Текст книги "Моя карманная Смерть, или Заповедник Вайперов"

– Прости. Прости. Это форс-мажор.

– Ну да, – бормочу я, – не переживай, всё пучком… тьфу, в порядке. Спасибо, что дал сколько-то погулять.

Чушь собачья. Что я несу?

– Я, правда, хотел подождать дня два, даже три, но уже не выйдет.

– Да не стой у меня на пороге… на пути. Примета плохая. Невежливо, – сбивчиво бормочу я. Мне надо срочно взять себя в руки.

Но это делает он. В буквальном смысле.

– Тали, спокойно. Не рвись. Сейчас ты обязана меня слушать. Во-первых, эта птица тебе, чтобы ты съела мясо.

– Ты спятил.

– Тали. Эта деревенская клуша сама захотела умереть, потому что ее петух полюбил другой гарем. Перед тем как ей свернули шею, она помолилась, причастилась и исповедалась.

– Ты что, интервью у нее брал?

– Не мели чепухи. Времени меньше, чем надо. Послушай, – он внезапно взрывается холодным пламенем, – я за день обегал с тобой весь Эрмитаж. В ночное и беззвездное время я поднял тебя на самый шпиль пагоды Шведагон. По чистой твоей прихоти пересчитал все комнаты в Эскориале и получил ни с чем не сообразное число. В мавзолее Мумтаз-Ханум ты распевала наперегонки с эхом до тех пор, пока нас не выгнал служитель, – и хорошо еще, что то была «Фатиха», а не цыганский романс. Можешь и ты мне хоть однажды потрафить?

Я молчу.

– Сейчас я быстренько проверну эту тварь в мясорубке и добавлю столько зелени и местных пряностей, что ты ее даже не почувствуешь.

Абсурд ситуации медленно доходит до меня.

– Ладно, давай как есть. Я же из принципа, а не потому что невкусно.

Пока я перетираю зубами мелко порезанную тушку бедолаги, мой будущий кровник наливает в широкую рюмку коньяк и подносит к моему носу:

– Это можешь не пить. Только лизни и понюхай. Но еще лучше опрокинь в себя и запей водой.

– Жесткое излучение и так далее?

– Верно.

Я проделываю всё требуемое почти без чувств. То есть без страха. И с каким-то даже любопытством.

– Жаль, что уже спиртного хватила, – бормочу я. – А то бы еще аспиринчику сколько-нисколько.

– Зачем?

– Для разжижения крови.

– Не треплись, не надо.

– Не буду. Что дальше-то?

Он ведет меня в мою комнатку и усаживает на старомодный диван с невысоким подголовьем, а сам становится напротив.

И вот он уже не мой уже почти домашний Род. Великолепный черный рыцарь в широкой мантии и с прямым клинком наперевес. Дело слегка портит невсамделишный ветер, что развевает плащ и тем самым создает эффект кинокадра, врезанного непосредственно в окружающую действительность.

– Это еще что? Я думала, у вас для того клыки. Ну, зубы.

– Ты про шпагу? Сакральный знак. Иллюзия. Но… Знаешь, чем иллюзия отличается от галлюцинации? Второго нет, а первое – та же реальность, но увиденная в непривычном ракурсе. Ты всегда в душе хотела такой смерти. С оттенком вызова и благородства.

– Так меч не настоящий?

– Отчего же? Хочешь, потрогай лезвие, только руку не порежь.

Так я и поступаю.

– Знаешь, это так красиво. Но я хотела бы… как там: во время ритуала сохранить свободу воли и четкое восприятие действительности.

Символику вмиг смывает, как холодной водой.

– Ты в своем праве. А теперь откинь голову на спинку и…

– Погоди. На тумбочке моя повязка для спанья при ярком свете, с липучкой. Давай сюда. Твои пронзительные белесые гляделки – последнее, что я хочу видеть под конец своей жизни.

