Текст книги "Лицо для Сумасшедшей принцессы"

Потревоженный моим криком, Бог еще выше поднял голову, окидывая нас холодным, засасывающим взором угольно-черных глаз, не имевших ни зрачка, ни радужки. Два бездонных озера тьмы и силы. Не вынеся психологического давления, Гельда обморочно пискнула и без чувств повалилась на холодный, мраморный пол. Я упрямо сжала губы, услышав, как Нурилон тихонько звякнул в ножнах, осознав близкое присутствие заклятого врага. Принц протянул руку и крепко сжал мою ладонь, подбадривая меня, давая понять, что он здесь, рядом. Вокруг нас снежным вихрем бесновались Дети холода, возмущенные нашей непоколебимостью.

– На колени, ничтожные! – пророкотал голос, подобный вою ветра и грохоту камнепада.

Я почувствовала, как волосы мои встают дыбом от ужаса, и мелкая, рефлекторная дрожь сотрясает подгибающиеся колени. Этот голос проникал в душу и в мозг, возрождая спящий там подсознательный страх смерти. Трепет подобный тому, который мы испытываем стоя на краю бездны, отделяющей нас от потустороннего мира. И мрачный, пожирающий сознание отзвук, рожденный голосом Бога, не умолкал, а наоборот все ширился и разрастался, вытаскивая наружу все мои тщательно запрятанные кошмары и опасения. Тот, кто долго смотрит в бездну, в итоге – сам становится ею. Перед моим мысленным взором кружился беспорядочный сонм всего самого отталкивающего и неприятного, что мне уже пришлось пережить – гибель от руки принца Ужаса, поход по Лабиринту судьбы, полет через Портал смерти, мерзкий облик Хранителя в Галерее трех порталов… Я понимала, что еще миг, и я сдамся – рухну на колени, и стану униженно умолять Ледяного бога усмирить эти воспоминания, прогнать мои ужасы, одеть мой разум в нерушимую броню изо льда и равнодушия, отстраняющую плоть и душу от всего человеческого… Но, неожиданно, я ощутила, как острые ногти принца впиваются в мои пальцы, раздирая их до крови и болью возвращая меня в мир живых. Я судорожно моргнула и увидела ровный, теплый свет сочувствия и нежности, непрерывно льющийся из его золотистых глаз, и уносящий прочь все мои сомнения, страх и одиночество. И под ободряющей улыбкой любимого мужчины я гордо выпрямилась и бестрепетно встретила завораживающий взор Ледяного чудовища, более не имеющий надо мной никакой власти.

– Сильные! – возмущенно протянул Бог. – Дерзкие и смелые! Как смеете вы, безумцы, противостоять мне?

– Бог, ты кажется забыл, кто сейчас стоит перед тобой! – с вызовом бросил принц, окутываясь коконом белого пламени.

Издевательский хохот наполнил Храм. Звук вибрировал, поднимался вверх, раскачивая стены, осыпая каменную крошку со свода и перекрытий потолка. Звук болезненно бил по барабанным перепонкам, пробуждая желание немедленно заткнуть уши и сжаться в комок, но мы стояли все так же прямо, не стирая с губ ироничных, высокомерным усмешек.

– Жалкий червяк, – соизволил просмеяться и успокоиться чересчур развеселившийся Бог, – уж не хочешь ли ты меня напугать? В моих владениях твоя магия бессильна и ты никогда не сможешь накопить ее в количестве, достаточном для сопротивления моей мощи!

– Ты не боишься пойти против всех? – приподнял бровь принц. – Против демонов, богов и даже демиургов?

Бог возмущенно махнул рукой, словно отметая в сторону всех перечисленных:

– Боги? Жалкая кучка марионеток. Демоны? Зарвавшиеся наглецы. Демиурги? Их время прошло, они постарели и впали в маразм, деградировав от игры, затеянной ими самими. Настает срок моей власти. Скоро по моей воле весь мир превратится в царство льда и холода, заполненное тенями моих детей. Какая сила сможет противостоять подобной мощи?

– Любовь! – громко выкрикнула я, чувствуя, как в ответ на это слово, еще сильнее сжались пальцы принца, крепко обхватывающее мое запястье.

