Текст книги "Дочь Господня"

Глава 2

Дождь монотонно барабанил по крыше вагона. Мы благополучно миновали Турин и уже мчались к Венеции, а стихия так и не думала успокаиваться. Солнце исчезло так внезапно, спрятавшись за завесой свинцовых туч, что это смахивало на кем-то насланное проклятие. Погода за окном начисто позабыла про свои весенние потуги, став похожей на затяжную и холодную осень. Тьма сгустилась, становясь неприятно осязаемой, густой и зловещей, раздражающе действующей на мои и так напряженные нервы. В сердце поселилась непроходящая тревога. Уж не ведаю, какими там именно органами чувств или глубинами души, но я уверенно ощущала – приближается что-то страшное, какое-то мистическое, фатальное зло способное пожрать весь мир. А уж если не пожрать, то, во всяком случае, переделать его на свой лад, перекроить саму суть привычных законов и принципов бытия, создав нечто новое, совершенно противоестественное природе человека или даже Бога. Но сильнее всего меня удивляло то, что и сам Господь словно бы заснул, убаюканный черными чарами подступающего Хаоса. Грааль у меня за пазухой уже не источал животворящего тепла, превратившись в обычную деревяшку. Творимые мною молитвы бессильно замирали на устах, упорно выскакивая из памяти, не желая приходить в этот враждебный и чужеродный добру мир. Создавалось впечатление, что Иисус просто отвернулся от нас, скрывая недовольный лик за пеленой, сотканной из дождя и равнодушия. На землю уверенно спускались мрак, смерть и разрушение. Испуганный мир вздрогнул и затаился.

Худшие мои ожидания вскоре получили неопровержимо реальное подтверждение. Совершая пересадку в сонном ночном Турине, мы наспех прогулялись по непривычно безлюдному перрону. Дул пронизывающий, секущий как лезвие ветер, с неба летела какая-то мешанина из дождя и снега. Сквозь чернильную темноту блекло просачивался свет редких фонарей, подобных последним оплотам жизни для этого утопающего в пустоте города. А в моей голове навязчиво вертелись фразы из некогда случайно услышанной песни, сильно отличающейся от избитой тематики модных ныне шлягеров. Ту песню пела женщина, обладающая почти оперным, сильным и насыщенным интонациями голосом. Помнится, там присутствовали такие строчки:

 
Пора, мой друг, нам подвести итог,
А вслед за ним тотчас приходит осень.
 

Я внезапно вздрогнула, осознав – вот оно: жизнь и впрямь занялась подведением каких-то итогов, насильственно впадая из состояния аномально ранней весны в ненормальную пору поздней осени. Песня преследовала меня так настойчиво, что мне уже начинало казаться, будто это кто-то посторонний, но лично заинтересованный во всем происходящем усиленно вдалбливает ее в мою голову, пытаясь сказать этим что-то важное и судьбоносное. Но кем он является, и что такое особенное хочет донести до меня этот неведомый друг или враг? А ведь в песне вроде бы присутствует и другая строка – о том, что вслед за осенью придет смертоносная стужа? Зима, подобная смерти… Господи, спаси своих неразумных детей от карающего гнева твоего! Неужели грядет ужасная катастрофа?..

Я плотнее запахнула полы своей щегольской курточки и подышала на озябшие пальцы. От дыхания поднимался белесый пар, превращаясь в облачко мельчайших водяных капель, оседающих на волосах и одежде.

– Шубы надо было покупать, исходя из принципа, что жар костей не ломит! – раздраженно проворчал Натаниэль, усиленно переминаясь с ноги на ногу. – Хотя, не к лицу мужику на шубе зацикливаться, это вроде бы чисто бабская заморочка! – Его белоснежные крылья набухли от сырости и тяжело поникли, напоминая две мокрые грязно-серые тряпки. – Отвратная погода, дождь напополам со снегом. Ну, видано ли такое весной?

Рядом с ним мелко тряслась посиневшая от холода Ариэлла, озябшая и тощая, как бродячая собачонка. Одной лишь Оливии не было дела ни до нежданного холода, ни до льющегося с неба потопа. Она сгребла с парапета подземного перехода горсть липкого снега и с нескрываемым удовольствием прикусила его крепкими зубами.