Двусмысленность этой фразы доходит до нас одновременно – мы дуэтом издаем сдавленный смешок.

Однако толстая непроницаемая полоса уже легла на мои глаза. А его ладони – на мои, и крепко. И его губы на моих – такие прохладные и нежные, будто шелк.

Вот только мое дыхание уже всё из меня изошло – от пересохшего рта до самых кончиков пальцев.

И через одно биение сердца вдоль горла узкой полосой ложится сильная, яркая и такая…. Такая несправедливая боль.

Статья 5

Любой из представителей Стороны 2 имеет право забрать с собой и перенести через границу между обеими территориями объект, уже вполне послуживший целям его инициации, в том случае, если не будет сомнений насчет отсутствия в нем, именно объекте, признаков биологической жизни. В последнем случае имя, отчество и фамилия объекта заносятся в лицензию, а сам объект считается утерянным без вести на время, вдвое меньшее того, что указано или будет указано в соответствующем законе Стороны 1 на сегодняшний день.

11 мая 2022 года. Утро. Игарка

Мне удалось хотя бы одно: без помех направить наших авантюристов поближе к месту перехода. Марш-бросок из Индии, страны чудес, в устье реки Енисей, где чудес никак не меньше. Рут заманил Тали обещанием показать ей, как у самого Полярного Круга выращивают именно тот подвид знаменитой ягоды, что скандинавы отыскали в Северной Америке. Ученые одно время полагали, что это хмель; думали также, что тамошний климат во времена Эйрика Рыжего был мягче. Ну нет, это здесь и теперь климат умягчился – стараниями наших друзей. Тех, которые ставили излучающий Купол, и тех, кто сумел нейтрализовать его влияние, обратив часть внешней радиации в безвредное тепло.

Вообще-то наружное излучение и не планировалась как убойное – в темницу должно было легко попадать, не то что из нее.

Границы государств мы трое пересекали по воздуху и внутри облаков: эти фокусы известны российским пограничникам, но вслепую по тучам стрелять никто не будет, а то ведь из них, чего доброго, не простой дождичек польет, а с градом. Радиоактивным.

А теперь время подвести итоги и хладнокровно взвесить ситуацию.

Никто из людей, кроме Милушки, не подозревал, что трофейная электроника, которая в больших количествах оказалась под Куполом после его закрытия, начала взрываться почти сразу. Многие наши погибли, но, как говорится, предупрежден – значит вооружен. Когда дружественное правительство дозволило нам тратить заработанные деньги на мирную электронику, смутно надеясь, что она устроит здесь такой же фейерверк, мы стали прямым ходом отправлять её на плато Путорана, где с помощью заклинаний железо приручали дружественные шаманы. Навострились они, как ни удивительно, еще на нас самих, когда пробовали оберегать сначала от холода, потом – от куда более гибельных лучей. Как нам объяснили с помощью тарабарского языка и совершенно невнятных образов, мы – те же компьютеры, но не цифровые, а биологические. Они взрываются – мы гаснем, только и разницы…

В общем, Милуша прекрасно знала о магическом тренажере. Ее темнокожий дружок не знал, но, по всей вероятности, догадывался. Он ведь оформил для нас столько импорта этого рода, что при обычном раскладе взлетел бы на воздух весь Таймыр. А вот медные лбы ни сном ни духом не ведали о наших махинациях. Ну, что на территорию НВЦ нельзя провозить свою личную электронику, разумелось само собой, а вот причина этого слегка покрылась мохом. Нет, русские из верхнего и среднего звена – те понимали. Из нижнего – кое-что слышали краем уха, но не сопоставляли одно с другим. А вот славянских союзников не проинструктировал вообще никто. Секретничали с ними, как всегда. Без учета их склонности к шпионской контрабанде.

