Текст книги "Жизнь по ту сторону правосудия"

Мое сообщение перепостили более 300 раз. Именно благодаря ему информация о жестком разгоне митинга и избиении женщин 8 марта попала в федеральные СМИ. Иначе об этом никто бы не узнал. Информацию о феминизме власть дает исключительно в негативном свете, а оппозиция – замалчивает.

Мы звонили журналистам, в том числе иностранным, и правозащитникам. Откликнулся телеканал «Дождь», процитировал сообщение проекта «ОВД-Инфо»: «Полицейские жестко выхватывают людей как за территорией акции, так и на территории согласованного митинга. Автозак с 16 задержанными отъехал только что от сквера, находящиеся в нем жалуются на травмы и избиения, продолжающиеся в автозаке». Один из задержанных рассказал «Газете.Ru» по телефону, что все они более часа находятся в ОВД «Красносельский», полицейские отказываются сообщить причину задержания или составить протокол. Сами задержания, по его словам, проходили в жесткой форме: у автозаков сотрудники правоохранительных органов били активистов ногами, один из задержанных потерял сознание, у одной из девушек повреждена рука. В итоге всех отпустили, оформив административную статью 20.2 (нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования).

А Елене Надежкиной вменили то, что она якобы ударила в пах полицейского.

Татьяна Сухарева на пресс-конференции по поводу разгона митинга 8 марта 2013г. Независимый пресс-центр. Фото со страницы Татьяны Сухаревой в социальной сети facebook

Через несколько дней, 15 марта 2013 года, мы с организаторами и участниками митинга провели в Независимом пресс-центре пресс-конференцию. Мы подробно поговорили о том, что случилось, о полицейском беспределе, показали видео и фотографии. Я обратила внимание журналистов на видео, где полицейский кричит женщине: «Сидеть дома надо, и никаких проблем не будет!», и на фотографию: двое полицейских волокут девушку в автозак, зажав ей лапищей рот. «Вот наиболее яркие иллюстрации отношения властей к женщине», – сказала я.

Елену Надежкину тогда удалось вырвать из лап кривосудия. Мы вздохнули с облегчением. Но в конце мая в нападении на полицейского обвинили Аврору Брязгину. Мы искали для нее адвокатов, но Аврора предпочла уехать во Францию. Как потом оказалось, самый верный шаг. Помню, как она обращалась за помощью, ей там было трудно. Но я уверена, что у нее все будет хорошо. Главное, что она в цивилизованной стране.

Предстоявшие осенью 2014 года выборы в Мосгордуму увеличили число политзаключенных. По обвинению по части 4 статьи 159 УК РФ (мошенничество в особо крупном размере) арестован и посажен в СИЗО лидер партии «Альянс зеленых и социал-демократов» Глеб Фетисов, который вместе с рядом членов партии имел шансы создать собственную фракцию в Мосгордуме. По обвинению по статье 159.4 УК РФ отправлен под домашний арест муниципальный депутат Константин Янкаускас. Он считался одним из наиболее перспективных кандидатов в муниципальные депутаты в Зюзине.

А сегодня политзаключенной, против которой фабрикуется уголовное дело, стала я сама. Мне трудно было поверить в происходящее. Разум говорил: «Нет, это сон, такого не может быть. Сейчас я проснусь и буду собираться на круглый стол, а затем отправлюсь за регистрационным удостоверением в избирательную комиссию».

Дико болела голова, тошнило, перед глазами плыли радужные круги.

…Когда меня уже перевели под домашний арест, я написала в блог на «Эхо Москвы» и gulagu.net2323
  Gulagu.net – сообщество независимых правозащитников и родственников заключенных, экспертов, журналистов, блогеров, депутатов, адвокатов и всех неравнодушных. Основная цель проекта – создание эффективной системы мониторинга и профилактики нарушения прав заключенных, сбор информации о незаконных действиях сотрудников Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН), огласка и публичное обсуждение нарушений прав граждан в местах принудительного содержания.


