Текст книги "Дочь Господня"

Стригойка злобно расхохоталась. Лавиноподобное эхо ее голоса, многократно усиленное магическим полем, шквалом отразилось от каменных стен подвала, сотрясая шкафы и поднимая вверх тучу бумаг. Я, впечатленная поистине устрашающей демонстрацией ее мистической власти, поджала ноги и свернулась в клубок, старясь занимать как можно меньше места и избегнуть прикосновения Тьмы. Я не стыдилась проявляемой мной слабости, мне с невероятной силой хотелось жить.

От потолка отделилось плотное черное облако, начавшее медленно оседать на наши головы. Лицо Гонтора приняло растерянное выражение. Он взмахнул тростью, но волшебный артефакт неожиданно переломился, будто хрупкая тростинка, и рассыпался бурой древесной пылью. Тогда де Пюи обвел помещение панически расширенными глазами, словно пытаясь отыскать что-то спасительное, способное действенно противостоять сгущающейся вокруг нас угрозе. Его лицо начало стремительно стареть, покрываясь разветвленным рисунком глубоких морщин и безобразной россыпью желтых пигментным пятен. Что-то неведомое быстро пожирало его жизненные эманации, превращая в сухую мумию. Судорога страдания прошла по телу стригоя. Он затравленно оглянулся по сторонам и вдруг заметил меня. На один краткий миг наши зрачки встретились. Старик нежно улыбнулся:

– Как же я посмел забыть о тебе, девочка! – мягко шепнули растрескавшиеся губы. – Но не бойся, мир достоин обрести еще один шанс на возрождение – в твоем лице, ангел. И он его получит, даже если эта попытка будет стоить моей никчемной, грешной души. Ты должна, ты обязана предотвратить наступление черной зимы…

Ладони Гонтора торопливо задвигались, совершая магические пассы и трепетно выплетая едва различимую серебристую энергетическую сеть, которую он заботливо накинул на мое свернувшееся в комок тело, бережно защищая от неотвратимо надвигающегося зла. Я ощутила легкое тепло, исходящее от моей нежданной брони, согревшее не только плоть, но и душу.

– Запомни, – сбивчиво зашептал стригой, наклоняясь ко мне совсем близко и совершенно игнорируя Андреа, нависавшую над нами с распростертыми руками и гипнотически полуприкрытыми веками, словно она ожидала появления чего-то всесильного. – Бог часто посылает нам испытания, призванные закалить наши бренные оболочки и возвысить наш слабый дух. Жадных он испытывает золотом, черствых – беспомощностью, наивных – глупостью, самовлюбленных – гордыней, эгоистичных – властью, сильных – слабостью. Но самые страшные испытания – это любовь, дружба и сострадание. Сумей пройти через них, девочка. Прощай, да хранит тебя Бо…

Но в этот самый момент Андреа наконец-то вышла из своего колдовского транса, взмахнула обеими руками и приоткрыла алый рот. Ее прекрасные губы немедленно сложились в некое подобие бездонного колодезного отверстия, из которого хлынула струя морозного ветра, ревущего и грохочущего под сводами подвала. Словно дождавшись столь ужасного подкрепления, черное облако полыхнуло зигзагами сиреневых молний и обрушилось прямо на нас…

Мне казалось, что мир навсегда утратил свои привычные свойства, суть и форму, сменившись клокочущими переливами остервенелого холода, тут же перетекающего в непереносимую жару адского пекла, неутомимо пытающуюся пробиться сквозь окутывающую меня магическую защиту, сотканную магистром де Пюи. Смерть находилась совсем рядом, стояла всего в какой-то паре миллиметров от моего левого плеча, протягивая ко мне свои скрюченные пальцы и скаля гнилые зубы. Она пыталась кусать и жалить, но не могла и, бессильно ворча и скрежеща, отступала перед непроницаемым барьером того, что можно создать лишь любовью, светом и добром. Старый «Совершенный» преподнес мне последний бесценный подарок, вложив в него не только остаток сбереженной силы и энергии, но и самую сущность своей так и не доставшейся Дьяволу души. Он спас мою жизнь, пожертвовав своей. А потом все закончилось так же внезапно, как и началось…

Моя защита бесследно растворилась, оставив после себя несколько тонких серебристых ниточек, которые я скрытно подобрала и зажала в кулаке. Темное облако тоже исчезло, превратившись в мутное марево, медленно впитывающееся в кучи осклизлых, набухших сыростью бумаг. Андреа по-прежнему стояла в центре комнате, сверля меня неотступным взглядом налившихся кровью глаз.