Короче говоря, во внутреннем кармане каждого из теплых воинских кителей было по «жучку» изощренной конструкции. Может быть, эти штучки собирались оставить нам в подарок, да не сумели, может – хотели записать на них информацию, увезти и дома над ней покумекать. Теперь уж никто не скажет. Потому что это они взорвались во время отлета.

Нас, вампиров, тотчас же выбросило из машины через грузовое отверстие, но Рут еще сумел закогтить обоих людей сразу, кое-как спланировать с ними наземь в некотором отдалении от места, куда приземлилась остальная масса, и уйти следом за мной через воздушный колодец, который образовался в куполе непосредственно после взрыва.

Уже сидя на земле в наполовину растерзанном состоянии, мы связались с шаманами – вернее, это они нас отыскали (вампиры куда худшие менталы, чем эта троица) – и получили от них вводную.

Обоих скотов и их вероятного сообщника, того самого пилота, размазало в радиусе полукилометра. Жоржиу получил обширные ожоги, плохо совместимые с жизнью, травму позвоночника и еще несколько переломов со смещением. Милуша пока дышит, но фактически уже мертва. Ее сейчас везут к системе автономного жизнеобеспечения, при помощи которой она может протянуть неопределенно долгое время, но она никогда уже не станет человеком.

Вот тогда нас и попросили четко поговорить с ее мамой. Сначала вызвалась я, но по зрелом размышлении мы решили: нет, это сделает Рутгер как самый безжалостный из нас двоих.

Только Наталия Андреевна как самый близкий родственник может приказать нам отключить медицинскую электронику от тела своей дочери.

Только она может дать нам позволение сотворить из Милуши такого же изгоя, как мы все.

Но, как известно, благие намерения – лучшая растопка для ада. Или как там говорится?

Суть не в том, что в конкретной обстановке мы оба дружно онемели, а я так даже и вовсе устранилась. И даже не в том, что Рутгер с самого начала был неверно воспринят.

А в том, что только свежий, с иголочки, нерастраченный вампир может с гарантией спасти Милушу. Это всё время сидело у нас в головах.

И сделать это необходимо вот прямо теперь.

Видите ли, мы считали, что у девочки наступило нечто вроде ремиссии: не так чтобы лучше, но пока и не хуже. Но только что пришло сообщение, что ни аппарат, ни наложенные заклятия уже не держат. Час, от силы два-три – и конец.

Статья 10

Гражданам Стороны 1 настоятельно не рекомендуется посещать территорию Стороны 2 в целях, выходящих за рамки официально одобренных Правительством Стороны 1 и в особенности тех из них, что носят сугубо частный характер. Во время визитов, одобренных Правительством Стороны 1, о чем должен свидетельствовать официально составленный документ, и должным образом завизированных в представительстве Стороны 2, граждане обязаны находиться в транспортном средстве со специальной защитой и ни в коем случае его не покидать. Исключение составляют случаи, когда последнее требование напрямую противоречит заявленной цели одобренного обеими сторонами визита.

11 мая 2022 года. Два часа пополудни. Таймыр

Мой сон живет. И я в нем живу. Какие-то радужные полосы и вьющиеся полотна наверху и россыпь искр по бокам, холодные струи… сверкание солнц и жара. Ласковый покой и темнота.

И сразу ослепительное холодное свечение падает сверху, сбоку, охватывает со всех сторон – приподнимает меня кверху так резко, что едва успеваю удержаться на простыне в положении сидя, обхватив руками коленки.

– Что за хрень такая, меня же вроде убить собирались, – хрипло бормочу я. И даже вдыхаю и выдыхаю нечто вроде воздуха. От этого в горло мигом вступает боль: словно что-то рвет его изнутри. Похоже, мне в очередной раз выдрали гланды, которые с моих четырнадцати лет как-то ухитрились отрасти снова.

И я открываю глаза, растерянно вертя головой по сторонам.