Бог противно хихикнул:

– Что есть любовь? Важно ли это чувство для выживания? В основе бытия любой особи лежат страх, голод, жадность, зависть, власть!

– Любовь и голод движут миром! – вспомнила я фразу, вычитанную когда-то очень давно, лишь сейчас начиная постигать ее истинный смысл.

– Вот видишь, ты сама сказала про голод. – Благосклонно улыбнулся Ледяной бог. – А ты не безнадежна, упрямая девочка! Поэтому я дам тебе возможность понять значение моих слов.

– Не смей трогать принцессу! – выкрикнул принц, задвигая меня себе за спину. – Если ты посмеешь прикоснуться к ней хоть одним из твоих мерзких пальцев, то я…

– То, что ты тогда сделаешь? – глумливо хмыкнул Бог. – О-о-о, – черные глаза пораженно расширились, – так значит, это и есть то, что вы называете любовью?

– Да! – гордо вскинул голову белокурый красавец. – Ты взял нас в плен, ты можешь убить наши тела, но тебе никогда не покорить наш дух и не вытравить из нас любовь, которая сильнее всего!

– Любовь сильнее всего? – по буквам, недоверчиво протянуло чудовище в глыбе льда, разглядывая нас словно чудные, нелепые диковинки. – Сильнее жажды жизни?

– Да! – хором ответили мы, понимая, что наша любовь – единственная в мире сила, которую мы можем противопоставить власти жестокого Бога.

Бог снова расхохотался, еще громче и продолжительнее.

– Глупцы! – торжественно провозгласил он. – Да вы просто наивные дети, еще не постигшие смысла бытия и тешащие себя нелепыми выдумками! Очутившись перед ликом смерти, вы узнаете, что единственная настоящая, заслуживающая внимания и уважения сила – это моя власть, и только я могу даровать вам ту форму существования, которую я избрал для моих преданных слуг. И вы еще станете умолять меня о милости и спасении, начисто позабыв о своей никчемной, бесполезной любви!

– Никогда! – дружно возмутились мы.

Бога затрясло в приступе неудержимого, необузданного гнева:

– Разлучите их! – приказал он, взбешенно всплескивая пучками питающих его нитей с кровью. – Принца и эту падаль, – он брезгливо указал на так и не пришедшую в себя некромантку, – отправьте на арену. А ее, – он окатил меня холодной волной черного света своих мертвенных глаз, – бросьте в Колодец пустоты. Посмотрим, на что тогда окажется способна их никчемная, хваленая любовь!

Мы крепко держались за руки, но проклятые Твари стужи превратились в плотную стену холода и кололи нас пронизывающими укусами жгучих, ледяных прикосновений до тех пор, пока наши кисти не утратили чувствительность и не повисли никчемными плетями. Тонкие пальцы принца выскользнули из моей окровавленной ладони, унося с собой не только часть души, но и смысл всей моей жизни.

– Ульрика, – обессилено шептал он, когда его безжалостно волокли по скользкому мраморному полу, ухватив за обледенелые пряди роскошных волос. Его золотые глаза меркли, словно две остывающие, потухающие звезды. – Ульрика, помни, ты обещала мне, что не сдашься, что будешь бороться…

– Буду, верь в меня! – страстно выкрикнула я, вместе с плотью сдирая со своих губ корку из свежего льда. – Жди меня, любимый, я приду за тобой!

– Жди, ага, как же! – издевательски передразнил Ледяной бог. – Наивные дети. Еще никому не удавалось вернуться из Колодца пустоты!

Глава 7

Несмотря на все заверения почтенного дервиша Али-Бабы, до стен великого Рох-Осса оказалось почти полдня пути. Трудно выразить словами, чего стоили Лансу эти несколько часов, проведенных под раскаленными лучами южного солнца. Пяти лет жизни – и ни днем меньше. Его бархатистая кожа, привыкшая к умеренному, прохладному климату еловых лесов, обгорела, покраснела и растрескалась, став похожей на истоптанную подметку сапога двужильного Огвура. Сам же орк, громко сопя как заматерелый секач и благоухая столь же ароматно, упрямо пер напролом, отмеряя шаг за шагом по сыпучему, отвратительно горячему песку. Изнеженный полуэльф фыркал и плевался, с ужасом ощущая, что едкая, мелкая пыль на три слоя запорошила его ранее безупречно ухоженные, длинные волосы, превращая их в бесформенный колтун и вызывая отчаянный зуд в области висков и затылка. И Ланс в который раз мысленно клялся выместить владевшее им раздражение на первом же подвернувшемся, подходящем для этой цели растяпе.