[Закрыть] о пытках в полиции. Мои записи перепостили много раз. На сайте newsland.com неизвестный мужчина оставил к моей записи комментарий: «Я считаю себя законопослушным гражданином, любил сериал „Менты“, но однажды волей случая попал в руки доблестной полиции и, если б не оперативно сработавшие друзья, пополнил бы список людей, отсидевших за несовершенное преступление. После этого я ненавижу правоохранительную систему так же, как и действующую власть. В полиции меня за то, что я отказался писать чистосердечное признание, с камеры завели в гараж, раздели (температура была —30), за руки привязали к потолку и начали поначалу бить по печени и почкам, потом по хребту, потом начали дергать за член и яйца, делая вид, что пытаются их оторвать. Так в гараже я провисел сутки, а потом меня нашли друзья. Менты, в свою очередь, извинились, но при этом пригрозили, что знают, где живет моя родня, и то, что я пережил, не переживет моя семья».

Его поддержала неизвестная женщина: «У меня подруга развелась с мужем-ментом, потому что с дежурств он приходил, весь забрызганный кровью. И когда он явился с ПОГНУТЫМИ часами, то она не выдержала и сбежала от него. Как их туда берут? КАК??? Сборище садистов».

Позже, прочитав откровения бывшего опера, по понятным причинам пожелавшего остаться неизвестным, я поняла, что пытки применяются везде и абсолютно всеми операми2424
  Полностью «откровения» бывшего опера уголовного розыска, по понятным причинам пожелавшего остаться неизвестным, можно прочитать, пройдя по ссылке: [битая ссылка] http://www.index.org.ru/journal/27/kuz27.html


[Закрыть]. Для них это повседневная работа. Более того, они убеждены, что «зря сюда не попадают», что любой, кто попал, – преступник и что пытки – это необходимый для раскрываемости преступлений инструмент. Аж целый раздел опуса называется «Необходимость пыток». По логике ментов, иначе никто не признается, ведь «в тюрьму никто добровольно не хочет» (кто бы мог подумать!).

Далее экс-опер в садистских подробностях описывает содержание самых распространенных пыток – «парашюта», «ласточки», «слоника» и прочих (раздел «Технология пыток»). И добавляет, что к «женщинам, старикам, малолеткам и просто ослабленным людям» применяются «щадящие пытки». «К старикам, женщинам, малолеткам и просто ослабленным применяются более гуманные, но тоже действенные методы. Скажем – зажать ему между двух пальцев карандаш или ручку и крепко стиснуть – это больно, можете сами убедиться! Или шарахнуть по голове увесистой книжкой – башка гудит как колокол, в глазах качается, но внешне – никаких следов. Женщину, если у нее объемный бюст, толстой книжкой можно болезненно шмякнуть по груди. Маленькие груди можно осторожно прижигать окурком или сжимать соски пассатижами».

«По голове стараемся не бить и уж тем более никогда не бьем в лицо – оно слишком уязвимо, на нем даже от поверхностных ударов остаются заметные следы: ссадины, синяки, багровые пятна и порезы. А это – нежелательно. Доведись в дальнейшем отпустить бедолагу раньше, чем эти следы исчезнут, – он тут же снимет побои, накатает квалифицированную жалобу… По лицу граждан бьют только неопытные сосунки, но таких на опасные задержания и не берут – успеют еще нахвататься острых впечатлений». То есть главное – не оставлять следов, чтобы потом не было доказательств избиений и пыток.

Походя бывший опер рассказывает, как зверски избил отца задержанной – ветерана труда, пишет, что по-человечески (он считает себя человеком) ему жаль старика (он, оказывается, жалостливый, подумать только!). И вспоминает о случае, когда один из задержанных, не выдержав пыток, умер, как, умирая, он просил вызвать врача, а врача не вызывали, пока он не подпишет «явку с повинной». Рассказывает о том, как «заметали следы», представляя смерть задержанного как смерть от инфаркта.

Также садист откровенничает, что судмедэксперты работают в связке и всегда покрывают садистов-ментов, выдавая нужные им медицинские заключения на тот редкий случай, если задержанный, еще имея на теле следы побоев и пыток, окажется на свободе раньше, чем менты предполагали.