Темное серебро льется из широкого окна, задернутого серой шторой, освещая всего-навсего обстановку заурядной городской больнички или гостиницы: узкая «полуторная» кровать с откинутым покрывалом (а на ней я в атласной пижаме), тумбочка, пустые полки во всю стену, что напротив ложа, а в нише посреди полок – акварель: крутохвостые лайки тянут нарты сквозь обильный снегопад, юная женщина лежит на плече молодого каюра, прижмурив раскосые глаза в чудесной улыбке, а на голову ее мужа, одетого в парку, надвинут капюшон с пышной оторочкой и крошечным горделивым хохолком сверху.

Стоило мне захотеть приглядеться к картинке – и вот, будто я там внутри сижу. Чудно́: все мои чувства не то что обострились, но явно обрели четвертое измерение.

– С благополучным прибытием, – говорит над моим ухом звонкий женский голос.

Девушка в форме сиделки или горничной подобралась ко мне со спины или всё время там стояла. Она, а как же. С виду прямо Вивьен Ли в самом узком корсаже Скарлетт из культового фильма и с подобием чего-то типа длинного градусника внутри. Градусника, наполненного красной ртутью.

– Прибытием куда?

– В Кузницу Дьявола.

Вивьен в одно мгновение оказывается у окна, отдергивает занавеску – и:

…Черная угольная земля с крупными комьями шлака простирается до самого горизонта. Какие-то жуткие развалины курятся дымом и пеплом, который ветер свивает в зыбкие трубы. Настоящие трубы тоже имеются, но они молча вырастают над горами отвалов и петлями ржавых подъездных путей.

– За что мне это – за попытку непрямого суицида? – бормочу я.

Тут дверь открывается, впуская… ну естественно! Моего красавчика вампира.

– А тебя почему в адское пекло упекли? – тупо острю я от некоторой неожиданности. – Неужто за меня?

– Я здесь живу, – отвечает он. – Как теперь и ты.

– Норильск, – осеняет меня. – Анклав…

Уже не соображая толком – руки сами делают – я с силой хватаю эту скотину за плечи, прыгаю с ложа вниз и всем телом скольжу промеж его расставленных для упора ног в обтяжных сапогах, будто в фигурном катании на льду. Но тотчас же, без усилий и с прямой спиной, возвращаюсь в прежнее положение.

– Тали, ты не поняла, – говорит он хладнокровно, отводя мои руки подальше от себя. – Есть такой бородатый анекдот про говорящего попугая: «Кульком ли, тушкой – а за бугор сваливать надо». Смертного через купол можно переволочь без проблем, только если он полный труп. Вот мы тебя такой и унесли. А дальше… сама видишь.

– Самопроизвольное воскрешение, – саркастически говорю я. – В сомнамбулическом виде я поднялась с ложа скорби и укусила парочку бедненьких невинных вайпов.

– Ну, почти, – отвечает он. – Вливали кровь мы с Вив уже здесь и без особой гарантии на успех. Это удается процентах в двадцати на круг – мозг умирает раньше тела. Но ты очень сильная, очень всамделишная, у тебя с самого начала было, я думаю, пятьдесят шансов изо ста, а то и больше. Эти твои видения перелета постфактум…

– Что я вам, поганцы, сделала? Мне ж теперь кого-то убить придется! – кричу я и со всех новоявленных сил опрокидываю Рода на пол задушевной плюхой.

– Не убить. Оживить, – хладнокровно говорит он из положения лежа.

И я, наконец, все понимаю. Не зря же сама теперь из этих.

Дочка. Моя Людмила.

– Про аварию вертолета было во всех сетевых новостях, – говорит Вивьен… вернее, Вивиан. – Оттого мы вас и держали подальше от современности. Вы же могли совсем зазря всяческих глупостей наделать.

– Она что, здесь лежит? – спрашиваю я.

– В соседнем корпусе, – кивает Роджер. – Далеко от границы такое не увезешь.

…Какая-то навороченная машинерия. Люди, которые на ходу объясняют мне и про электронику, и про особые элементы питания, и про «духовный» резерв, а потом отходят в сторону.

