Текст книги "Религиозная память крестьянства в XX–XXI веках в селах Черноземья России"

Пасха на протяжении всего XX в. является самым важным церковным праздником на всей территории бывшей Курской губернии. В первой половине XX в. крестьяне заранее готовились к светлому празднику, убирали дом и свои земельные участки. Часто в комментариях упоминается, что респонденты, будучи детьми, и их старшие близкие родственники держали Великий пост. На Пасху иногда много километров ночью с маленькими детьми на руках, часто босые, крестьяне шли освящать куличи в любую из действующих, но не всегда близлежащих церквей.

«Я была девчушкой уже, на Пасху стою всю ночь, носила и святила яйца, куличи…» (Прох., Ж, 1927).

«Мама меня в церковь водила на Пасху куличи святить, ночь стояли… на следующий год нашу церковь закрыли… приехали, сделали из церкви мастерскую, а потом совсем разломали…» (Каст., М, 1927).

«К Пасхе готовились. Но не все, у кого было чем праздновать, а у кого не было. У меня отец трактористом работал, мы неплохо жили. У нас все у отца, и дедушка – его отец жил. Поросенка на Чистый четверг ночью резали. Мать у нас печку топила, с печки нас сволакивала и купала на Чистый четверг. Мы, дети, ей говорим: “Не будем, холодно”, а она: “Давай-давай поперекупаю”. Отец-то со своим отцом палили солому, поросят резали на Чистый четверг. А на Пасху-то уже разговлялись. Рано отделались со скотиной, и будили нас, и разговляться рано ходили. И поделят по три крашеных яйца между нами. Мы пойдем наверх и бьем, раз разобьешь свое, то отдавай, а как же я ей отдам, а мне самой дюже хочется, он разбил, а я отдай. (Каст., Ж, 1931).

«Всеобщий праздник у нас Пасха. Ведь Великий пост длится чуть ли не полтора месяца. Постились, ни мяса, ничего не употребляли. А на Пасху разговлялись, яйца, мясо, у кого куренок, у кого гусь, у кого что. В церковь с матерью не ходил, я сам бегал, с ребятишками. Сколько мелкотни было по деревне Нарезки воробьев меньше было, чем ребятишек. Бегали обязательно близко к рассвету, служба отойдет, и пошли балалайки или гармошки, или песни кто, это прям от церкви, и гармошки, у кого есть, это тоже редкость была, гармошка, девчонки застрадали. Пасху так отмечали» (Каст., М, 1932).

«Ходили все в церковь на Пасху. В нашу церковь, я, когда еще в школу ходила, мы ходили в церковь пасхи святить. Одна у нас тут рядом бабулька жила, я еще не замужем была, и она всегда нас соберет, говорит: “Ну, девки, пойдемте пасхи святить”. Я наберу, свою возьму и соседей тут… и на Танеево пешком ходили. Пойдем на ночь. Переночуем там у кого-то, утром подымаемся, светать начнет, в воскресенье как раз на Пасху, и идем пешком с этой бабулькой. Много наши деревенские ходили в церкву, в Касторное, в Танеево, святить пасхи. И вот оттуда идем мы, девчонки, нас много, тоже собирались все, и вот идем, они идут, Христос воскресе поют. А мы идем за ними, слушаем, по деревням идем, печки топют. Идем, приду домой, мать спешит, чтоб печку истопить, пироги вытащить, чтобы с пасхой пришли прям завтракать. Пироги вытащит, горячие, а я яйца крашеные, мы идем девчонки: ну, девки, сейчас придем, позавтракаем да спать. Иде, сейчас поели, платьишко новое какое, мать сошьет к Пасхе, она всегда нам шила, наденем и подадимся в мячик играть, и только за полночь спать. Топлёнки приготовит мать, пирогов напекут, куренка какого-нибудь зарежут, лапши намесят, из своей курятины сварят и сядем, поедим. Чашка такая большая, нас шестеро, да и двое взрослых – восемь душ. Чашка большая, сейчас для каждого тарелочку, а тогда из общей чашки ели. И наедимся» (Каст., М, 1931).