– Какая тебе шуба, балбес! Ты еще дом не построил, дерево не посадил и сына не вырас… – ангелица язвительно хмыкнула. – Ну, последнего мы от тебя вообще вряд ли дождемся! Из тебя отец, как из меня балерина…

Натаниэль сделал непроницаемое лицо, игнорируя задиристые подколки Оливии.

– А температура-то ушла в минус! – констатировала валькирия, выдыхая клубы пара. – И куда только смотрят службы прогноза погоды?

Ангел иронично хмыкнул, спеша отомстить за недавний наезд:

– А ты жалобу на них накатай. В небесную канцелярию.

– И накатаю! – набычилась несговорчивая ангелица. – Мокро и темно, хоть глаз выколи! Кто-то же должен ответить за эти безобразия!

Натаниэль оскорбительно заржал.

– Темнота – друг молодежи, в темноте не видно рожи! – выразительно продекламировал он. – А еще, как ни обидно, в ней и глупости не видно…

– Заткнись, умник! – зарычала валькирия.

«А ведь Оливия права, – неожиданно подумала я. – Виновный в нелогичном повороте погоды должен непременно существовать, и…»

– … и наступит смутное время. Воссияет на небосклоне звезда по имени Полынь – предвестница конца света. Разверзнутся хляби небесные, хлынут из Ада исчадия тьмы, а мертвые восстанут из могил… – вдруг кликушески заголосил ненормальный Симон де Монфор, словно хвостик таскающийся за мной везде, куда бы я ни пошла. Вот и сейчас он вышагивал по перрону, точно копируя все мои жесты и телодвижения. Глядя на него, я все больше сомневалась, в здравом ли расположении ума и духа пребывает Великий грешник?

– Господи! – ошеломленно охнула Оливия. – Еще только оживших мертвецов нам и не хватает!

– Ты что-то знаешь, Симон? – я грубо схватила де Монфора за волосы, заставляя поднять голову и смотреть мне прямо в глаза. Как и в прошлый раз, мой бестрепетный взгляд подействовал на безумца отрезвляюще.

– Это знамения, – робко залепетал он, – описанные в «Евангелии от Сатаны» и предвещающие скорое наступление конца света. Это моя вина! Не штурмуй я Монсегюр, Изабо не зачала бы от Тьмы, и ничего бы не случилось. Это мой грех!

Я недоуменно нахмурилась. Какая Изабо, какое зачатие? Ничего не понимаю!

Но Оливия, тоже расслышавшая последние слова Симона, разгневанной гарпией метнулась к несчастному злодею и пудовым кулаком мстительно врезала ему между лопаток. Мужчина покачнулся и чуть не упал ко мне на руки.

– Оливия! – укоризненно одернула я подругу.

– Убить мало этого гада! – зло шипела ангелица, судорожно хватаясь за кобуру пистолета. – Я же говорила что от него одни неприятности.

Великий грешник беззвучно заплакал, доверчиво припадая ко мне на грудь.

– Ой, ой, обидели юродивого! – презрительно хохотнула Оливия, уже отступая и остывая. – Мерзкий трус!

Успокаивающе поглаживая сотрясающиеся от рыданий плечи грешника, я напряженно думала. Так, значит, у нас появился новая важная улика – книга, написанная самим Сатаной. В какой же адской библиотеке и по какому читательскому абонементу можно получить сей увлекательный манускрипт?

В поезде, следующем до Венеции, мы взяли два купе, в том числе большое четырехместное. Психическое здоровье Великого грешника внушало мне серьезные опасения, и поэтому я не собиралась хотя бы на минуту выпускать из поля своего зрения этого ценного свидетеля. В вагоне работало электрическое отопление, было тепло и комфортно. Влюбленная парочка давно уединилась в отдельном купе, а я решительным жестом зашторила окно, не желая наблюдать за безумством непогоды. Я попыталась помолиться за здравие Симона, радостно замечая, как его взгляд понемногу приобретает осмысленное выражение, и печать невменяемого безумия покидает высокое чело. Сейчас он смирно сидел рядом со мной, меланхолично перебирая, словно четки, звенья цепи, на которой висел крест из подземных катакомб сгоревшего аббатства.

