победней, чтоб не торговался и сидел тихо. Процент получишь. А ему премию дадим, бо-оль-шу-ую книгу (смеётся). И чтоб на той неделе всё было (грозит пальцем). И прямо сейчас звони телевизионщикам – пусть сериал начинают. И чтоб девочки, актриски, симпатичные были, а то наберут страхолюдин, смотреть не на что!

Литагент (почти шёпотом): Будут, господин издатель, симпатичные. Сделаем. Всё сделаем.

Издатель (уже снисходительно): То-то. Я вас научу романы писать. Ну, давай вали. Время пошло.

Литагент (пятясь, кланяется): Иду, иду… (Уходит.)

Золотой зимний лучик гаснет в окне, серое небо повисает над городом, над домами, улицами, смеркается, и в кабинет вплывает мягкая тихая лень, и издатель с довольным выражением на лице прикрывает глаза. Дело сделано, можно отдохнуть.

Родословная

Банкир Попов лишился дара речи. Потом она к нему вернулась, но в нечленораздельном виде. «Э», «А», «Ка», вылетали у него изо рта, точно пузыри, в то время как он тыкал пальцем в разукрашенную золотом бумагу перед собой на письменном столе.

– В тюрьму! Мы вас арестуем! – закричала секретарь № 1, ответственная за доступ посетителей, на пожилого коротышку, окаменевшего от страха, и изо всех сил стала жать на кнопку вызова секретаря № 3, ответственную за изменения климата.

Та прибежала мгновенно из-за соседней двери и захлопотала возле лишённого речи банкира Попова.

– Димуля! Успокойся! Наш любимый массажик, и всё пройдёт! Ты же веришь моим ручкам, моим золотым ручкам!

В этот момент в кабинет банкира Попова твёрдым шагом уже входила его секретарь № 2, ответственная за фонд личной заработной платы страны.

– Что здесь происходит? – невзирая на лица строго спросила она. На самом деле ей уже было известно, что конкретно происходит и как надо действовать согласно рекомендациям Йельского университета.

– Всем занять свои места. Наши зарубежные партнёры в курсе, биржа под контролем. Ценные бумаги по-прежнему бесценны, – командовала она, и эти команды возымели-таки действие.

– Ты рехнулась! Не трогай активы! – обретая способность говорить, завопил банкир Попов, хватаясь своими длиннющими руками за голову. – Представляешь, они утверждают, что я грек!

– Всего лишь греческие корни, не более того, – начал оправдываться коротышка.

Но оправдаться ему не дали. Воздух наполнился резким реагированием на его слова.

– Какая наглость! И вы с этим сюда пришли! – воскликнула секретарь № 1.

– Вот такие и устраивают кризис в экономике. Покушаетесь на самое святое – на фонд заработной платы тружеников! Но ничего, мы вас всех возьмём за жабры! – от голоса секретаря № 2 коротышка ещё больше сжался.

– Греки? Чёрные полковники? На что вы намекаете?! Как вы смеете?! – нежный голос секретаря № 3 не утонул в общем хоре.

– Откуда, чёрт возьми, взялись греки?! Я заказал родословную, а мне приносят какие-то мифы Древней Греции! Ты меня с кем перепутал, сукин сын? У меня в роду аполлонов не было, мужики землю пахали, лес валили, мы всё своими руками, – тут банкир Попов сжал руки, которые многие, естественно, шёпотом и за спиной, называли загребущими, в кулаки, и ударил этими кувалдочками по драгоценному палисандровому столу. – Говори, кто греков мне подсунул, иначе я тебя и всю твою фирму…

– У прабабушки вашей адюльтер был… – залепетал коротышка.

– Адюльтер! Еврей… – простонала в ужасе секретарь № 2.

– Ты о чём? – банкир Попов вытаращил на беднягу глаза и вдруг захохотал. – Еврей? Это другое дело! Еврей нам не повредит, бояться станут, это хорошо. И вообще, мало ли, пригодится, запасной аэродром…, – он ещё больше развеселился. – Но про греков чтоб я больше не слыхал! Чёрные полковники, говоришь? – повернулся он к секретарю № 3. – Негры, что ли? Не хватало, чтоб меня путали, с ихним… Это мне ни к чему, понял?