«Особенно в Пасху на кладбище ходим, яйца носим родителям, у меня там богато их, соседям яйца носим, конфеты носим. Я, допустим, разносю сам, кладу на могилки» (Ракит., М, 1932).

«Просто нас в церковь не пускали на Пасху учителя. Но яйца мы красили, пекли пасхи. Потом на первый день Пасхи разговлялись. Тогда не очень-то мы жили богато, чтобы можно было. Мясо в основном было, что еще в доме есть, яйца. Потом ходили в лес, когда ребятишками были, жарили, это сейчас шашлыки, а мы раньше жарили сало на костре» (Каст., Ж, 1957).

«Учителя нам не разрешали в церковь ходить. На Пасху, на всё. Не ходили. Мы стали ходить, уже когда взрослые стали» (Каст., Ж, 1958).

«Естественно, Пасха. Пацаном был, по деревне с крашеными яйцами бегали, стукались» (Ракит., М, 1961).

«Мама водила в церковь. Я помню… Но в основном, когда в ночь на Пасху, далеко, где-то спали у каких-то бабушек, потом утром, чтобы домой идти» (Каст., Ж, 1963).

«Все женщины собирались. Мы детьми были, за 15 километров ходили пешком в Касторное святить пасхи. Кто-нибудь нас подвезет, так мы такие радостные были, на КамАЗ залезем со сверточком – едем пасочку святить. Лет 15 было, и отпускала нас мама без разговоров. Собирались все девчонки около дома. Я, Танюха, Наташка, Юрка. Все ходили, гуртом соберемся – и пошли. Мамы нам сверточки, потому что мамам тоже нельзя было, потому что детей у всех по пять-шесть было. Некогда было расхаживаться. Нас тоже в семье шесть деток у мамы было. У нас только два… больше ума не хватило их содержать» (Каст., Ж, 1963).

«Так советская власть запрещала, а мы пасху святить ходили. Но в школу, когда ходили, нас родители, я помню, один случай был, мы учились в восьмом классе, тут восьмилетнее образование было, и у нас учителя запрещали, чтобы мы ходили в церковь, ходили пасху святить. В основном мы пасху ходили святить. В соседнюю деревню, Березовку. И мы пошли туда пасху святить. Если мы пойдем пасху святить, ну, значит, нам аттестаты о восьмилетнем образовании не выдадут. Ругались на нас. И учителя там стояли. Они в церкви стояли, дежурили, чтобы мы не ходили. А мать у меня дояркой работала, мать пошла пасху святить, а я за нее на коровник работать. Ну и мать пришла, и от ног плачет: так и так, говорит, вот я сходила, говорит, доча, а ты бы сбегала, тебе бы лучше было. Ну что делать» (Каст., Ж, 1965).

«Да как при коммунистах будут отмечать церковные праздники. Если меня начальник участка выгонял на тракторе на Пасху работать. Мало того, что Пасха, совпало еще 1 Мая и воскресенье. Втройне должен отдыхать, а он выгоняет меня в поле. Я говорю: у меня все на кладбище лежат, я пошел, дань отдать, как говорится. А он орет: езжай на поле. Ему наплевать. Сейчас хлопцы работают. Дадут ему отмечать церковные праздники, если хочет? Ты не будешь завтра работать» (Ракит, М, 1963).

«На кладбище на Пасху я не хожу. Наши из села ходят. Я не хожу. Нам как раньше внушали, что Пасха – это только для живых, но не для мертвых. И нам тогда говорили, что нельзя ходить на кладбище на Пасху, потому что нечего их волновать, потому что Пасха – это только для живых. Есть Красная Горка, есть Родительская, – пожалуйста, идите. Нам всегда так батюшка говорил. Раньше. Сейчас все прут, глаза вылупят. Но нет, я не хожу» (Каст., Ж, 1965).