Оливия забралась на верхнюю полку, жалобно заскрипевшую под ее принципиально отвергающим диету телом, и мгновенно задрыхла, выдав напоследок разумную реплику о том, что утро по любому окажется мудренее этого пасмурного вечера. Но мне не спалось. Я насмешливо покосилась на толстую белокурую косу, свешивающуюся со второго яруса. Я оказалась права, подозревая, что возможность спокойно восстановить силы мне так и не представится. Громовые раскаты храпа валькирии музыкально концентрировались под потолком, обрушиваясь на нас бравурными кантатами органных фуг.

– В здоровом теле – здоровый дух! – обреченно признала я, окончательно распрощавшись с надеждой на отдых. – Или даже не дух, а целый духовой оркестр!

– Знойная женщина – мечта поэта! – понимающе улыбнулся де Монфор, возвращая мне крест. – Храни его, это очень ценная вещь!

– Какого поэта? – устало откликнулась я, автоматически вешая реликвию себе на шею.

– Да любого, – проказливо хихикнул Симон. – Взять хотя бы знаменитого Петрарку. И почему сейчас принято считать, что его возлюбленная Беатриче отличалась крайне деликатным телосложением? Видел я эту милашку – девица вполне героических пропорций. Абсолютно в стиле нашей бравой ангелицы. А еще знаменитая Дездемона, супружница вспыльчивого венецианского мавра. Уж слишком слащаво ее романтизировал этот английский поэтишка – Вилли Шекспир. Та еще баба была, немало она крови из Отелло попила. Здоровенная, как молодой дубок, и блудливая, будто кошка весной. Да какой там платок, любовниками они оказались с этим эгоистичным хлыщом Яго…

Но я не дослушала разглагольствований де Монфора, погрузившись в ироничные размышления об умственных способностях упитанных блондинок, у которых внезапные прозрения сменяются столь же внезапными приступами дремучей глупости… В этой связи я вспомнила, как недавно мы сидели в привокзальном ресторане Турина, коротая время за сильно припозднившейся трапезой. Оливия, только что слопавшая огромную порцию ризотто с грибами и внушительный кусок паровой телятины, равномерно распределяла свое неослабевающее внимание между тарелкой с копченой колбасой и блюдом с аппетитными эклерами. Я невольно восхитилась, заворожено наблюдая за обеими ее руками, синхронно движущимися наподобие лопастей снегоуборочной машины и загребающими пищу с умопомрачительной скоростью.

– Лив, – еле сдерживая смех, выдавила я. – А как же диета?

Ангелица снисходительно хлопнула ресницами.

– А я тут вспомнила, что читала в какой-то газетке про пользу раздельного питания. Вот, решила испытать на себе. Видишь же сама, – она горделиво указала на две тарелки, – у меня все по науке. Колбаса отдельно, и пирожные – отдельно!

Нат тихонько прыснул в миску со спагетти.

– Так в желудке то все перемешивается, – неосторожно подал реплику тощий доходяга Симон, чахнувший над вегетарианским рагу.

– Заткнись, умник! – повелительно рявкнула валькирия, чуть не подавившись восьмым по счету пирожным. – Пока толстый сохнет, тощий – сдохнет. А я подыхать не собираюсь!

– Резонно, – хмыкнул совсем развеселившийся Нат. – К тому же ты сытая всегда благодушная и спокойная, что тоже фактор немаловажный. Особенно для тех, кто хочет выжить рядом с тобой! – и он лукаво подмигнул мне.

Приобретя неожиданного единомышленника в лице обычно скептично настроенного на ее счет юноши, Оливия менторским жестом воздела вверх увесистую суповую ложку и ударилась в философию:

– Вот скажи-ка мне, худобина, – обратилась она ко мне, – чего хорошего в этой твоей любимой японской кухне?

– Хм, чего, спрашиваешь… – я вяло погоняла по тарелке рисовый шарик суши, заказанного мной. – Полезная, низкокалорийная, нежирная…

– Вот, вот! – обрадовалась Оливия. – Конкретно про нежирную. То-то я замечала, что после твоего любимого суши через час опять есть хочется. Чуешь, к чему я веду?