– Ты, – дико прорычала она, – девчонка! На вид – такая тощая, слабая и беззащитная. Что же есть в тебе такое, что заставило даже моего умудренного годами деда пойти против своего народа?

– Добро Бога, Свет Бога, Слово Бога! – с вызовом ответила я, поднимаясь на ноги и отвечая сестре не менее уверенным взглядом. – И знай, я не позволю тебе истребить людей, я их защищу!

– Что? – оторопело спросила Андреа, не веря собственным ушам. – Ты? С этой жалкой кучкой твоих никчемных друзей? Опомнись, глупая! Ваш монастырь разрушен, Иисус и его архангелы укрылись на небе, страшась нас и не рискуя вмешиваться в земные дела. Да они даже не слышат ваших молитв и не видят постигшей вас беды, настолько сильна магия Темного отца. Что вы можете?

– Не сдаваться! – упрямо ответила я.

Андреа недоверчиво хихикнула:

– Это так мило! Уверена, ваше сопротивление окажется забавным и незапланированным развлечением, отлично вписывающимся в программу Большого карнавала!

Стригойка огладила руками свое изрядно попорченное платье и поправила растрепавшиеся волосы. На ее губах змеилась мечтательная улыбка. Она протянула ко мне раскрытую ладонь и задумчиво поводила ею, словно пытаясь ощупать окружающий меня воздух. Потом разочарованно вздохнула и отдернула пальцы.

– Сейчас ты сильна. А я истратила много сил и ослабела. Тебя защищает архангельская аура, дарованная вашим Богом. Ты непорочна и чиста. Но поверь моему опыту, – она мерзко ухмыльнулась, – это у тебя не навсегда. Когда-нибудь ты совершишь что-то такое, что ослабит твою защиту, запятнает твою душу, тело и ввергнет в пучину греха. И тогда я тебя достану! Мне нужно просто подождать! До свидания, Дочь Господня, – в голосе стригойки прозвучала откровенная насмешка, – пока что – невинное дитя божье. Я умею ждать!

Я только хотела ответить, что, мол, фиг тебе, не дождешься, гадина, я не собираюсь грешить, нарушать Божьи заветы и заповеди, как вдруг тело стригойки мелко затряслось, задрожало, утратило прежние обольстительные очертания и… рассыпалось целым ворохом серых, отвратительно противных мышей, резко метнувшихся прочь – в многочисленные дыры и щели. Андреа пропала, думаю, преднамеренно выбрав столь экстравагантный способ отступления.

– Вот это магия! – вслух произнесла я, потрясенная до глубины души. – Как же можно бороться против такой силы?

От тел невинно убиенных монахов и малышки Фионы остались лишь темные пятна копоти, почти впитавшиеся в мокрую бумагу. Но рядом со мной еще лежал мертвый Гонтор де Пюи, превратившийся в жалкий обугленный остов.

– И что мне теперь делать? – растерянно вопросила я у окружающей меня тишины, опускаясь на колени и кончиком указательного пальца прикасаясь к берцовой кости погибшего стригоя. – Монахи ничего мне не рассказали, унеся с собой в могилу тщательно оберегаемые ими тайны. Вы тоже не успели закончить свое увлекательное повествование, – я виновато погладила останки великого патриарха. – Вы погибли из-за меня, и я… – но, очевидно, мое робкое касание все-таки оказалось слишком тяжелым, хрупкие обугленные кости не выдержали и начали рассыпаться. Я горестно вскрикнула. Но процесс уже стал необратимым. Ключицы, лопатки, череп невероятно правильной формы с высоким лбом и красивыми, сильными челюстями… Вскоре все это исчезло, передо мной покоилась небольшая кучка серого пепла.