Наконец утомительная дорога окончилась. Путники почтительно рассматривали высоченные стены древней столицы, грозно ощетинившиеся острыми шпилями стройных минаретов. Их широкие, обнесенные бордюром площадки возле крыш, предназначавшиеся для престарелых, длиннобородых жрецов-муэдзинов, неумолчно славивших богиню Аолу пронзительными, блеющими голосами. Вереница путешественников, желающих попасть в города и выстроившихся вблизи щедро посеребренных, украшенных резьбою главных ворот, оказалась значительно длиннее, чем в Хуве, и друзья заметно приуныли. Впрочем, зачем стремиться попасть за ворота, если в карманах у тебя не завалялось даже жалкого медного гроша, не говоря уже о нескольких золотых монетах, необходимых для уплаты гостевой пошлины? Но многомудрый дервиш неожиданно смело подъехал к самому важному и напыщенному воину в многочисленном ряду городских стражников, направляя пятками своего вислоухого скакуна и вполголоса бормоча бесконечную молитву. Стражник нехотя скосил выпуклый, темный как слива глаз и снисходительно выслушал скороговоркой произнесенную просьбу. После этого его одутловатое лицо мгновенно вытянулось от страха и уважения, и он поклонился настолько низко и резво, насколько позволяло его объемистое, любовно взращенное чрево, перетянутое пестрым шелковым халатом.

– Ты смотри, а! – Ланс дернул орка за рукав пропотевшей, заскорузлой как портянка рубахи, выразительно указывая на непонятную сцену. – Задери меня гоблин, но кажется, наш старик – важная птица!

– Да ну, – вполне обоснованно засомневался далеко не глупый орк, справедливо приходя к выводу, что важный и уважаемый человек ни за что не станет носить залатанный плащ, более похожий на неопрятную тряпку, предназначенную для мытья грязных полов. – Он обычный бродяга. Хотя знаешь, я слышал о магах, умеющих одним взглядом завораживать и подчинять своей воле не только людей, но даже змей.

– Вполне вероятно, – ехидно улыбнулся злой как демон и уставший, словно вьючный мул Лансанариэль. – Этот стражник сильно смахивает на какого-нибудь патологически обожравшегося и безнадежно зажиревшего питона – самую здоровенную змеюку в мире. Я видел такую в клетке одного из торговцев…

Но эти рассуждения оказались прерваны вернувшимся дервишем, который поманил их за собой и привел к незаметной, окованной железом калитке, укромно расположенной чуть в стороне от главных ворот. Старик стукнул несколько раз, выдерживая интервалы разной длительности между сигнальными ударами, и хорошо смазанные затворы неслышно растворились, пропуская путников внутрь города. Узкий потайной ход, идущий между мрачных стен, снабженных бойницами для стрельбы из лука и предназначенный, по мнению опытного в таких делах тысячника, для ночного выезда специальных дозоров, привел их на тихую, прохладную улочку. Источник чистой, питьевой воды непрерывно бил из трещины между камнями и звонко изливался в небольшой бассейн, неброско отделанный черно-белой мозаикой. Истомившиеся от жажды и зноя путники долго плескались в неглубоком водоеме, наслаждаясь живительной силой прозрачной как слеза воды. Промыв спутанные волосы и простирнув грязную рубашку, мгновенно просохшую на нагретом каменном бортике, Ланс почувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим. Огвур умиленно любовался соблазнительными ямочками, прорезавшимися на позолоченных солнцем щеках своего очаровательного друга. Старик Али-Баба выпил пиалу воду и тихонько подремывал в тени развесистой айвы, предоставив друзьям возможность неторопливо приводить себя в благопристойный внешний вид. Раскаленный оранжевый диск уже начинал немного клониться к закату, когда полуэльф почтительно растолкал разморенного жарой старика, желая спросить – куда они направятся дальше?