Сдавать друг друга и тем более начальство в случаях, если «попался», недопустимо. Судья навесит на годок-другой больше планируемого срока, чтобы другим неповадно было. И если попался, то отрицать тоже нельзя, результат будет тем же, нужно плести на последнем слове что-то типа «не знаю, что на меня нашло, бес попутал» и т. п.

Самое интересное, что садист прекрасно понимает, что попадись он в те же жернова, никто не пощадит и его самого, с той лишь разницей, что специально его никто сажать не будет, в этом его особый статус. Но если вдруг сработал «нечисто» и «попался», тогда пеняй на себя.

«Если мы попадемся, та самая государственная машина, которой мы служим, безжалостно растопчет нас и за ненадобностью выбросит на помойку. Поэтому попадаться не надо. Хитрозадые менты-начальнички, слепые в некоторых случаях прокуроры и лукавые судьи специально ловить нас не заинтересованы, разве что мы сами наследим и „засветимся“… Поэтому первейшая заповедь любого опера: не наследи!»

«…Завожусь ли я от битья? Ни капельки. Всего лишь исполняю свои производственные обязанности – спокойно, настойчиво и методично», – пишет отморозок. «Мы ж не гестапо какое-нибудь. Мы – милиция. И у нас честных людей не сажают», – завершает пожелавший остаться неизвестным мент свое повествование.

Самое отвратительное, что мент пишет о том, что менты, регулярно применяющие пытки, никакие не гестаповцы и не садисты, что садистов среди них не больше, чем среди журналистов и преподавателей. Что они просто выполняют свою работу, а работают они на государство, решают важные государственные задачи. А в масштабах государства чего стоит жизнь одного человека, «загнувшегося» от пыток, даже если потом окажется, что он невиновен. Все это для них – работа. Повседневная обыденная работа. Между пытками они отмечают дни рождения, праздники, общаются с семьей, считая себя образцовыми семьянинами…

Пока я предавалась грустным воспоминаниям и мыслям, нас привезли в изолятор временного содержания (ИВС).

Глава 4. Об ИВС, рынке страхования и поддельных полисах

В ИВС мы очень долго ждали, пока нам откатают пальцы. Полностью измученная, желающая только попить и сходить в туалет, я прижалась к стене. Во рту пересохло, язык приклеивался к нёбу. Голова болела дико. Я не могла ни о чем думать. Единственное, что крутилось в голове, – абсурдность происходящего.

Через два часа я дождалась своей очереди. Откатали пальцы, завели в какой-то кабинет, быстро раздели, осмотрели чисто формально, не отметив никаких повреждений, и отправили в камеру на двоих человек.

Железные нары с матрасом, прикрытые голубой одноразовой простыней, еще одна одноразовая простыня, служащая одеялом. И то и другое – прозрачное. Туалет прямо в камере. Очень холодно. Я попросила воды.

Уснуть не смогла. Ночью было очень плохо. После ударов бутылкой дико болела голова. Я нажала на кнопку и попросила дежурного вызвать скорую помощь. На удивление, она появилась быстро. Видно, в ИВС не впервой имели дело со зверски избитыми подследственными, доставленными из отделений полиции. Меня попросили подписать согласие на осмотр, потом дали какие-то таблетки и вернули в камеру. Что они зафиксировали, я так и не узнала.

Уснуть так и не получалось. Я продолжила вспоминать. Весной в Москве проходили так называемые праймериз, выборы кандидатов в депутаты Мосгордумы. Мы с активистами организовали два куба (по аналогии с кубами Навального) возле станций метро «Орехово» и «Домодедово». Куб – это четыре больших транспаранта, соединенных в цельную конструкцию, которая собирается и разбирается. Мы проводили встречи с избирателями. К нам подходили активисты, знакомились, задавали вопросы, делились проблемами. Мы помогали их решать. Кто-то просил у меня автограф.

Фото со страницы Татьяны Сухаревой в социальной сети facebook

Сначала мы были одни. На четвертый день около наших кубов появился мужчина в бейсболке с надписью «ЛДПР». Он дарил прохожим сим-карты. На пятый день возникла палатка от КПРФ в кумачовых тонах. А в последние дни – штендеры с агитацией за кандидата от «Единой России» Орлова с молодыми студентами-активистами. К ним никто не подходил, и агитаторы иногда присаживались на рюкзаки и откровенно спали. Одного из них я вывела на разговор. Оказалось, студент понятия не имеет, кто такой Орлов, а сам вообще из Подмосковья.