– Прах к праху! – печально напутствовала я. – Секреты так и остались секретами. Надеюсь, Иисус простил тебя, храбрый Гонтор де Пюи, и принял в Рай еще одну сумевшую очиститься от скверны душу!

Внезапно пепел пришел в движение. Мельчайшие частицы плавно перемещались по полу, складываясь в буквы.

– Стол! – потрясенно прочитала я. – При чем тут стол?

Но, увы, пепел не расщедрился на еще хотя бы одну подсказку, превратившись в серебристую звездную пыль, поднявшуюся вверх и растаявшую без следа. В воздухе разлился сладкий аромат ладана и мирры, да пронеслось легкое краткое дуновение, сходное с шелестом ангельских крыльев. На моих глазах выступили крупные слезы облегчения и умиления, я уверовала – Бог сжалился над старым стригоем и принял его в свои всепрощающие объятия.

Я в последний раз проникновенно шмыгнула носом и поднялась на ноги. В помещении имелся один-единственный стол – неописуемо обшарпанный и ветхий. Я целеустремленно обшарила все ящики, не пропустив ни малейшей полочки, ни самого захламленного уголка. В столе хранилась прорва ненужных вещей – свечные огарки, медные крестики и давно засохшие, обглоданные крысами хлебные корки. Связки выцветших документов и религиозные брошюры. Но, увы, я не обнаружила ничего, способного пролить хоть каплю света на интересующие меня тайны. Впрочем, я и сама не знала, что именно ищу. Уже почти отчаявшись, я случайно провела ладонью по внутренней поверхности столешницы этой шатающейся и скрипящей мебели. Совершенно неожиданно мои пальцы наткнулись на что-то тонкое и плоское, приклеенное к столу с помощью скотча. Я осторожно высвободила бесценную находку. Это оказался компьютерный диск, предусмотрительно завернутый в толстый слой прозрачного целлофана. Я сунула его в карман короткой кожаной курточки, так и оставшейся на мне под теплой меховой «Аляской», подаренной незнакомцем.

– Ага! – возликовала я. – Похоже, мои замшелые монахи не чурались последних достижений технического прогресса и были весьма продвинутыми стариками. Спасибо вам! – я благодарно поклонилась тему месту, где совсем недавно лежали тела братьев-госпитальеров. – Вот только почему вас двое – вместо трех?

Но в подвале царила могильная тишина. Я пожала плечами и вышла из архива, более не собираясь нарушать покой, оберегающий память о погибших здесь людях. При этом я пребывала в абсолютной убежденности, что защитивший меня стригой ничуть не подходил под презрительное определение «тварь» и перед лицом смерти вел себя как самый человечный из людей и принял неоспоримо благостную и мученическую кончину.

Обратный путь стал для меня решающим испытанием силы воли, твердости характера и выносливости духа. Меня спасла закалка, выработанная утренними пробежками. Вьюга ярилась и злобствовала, не желая выпускать из своих ледяных лап упрямо ускользающую жертву. «Зачем ты страдаешь, ведь я так нежен и мягок! – манил снег, затягивая в свои убаюкивающие объятия. – Ляг, не беги, смотри вечные сны смерти!» Но я настойчиво шла вперед, прикрывая лицо отворотами капюшона и обретая свежие силы в мечтах о кареглазом незнакомце. «Смирись, непокорная! – предательски вкрадчиво выпевал ветер, уподобясь волшебной эоловой арфе. – В этом мире уже нет никого, кроме меня!» Но я не хотела сдаваться. «Я твой друг! – завлекала и обманывала темнота. – Я дам тебе вечный покой и приют, только остановись, не беги…»

Мокрая, продрогшая, усталая и почти омертвевшая я ввалилась в вестибюль гостиницы «Звезда Венеции» и обессиленно рухнула на руки торопливо подхватившей меня Оливии. Я все-таки дошла.

Глава 5

Часам к десяти утра погода немного наладилась. Снегопад прекратился. Но взошедшее над домами солнце светило непривычно тускло, так и не сумев полностью пробиться сквозь толстый слой рыхлых дождевых облаков, со всех сторон плотно обложивших хмурое, серо-свинцовое небо. С мощеного камнями плаца перед дворцами Старой и Новой прокураций спешно выметали скрюченные тушки нескольких десятков мертвых голубей, не сумевших пережить страшную морозную ночь.