– Но как же, грех… грек… был же грек… – стоял на своём, хотя и трясясь от страха, несчастный правдолюбец.

– Всё! Иди отсюда! – махнул на него рукой банкир Попов. – А твою филькину грамоту я сейчас пристрою!

Потешаясь, он взял со стола разукрашенную золотом родословную и, не целясь, кинул её в мраморную корзину для мусора у двери кабинета. И попал.

На Олимпе

Безмятежное голубое небо, на его фоне чётко вырисовывается гора Олимп.

Возле родника на большом камне сидит Мефистофель, на нём потрёпанная одежда, вид у него утомлённый и расстроенный. Он рассматривает свой сбитый продырявленный башмак и не слушает, что ему говорит стоящая рядом старая ведьма.

– Ну и чего тебя сюда понесло? По этим кручам точно козы скачем, вон и башмак прохудился, и ногу стер. Дурная твоя идея пешком сюда тащиться… Да и старикан давно уже не у дел, царствует, но не правит. Связи у него конечно сохранились, но с какой стати ему помогать нам? Две тысячи лет он уже про человечество не вспоминает. Надоели они ему своей глупостью, копируют богов, вылитые обезьяны… Нога болит? Воды попей… Слышишь, что я тебе говорю?

Она осторожно теребит Мефистофеля за плечо. Он подымает голову и хмуро смотрит на неё. От его взгляда старая ведьма ёжится и извиняющимся тоном поясняет:

– Она целебная, забыл?

– Была.

– Что была? – ведьма не понимает его короткого ответа.

– Была целебная, – мрачно бурчит Мефистофель. – Сто пятьдесят лет назад.

– Ну и суров же ты! – качает она головой. На её лице выражение смешанного чувства восхищения и страха. – Не зря они тебя так боятся…

– Боялись! Раньше боялись! – Мефистофель слегка повышает голос, но даже от этого "слегка" по долине проносится гул. – Бога своего не любят, святых не почитают, ада не боятся…

– Ужо им! – радостно кричит старая ведьма, и в ответ на её крик с ближней оливы падают незрелые ягоды. – Ты их вот так и вот так! – она сжимает кулаки и показывает как. – И в пекло, к Железной ведьме!

– Каждому своё, – усмехается Мефистофель, – не всем в кипящем молоке вариться, обворованных детишек поминать. Будут и гвоздями пятки к полу приколачивать, чтоб не танцевал в чумном доме, а язык клещами тянуть, чтобы не врал на весь мир… Знаешь, старая, до чего мне надоело слушать людские молитвы "Боже, покарай Англию и Америку!" Стонут на всех углах, а их Господь-Аллах заткнул уши и ноль внимания!

– Покарай их, ух, покарай! – старая ведьма сладострастно потирает свои похожие на коряги руки.

– Ты же знаешь, я не караю, – с раздражением отвечает Мефистофель. – Моё дело помочь им побыстрее ко мне придти.

– А вот скажи мне, – любопытствует ведьма. – Как это так выходит, что грешное тело в земле уже сгнило, а душа в аду телесными муками мучается, будто у неё руки, ноги есть, и живот распоротый болит так, будто он тоже есть, а ничего нет. Как это понимать?

– Так и понимай, – Мефистофель усмехнулся. – Проще надо быть. Ты же не богослов, тебе магистерскую не защищать.

– Куды мне до их магистров! Я ж деревенская. Только всё ж таки интересно понять, как это получается – тела нет, а душа воет. Может, это от того, что тело много места занимает, а места у вас мало, боитесь, что всем не хватит?

По ущелью прокатился грохот такой силы, что ведьма не удержавшись на ногах, шлёпнулась на землю, – Мефистофель хохотал.

– В любом количестве, всем места хватит! Всё готово, ждём!

Отсмеявшись, он поглядел на ведьму и покачал головой:

– Ну, старая, насмешила ты меня! Мозг беречь надо, – назидательно сказал он, – может пригодиться.