Конечно, я знала о целях игры под названием «праймериз». И 6 июня написала об этом статью для «Эха Москвы», где были следующие слова: цель праймериз – «оценить всех опасных „бунтовщиков“, одно возможное появление которых в избирательном бюллетене на выборах в Мосгордуму представляет если не катастрофу, то большую угрозу для кандидатов от „Единой России“. Найти на „смутьянов“ скорейшую управу, а лучше – суды и уголовные дела»2525
  Полностью мою запись «Выхожу из игры под названием „праймериз“» можно прочесть здесь: [битая ссылка] www.echo.msk.ru/blog/t_suhareva/1335288-echo


[Закрыть]. А 7 июля я написала статью о беспределе крупнейших страховых компаний России, которые вступили в картельное соглашение и фактически монополизировали страховой рынок. Добиваясь повышения тарифов на ОСАГО, перестали отгружать полисы ОСАГО в регионы, кроме Москвы и Санкт-Петербурга. А в Москве и Петербурге за их покупку требовали приобрести в нагрузку никому не нужные полисы от несчастного случая.

Получается, ездить надо, а полисов ОСАГО не найти. Потому россиянам остался только один выход: покупать подделки.

И все это я изложила в статье. Получается, сама подсказала противникам, как меня устранить. Получается, сама дала им козыри в руки. Сама, дура, виновата.

Что же, собственно, мне вменяли? Формально меня обвиняли в том, что я, создав организованную преступную группировку (уже смешно, если абстрагироваться от той ситуации, в которой я сейчас нахожусь), сбывала доверчивым гражданам поддельные полисы ОСАГО.

Тут необходимо сделать отступление, чтобы разъяснить, во что по состоянию на 10 июля 2014 года превратился страховой рынок вообще и рынок ОСАГО в частности.

Рынок ОСАГО стартовал в 2003 году, после введения закона об обязательной «автогражданке». Это дало мощнейший толчок развитию рынка страхования в целом. Ранее страховые компании работали только в Москве и крупнейших городах. А тут пошли заявки на открытие филиалов в регионах. Так и я, начальник отдела страхования юридических лиц и по совместительству андеррайтер тульского филиала РОСНО2626
  РОСНО – одна из ведущих и старейших страховых компаний России. Основана в 1991 г. После покупки немецкой страховой компанией Allianz стала называться «Allianz РОСНО Жизнь», ныне – «Allianz Жизнь».


[Закрыть], получила возможность открыть собственный филиал страховой компании, перескочив в карьерной лестнице ступеньку зама директора филиала. Этим я и воспользовалась, открыв филиал страховой компании МАКС2727
  МАКС – одна из крупнейших страховых компаний России. Основана в 1992 г. В 2003 г. под влиянием введения закона об ОСАГО стала активно расширять региональную сеть.


[Закрыть]. Пять лет дела шли отлично: обороты росли, МАКС благодаря мне вошел в тройку лучших страховых компаний Тульской области, а Новомосковское агентство моего филиала по обороту уступало только Бузулукскому, которое накачивали всеми возможными способами (Бузулук – родной город генерального директора компании)

В 2008 году грянул кризис. И руководители страховых компаний им удачно воспользовались. Они в первую очередь урезали полномочия директоров филиалов, фактически превратив филиалы в агентства. Теперь директор филиала не мог ни подписать решение о выплате, ни выдать сотрудникам зарплату: она начислялась в Москве. Меня это не устраивало. Надо было что-то менять. В 2011 году я приехала в Москву, где открыла собственный страховой брокер и раскрутила его до оборотов в 20 миллионов рублей в месяц, обозлив менее удачливых конкурентов.

Наступил 2013 год. Страховые компании уходили с рынка, закрывали филиалы и агентства, банкротились. Российский союз автостраховщиков2828
  Российский союз автостраховщиков контролирует рынок ОСАГО и выпуск полисов ОСАГО.