После двенадцати на дворе установился легкий бодрящий морозец. Почти готовая к выходу из дома и ждущая прихода Рауля, который должен был дать знать, когда соберется прибывшая на карнавал элита стригоев, Андреа с нескрываемым удовольствием следила за действиями слуги, расстилающего ковровые дорожки, и злорадно улыбалась. Темный отец постарался на славу! Разливающийся за окном мутный полумрак как нельзя лучше способствовал реализации ее самых дерзких планов. Странное вневременье, установившееся благодаря магии Темного покровителя и являющееся чем-то промежуточным между днем и ночью, подействовало на стригоев весьма благотворно. Ведь сегодня даже обычно беспомощные в светлое время суток морои, и те не залегли в свою привычную спячку, а проявляли невиданную доселе активность. Палаццо ла Витиччи буквально кипело жизнью, усиленно готовясь к открытию Большого карнавала, назначенному на девять часов пополудни. О нет, конечно, все официальные мероприятия начались уже давно, сразу же после обеда. Изумительный водоворот перевоплощений и мистификаций всегда предваряет торжественное шествие, охватывающее главные улицы старинного города. Площади заполняют фокусники, жонглеры, огнедышащие факиры, шпагоглотатели, всевозможные мимы и клоуны, бесстрашные акробаты, заклинатели змей и гуттаперчевые люди. А затем на Пьяцца ди Сан-Марко появится сам дож в окружении прочих сильных мира сего и разразится долгой, напыщенно-бестолковой речью… Андреа иронично ухмыльнулась. Пусть людишки порадуются напоследок! Потому что ровно в девять часов вечера колокол собора Святого Марка торжественно ударит три раза, знаменуя начало грандиозного бала, продлящегося целых десять дней! О, в этот волшебный период на улицах Венеции можно встретить кого угодно – мушкетеров и фей, эльфов и викингов, ангелов и демонов, монахов и распутниц. И никому уже нет ни малейшего дела до того, настоящие или искусственные крылья реют за спинами волшебных существ, подлинные или фальшивые клыки выпирают из ярко накрашенных кармином ртов. Город ударяется в безудержную вакханалию ничем не сдерживаемой фантазии, случайной любви и непредсказуемых авантюр, переходящих в откровенную чертовщину. Извилистые улочки наводняют тысячи туристов, прибывших из самых отдаленных уголков света. Гостиницы переполнены, пансионаты забиты до отказу. И кто уж там разберется, если за эти десять дней в Венеции пропадет некая толика бестолково сгрудившегося народу… Андреа улыбнулась еще шире, не в силах сдерживать переполняющее ее ликование. Назначенный час пробил, начиналось ее время – время торжества стригоев!

Она собственноручно застегнула высокие белые сапожки и с тщеславным наслаждением накинула на плечи белую норковую шубку, кокетливо потеревшись бархатистой щекой об изысканный мех, переливающийся всеми оттенками светлого серебра. Подошла к высокому зеркалу в дорогой оправе и полюбовалась своей стройной фигурой, сегодня облаченной во все белое. «И какие идиоты придумали миф о том, что стригои не отражаются в зеркалах! – насмешливо фыркнула Андреа, изящно изгибая тонкий стан и картинно запахивая полы шубки. – А впрочем, не так уж они и наврали, сегодня я и впрямь неотразима!» Опьяненная чарующей властью собственной красоты, она прижалась губами к холодной поверхности зеркала и запечатлела на ней страстный поцелуй. На стекле остался безупречно четкий отпечаток накрашенных алым перламутром губ. Сейчас она выйдет из комнаты, а красующийся на равнодушном стекле рисунок ее губ сохранится надолго и будет напоминать о ней, об Андреа…

А вот от некоторых, прежде непобедимых и могущественных, не осталось ничего. Ни воспоминания, ни следа, ни славы. Только жалкая горстка разлетевшегося на ветру праха. «Как это символично! – усмехнулась стригойка. – «Sic transit gloria mundi» (Так проходит мирская слава), – напыщенно изрекла Андреа, мысленно потешаясь над убитым патриархом. – Вот, даже ненавистная церковная латынь пригодилась!»