– Всё ж таки напрасно ты на грека надеешься, – кряхтя поднимаясь с земли и отряхивая свои лохмотья, как бы рассуждая сама с собой, старая ведьма продолжила разговор, вернувшись к прежнему предмету: – Если рассудить, что ему эта Америка? Он знать не знает, где она находится, на каких таких задворках… Он на своём Олимпе в их сторону и не глянул ни разу. Плевать ему, что у них доллар из ушей ползёт, пусть сами гибнут за металл, он и пальцем не пошевелит, чтобы их к тебе побыстрей отправить.

Другое дело Англия, старик предателей не забывает. Здесь у вас может возникнуть общий интерес. Только за здорово живёшь он не почешется. Привык, что все к нему с подношением…

– Я тебе не все! Говори да не заговаривайся! Забыла, что ли, кто я?!

Мефистофель сверкнул глазами, и с гор налетел ветер, и стали слышны раскаты грома. Ведьма с опаской смотрит на небо, потом на Мефистофеля.

– Подарочек ему нужно поднести, – торопливо говорит она, – хороший подарочек, а ты вон к нему пустой идёшь…

– Ты точно белены объелась! Когда это я к кому-нибудь с пустыми руками приходил? Всегда приношу такие подарочки, что за всю свою жизнь, хоть смертную, хоть бессмертную, позабыть не могут, добавки просят. Вот встретимся, я ему для затравки конкурс красоты покажу. Посмотришь, он, как этих уродцев увидит, сразу развеселится, а то закис на своём Олимпе, оторвался от природы.

– У твоих конкурсантов не природа, а хирургия, – ворчливо возразила старая ведьма. – Губы накололи, сиськи силиконом натолкали, мужские органы вырезали, бабьи натянули…

– Ладно, не ворчи, – прервал её Мефистофель, – не понимаешь ты юмора, что с тобой говорить.

– Любишь ты хихоньки да хахоньки разводить, а по серьёзному что ты греку предъявишь, чтобы он твоему делу подсобил? Чем ты его зацепишь? Есть у тебя весомый аргумент?

– Попробуй взвесь! – ухмыльнулся Мефистофель. – Христиане его из богов вытолкнули, пусть теперь полюбуется, как они своего бога каждый день заново распинают и его мукам радуются. Я ему римские картинки в натуре покажу. Места для них у нас давно забронированы, геенны огненной на всех хватит!

– Эка, невидаль, римские картинки, – старая ведьма махнула рукой. – Когда у них по-другому было? Резали они друг друга и на Варфоломея, и без всякого Варфоломея, святые мощи друг у друга воровали. Помнишь, как вместо того, чтобы за гроб исусов с сарацинами воевать, на Константинополь пошли, своих же бить и грабить, – ведьма презрительно плюнула.

– Приятная картинка, – согласился Мефистофель. – Я старику непременно продемонстрирую сей достойный факт, ему будет приятно. Хотя есть сюжетики и поновей.

– Про сатанистов-то?

– Это не по его части, это туда, – он показал наверх, – к Элогиму, там с ними уже разбираются…

– О, гляди, пацан к нам бежит! – вдруг прерывает его старая ведьма. – Вестник, поди…

– Не вестник, а посыльный, – поправляет её Мефистофель, вглядываясь в приближающегося Гермеса.

Тот стремительно сбегает с кручи и в мгновение ока оказывается рядом у родника. Делает общий поклон и, отвернувшись, исподтишка подмигивает старой ведьме.

– Приветствую дорогих гостей! Морфей вчера видел сон, что вы к нам с визитом собираетесь. Громовержец сказал, мол, неожиданно, но приятно. Так и сказал, неожиданно, но приятно. Вот отправил меня приветствовать вас и сопроводить к нему с почётом.

– И в чём же почёт? В сопровождении? – в голосе Мефистофеля подозрение и недовольство. Но Гермес будто не замечает этого, он сама любезность.

– Почёт в увенчании дорогих гостей лавровым венком. Это наша традиция. Прошу прощения, но первый венок – даме.