«Когда маленькая была в церковь меня водили… Но по шее получали. Я одна ходила пасху святить, по шее получила. Раньше в школе учились, запрещали ходить. В Касторенский храм… Не знаю, как узнавали. А факт тот, что по шее дали. Ругали. Что Бога нет… все такое» (Каст., Ж, 1965).

У крестьян празднование Троицы Семик (зеленые святки, четверток, праздник русской березки) – праздник весенне-летнего календарного периода в рамках данного исследования называется Троица. По церковному же календарю праздник имел названия «Святая пятидесятница» или «Сошествие Святого Духа» и совершался в честь прославления Святой Троицы и в память сошествия Святого Духа на апостолов.

По словам А. В. Кореневой, троицкий обрядовый комплекс, например в Воронежской губернии, включал в себя следующие ритуальные действия: украшение домов травой, ветвями берез и клена, цветами, завивание венков, кумление, поминовение предков, гадания, обрядовые игрища. «Троицкий обрядовый комплекс связан с культом растительности»[115]115
  Коренева А. В. Крестьянство Воронежской губернии в начале XX века. С. 114.


[Закрыть]. Выражалось это, прежде всего, в том, что на Троицу украшали зеленью дома, дворы снаружи и внутри, чтобы придать силы всей семье и хозяйству крестьянина. Основной зеленью на Троицу были ветви берез: «…сосредоточием этой силы считаются верхушки и ветки: от них идут рост и сила. Эту силу надо использовать»[116]116
  Там же. С. 115.


[Закрыть]. Внесение на Троицу в дома и дворы зелени было широко распространено. «Видимо, это один из древнейших обрядов апотропеической, предохранительной и, может быть, карпогонической магии, связанной с зеленым праздником – почитанием растительности»[117]117
  Там же. С 115.


[Закрыть]. Существовал и другой обычай, связанный с растительностью: оставлять в доме троицкую траву после праздника, потому что она считалась целебной. Ее хранили как лекарство, мыли ею голову.

Распространенным обрядом было завивание венков, которые плели из травы и веток деревьев. Широко был распространен обычай гадания на венках у воды.

Одним из характерных ритуальных действий на Троицу был обряд кумления. «Возможно, этот обряд когда-то был центральным элементом календаря, с его девичьими союзами, трактуемыми обычно как половозрастные группы, готовящимися к инициации. Девушка должна была показать, что она готова к браку стать женщиной. По своей тайности он сопоставим с обрядом опахивания и святочными гаданиями»[118]118
  Там же. С. 116.


[Закрыть].

На Троицу большое значение имели обряды поминовения умерших предков, которых называли обобщенно «родители»[119]119
  Там же. С. 97.


[Закрыть]. Также поминали людей, умерших неестественной смертью, – самоубийц и утопленников. «Как и любой переходный между сезонами период, то есть кризисный период в жизни природы, это время характеризуется размыканием границы между двумя мирами и, как следствие, появлением душ умерших на земле, вступлением их в контакт с живущими»[120]120
  Там же. С. 117.


[Закрыть]. Поминали как в субботу накануне Троицы, так и в сам праздник. Повсеместно был распространен обычай носить еду на кладбище и там трапезничать. Умершим приносили не только еду, но и основные атрибуты праздника: кленовые ветки, березовые венки, которые вешали на кресты.

В праздник Троицы, конечно же, не обходилось без гуляний и игрищ: на улицах плясали под гармонь и балалайку, пели песни, одевались в праздничную одежду. Многие обряды годового цикла повторялись во время Троицы: обливание водой, кулачные бои, зажигание костров. Она во многом повторяла Святки и включала множество обычаев и обрядов, типичных для начала новых календарных периодов (гадания, ряжения, поминовение умерших)[121]121
  Там же. С. 118.


[Закрыть].