Она не испытывала ни жалости, ни скорби, ни угрызений совести. Зачем? Сильный безжалостно истребил более слабого, отжившего свое. Именно таким и являлся в ее представлении извечный закон борьбы за существование. Она оказалась удачливее и корыстнее, она получила неограниченную власть над кланами и собиралась привести свой народ к невиданному прежде могуществу и тотальной власти над миром. Гонтор де Пюи бесследно исчез как со страниц истории, так и из памяти людей.

В тот момент Андреа не ведала одного – она ошибается. И ошибке этой было суждено стать роковой и уже непоправимой.

В двери вежливо постучали.

– Входи! – благосклонно пригласила Андреа, в качестве завершающего штриха обвивая шею длинной нитью крупного жемчуга, перемежающегося небольшими золотыми самородками произвольной формы. Ожерелье поражало варварским великолепием.

В комнату вошел граф Деверо в противовес своей госпоже мрачно разодетый в траурный черный бархат и настоящие кастильские кружева ручной работы. Стилизованный под эпоху возрождения вычурный костюм испанского гранда придавал его мощной фигуре легкий оттенок почти неуловимой сексуальности. Рауль замер на середине комнаты, не сводя с Андреа восхищенного взгляда. Стригойка самодовольно повела укутанными в мех плечами:

– Ну, как я тебе?

Граф галантно приложил руку к груди, словно пытаясь сдержать сердце, пылко рвущееся навстречу любимой.

– Я не способен подобрать слова, достойные описать даже сотую часть твоей бесподобной красоты. Сегодня ты похожа на ангела мщения…

Андреа польщено улыбнулась:

– О да, ты точно угадал мое настроение! Я готова излить на этот человеческий город всю мощь своего гнева и отомстить за моих погибших предков. Темный отец нас поддержит. Они прибыли?

– Да! – церемонно поклонился граф. – Представители кланов собрались во дворе и ждут твоего сигнала!

– Великолепно! – почти мурлыкнула Андреа. – Идем же, пришло время вершить новую историю этого мира!

Рауль Деверо отдернул непроницаемые гардины и распахнул балконную дверь. Андреа глубоко вдохнула, выравнивая частивший пульс и придавая лицу торжественно-безмятежное выражение. Она в последний раз поправила волосы, обрамлявших ее лицо безупречно ровными локонами, и шагнула на балкон.

Собравшаяся во дворе толпа встретила ее появление бурными криками ликования. Стригойка несколько мгновений наслаждалась этими искренними проявлениями любви и преданности своего народа, стоя с закрытыми глазами и буквально вибрируя в такт шквальной волне оваций, а потом неожиданно подняла веки и вскинула правую ладонь. Ее направленный вниз взгляд произвел на подданных магическое действие, они враз замолчали и слитным движением опустились на одно колено, склоняя головы в преданном поклоне. Андреа обвела сияющим взором ровные шеренги стригоев, испытывая прилив гордости и ликования. Они все собрались здесь – лучшие из лучших, лидеры кланов, самые титулованные и прославившиеся. Мощные широкоплечие рыцари и стройные изящные леди, скрывающие под масками и верами белоснежные, жаждущие крови клыки, облаченные в роскошные, подобранные специально для карнавала наряды и увешанные антикварными драгоценностями, равным которым не имелось в сокровищницах Лувра и Вестминстера. Избранная элита, цвет ее народа. Здесь собрались стригои. Андреа быстро прикинула – двор ее палаццо вместил около четырехсот человек, а всего в Венецию съехалось более десяти тысяч стригоев. О да, это будет поистине Великая охота, подобной в этом мире еще не видывали!

– Встаньте, дети мои! – торжественно провозгласила Андреа. – Я хочу даровать вам милость Темного отца и передать его благословение!

Толпа ответила радостными вздохами.

– Я приняла окончательное решение и отныне снимаю запрет на свободную охоту! – воодушевленно продолжила Повелительница, вкладывая в свой проникновенный голос всю доступную ей магию. – Долой лицензии! Я отдаю вам Венецию, а чуть позднее подарю и все остальные человеческие города. Этот город ваш! Ешьте его, пейте его! Начинается наша эра – эра стригоев!