– Не-а! – откровенно созналась я.

– А ты не задумывалась, почему все самураи такие злые, страшные и суровые?

– Не-а! – так и не догадывалась я.

– Да жрать они постоянно хотят! – с хохотом выдавил Натаниэль, утирая обильно струящиеся из глаз слезы. – Ай да Лив, всех уела на тему еды!

Я прикусила себе язык от неожиданности и замолчала. А что тут еще скажешь?

…– Так что береги этот крест и не рассказывай о нем никому! – усиленно втолковывал мне Симон. – Даже самым близким друзьям, даже этой своей упитанной блондинке. Не доверяю я что-то блондинкам! Изабо вон тоже белокурой была…

– Это ты о чем? – изумилась я, понимая, что, задумавшись, пропустила значительную часть рассуждений де Монфора.

– Да о твоем серебряном кресте, естественно! – сердито повысил голос Великий грешник, раздосадованный моим невниманием. – Не знаю, откуда ты его добыть умудрилась, но вещь это редкостная и имеющая огромную силу!

– Тише, – шикнула я, – Оливию разбудишь. Давай-ка излагай все подробно!

– А что тут еще излагать? – развел худые руки Симон. – Это знак эрайи – ангела смерти, способного общаться как с душами праведников, так и с неприкаянными душами и помогать им переправиться в лучший мир. Тому, кто владеет этой реликвией, всегда обеспечена помощь потусторонних сил. Вот только я не знаю, как им пользоваться…

Я потрясенно присвистнула:

– Ничего себе! А, может, кто-то знает о нем больше?

– Возможно и так, – согласился де Монфор. – Я тебе советую в Венеции непременно попасть в госпиталь Святой Анны и разыскать там трех престарелых монахов. Они вообще очень загадочные люди и знают много чего важного. Давай, запиши куда-нибудь адрес, а то мало ли что еще с нами случится…

– Сейчас! Мы ведь именно туда и собирались отправиться в первую очередь, – я полезла в свой маленький походный рюкзачок, надеясь отыскать там какой-нибудь завалящий обрывок бумаги и хотя бы карандаш, но моя рука неожиданно наткнулась на что-то необычное. – Упс! – я извлекла из недр рюкзака красивую записную книжку в кожаном переплете, украшенную затейливо выписанной монограммой «А и Д». – Ой, я же совсем про нее забыла!

– Откуда это у тебя? – Симон выхватил блокнот из моих рук. – Я видел его лишь однажды. Кажется, он принадлежит Его Высокопреосвященству кардиналу Туринскому, весьма уважаемому и приближенному к папе члену священной курии. Ты что, украла у него эту вещь?

– Вот еще, скажешь тоже! – возмутилась я. – Не украла, а нашла! – и я коротко пересказала де Монфору все, что знала о мерзком предателе.

Внимательно выслушав меня, Симон разволновался не на шутку.

– Нужно немедленно предупредить Его Святейшество!

Я достала сотовый, но связи не было.

– Проклятая непогода, – разочарованно пробормотал Симон. – Давай полистаем блокнот кардинала.

Записная книжка раскрылась сама собой почему-то на листочке с буквой «М». Я внимательно проглядела записи, недоуменно пожала плечами и двинулась дальше. На страничке с адресами различных медицинских учреждений мы нашли координаты госпиталя Святой Анны и три имени: брат Бенедикт, брат Лоренцо и брат Бонавентура.

– Это они, – уверенно подтвердил Великий грешник. – Береги как зеницу ока эту записную книжку – похоже, она нам еще не раз пригодится. Сердце подсказывает мне, нам нужно поторопи…

Его прервал внезапный звонок моего телефона, прозвучавший неожиданным сигналом тревоги. Мы оба буквально подпрыгнули на месте, недоуменно уставившись на оживший аппарат. Ведь не далее как минуту назад выяснилось, что сигнал не ловится и связь заблокирована наглухо. Но сейчас экранчик сотового требовательно светился, недвусмысленно свидетельствуя о поступлении смс-сообщения. Дрожащими руками я раскрыла черную раскладушку.