[Закрыть] оставил нормальные квоты по обеспечению полисами ОСАГО только двум десяткам компаний. Другим полисов не хватало даже для пролонгации, не говоря уж о развитии.

Но этого показалось мало. На рынке ОСАГО осталось всего пять крупнейших компаний. Они вступили в картельное соглашение и монополизировали страховой рынок. Собирались надавить на Госдуму, чтобы та подняла тарифы на ОСАГО. Действующие тарифы показались им слишком низкими. Монополисты, видите ли, несли убытки.

Крупнейшие страховые компании сделали вот что.

Ликвидировали скидки за безубыточное вождение, заставив проверять каждую скидку через базу. А база выдает всем единицу: и тем, кто десять лет аккуратно ездил, и тем, кто каждый год совершал по несколько аварий. Ваш полис стоит в два раза дороже, чем должен.

Перестали отгружать полисы ОСАГО в регионы. Некоторые агентства по-тихому разрешали агентам выписывать полисы, но с коэффициентом Москвы и Московской области. Например, если вы найдете в Калуге (региональный коэффициент – 1) полис ОСАГО, его коэффициент будет равен 1,7.

Запретили страховать автомобили мощностью ниже 100 лошадиных сил (либо считают как 100, даже если мощность ниже).

Запретили страховать автомобили на полгода и менее…

Но и этого монополистам мало. Они заставят вас раскошелиться на совершенно ненужную страховку от несчастного случая в автомобиле. Выплат по ней вы вряд ли дождетесь. К примеру, компания «Росгосстрах» придумала замечательный полис «Фортуна». Стоит 2000 рублей. И застраховать ОСАГО без него никак нельзя.

А еще вас вынудят перевести пенсию в негосударственный пенсионный фонд, контролируемый страховой компанией. У всех крупных компаний есть карманный НПФ, куда добровольно никто ничего не переведет.

Вот такие условия надо соблюсти, чтобы выполнить закон об обязательном (!) страховании автогражданской ответственности.

Федеральная антимонопольная служба и прокуратура не раз выписывали штрафы оборзевшим олигархам от страхования. Но тем все по барабану. Молодой мужчина, возглавляющий управление по работе с посредниками Росгосстраха, признавался: «Ну заплатили мы полмиллиона рублей штрафа. А прибыль получили – восемьдесят миллионов. И что нам этот штраф?»

А теперь нехитрая арифметика. Тариф ОСАГО рассчитывается по формуле:

П = ТБ × КТ × КБМ × КВС × КМ × КС × КН × КП,

где ТБ – базовый тариф;

КТ – коэффициент территории; КБМ – коэффициент бонус-малус;

КВС – коэффициент за возраст и стаж; КМ – коэффициент мощности двигателя;

КС – коэффициент сезонности страхования; КН – коэффициент нарушений;

КП – коэффициент срока страхования.

Допустим, вы единственный владелец автомобиля мощностью 68 лошадиных сил, зарегистрированы в Калуге, управляете 12 лет без единой аварии, всегда страховали ОСАГО. Вам нужно застраховать автомобиль на год.

Считаем. Базовый тариф – 2574 рубля, коэффициент бонусмалус (за безаварийность) – 0,55, коэффициент территории и все остальные коэффициенты – 1. Стоимость страховки должна составить 2574 × 0,55 = 1415 рублей 70 копеек.

Должна. Но на самом деле все будет иначе. Вы побегаете по страховым точкам родной Калуги. Везде встретите ответ: «Нет бланков». Ответ честный: бланков действительно нет, так как страховые компании попросту не отгружают их в регионы.

Если ваши героические усилия все-таки завершатся встречей с агентом, у которого есть бланки, события будут развиваться так. Страховку вы получите как на Московскую область (территориальный коэффициент 1,7 вместо 1), как на автомобиль с мощностью от сотни лошадиных сил (коэффициент мощности 1,2 вместо 1), а коэффициент за безаварийность применен не будет.