Людка лежит под сплошным зелено-голубым покровом, которое прячет ожоги, – только овал лица и узкая полоска шеи остаются открыты. Мне страшно, мама моя, очень страшно…

– Это наш друг, – говорит Вивиан твердо. – Она постоянно всех нас опекала и в день аварии предупредила нас с Рутом. Мы ведь сгорели бы без следа в вертолете, если б не она. Но никто не знает, что бы Милая Людям решила насчет себя, приди она в сознание хоть на секунду. Так что за обеих говорите вы, Тали. Помните: никто вас ни в чем не упрекнет.

– Сознательный родитель принял бы горделивую позу, – говорю я в ответ. – Но я… Ладно. Как это делают? Инициацию кого-то там кем-то.

– Твое новое тело знает, – говорит мой крестный. – И мы рядом, не забывай.

Я вдыхаю в себя ее запах – почти чужой, тусклый, напрасно я пытаюсь подцепить в нем яркую нить. «Те, кто рисует, – рисуют нас красным на сером». Не совсем точный Буддист Главный, но куда ни шло. Я ищу красное… Вот оно.

Прислони рот к ее губам и пей ее влажную душу вместе с кровью… Это простится тебе.

Какие ее губы холодные, почти как мои. И дыхание тоже. Но я вбираю его, пока…

– Ну, довольно, – говорит Род, стискивая мои плечи. – Теперь постой, погоди немного, пока утрясется.

– Пока вы священнодействовали, я всё от нее отключила, – говорит Вивиан. – Нужно было?

– Наверное.

Он наклоняется со скальпелем в руке и вдруг проводит по горлу моей дочери тонкий вертикальный разрез бледно-розового цвета. Как делают при дифтерите, когда больной задыхается от скопления пленок в гортани.

– А теперь отдавай своё. Дыши в нее. Это для тебя легко.

Я отстраняю его и приближаю рот почти к самой щели. Кажется, что я, такая холодная, выдыхаю палящий жар, потому что лицо Людки искажает болезненная гримаса.

– Нет, не бросай. Боль – это очень хорошо, Тали. Очень!

А потом меня бережно отводят в коридор и усаживают на мягкую скамейку с жесткой спинкой.

Статья 8

В случае нарушения хотя бы одним представителем Стороны 2 любого из правил или установлений Стороны 1 все права всех представителей Стороны 2 аннулируются на неопределенный срок, а ко всем конкретным представителям Стороны 2, которых застанут на территории Стороны 1 к моменту нарушения данных правил и установлений, будут применены любые возможные санкции вплоть до уничтожения силами армии и флота.

11 мая 2022 года. Три часа пополудни. База «Норильск Новая»

– Ты только не волнуйся за дочку, – приговаривает Род, придерживая меня за плечи, чтоб не шибко раскачивалась на своем жирном седалище. – В ней в любом из смыслов твоя кровь: дикая, сильная, неукротимая.

– Это ведь как после операции, – бормочу я, – прошло всё путем, а потом бац – и осложнения. А если проскочим без помех… Ведь и Людмиле понадобится от кого-то брать эту клятую силу.

– Ну, положим, ее партнер тоже у нас, в соседней палате. Тубяку обещает его поднять на ноги, однако по улице ему больше в капоэйре не пройтись, драчуну такому. Способности к математике, говорит, сохранятся, только шаман не так чтобы в цифири смыслит, мог и перепутать кое-что.

– Бесконечная и такая хрупкая цепочка причин и следствий. А ради чего? Чтобы уже всей семейной артелью на здешней сковороде поджариваться? Ну, морозиться…

Глаза печет однозначно, несмотря на толстые жалюзи. Роджер, который и сегодня не носит черных стеклышек, протягивает мне какую-то стильную штучку – вроде лазерных очков с прорезями, но из кости и в изящной золотой оправе, которая вплотную прилегает к коже:

– Надень. Это сейчас тебе худо, а через недельку свыкнешься. Теперь хорошо глядится?