– Номер отправителя не определяется! – еще больше удивилась я. – Интересно, кто же смог пробиться сквозь эту дьявольскую непогоду?

– Что пишут? – нетерпеливо спросил де Монфор.

Я нажала на клавишу «прочесть полученное сообщение».

– Всего два слова, – в горле у меня пересохло от волнения. – Первое: «Поторопись», а второе – что-то вроде подписи: «Доброжелатель».

Конрад Майер повернулся спиной к косо летящему снегу, приподнял манжет лайковой, подбитой мехом куртки и глянул на циферблат наручных часов. Два после полуночи. Он натянул пониже на брови черную, уже основательно намокшую вязаную шапочку и заколебался – может быть, стоит зайти в ближайший продуктовый магазин и купить банку пива или, лучше, выпить горячий кофе? Несмотря на теплую куртку и предусмотрительно поддетый под нее мохеровый свитер, холод пробирал до костей. Вервольфу оставалось лишь радоваться своей четко сработавшей звериной интуиции, вовремя предупредившей – начавшая неожиданно падать температура на этом не остановится, а запросто побьет декабрьские рекорды. Так и случилось. Еще сутки назад столбик термометра к полудню поднимался до плюс пятнадцати, что тоже было подозрительно многовато для середины февраля, а теперь творил диаметрально противоположное, свидетельствуя о негаданном возвращении зимы. Хорошенький же карнавал ожидается в этом году! Прохожих на улицах почти не встречалось. От Большого канала тянуло промозглым холодом, мгновенно превращавшим настроение в точную копию показаний термометра – до черта ниже нуля. «Нет, – Конрад решительно ухватился за дверную ручку и вошел внутрь маленького магазинчика, совмещенного с пиццерией, – от такой холодрыги мои мозги устраивают забастовку и впадают в непробиваемый ступор. Мне поможет большая кружка горячего «эспрессо», сдобренная хорошей порцией коньяка!» И он требовательно помахал рукой, подзывая симпатичную официантку…

Майер едва успел на последний рейс до Венеции, более получаса простояв в чудовищной пробке, образовавшейся на одном из римских перекрестков. В городе назревала паника. Невзирая на льющий с неба дождь со снегом, по тротуарам бродили какие-то чокнутые сектанты, облаченные в импровизированные рясы и размахивающие мокрыми, наспех намалеванными плакатами: «Покайтесь, братья и сестры, грядет конец света!» На некоторую часть бездельничающей, обколотой и экзальтированной молодежи подобные призывы действовали гипнотически. Именно троица таких вот невменяемых придурков, пьяных до изумления, и врезалась в столб на подъездной трассе к площади Сан-Джованни ин Лютеране, значительно нарушив график движения, выработанный Майером. «Кажется, вот этого длинноволосого парня я видел в «Буше», – мрачно размышлял Конрад, нетерпеливо постукивая по рулю своего «Ягуара» и пытаясь сдержать закипающий гнев. – Допился, урод!» Залитого кровью пострадавшего грузили в фургон «скорой помощи», а он при этом еще и размахивал руками, бурно распевая какой-то религиозный гимн. «Ну, поет – значит, выживет!» – саркастически хмыкнул Майер, провожая глазами травмированного дебошира. Наконец сотрудникам транспортной службы удалось навести порядок, и рыцарь смог продолжить путь к аэропорту, надеясь все-таки успеть на самолет. Но примерно через квартал он, выпучив глаза от недоверия, наблюдал невероятное зрелище – банда подростков человек в тридцать-сорок увлеченно громила бейсбольными битами стеклянную витрину крупного магазина бытовой техники, внаглую вытаскивая телевизоры и ДВД-проигрыватели. Конрад выругался. Вдалеке уже раздавались пронзительные трели полицейских сирен, спешащих к месту происшествия. Но мародеры и не думали отступать.

– О, черт! – возмутился Майер, приметив стволы, замелькавшие в руках у погромщиков. – Еще только этого мне не хватало, сейчас здесь станет по-настоящему жарко! – он плюнул на правила и проехал по тротуару, торопясь как можно скорее покинуть неблагополучный квартал. Но и в других частях города ситуация складывалась ничуть не лучше.