В руках у Гермеса два лавровых венка, один он возлагает на голову старой ведьме, чему она радуется, как дитя, другой рукой протягивает венок Мефистофелю, намереваясь и его увенчать, но тот брезгливо уклоняется.

– В суп его, в суп! Вот хорошая традиция!

Гермес весело по-мальчишески смеётся.

– Ну, как угодно, можно и в суп. Громовержец пир в вашу честь готовит. Душевно к вам расположен.

– Соскучился он тут, видать, в вашем болоте. Никаких развлечений, новости, небось, тысячелетней давности.

– Поболе даже, двухтысячелетней, – Гермес согласно кивает головой и с надеждой внимательно смотрит на Мефистофеля. – У нас тут действительно несколько скучновато. Надеемся на вас, досточтимый посланник ада. Кто-кто, а вы всегда в курсе самых свежих новостей.

– И сплетен, – тихонько хихикнула старая ведьма.

Мефистофель услышал и полыхнул глазом так, что ведьма охнула.

Гермес услышал и улыбнулся.

– Что может быть веселее сплетен? Так приятно слушать, как людишки перемывают друг другу кости…

– А потом, как они режут друг друга, – вставляет ведьма.

– А на что они ещё годятся? – продолжает улыбаться Гермес. – С самого начала было ясно, что вся эта затея с христианством их исправить не сможет. Хоть сто заповедей им напиши, сто Нагорных проповедей прочитай – ничто их не изменит. Какими они были до нас, такими и при нас, и теперь после нас такими им пребывать вовеки.

– Пребывать им в аду! – с восторгом кричит ведьма. – А первую туда эту бабу на танке!

– Первую, последнюю, – проворчал Мефистофель, – уже очередь до Луны образовалась, стоят и нюхают, мешки с кокаином с собой тащат, догадывается мелочь пузатая, что их там ждёт.

– Слушайте, как у вас весело, – с интересом говорит Гермес. – Мы же тут ничего не знаем, спим, можно сказать. Там у вас настоящая жизнь, котлы кипят, гвозди куют, в очереди грешники кокаин нюхают, готовятся – здорово! А у нас даже Афродита и та свои шуры-муры забросила, все мы ей надоели, говорит, я всех вас как облупленных знаю. Вовремя вы, очень вовремя!

И вдруг, словно невзначай, вкрадчиво:

– А можно поинтересоваться, что могло привести в наше скучное болото таких деловых, таких занятых высокопоставленных гостей? Из чистой любознательности спрашиваю. Это ведь не тайна, правда же? Или это высокая дипломатия?

– Высока, высокая, – усмехнулся Мефистофель. – Но не тайная. Так что можете спрашивать.

– Так я уже и спросил, – вежливо отвечал Гермес.

– По дороге и обсудим, – вставая с камня, на котором он продолжал сидеть во всё время разговора, начальственным тоном сказал Мефистофель. На нём засверкал новый плащ цвета ночного неба с голубыми звёздами, а на ногах появились огненные сапоги вместо прежних, сбитых в пути. Повернувшись к старой ведьме, он негромко приказал:

– Принарядись, золушка, на бал идём.

Старая ведьма засуетилась, защёлкала пальцами, но ничего у неё не получилось – изношенная дорожная одежонка так и осталась на ней висеть пыльной ветошью. Мефистофель исподлобья глянул на сие безобразие, и от его взгляда старая ведьма мигом превратилась в разодетую в шелка и бархат дородную купчиху с лавровым венком на голове.

– Не мог помоложе сделать, – не удержалась и упрекнула она Мефистофеля, любуясь своим нарядом.

– Ты меня сопровождаешь, а мне малолетки не нужны, – отрезал тот.

Гермес почтительно поклонился ему:

– Прошу следовать за мной, многоуважаемые гости. Я счастлив быть вашим проводником на нашем Олимпе.

Голубое небо над горой становится ярко синим, потом фиолетовым, потом горит багровым пламенем в лучах закатного солнца, в которых исчезают почтенные гости и их вездесущий проводник.