Толпа заволновалась.

– Я устранила всех! – поощрительно рассмеялась Андреа. – Христианский Бог и его архангелы уснули навечно, убаюканные магией нашего Отца. Час мщения настал! Вот ты, – ее затянутый в белую лайку пальчик неожиданно указал на огромного рыжеволосого стригоя в первом ряду. – Ты, Мак-Наккер, глава клана Огненных искр, ты ведь помнишь, как англичане резали твоих детей, называя их отродьями ирландских ведьм?

Мускулистый двухметровый ирландец отозвался глухим, едва сдерживаемым рычанием.

– Я вижу, ты ничего не забыл! – удовлетворенно констатировала Андреа, наклоняясь через перила балкона и заглядывая прямо в глаза Патрика Мак-Наккера. – Этой ночью я вверяю тебе всех английских туристов, прибывших в Венецию. Отомсти за своих детей!

– Как ты великодушна, повелительница! – экзальтированно завопил стригой. – Клан Огненных искр с тобой!

– А ты, прелестная Элоиза Батори, – продолжила Андреа, доверительно обращаясь к хрупкой девушке с длинными каштановыми кудрями. – Ты еще хочешь отплатить за твою родную сестру Елизавету?

– Клан Черных бабочек – твои верные слуги, госпожа! – присела в низком реверансе Элоиза.

– А вы, – во всю мощь легких закричала Андреа, обводя двор властным движением широко распахнутых ладоней, – вы – Полуночные охотники и Стражи дорог, Серебряные скорпионы и Рыцари смерти, со мной ли вы все?

– С тобой, обожаемая повелительница! – дружно выдохнули стригои.

Андреа сладко зажмурилась от блаженства.

– Ну, тогда я пожелаю – доброй вам всем охоты! – тихонько мурлыкнула она, предвкушающе облизывая алые губы кончиком тонкого раздвоенного языка, похожего на змеиный.

– Доброй нам всем охоты! – эхом прокатилось по двору.

Внезапно в воздухе поплыли громкие гулкие удары огромного церковного колокола.

– Один! – открыла отсчет Андреа.

– Два! – поддержал ее Рауль Деверо.

– Три! – восторженно подхватила толпа стригоев.

Большой карнавал начался!

Конрад расслабленно полулежал перед большим телевизором. Электроснабжение наладили. Местная студия усиленно транслировала репортаж о праздничном шествии цеховых бригад, наряженных в потрясающие костюмы и изображающих различные жанровые сценки. Стеклодувы – целую орду лесных, неканонично упакованных в овчинные тулупы эльфов; кондитеры – орду чихающих и кашляющих ахейцев во главе с жутко перекачанным здоровяком Ахиллесом, синим, как бройлерный цыпленок; представители крупного торгового центра – что-то классическое, адски обмороженное, вроде бы из Данте. И прочие, и прочие. Нет, Конраду даже понравилось, хотя посиневшие от холода полуголые греческие боги смотрелись весьма пикантно. Особенно впечатлила одна фигуристая нереида, параметрами этак 120х100х120, покрытая гусиной кожей, сильно смахивающей на настоящую чешую. Истинная дочь владыки морей Посейдона! Наверное, впервые в жизни Майер пришел к неожиданному выводу, что вид обнаженного женского тела не всегда вызывает только положительные эмоции. Он пощелкал пультом, перепрыгивая с канала на канал. Везде одно и то же – нескончаемые дебаты о постигшем землю природном катаклизме. В Америке, как обычно, наводнение, толстые негры громят продуктовые магазины, запасаясь впрок «Марсами» и «Сникерсами», традиционно опасаясь главного национального несчастья – похудеть килограммов на пятьдесят. В Африке выпал трехсантиметровый слой снега – папуасы в кои-то веки напились всласть. В Голландии ураган посшибал половину ветряных мельниц, цены на электроэнергию поползли вверх, поэтому обитательницы веселого квартала отключили свои знаменитые красные фонари и объявили стоячую забастовку. В Париже перемерзла половина марокканских эмигрантов, а президент выразил семьям пострадавших искреннее соболезнование, так и не сумев стереть с рожи неприкрыто довольную улыбку. В Московском зоопарке впали в повторную спячку не только бурые и белые медведи, но и даже суровые норвежские моржи вкупе с замороченным служебными неурядицами директором. И прочее, и прочее…