Дервиш расплылся в широкой улыбке, хитро прищурив черные глаза:

– Милостью нашей великой богини, проведшей нас через заслон грозной городской стражи, я знаю одну небогатую чайхану, не привлекающую, благодаря своей скромности и удаленности от центра столицы, излишнего внимания. Ее хозяин мой давний друг и он, несомненно, не откажет нам в ночлеге.

– Но нам же совсем нечем ему заплатить, – смущенно развел руками полукровка.

– Пока в нашем мире действую правила помощи и гостеприимства, нам нечего опасаться смерти от жажды и голода, – торжественно поучал Али-Баба. – Вы помогли мне, я помог вам, а кто-то, в свою очередь – поможет нам троим. На этом и держатся законы мироздания.

– Блажен тот, кто верует! – иронично хмыкнул Огвур, очищая ножны секиры от заполнявшего их песка. – Вот послушаешь тебя, уважаемый, так поверишь невольно, что на свете уже не существуют зло, тьма, демоны и черные колдуны. А ведь мы совсем недавно, своими глазами, видели одного из них!

Старик заинтересованно обернулся, бросив затягивать подпругу флегматично переступающего копытцами ослика:

– И каков же из себя этот колдун?

– Неприятный, – поморщился придирчивый Ланс. – Высокий, тощий и белобрысый. Он сначала выступил на стороне войска, противостоящего Мелеане, а потом первым трусливо сбежал с поля боя, сотворив собственный магический портал, лишь только темный смерч, созданный Тварями стужи, закружился над нашими головами.

Непонятная гримаса исказила прежде умиротворенное лицо старого дервиша. Али-Баба глубоко вздохнул, пытаясь побороть овладевшее им волнение. Ланс и Огвур недоуменно переглянулись, будучи не в силах понять, чем вызвана столь бурная реакция.

– Знайте же, дети мои, – тихо промолвил дервиш, снова опуская на лицо заслон постоянного благодушия и смирения, – что вам довелось встретиться со страшным магом, судьба которого крепко связана с божественным предначертанием, ведущим вас по жизни. Но думается мне, что встреча эта была отнюдь не последней.

И что-то неопределенное, расплывчатое, но важное и значимое, столь зримо промелькнуло в словах Али-Бабы, что Лансанариэль невольно содрогнулся всем телом, объятый волной холодного предчувствия, так не вяжущейся с липкой, дневной жарой. Он понял, что предупреждение дервиша касается именно его.

– Идемте, – голос старика вывел полуэльфа из задумчивого молчания. – Приближается вечер, а большой ночной город, полный воров и проходимцев, вовсе не безопасен для плохо знакомых с его обычаями чужеземцев.

– Идем, – охотно откликнулся Огвур, как невесомое перышко, вскидывая на плечо и сумку полуэльфа, и свою тяжелую Симхеллу. – Я готов душу демонам продать за кувшин пива!

– А как же твое недавнее обещание не пить ничего крепче обычной воды? – иронично усмехнулся Ланс, пытаясь шуткой прогнать так сильно обеспокоившие его, и еще бродящие на краю подсознания, нечеткие предчувствия и опасения.

– Да простят меня Пресветлые боги, – густо хохотнул орк, другой рукой ловко подсаживая в седло старого дервиша, пытавшегося загнутым носком туфли без задника нашарить хлипкое веревочное стремя, – но близкое знакомство с этим пустынным краем научило меня неоспоримой истине – темное пиво куда лучше светлого будущего!

– Ого! – смешливо вздернул красивую бровь легкомысленный Лансанариэль, при упоминании о холодном пиве начисто забывая недавнее пророчество Али-Бабы. – А правда ли, что в этих краях водится странное животное – верблюд, умеющее не пить больше месяца?

– Ну, не знаю как тебе, а мне так ясно сразу: орки – точно не верблюды! – убежденно провозгласил Белый волк, бодро шагая следом за трусящим вялой рысцой осликом. – Месяц без пива или эля? Нет, это нонсенс! Немыслимое, садистское издевательство над организмом. Что за ужасные байки ты нам рассказываешь, дружище!