ГАКО. Ф. 3322. Оп. 4. Ед. 2

ГАКО. Ф. Р-3322. Оп. 4. Ед. 9. С. 48

Календарные обычаи и обряды Воронежской губернии начала XX в. показали, что наиболее полными сведениями представлены зимний «святочный» период и троицкие обряды. Формирование такого типа традиции объясняется причинами исторического характера, условиями заселения данной территории, а также характером хозяйственной деятельности проживающих здесь людей. Так, например, в западных уездах губернии (Воронежском, Нижнедевицком, Острогожском) обнаруживается более развитая обрядность и сохранившийся календарный фольклор, так как эта территория заселялась на два века раньше, чем остальные части Воронежской губернии (с XVI в.). Центральные районы осваивались в основном в Петровскую эпоху ремесленным и рабочим населением, переводимым сюда для строительства русского флота. Календарная система этих районов была сильно разрушена, представлена единичными сведениями. Большое влияние на южные районы Воронежской губернии оказала украинская традиция, это ярко проявилось в календарных обрядах.

Необходимо отметить, что календарный земледельческий цикл Воронежской губернии в начале XX в. представлял собой комплекс различных обрядовых действий, сформировавшихся в результате длительного исторического развития. В нем сочетались черты как языческой, так и христианской обрядности. В связи с изменением жизни менялось и мировоззрение людей, традиционные обряды утрачивали свой ритуальный смысл, обрядовое значение действий постепенно забывалось и чаще всего воспринималось как развлечение[122]122
  Там же. С. 123–124.


[Закрыть].

Очень многие обряды Воронежской губернии реализовывались и на территории Курской губернии. И это не случайно. В XIX в. Воронежская губерния располагалась в центре европейской части России – в верховьях реки Дон. Граничила на западе с Орловской и Курской, на северо-востоке – с Тамбовской, на востоке – с Саратовской, на юге – с Харьковской губерниями и с областью Войска Донского на юго-востоке. Курская и Воронежская области граничат и сегодня.

«На Троицу ветки ломали, траву стлали, хаты бялили. Готовились к празднику, к Троице» (Каст., Ж, 1925).

«На Троицу ходили в посадку, наломаем веток, в хате понатыкаем веточки, снаружи на двери веточки кленовые. На праздничек, на Троицу, в конец деревни ходили. Луг был. Ходили на луг, собирались деревни две-три. Столько было молодежи. Там на лугу погуляли, походили до обеда, пришли, подались сюда в лес. Небольшой лес, молодой хороший лес был. А деревья были эти, дубы. Туда пошли, там погуляли, вот так отмечали танцевали, пели, у кого гармошка, кто с балалайкой, девчата молодые плясали “Матаню”, “Барыню”. На Троицу все гуляли» (Каст., Ж, 1925).

«Я еще маленькая была; помню, мама нас в лес водила под Троицу, обязательно нарывали траву, какую похудшую, в лесе, и ветки она выбирала такие, чтобы они пахли в доме, и ветками наряжали всю хату. Это я помню хорошо. Мама всегда нас с сестрой водила, и мы ходили. А бабушка была: “Ты будешь наряжать?” Она: “Ага, как же”. Наряжали хату, праздновали. А молодежь собиралась кругом, я еще маленькая была, а помню. Собираются, наряжаются. Мама вот убиралась, идет на праздник либо на базар. Собираются народу, ужасть скоко, пляски, танцы идут, наряженные, мама надевала атласную розовую юбку, и она сшитая была, и какие-то там боки были пошитые. Она не очень-то широкая. Кофта вышитая. Шлычок был разукрашенный, прям на него любо глядеть, она как начнет плясать, а я как за хвост, так за ней бегаю. Это ж было весело и хорошо» (Каст., Ж, 1927).

«На Троицу мы ломали ветки. И клену, и березу, какие есть. Потом траву, чабрец нарвем, тогда же деревянного пола в доме не было, земля была, мазанка. И весь пол травою – чабрецом, вот так застилаем, на окна понакладываем, и такой запах хороший, если с чабрецом. Тогда березу у нас ломали. Ветки вешали, и в доме тогда, и в сенцах, и в сараях вешали березу, считалась как святой оберег» (Ракит., Ж, 1927).