Вервольф скучающе зевнул, забросил пульт в угол и с отвращением покосился на шипящие в стакане с водой таблетки «Алко-Зельтцер». Спрашивается, и чего он вчера так напился? Голова гудела невыносимо. А во всем виновата эта рыжая Селестина, с ее прозрачными, похожими на бесценные изумруды глазами! Несомненно, мужчина очень долго остается под впечатлением, которое он произвел на женщину. А в том, что он ей понравился, Конрад был уверен на все сто процентов. Нет, даже на сто пятьдесят! Так что напился Конрад от радости, а может, и с горя, вопрос мотивации оставался спорным. Он с сомнением покачал больной головой, чертыхнулся и залпом проглотил мерзкое противопохмельное пойло. Кажется, полегчало.

– Нашу волю не сломить – пили, пьем и будем пить! – философски пообещал себе рыцарь, подбирая с полу подсохший ломтик сыра и закусывая им изрядно горчащий оздоравливающий напиток. – Хоть бы виноград не померз. А то придется переходить на русскую водку, а они, говорят, ее из опилок гонят, – он с подозрением оглядел богатое содержимое бара, протянул руку, выбрал плоскую бутылку с коньяком, рывком свинтил крышку и отхлебнул прямо из горлышка. На экране укутанная в анорак корреспондентка пристрастно допрашивала каких-то сильно окоченевших беженцев, прыгая вокруг них с микрофоном и задавая банальный вопрос:

– А вы сами-то откуда будете?

– Да мы, милочка, даже из горла будем! – подмигнул субтильной блондиночке повеселевший Конрад и снова надолго приложился к коньяку. Полегчало еще значительнее.

А по телевизору мусолили все ту же самую наболевшую тему – кто или что виновно в произошедших климатических аномалиях.

– Тю, – снисходительно хмыкнул Майер, опуская ополовиненную бутылку в нагрудный карман теплой куртки и зашнуровывая ботинки. – Наивные! Спорим на пузырь «Асти спуманте», что здесь не обошлось без проклятых стригоев и их чертовой магии! Первое, – он загнул палец, – Грааль они бездарно прошляпили. Второе, – вервольф загнул еще один палец, – девчонку упустили. Третье: не смогли предотвратить моей встречи с покойным братом Бонавентурой, пусть земля ему будет пухом. Три просчета у них уже набралось, а Бог, как известно, именно троицу и любит! И как пить дать – сегодня на карнавале эти демоновы кровососы попытаются наверстать упущенное. Ведь стригои, они такие редкостные сволочи, что даже в аду черти внимательно осматривают их души, а потом брезгливо возвращают владельцам и пулей мчатся мыть руки! А поэтому надо мне держать ухо востро! – и он с довольным видом тщательно собрал приготовленное с вечера снаряжение и оружие. Глядя в зеркало, надел черную шапочку и воодушевляюще подмигнул своему отображению.

– Надеюсь, сегодня на карнавале я встречу давешнюю рыжую симпатяшку. Лишь бы ее моя опухшая физиономия не напугала! – Конрад сгреб с подзеркальника упаковку мятной жвачки, забросил в рот сразу две пластинки и принялся сосредоточенно жевать.

Но в это самое мгновение до его слуха донеслись три приглушенных расстоянием колокольных удара, знаменующих наступление карнавала.

– Ваш выход, господин Майер! – решительно отчеканил вервольф, надул пузырь из жевательной резинки, вышел из квартиры и запер прочную дверь. Он интуитивно почувствовал – события начинают неотвратимо нарастать, как снежный ком, быстро переходя в свою решающую стадию.

Волглое, мутное утро, тем не менее показавшееся настоящим раем по сравнению с вьюжной и морозной ночью, началось с уже ставших привычными разборок и препирательств.