– Прямо здорово.

– Местная разработка. Зимой не покрывается инеем, летом не искажает естественных красок.

– Было б чего искажать.

В ответ он поднимает жалюзи, к которым мы сидим спиной, и поворачивает меня лицом к…

Изумительной красоты пейзажу, который простирается много дальше линии горизонта оттого, что моя душа летит над ним. Белые пирамиды гор в переливчатой белизне снега и льда, их до пояса закрыли мощные кедры. Перед лесом – весеннее луговое разнотравье; прямо-таки озера цветов. Чуть ближе широким матовым зеркалом серебрится мох, посреди которого – острова гигантских плоских камней. И, топоча, проходит гигантское стадо северных оленей, которое гонит вперед одна-единственная собачонка с добродушной ухмылкой на морде. Пастух в короткой замшевой рубахе с откинутым на спину куколем оборачивается, видит, что мы на него глазеем, машет рукой и смеется тоже.

– Знаешь, кто это? Тот, кто твою картинку нарисовал. Великолепный художник еще советского времени. Про него думали, что он в реке утонул, да еще в нетрезвом виде, – как же! У нас ни одной комнаты без его рисунков не обходится: родовые знаки, сакральные пейзажи, человеческие лица прекрасные… Магия в чем-то еще и покрепче шаманской. Очень способствует обновлению природы и общества.

– Он живой или – ну как это?

– Да примерно как наши достопочтенные колдуны. Пришлец с той стороны света. Здесь ведь Верхний мир не сильно отделен от Нижнего, а духи не делятся на добрых и злых, так что Друзьям было куда легче с нами поладить, чем всяким там культурным европейцам.

И торжественно заключает:

– Вот и не торопитесь вы с дочкой и ее суженым в рай, вам еще лет двести это норильское чистилище разгребать понадобится. Что, кстати, означает слово «Генном» на иврите?

– Свалку, помойку, где жгут всякие неорганические и неорганические отходы. Иерусалимский мусорный полигон.

– Вот-вот. Пока еще все окрестности закрыты облаками да купол мутит воздух, но внизу уже порядком повеселело.

– И что, «ястребы» не догадываются?

Едва это ключевое слово срывается с моего языка, я понимаю, какая я дуреха. Мне на долю досталась почти что реинкарнация самого Рутгера Хауэра, а я…

– Дорогая моя Леди Ястреб, – смеется он.

– Но это же снова одна видимость.

– Символ. Я не он, старичок вообще пока жив и здоров, но моя внутренняя суть задается внешней оболочкой, весьма похожей на него в юности. Это и называется адекватность. Поняла?

– Нет.

– Ну и наплевать.

– И не наплевать тебе вовсе. Я тебя насквозь вижу.

– Угу. Истинный вампир прозрачен для собрата. Поэтому слово вампира – золотое слово.

– Только не бахвалься, пожалуйста. Знаешь, какой мой кинематографический знак? Вупи Голдберг. Ноги колесом, физиономия умнейшей обезьяны, обаяния наложено по самую крышу самого главного американского небоскреба – и все белые мужики у ней на побегушках. Сексуальная угроза во плоти.

Мы сидим уже хорошо в обнимку.

– Рутгер, а ты когда спишь – днем или ночью?

– Последнюю неделю – когда придется. Тали, за полярным кругом ведь любая традиция с ума съедет. Мы все тут герои длинных ночей. Паладины северного сияния.

– Да, о ночах. Ты мне два дня кайфа задолжал.

– День всего. Обыкновенный, кстати, размером в двадцать четыре часа ноль ноль минут.

– Не спорь, всё равно я ничего с тебя не востребую. Сколько мы, кстати, живем на свете?