– Рим сошел с ума! – сквозь зубы рычал Конрад, выжимая из машины максимальную скорость. – Весь этот проклятый мир сошел с ума!

Дворники «Ягуара» уже не цспевали очищать лобовое стекло. Мокрый снег залеплял фары. Ведущее к аэропорту Леонардо да Винчи шоссе утопало во мраке, резко нарушаемом огнями неожиданно выпрыгивающих навстречу автомобилей. Машину поминутно заносило на скользком асфальте, сплошь покрытом невообразимой мешаниной из снега, воды и грязи. Вервольф едва справлялся с управлением любимого «Ягуара», прежде никогда не попадавшего в подобные переделки, и усиленно костерил самого себя, почему-то не выбравшего подходящий рейс в аэропортах Урбе или Чьямпино, расположенных значительно ближе к его дому. Ответ оказался прост. Самолет, вылетающий из «Леонардо да Винчи», стал не только ближайшим но, как выяснилось впоследствии, последним рейсом до Венеции. Конрад торопливо загнал машину на платную стоянку, подхватил сумку с теплыми вещами и заспешил к огромному, сияющему мощными прожекторами зданию аэровокзала. До вылета оставалось десять минут. Вервольф успел вовремя. Удобно устроившись в салоне первого класса, он облегченно вздохнул и учтиво познакомился с очаровательной стюардессой, попросив у нее дополнительную подушку и рюмку рома с оливками. Ему не мешало успокоить нервы, порядком потрепанные трудной дорогой до аэропорта, да и хотелось выспаться впрок. К его удивлению салон оказался практически пуст, и не очень-то перегруженная работой блондинка-стюардесса была совсем не прочь поболтать с таким симпатичным пассажиром. Она принесла Конраду рюмку «Баккарди» и завлекающе улыбнулась, хлопая густо намазанными ресницами.

– Синьор, вам требуется что-то еще?

– Ваше постоянное внимание, Мария! – Майер галантно поцеловал наманикюренную ручку девушки, прочитав имя на прикрепленном к форме бейджике.

Стюардесса поощрительно зарделась.

– Это моя работа!

– Почему в аэробусе так много свободных мест? – спросил Конрад, подозрительно разглядывая почти пустой ряд кресел.

Блондинка замялась.

– Компания не разрешает нам разбалтывать засекреченную информацию!

Майер состроил умильное лицо, достал из бумажника крупную купюру и засунул ее в нагрудный карманчик на щегольском жилете стюардессы, заодно нежно прикоснувшись к пышной груди, туго обтянутой вишневой материей. Мария обрадованно улыбнулась.

– Вы только меня не выдавайте! – кокетливо попросила она.

Майер изобразил пальцами короткий шутливый жест – удавлюсь, но не выдам.

Девушка игриво рассмеялась и склонилась к его уху.

– Все рейсы отменены! – она сделала большие глаза. – Не именно в Венецию, а вообще – все! Погода стоит нелетная. Но нашему первому пилоту потребовалось срочно попасть в Венецию, у него там жена рожает. А поскольку начальник аэропорта его тесть, то… – она насмешливо фыркнула. – Блат и родственные связи – великая сила, пусть и в нарушение всех инструкций. Приготовьтесь, потрясет нас изрядно! – и Мария пошла вдоль по проходу, вызывающе виляя бедрами в расчете на внимание Конрада. Но Майеру стало не до девицы. «Повезло! – почти поверив в сопутствующую ему удачу решил он, опуская голову на подушку и устало закрывая глаза. – Не гнал бы так машину, вообще бы не успел на самолет и застрял бы в Риме до наступления конца света! – он мысленно хмыкнул, удивляясь столь странной ассоциации, пришедшей к нему невесть откуда. – Неужели эта непогода предвещает что-то страшное? – в тот же миг нос самолета провалился вниз, очевидно, попав в воздушную яму. Желудок Конрада взбунтовался, стремясь вытолкнуть из себя ром и оливки. – А точно ли мне повезло? – скептично подумал вервольф, поспешно сглатывая горькую слюну. – Ну, впрочем, это выяснится после посадки, если мы не разобьемся раньше!» – и из чистого упрямства он заказал второй бокал спиртного.