Нуждается ли человек в вере? Хороший вопрос, особенно после того, как на собственном опыте выясняешь, что боги – всего лишь оригинальные биомеханизмы, координаторы, предназначенные для регулирования жизненных процессов в окружающем тебя мире, а демиурги – так вообще кучка заигравшихся и окончательно выживших из ума престарелых маразматиков. И в кого прикажете верить в подобной, нелепой ситуации? Признаюсь честно, сейчас мне ужасно не хватало Эткина с его неизменной, идеально подходящей к любому неординарному случаю, всегда безупречно здоровой философией. Хотя, и без него предполагаю, что сказал бы в данной ситуации этот скептичный эгоист – верь в себя, ибо если ты сам себе не поможешь, то и никто тебе уже не сможет помочь. Помнится, он даже упоминал про одного древнего героя, попавшего в трясину и за неимением посторонней помощи, самостоятельно вытащившего себя из болота. Причем – за волосы, да еще – не слезая с коня! Маловероятно? Но дракон божился, что его история – не выдумка, ведь драконы – никогда не врут! Эх, Эткин, Эткин, у тебя чаще всего другое, не менее актуальное кредо так и выпирает наружу – если сам себя не похвалишь, то никто и подавно не похвалит. Но, с другой стороны – как быть, если это и есть самая чистейшая правда? Я невольно улыбнулась, вспоминая умного друга, что сейчас выглядело по меньшей мере не уместно, если учесть, что в данный момент я безвольно болталась в лапах у холодных тварей, быстро волочивших меня вниз по длинной, плохо освещенной лестнице. Эткин фанатично проповедует здравый, умеренный эгоизм – именно в этом и состоит его психологическая доктрина, его вера. Я задумчиво пожевала оледеневшую губу, заодно, немного возрождая в ней слабое подобие нормального кровотока. Любопытно, как может сочетаться умеренный эгоизм с добровольно принятым мной служением Чести? Ответ пришел через секунду. Да попросту не может человек, не способный помочь самому себе – чем-то помочь другим людям. Не разбираешься в себе – не поймешь других. Любовь к слабым и обездоленным начинается с разумной любви к себе. Научись любить себя, ценить себя, уважать себя и ты поймешь, как необходимо это всем другим людям. Тогда ты и осознаешь, что каждый желает получить по отношению к себе только то и именно то, что ты желаешь самому себе. Не бывает плохих людей, бывают поступки, которые для твоей жизненной позиции, для твоего пути Чести – принципиально не могут выглядеть хорошими. Уважай всех, не важно – плохие они или хорошие по твоим личным меркам, не меньше чем самого себя. Но никогда не иди на сделку с собственной совестью, пытаясь обмануть себя – потому что обмануть себя невозможно. Многие из нас пытаются скрыть нелицеприятность совершаемых нами поступков за красивой, но лживой ширмой пустых и пышных фраз, убеждая себя в собственной правоте. Хотя подчас, в этом проще и быстрее убедить окружающих. Что хотел доказать себе Ледяной бог, отправляя меня в Колодец пустоты? Да лишь то, что он всегда прав. Что на самом деле нет в мире никакой возвышенной любви, нет вообще никакой силы – превосходящей его власть и его мощь. И поняв это, я невольно пожалела глупого, неуверенного в себе дурака, претендующего на мировое господство! Он то уж явно никак не мог вместить свой зашкаливающий эгоизм в разумные рамки компромисса с окружающим миром. Он видел лишь свой ограниченный внутренний мир, не находя для себя достойного места в окружающем его социуме. Он искал власти, забывая, что власть рано или поздно оборачивается против своего носителя, превращая его в раба догм и условностей. Он не познал истинной свободы духа…