Итак, получаем: 2574 × 1,7 × 1,2 = 5250 рублей 96 копеек. Это только сам полис. Плюс 1000 рублей за диагностическую карту (без нее по закону полис ОСАГО не оформить). Плюс 2000 рублей нагрузки (страховка от несчастного случая). Плюс перевод пенсии в негосударственный пенсионный фонд. Итого 8250 рублей 96 копеек.

А теперь просто сравните стоимость вашей страховки за два года: 2013-й (1415 рублей 70 копеек) и 2014-й (8250 рублей 96 копеек). Подорожание почти в шесть раз. И подумайте, что проще купить: официальный полис или подделку за тысячу-полторы? Можно ездить с поддельным полисом и показывать его гаишникам. Единственное, чего не даст подделка, – это выплаты. Но кто гарантирует выплату, если вы приобретете подлинный полис? Никто! Страховая компания может обанкротиться, закрыть филиал в вашем регионе (кризис, господа!) или просто отказать под надуманным предлогом. И какой смысл платить бешеные деньги за подлинный полис? А если вы вообще его не найдете?

Поддельные полисы всегда были неотъемлемой частью рынка ОСАГО. Их так и называли – воздух. Всегда находились люди, которые предпочитали не платить деньги за страховку. А когда существовали стикеры (помните, такие наклейки на стекла автомобилей?), то они предлагались в любом газетном киоске. Автогражданка тоже была доступна всем и продавалась на каждом углу.

Когда полисы невозможно приобрести, а если возможно – то с удорожанием в несколько раз, поддельные полисы становятся просто незаменимыми. Вам нужно ездить, а полис купить негде. Приходится выбирать подделку.

Поддельные полисы продают во всех ГИБДД и абсолютно все работающие там агенты. Бизнес крышуют полицейские. Самое крупное ГИБДД в Москве – на Перерве. Угадайте с трех раз, какое УВД крышует его? Правильно: УВД ЮВАО. Так что следствие беспрепятственно соберет доказательства против меня.

Глава 5. Суд по мере пресечения

С утра я начала требовать встречи с адвокатом. Но так ничего и не добилась.

Где-то после полудня открылась дверь камеры, и дежурный лающим голосом произнес:

– Сворачивайте матрас и собирайте все вещи!

– Куда едем? – спросила я.

– В суд, – отрезал дежурный.

На меня надели наручники и повели к автозаку, посадили в стакан.

– Женщина, какая беда у тебя? – донесся мужской голос из общака.

– Сто пятьдесят девятая.

– Часть какая?

– Четвертая.

– Лет пять получишь, – ответил мужчина.

Мне все еще казалось, что это дурной сон. Я не могла поверить, что такое может произойти со мной в реальности.

Когда мы приехали в Кузьминский суд, меня вместе с другой женщиной посадили в холодную конвойку. Не хватало воздуха. Воняло мочой: кто-то из арестованных недавно справил здесь нужду. Я все время кашляла. За ночь застудилась в холодной камере. Меня забрали в летнем пиджаке, сшитом Натальей. В том самом пиджаке, в котором я еще четыре дня назад подавала документы на выдвижение кандидатом в депутаты Мосгордумы.

Казалось, прошла вечность. Или то, что было раньше, мне вообще приснилось. Я никогда не получала высшего образования, не защищала диссертацию, не была директором, не ходила на совещания и никуда не баллотировалась. Я в конвойке, как преступница. Меня только что привезли в автозаке, вели в наручниках. И уже никогда от этого не отмыться. Жизнь кончена.

С моей невысокой соседки все время сыпалось что-то белое. Как я узнала позже, у нее был псориаз. Звали ее Лена. Она доставала из пакета хлеб, сухари, всякий раз предлагала мне. Но я отказывалась. Из-за стресса не могла есть.

– У меня сто пятая, – сказала Лена.

Трудно было представить себе убийцей эту хрупкую и безобидную женщину. Я аккуратно поинтересовалась обстоятельствами.

– Козла своего ушатала. Лупил он меня через день. А что я могу сделать? Идти мне некуда. Милиция заявления не принимает, говорит: ваше семейное, разбирайтесь сами. Вот так прошло пять лет. Но вчера он меня отхреначил так, что мне уже все стало пофигу. Я взяла сковородку и со всей дури долбанула его по башке. Думала, просто вырубится на какое-то время. А он сдох, сука.