Также представители II поколения подтверждают украшение дома на Троицу, как делали их родители и дедушки с бабушками.

«Мама у меня работала кассиром 40 лет. У нее одна запись в трудовой книжке, одна единственная: пришла она кассиром и ушла на пенсию. 40 лет она кассиром отработала. Под Троицу, я еще маленькая была, в клуб приходила с ней, билеты продала, всё, идем домой. Около клуба травы, мы брали сетку, тогда пакетов не было, сетка плетеная. Она: иди-ка, нарви травы. – Мама, зачем? – завтра праздник большой, мы сейчас травы нарвем, полы в доме устелем, и срезали березовые веточки. И в икону. И в багет. И везде, где можно, и за зеркало. Всё украшали вначале этими веточками. На улице ставили большую веточку, если куда-то можно на веранду было, а полы все застилали. И трава до тех пор лежала, что она высыхала. Ее занесешь, я с детства помню запах травы. И как красиво, я маленькая была, застелили траву, такой праздник. Еще тогда люди. Тут рядом сёла, везде. Троица. Мы ходили в лес, заплетали венки. Гулянья массовые, еду с собой брали, лимонад брали. То есть в лес уходили, праздновали Троицу» (Каст., Ж, 1959).

«Троицу всегда они отмечали, в лесу гуляли, лавки, то есть магазины, туда выезжали на машинах» (Ракит., Ж, 1957).

«На Пасху тополями украшали дом… И рвали траву… Посыпали в хате. Стояла по две недели, красота была» (Ракит., М, 1961).

«Троица как-то всегда отмечалась. Она между урожаями. Тут в Дмитриевке, насколько я захватил, так вообще отмечал и стар и млад. Колодец чистили, потом кашу после обеда варили на Троицу… Кулеш, полевую… Веточки в доме, это само собой, ставили… везде все зеленое… на Троицу вообще на улицу выходили. Посреди выгона… Кто рядом живет, соседи собирались, вся детвора, в кучу все. Обычно до обеда чистили колодцы на Троицу, после обеда кашу варили, отдыхали, гуляли» (Ракит., М, 1963).

«На Троицу веточки ставим… Липу, березу, травку… Но сейчас все богатые, ковры кругом, паласы. Ну тут, на краюшке сыпем, а раньше, когда родители были, у нас постоянно на Троицу было все убрано… по всем стенам застелено, мы все спали на полу, на сене. А сейчас видите как» (Каст., Ж, 1965).

«Да, ходили в лес, чтобы семь трав было, семь трав срывали разных. И веточки деревьев втыкали. Березку… За дубом почему-то мы ходили…» (Каст., Ж, 1965).

«Я помню на Троицу, я еще девочкой была, сыпали травку душистую, и вот, покуда праздники не пройдут, веточки вешали» (Каст., Ж, 1959).

«Более-менее почитаемые – это Пасха и престольный в Касторенском – Успение. Троицу, когда мы были помоложе, и сейчас на Троицу мы собираемся всегда и завиваем венки. Эта традиция сохранилась со школьных времен. Веточки режу, березку, вешаю дома, травку расстилаю по полу. Венки – это святое, мы завиваем веночек, вешаем его в уголок, и он висит, даже можем, если не повешен, можем положить его к иконе, и он висит до следующей Троицы. Венки плетем из полевой травы, и цветы полевые. Стараешься, соревнуемся, где красивее будет венок. У нас есть компания, друзья. С ними плетем» (Каст., Ж, 1965).

«Я была маленькая, мама меня посылала в посадки, там эти деревья чуть-чуть раскрываются, на двери вешали ветки березы, и было все застелено травой. Это на Троицу. Всегда так было. И венки плели» (Каст., Ж, 1963).