 
Девки по лесу ходили,
Да распятие нашли,
Целый день поклоны били,
На работу не пошли… —
 

во все горло сипло блажил под завязку напичканный лекарствами Натаниэль, стараясь заглушить больнючие укусы наложенных на спину и икры горчичников, жгучих, будто адское пламя.

– Вранье! – негодующе отбрила Оливия, неслышно вошедшая в его гостиничный номер со шприцом в руках. – В оригинале совсем не так все звучит. Спеть тебе правильно?

– Изыди, паскудница! – замученно прохрипел ангел, обессиленно трепеща крыльями и силясь вырваться из привязывающих его к кровати простыней. – Садисты проклятые! Мочи моей уже нет терпеть эти муки невыносимые! Аллилуйя!

– Терпи давай, гриппозник грешный! – с нескрываемым удовольствием приказала валькирия, тяжеленной ладонью хлопая точно по горчичнику. – А то еще спереди прилеплю, на окаянный отросток!

Нат протестующе взвыл.

Ариэлла смущенно хихикнула и подсунула любимому литровую кружку горячего чаю с медом.

– И ты, Брут! – блеснул цитатой ангел. – Нет, ну ты сама подумай, малышка – я же лежу на животе, так как я пить-то смогу?

– Через соломинку! – примирительно прожурчала заботливая сиделка. – Ну, дорогой, не упрямься же!

– Однолюб, как и сапер – ошибается один раз в жизни! – философски изрек Натаниэль, пытаясь якобы случайно уронить посудину на пол. – Чай не водка, много не выпьешь!

– Брехло ты, а не однолюб, – склочно фыркнула Оливия, бдительно подхватывая емкость с излюбленным народным средством от простуды и упорно подпихивая его назад, под нос капризного пациента. – А кто недавно к Селестине клеился, а?

– Оливия, ты не права! – вознегодовал Нат, брыкая голыми пятками. – Я не приставал, я ей же добра желал.

– Ну-ну, – ревниво протянула Ариэлла. – Ходок блудли… э-э-э… доброхот ты наш!

Разбуженная громкими разговорами за стеной соседнего номера, я на автопилоте сползла с кровати, позевывая, натянула теплый махровый халат и отправилась на разведку. Но сначала, немного опередив меня, в комнату ангела бодро вошел опрятно одетый и чисто выбритый Симон де Монфор. Натаниэль встретил его настороженным взглядом:

– А тебе чего?

– Да вот, – замялся Великий грешник, – может, пополощешь горло чесночной настойкой? И стригоев отпугивает, и для здоровья дюже пользительно!

– Вам дай волю, так вы меня своими лекарствами в гроб загоните! – капризно скривился недужный красавец. – И кто придумал этот суеверный бред о том, что кровососы якобы на дух не переносят чеснока?

– Я! – с вызовом заявила валькирия. – А кто его переносит?

– Оливия, ты не права! – вторично уперся Натаниэль.

И тут в номер вбрела я, совершенно не выспавшаяся и покачивающаяся, словно сомнамбула.

– Какого черта вы меня разбудили своими воплями? И вообще, по какому случаю толпа, что-то случилось?

– Да ничего особенного, – пожал тощими плечами Симон, – все как раз и хотели убедиться в том, что не произошло ничего экстраординарного.

– Да-а-а? Это, по-вашему, ерунда? – оскорбленно взревела валькирия. – А вот Нат утверждает, что я говорю неправду! Обманываю, вру, брешу. Значит, я, по его мнению, кто – собака, что ли? Селестина, будь свидетелем: он меня шавкой обозвал…

– Ничего подобного! – Ариэлла решительно встала на защиту любимого. – Он так не говорил. Наглый поклеп, это ты все переиначила. Да ты какая-то рецидивистка-подстрекательница просто!

– Вот-вот, – кося под невинного паиньку и смиренно обжигаясь горячим чаем, пробурчал очаровательный виновник раздора, усиленно делая вид, будто он тут совершенно не при чем. – К твоему сведению, ангелы настолько интеллигентны, что даже на заборах пишут «стригои – козлы», а не «кровососы – пи…». И тут Натаниэль ввернул такое похабное словечко, что у меня чуть уши не повяли.