– Но это же превышение пределов необходимой обороны. Почему сто пятая? – спросила я.

– Не понимаю. Мне сказали: сто пятая. Сижу жду. Подумалось: сколько таких женщин, как она, десятки лет терпят насилие от мужей и любовников. Полиция их просто посылает. У женщин заканчивается терпение, они берутся за нож или что-нибудь тяжелое и решают проблему своими силами. А потом – арест, суд и зона. Почему наше государство не способно защитить женщин даже от домашних насильников? Да потому, что ему все равно.

Я постучала, снова потребовала адвоката. Конвоир буркнул:

– В суде увидите.

– А разве мне не надо подготовиться к суду?

– Я все сказал, – и загремел ключами.

– Кто это? – услышала я чей-то голос.

– Мошенница, – отвечал конвоир. – Сначала по старушкам ходят, а потом адвокатов требуют.

Я опешила. Какие старушки? Я никогда в жизни не ходила по старушкам. Все переговоры вела в своем офисе либо приезжала к клиенту. Что за бред? Какая дикость. Тогда я не знала, что столкнусь с еще большим абсурдом.

Через пять часов ожидания в конвойке меня вывели. Около конвойки на стуле сидел мужчина, около него суетилась врач скорой помощи, мерила ему давление.

– Он еще подозреваемый? – спросила врач.

– Нет, уже осужденный, – ответил конвоир.

Меня в наручниках ввели в зал суда. Около зала я увидела журналистов НТВ и LifeNews, Галю и Алексея, а в зале – адвокатов и маму.

Меня завели в клетку. Представляете, как можно полноценно посоветоваться с адвокатом из клетки? Вот так было реализовано мое право на защиту. Мы поговорили очень коротко.

В зал вошли журналисты НТВ:

– Пусть скажет, признает ли она вину.

– Нет, – ответила я. – Любому ясно, что это – политическое преследование.

Началось заседание. Следователь назвал причины, обосновывающие необходимость моего заключения под стражу: Сухарева совершила корыстное групповое тяжкое преступление, за которое законом предусмотрено наказание – свыше трех лет лишения свободы. У следствия имеются основания полагать, что, находясь на свободе, Сухарева может скрыться от органов предварительного следствия и суда, а также воспрепятствовать производству по делу путем уничтожения доказательств или оказания давления на свидетелей и потерпевших.

Прокурор полностью поддержал доводы следователя. Защита возражала против заключения под стражу. Она обосновывала это моей непричастностью к преступлению, а также тем, что я – гражданка РФ, имею регистрацию в Москве, работаю, положительно характеризуюсь. Еще один довод – то, что феноменальная спешка в возбуждении уголовного дела может быть связана с недопущением моей регистрации кандидатом в депутаты Мосгордумы.

В результате судья Якубаев продлил мой арест еще на трое суток, чтобы получить информацию о моей регистрации кандидатом в депутаты и дополнительные материалы о моей причастности к инкриминируемому преступлению.

У меня появилась надежда.

С мамой поговорить не дали. Снова надели наручники. Когда меня заводили в автозак, мама стояла с Алексеем и Галиной.

– Все будет хорошо, – успела сказать Галина.

– Я люблю тебя, – ответила я первое, что пришло на ум. Меня грубо толкнули внутрь и посадили в стакан.

– Прикинь, браток, НТВ приезжало, – говорил конвоир кому-то по телефону. – Никогда такого не было.

Сидеть в стакане можно только согнувшись в три погибели. Но мое настроение улучшилось. Появилась надежда на справедливость. Нельзя же просто так, ни за что ни про что посадить невиновного человека в тюрьму. И я верила: скоро этот кошмар закончится. Через три дня меня освободят, и я вернусь к предвыборной кампании.

Автозак остановился.

– Капотня, дома! – гаркнул конвоир. – Эй, мусульманин, выходи. Там твои братья. Семьдесят процентов тюрьмы.

– Все мусульмане – братья, – ответил мужчина, не заметив насмешки.