– Очень по-разному. Наша смерть, как и чужая, за нами по пятам ходит. В среднем, пожалуй, не больше, чем люди, хотя потенциал имеется. Лет этак в двести-триста, я уже говорил. Еще соскучиться успеешь.

– Да, а это… мне кровь пить надо?

– При минус шестидесяти веганство всё одно не катит. Друзья мясо олешков потребляют, мы оленью кровь. Они нас к ней и приучили, когда мы от здешних ночных морозов начали загибаться. Как тех, кто замерз в пургу, отпаивали: живым и теплым. Да, вот ты думаешь, мы холод любим, раз сами ровно ледышки? Черта с два. Конечно, предел выносливости куда как выше среднего людского.

– А хотеться этого… человеческого сильно будет?

– Не думаю. Видишь ли, сию жажду легко распалить, если, скажем, война наступит и тебе понадобится убивать. Но можно и перебить напрочь. Тебе в каждом человеческом лице будет теперь твоя Людмила видеться. Даже однажды начав, сможешь вовремя себя остановить. Глотки дают не одну силу, но и через нее – радость, как сказал бы Гитлер; однако от такого удовольствия не столь трудно отказаться. Я же говорил, что это нам вроде как секс, или нет? По-настоящему нуждается в крови не вампир, а совершенная боевая машина, в которую он временами обращается. Иногда мы говорим: вайпер в годы мира, вампир – пока длится битва.

– Я так понимаю, что вы из своей презрительной клички творите знамя. Как свободолюбивые нищие гёзы времен Вильгельма Оранского.

– Ну… Во всяком случае, это хорошая мысль.

– А через загрузку человеческим алгоритмом вы и в самом деле должны все пройти или одной мне такая звезда в лоб засветила?

– Ха! Вот скажи: оттого что юноша-масай не убьет своего льва и на всю жизнь останется неженатым пастухом стад, что-то изменится в судьбах мира или нет?

– Мира – нет, а парню будет хреново. Ты, кстати, две разных вещи объединил.

– А, главное, что ты поняла. Так вот, у нас дело обстоит почти так же, как у масаев. Небо не обрушится, но ввек славы не видать. Это ведь еще и посвящение во взрослость. Проверка умения держать себя в руках.

– Так я и знала, что Договор построен на вашем вранье.

– Военная хитрость, – Рут смеется. – Ты думаешь, откуда у нас новички?

– Львов жалко. Ну, те восемьдесят, что ли, процентов ваших мертвых.

– Больше. И меньше. Тех, кто сам на гибель напрашивается, – этих, с метками, – сделать одним из нас практически невозможно. Мы их редко и берем. Однако любого сто́ящего кандидата в вампиры тоже сначала пьют до дна – и лишь потом с риском для него превращают. При полном его согласии, конечно. Более-менее легко обернуть назад можно лишь таких, как ты. Бесстрашных. Тех, кто психологически настроен на свою смерть.

– Парадокс.

– Ну да. Ведь даже самые отчаянные самоубийцы не верят, что умрут: они уже мертвые, оттого им так и скверно на этой земле. Плохие мужья, унылые жены, робкие защитники, трусливые солдаты, не способные к военному ремеслу…

– Что-то ты всё в одну сторону сворачиваешь, мой милый. Война, война…

Глаза Рутгера будто застыли на мгновение. Не будь я уже вампиром, и не заметила бы, наверное. Но ведь любой из нас для другого – открытая книга.

– Что вам сказали, когда узнали про гибель посольской машины с экипажем и пассажирами? О чем это вся мировая сеть гудела?

Вам когда-нибудь дарили – ну, обещали – редкой красоты игрушку, а потом из простого ухарства вдребезги разбивали прямо на глазах? Ну вот, то самое…

– Что там было, Рутгер? Когда вы отказались выдать мертвые тела и допустить следственную комиссию, которая имела все мыслимые и немыслимые мандаты.

– Нота, – ответил он кратко.