В отличие от Корочанского, Прохоровского и Ракитянского районов, в Касторенском районе на Троицу деревенские жители устраивали массовые гулянья, с песнями, хороводами и плетением венков.

Молебны

М. Ю. Садырова отмечает, что православная вера русского села находила свое выражение в широкой практике общественных молебнов и крестных ходов во время стихийных бедствий или других несчастий, обрушивавшихся на крестьянский мир[123]123
  Садырова М. Ю. Религия и церковь в повседневной жизни русского крестьянства в конце XIX – первой трети XX вв. С. 71.


[Закрыть]. И упоминает ряд молебнов, литургий и крестных ходов при сухом лете с просьбой о дожде, также просили урожая. Данные действия упоминаются в различных регионах России, в том числе на территории бывшей Курской губернии.

«Помню, маленькой была… дождя долго не было. С батюшкой по деревне ходили, распевали, кадил он… “Христос Воскресе” пели. И правда, через день дождь пошел…» (Каст., Ж, 1931).

Массовое народное понимание молебнов вне храма было сугубо церковным по сути своей: оно отвечало желанию максимально освятить все стороны своей жизни. Широко распространенная практика молебнов выражала православный характер хозяйственного бытия русского крестьянства[124]124
  Безгин В. Б. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала XX века). М.; Тамбов: Изд-во Тамбовского государственного технического университета, 2004, С. 159.


[Закрыть].

Пост

Также в рамках данного исследования стоит обратить внимание на практики поста. Респонденты I поколения упоминают, что посты обязательно держали их родители и бабушки с дедушками, представители же I поколения старались держать Великий пост перед Пасхой, но не всегда выдерживали его полностью. Респонденты II поколения упоминали также чаще всего Великий пост. Наиболее важными неделями Великого поста считаются, по словам респондентов, первая и последняя недели. По воспоминаниям респондентов, более строго к постам относились их бабушки и дедушки, то есть родители представителей I поколения. Именно те старшие поколения держали также посты в среду и пятницу. «Практика постов предполагает не только отказ от употребления в пищу “скоромного”, но и связана с поведенческим аспектом. Духовно-нравственная сторона поста предусматривала, как правило, более благожелательное отношение к окружающим, воздержание от злословия, наказания, ссор, обид, брани, увеселений (уличного пения, игры на музыкальных инструментах, хороводов) и т. д.»[125]125
  Садырова М. Ю. Религия и церковь в повседневной жизни русского крестьянства в конце XIX – первой трети XX вв. С. 78.


[Закрыть]

«Нас бабушка учила, мамина свекровь. Мы и “Отче наш” знали, она всегда-всегда молилась, она всегда постничала, соблюдала среда, пятница, никогда не ела… Бабушка Акулина… она 1902 года рождения была» (Ракит., Ж, 1957).

«Тогда посты держали. Отец, мать – не ешьте и все… не давали есть. А потом стали мы сами жить, стали есть. Вот пойдем на работу, супу поесть незаправленного – какая там сила будет? Ну и начали есть. И вот один начал есть, один по одному, один по одному, да и весь мир так» (Кор., Ж, 1922).

«Стараюсь по мере возможности соблюдать посты. Еще батюшка мне, перед причастием я сказал, что постился мало, он мне сказал, что надо еще и среда, пятница поститься. Пытаюсь делать это» (Каст., М, 1958).

«Бабуля пост держала, а мы – нет…» (Прох., М, 1959).

«Посты, бывает, держу, но по здоровью иногда не полностью. А стараюсь начало, конец, особенно пасхальный пост, Великий. Стараюсь первую и последнюю неделю» (Каст., Ж, 1965).

«В целом посты не держу. Один раз на Пасху первую неделю, последнюю если только выдержать. А так не придерживаемся. И по здоровью уже нет» (Каст., Ж, 1964).

Представители же III поколения также пытаются иногда выдерживать первую или последнюю недели Великого поста, но в целом данную практику соблюдают редко.