Конрад стянул с головы надоевшую мокрую шапку и приложил ладони к горячей керамической чашке с кофе. Напиток оказался обжигающим. Верфольф сначала с сомнением посмотрел на рюмку с коньяком, взвешивая – а резонно ли выливать благородный «Мартель» в крутой кипяток, и как эта процедура может отразиться на вкусовых качествах самого коньяка? Но потом он решил не возиться и практически залпом проглотил все пятьдесят граммов ароматной жидкости, имевшей приятный цвет жженого сахара. Огненный, маслянисто обволакивающий комок медленно прокатился по пищеводу и камнем ухнул в желудок, взорвавшись там праздничным фейерверком мгновенно согревающих брызг. Жуткий холод, до этого момента беспощадно терзавший все тело рыцаря, немного отступил. Конрад расслабился, вольготно закинул обутые в высокие ботинки ноги на соседний стул и с интересом осмотрелся. Ничего особенного – обычный кафетерий средней степени паршивости, а точнее – банальная забегаловка. Правда, не без знаменитого венецианского колорита – по стенам развешаны пестрые маски, изображающие обязательных участников карнавального шествия: важного Дотторе, шебутного Арлекина, красотку Коломбину, унылого Носарио и еще кого-то, чье имя вервольф давно запамятовал. За столиком напротив прикорнула неопрятная, расплывшаяся личность неопределенного пола, по уши укутанная в клетчатый красный шарф и мрачно уткнувшаяся в полупустую пивную кружку. У стойки бара грациозно примостились две малолетние красотки, соблазняюще посматривающие на Конрада из-под завесы пушистых пергидролевых кудрей. Да еще хлопочет в углу официантка, передавшая на кухню заказ на облюбованную рыцарем пиццу с копченой колбасой. За окном, на улице – ни души, лишь мокрый снег лепит в стекло, да глухо ревет распоясавшийся ветер. Девицы опять искоса взглянули в сторону Конрада, сблизили крашеные головки и тихонько зашушукались. «Странно, – обеспокоенно подумал вервольф, все пристальнее вглядываясь в стройные девичьи фигурки. – Выглядят обе малышки от силы лет на шестнадцать. Таким давно уже полагается третий сон дома досматривать в обнимку с плюшевыми мишками и зайками. И о чем только думают их роди…» – и тут холодная волна интуитивного предчувствия опасности внезапно обдала его спину, разом сменив расслабленность на привычную настороженную собранность. Потому что одна из девиц неосторожно стрельнула случайным взглядом, и Майер увидел нечеловечески красный глаз, пылающий, словно раскаленный уголь. Стараясь не подавать виду, что он заметил промах твари, рыцарь медленно и незаметно вытянул из ножен острый охотничий нож и положил его рядом, за бедро. Он немного напрягся, гадая, что следует предпринять дальше, как вдруг события начали разворачиваться с невероятной скоростью, совершенно не оставляя времени на размышления…

Люди часто огорчаются, допуская смешные ошибки, но еще чаще – смеются, совершая серьезные. Смеяться Конрад любил – конечно, если для этого выдавался подходящий повод. Иногда он даже говорил, что именно не утраченное за столетия чувство юмора и помогло ему не только выжить, но и остаться человеком. Но у сидящих за стойкой тварей склонность к шуткам отсутствовала напрочь. Как и способность просчитывать ближайшую перспективу и последствия совершаемых ими поступков. Что, в принципе, оказалось весьма на руку сообразительному вервольфу.

Контролируемую до этих пор ситуацию испортил толстый краснолицый здоровяк, некстати вывернувшийся из ведущей на кухню двери. Хмурым взглядом он окинул крохотный зал кафетерия, поймал в фокус бомжеватую личность с пивом и недовольно скривился. Уперев в бока пудовые кулачищи, мужчина нарочито медленно двинулся к столику и угрожающе завис над обладателем потрепанного шарфа.