– Да хоть целая симфония! Вы что-нибудь предприняли?

– Это не твое дело, а Леонарда и Совета Двадцати, шаманов и зарубежных землячеств.

– Нет, теперь это дело самое что ни на есть моё. Саму меня воровски перекинули через рубеж, Людмилу посвятили левой ногой за правым ухом, все ее мирные наработки поставили под угрозу – и не моё?

– Тали, послушай меня. У нас по всему миру диаспоры и союзники. Существует комиссия по делам малых народов в ООН. Акции Норильска выросли раз в двадцать…

– Какие – моральные или материальные?

– Всякие. Да ты пойми, наконец, никому не хочется начать великое противостояние с… практически с людьми, а продолжить с монстрами в нечеловеческом обличье!

– Так вот что ты лично мне в подарок преподнес – я уже монстр по твоей милости?

От реплики к реплике мы повышаем тон, пока от наших воплей не начинают звенеть стекла.

И вдруг из Людкиной палаты, где ее неусыпно сторожит Вивиан, доносится еле слышный голос: точь-в-точь скрип колодезного журавля.

– Мама, чао. Не песня, а пьеса. Скажи последние слова.

Я помню – то было наше любимое семейное чтение из старенькой «Иностранной литературы». Комедия «Чао!» – о том, как дочка миллионера и сын бедных родителей влюбились друг в друга и как чудаковатый папа дочки решил их поженить. Фишка была в том, что оба детеныша люто ненавидят буржуазность в лице брачного союза и в финале сгоряча поливают друг друга отборной руганью. Далее следует примечательный диалог:

– Всё пропало. Вы слышите, что они говорят? – спрашивает дочкин папа.

И мудрая мама сына отвечает:

– Да. Они говорят: «Люблю тебя… Люблю тебя… Люблю тебя…».

Статья 11

Обе Стороны, придавая большое значение культурному, торговому и научному сотрудничеству между ними, будут всемерно расширять и углублять сотрудничество и обмен опытом в этих областях. Также обе Стороны намерены расширять данное всестороннее сотрудничество между ними исключительно на основе принципов равноправия, взаимной выгоды и наибольшего благоприятствования.

Статья 12

Настоящий договор будет действовать в течение пяти лет со дня вступления его в силу. Если ни одна из Сторон не заявит за один год до истечения указанного срока о своем желании прекратить действие договора, он будет оставаться в силе на следующие пять лет и так до тех пор, пока какая-либо из Сторон не сделает за один год до истечения текущего пятилетия письменного предупреждения о своем намерении прекратить его действие.

Статья 13

Настоящий договор подлежит ратификации и вступит в силу в день обмена ратификационными грамотами, который будет произведен в г. Нарьян-Мар в возможно более короткий срок. Настоящий договор составлен в двух экземплярах, каждый на русском, английском и нганасанском языках, причем все тексты имеют одинаковую силу.

Совершено в г. Москва 22 июня 2019 года, в день летнего солнцестояния.

Подтверждено и дополнено особым Приложением в г. Дудинка 22 июня 2022 года.

Приложение подписали:

со стороны Государства Российского…………………………………………………………ХХХ

со стороны заповедника в ранге автономии «Полуостров Таймыр»:

Мотюмяку, сын Сочупте из рода Турдагиных, народный художник РСФСР, народный мастер России;

Гончарова-Гейли Наталия Андреевна, пенсионерка, полноправный вайпер;

Попова-Амаду Людмила Николаевна, старший сотрудник СДО России, полноправный вайпер.

Примечание. Слово «вайпер» и «дракульская» датировка взяты из повести Кима Ньюмена «Замок в пустыне: Anno Dracula 1977», причем английский термин подвергнут переводу и так называемой народной этимологии (точнее – паронимическая аттракция) через английские же обозначения «подтирки» и «гадюки». Латинская дата приведена в точное соответствие с годом рождения Влада III Цепеша.