Вот поэтому я и хохотала так вызывающе-издевательски в тот момент, когда Дети стужи небрежно швырнули меня на покрытый зеленоватым льдом пол мрачного подвала, в центре которого располагался округлый, каменный колодец. Идеально отшлифованные и ровно пригнанные друг к другу небольшие каменные блоки, усеянные непонятными мне фигурками и символами. Несмотря на все свои врожденные и весьма обширные лингвистические способности, я не смогла опознать или расшифровать ни одного знака. Вглядываясь в полустертые барельефы, сплошь покрывающие каменный корпус колодца, я случайно заметила схематично высеченное мужское лицо с узкой царственной бородкой, мелькающее то ли в клубах грубо обозначенного дыма, то ли в волнах примитивно изображенного моря. Ничего подобного даже приблизительно не описывалось ни в одном из когда-либо попадавших мне в руки древних манускриптов или религиозных апокрифов. О, за долгие тысячелетия существования нашей планеты, на ней сменилось множество религий и верований. И о ком я только не читала – о зверобогах Египта, о титанах Эллады, о чудовищах Крита, о воинах-повелителях стихий – которым поклонялся народ данов, о проматери-земле Кибеле и ее возлюбленном Атисе. Мне сложно судить, насколько реальными являлись эти создания, ибо я никогда не встречалась с ними лично, хотя, отбросив эмоции и скептицизм – разумом понимала, что масса разрозненных во времени и не связанных между собой источников – врать не может. Кто-то из них определенно должен был иметь живые прототипы. В конце-концов, ими могли стать и небезызвестные мне демиурги. Но одна из ортодоксальных религий запомнилась мне особенно – некое ведическое течение, базировавшееся на поклонении сыну Земли и Неба, в облике молодого мужчины, носящего имя Иешуа. Именно его портреты и напомнило мне одухотворенное мужское лицо, примитивно высеченное на камнях Колодца пустоты. Интересно, когда возникла вера в этого самого Иешуа? Наверно, очень давно… Хотя, кажется, намного позднее его канонизировала и обожествила куда более молодая религия – христианство. Но полагаю, всех богов и богинь объединяет одно – бог есть суть истина, честь, самоотречение, служение идеалу, которое неизменно вознаграждается чем-то не вещественным, а возвышенным, ментальным. Легок ли путь человека, посвятившего себя служению чести, истине, высшей сущности? Похоже, что нет, особенно если учесть все то, что мне уже пришлось пережить с тех пор, как я побывала в храме Аолы, и сделал свой выбор, столь многое за собой повлекший. Ждет ли меня заслуженная награда? И награды ли я жажду? Да нет, скорее яркого света в конце длинного туннеля, понимания – что есть истина, смысл жизни, обретения самой себя. Ведь недаром как-то прочитала я в одной мудрой, старинной книге, называемой Евангелием от Матфея: « Кто оставил дома или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или землю ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Но не ищу я благ божественных и жизни вечной, хочу лишь осознания смысла всего происходящего со всеми нами, да духовной гармонии с самой собой…

Но мои безмолвные, богословские изыскания, вдруг грубо прервали ледяные твари, притащившие к колодцу огромный, занозистый деревянный шест, опутанный ржавыми цепями. Мое полумертвое, заиндевевшее, утратившее способность сопротивляться тело, прислонили к шесту и намертво прикрепили к нему железными звеньями и кольцами. Десятки острых щепок немедленно впились в мои руки и спину, протыкая тонкую ткань рубашки, но боли совсем не чувствовалось и из ранок не вытекло ни капли крови. Ужасающий холод итак уже почти убил меня, так что не думаю, что мне предстояло мучиться слишком долго, после того как мое беспомощное тело опустят в темный колодец. И, скорее всего, именно так бы вскорости и произошло на самом деле, если бы не одно существенное но. Где-то там наверху остался мой любимый мужчина, остались друзья, которым требовалась моя помощь, остался весь мир, почти павший к ногам Ледяного бога, осталась наша невыполненная миссия. А значит, как любит говорить Эткин – « Не спешите нас хоронить, есть у нас еще дома дела»…

Твари легко подхватили меня, прикованную к деревяшке, и перевалили через край колодца. Ладно хоть, не вниз головой меня туда опустить надумали. За моей спиной, туго прижатый к корявой древесине, испуганно завибрировал Нурилон. С ума сойти, мой меч, оказывается, тоже может чего-то бояться. Что же такое загадочное обитает в глубине колодца? Я чуть наклонила голову, разглядывая непроницаемую тьму, клубившуюся под ногами. Мрак, пронизываемый короткими всполохами хаотически загорающихся и потухающих огненных искр, будто там проскальзывали крошечные, грозовые разряды. И я внезапно поняла, что там, в глубине колодца – нет ничего, одна пустота, и в тоже время там есть нечто, воистину являющееся началом всех начал. То, от чего нет спасения. И сердце мое испуганно сжалось, замерев от панического ужаса. Меня ожидало неизведанное…