– Опять ты здесь! – сказал здоровяк, не скрывая пренебрежения. – А ведь я тебя еще три дня назад предупреждал – не смей приходить в мой магазин, не отпугивай приличных посетителей…

– Но я же заказываю пиво! – словно оправдываясь, личность подняла голову, оказавшись пожилым мужчиной с неожиданно печальным и интеллигентным лицом.

– Пиво! – насмешливо протянул хозяин магазина, выкатывая глаза, густо испещренные сеткой налитых кровью сосудов. – Да ты, никак, надо мной поиздеваться решил? Думаешь, твоя несчастная кружка меня облагодетельствует? А сидишь у меня часа по четыре, пользуешься дармовым теплом на халяву… Ах, ты, прощелыга! – правая рука здоровяка бесцеремонно сгребла неприбыльного посетителя за шиворот пиджака, а вторая грозно взлетела над его макушкой…

– Джованни, да не связывайся ты с этим стариком! – миролюбиво посоветовала официантка, вышедшая из-за прилавка с подносом, на котором красовалось большое блюдо с заказанной Конрадом румяной пиццей. – Сидит и пусть себе сидит, беспокойства от него никакого.

Краснолицый Джованни грязно выругался и еще сильнее встряхнул старика, бессильно обвисшего в его мощных, по-обезьяньи кривых лапах:

– У меня здесь не ночлежка для бездомных! Сейчас выброшу его за дверь!

Старик протестующе замотал головой. Красный шарф, скрывающий его шею, неожиданно размотался и упал на пол, явив взорам присутствующих белый воротничок священника.

– Падре! – испуганно охнула женщина.

Две блондинистые твари возле барной стойки пронзительно взвыли, выщеривая огромные клыки. Старик торопливо осенил их крестным знамением. Девицы дружно вскочили с высоких табуреток, выставляя длинные черные когти.

«Стригойки!» – запоздало дошло до Конрада.

С одного взгляда здраво оценив расклад сил и обоснованно опасаясь за жизнь священника, он – понимая, что уже не успевает выхватить пистолет – вытянул ногу и зацепил ею лодыжку официантки.

– А-а-а! – истерично взвизгнула женщина, неловко взмахнув руками и грузно падая вперед.

Блюдо с пиццей слетело с подноса и угодило прямехонько в лицо одной из стригоек. Конрад, не смотря на весь драматизм ситуации, не сдержался и громко расхохотался при виде гневно оскаленной морды, густо заляпанной потеками майонеза и томатной пасты. Стригойка ошарашенно сняла с носа кольцо лука, отлепила от брови ломтик сыра, рефлекторно слизнула с губы кусочек колбасы, подавилась и натужно закашлялась. Вервольф рассмеялся еще громче. Но вторая девица зарычала голодной гиеной и прыгнула к священнику, все так же бессильно висящему в руке оторопело замершего хозяина кафетерия. Ее лапа с черными когтями устремилась к его горлу. Конрад схватил спрятанный за бедром нож и метнул его в девицу. Прекрасно сбалансированное лезвие попало точно в цель, вонзившись между голубых, отсвечивающих адским пламенем глаз. Стригойка рухнула на пол, умудрившись все ж таки чиркнуть когтями по горлу старика. Из огромной рваной раны забила струя алой артериальной крови. Конрад грязно выругался и ловко скатился под ближайший столик. Громко хлопнула входная дверь. Это пришедшие в себя хозяин и официантка выскочили на улицу и канули в темноте, оглашая тихую улицу паническими воплями.

«Плохо, как же все плохо! – подумал Конрад, извлекая из кобуры пистолет, заряженный освященными пулями. – Они вызовут полицию. Но пока-то она еще прибудет, учитывая, что творится на улице… Кажется, у меня есть немного времени, наверно минут пятнадцать-двадцать», – и он осторожно выглянул из-под столешницы, решив взять инициативу в собственные руки.

Старик лежал на полу, безрезультатно пытаясь зажать ладонью чудовищную рану у себя на шее. Кровь обильно просачивалась через его судорожно стиснутые пальцы. Заметив Конрада, он сделал слабый жест, подзывая его поближе. Чертыхнувшись, вервольф переполз к раненому. Едва взглянув на жутко располосованное горло священника, он сразу же понял, что рана смертельна и ни одна сила в мире не способна помочь несчастной жертве.