Отдельного внимания заслуживал и странный способ избранной для меня казни. Столбование, смерть на ритуальной архате – устремленном в небе шесте, по преданиям – открывала новый путь в небесный эфир только душе ведуна или героя-воина, покидающей землю. Вид смерти – способной позволить стать началом чего-то нового, ощутить себя свободным духом, вырвавшимся на простор, а не погибнуть подобно бессильной, обреченной на заклание жертве. Знал ли об этом Ледяной бог? Что это – слепая удача, в очередной раз мне улыбнувшаяся, или же высший промысел благой судьбы? Когда-то я сознательно отвергла путь Мудрости, но сейчас понимала, что воин чести и ведун (человек, изведавший истину), во многом схожи. И я невольно вознесла молитву великой Пустоте, ожидающей меня внизу и являющейся исходной истиной в своем первородном, первозданном виде, испрошая высочайшей милости – обрести знание, пусть даже ценой гибели своей бренной, физической оболочки.

Твари ухнули, перегнулись через край колодца, подтолкнули скользкий, обледенелый шест, и я стремительно полетела вниз – в ничто…

Падение длилось бесконечно. От любопытства я широко распахнула глаза, желая узреть последние мгновения своей недолгой, земной жизни. Сначала меня окружал один лишь мрак, густой и вязкий, ощутимо облекающий мое ослабевшее тело. Затем появился свет – нечеткий, расплывчатый и лунно-белый, он окружил меня туманными пятнами, понемногу согревая испускаемым им теплом. Я мучительно застонала, ощутив жаркое, все усиливающее покалывание, охватившее затекшие конечности. Жизнь в моем теле восстанавливалась, а процесс рождения неизменно сопровождается сильной болью. Пятна света сформировались в необычные, гибкие фигуры. Приглушенно звучала негромкая, торжественная, похожая на гимн песня:

 
Все кто живой – и ты, и я,
Кто сам себе благой творец,
Есть высший смысл бытия,
Природы-матери венец
 
 
Наш дух Ничто и Пустота,
Он есть эфир, и он есть кровь,
А миром правит доброта,
И бесконечная любовь…
 

– Смотрите, она жива! – музыкой сфер удивленно выпевал один хрустальный голос. – Но как такое возможно?

– Еще ни одно смертное существо не преодолевало барьера Пустоты! – воскликнул другой призрак.

– Разве она смертна? – протестующе вознегодовал целый хор нежных звуков.

– Нет, – счастливо прозвенел первый голос, – как же мы не узнали ее сразу? Она одна из нас, наша сестра, дитя столикого Логруса.

– Кто вы? – наконец-то смогла спросить я, жадно впитывая лучи живительного света.

– У нас нет имен. – Печально ответили тени. – Мы потоки сознания, отпрыски Пустоты, силы космического разума, нити магии – образующие Порталы!

– Но при чем тут я?

– Ты одна из нас! Ты – ходящая через Портал Оружия, разбудившая драконов, дитя Старшей крови, замкнувшая Кольцо равновесия, возлюбленное порождение Логруса, – с готовностью пояснили тени. – Ты носишь кулон Оружейницы и оружие демиургов. Тебе подвластны скрыты пласты сознания и глубинные слои мироздания.

– Но я ничего этого не делала! – отнекивалась я.

– Сделаешь! – убежденно уведомили меня тени. – Чего ты ищешь?

– Знания! – трепетно выдохнула я слово, неожиданно родившееся в глубине души.

Голоса мелодично рассмеялись, рассыпая звонкие стаккато солнечных лучей:

– Тебе ли искать знания, если ты сама призвана созидать гармонию и справедливость!

– Не понимаю! – пожаловалась я.

– Бог – в тебе, – важно вмешался густой баритон, прорвавшийся сквозь массу других звуков. – Ты и есть бог – творящий добро и свет, если ты, конечно, пожелаешь им стать.

– Но как? – изумилась я. – Как обрести себя?

– Слушайся голоса сердца! – наперебой запели тени. – Люби, твори, живи!

– Так просто? – не поверила я. – Просто жить и все?

– Конечно, – подбадривающе громыхнул баритон. – Бог есть любовь и добро, свет и жизнь. В этом и состоит суть искомого тобой знания. Иди обратно, сестра, твой путь только начинается.

– Но я, – я попыталась пошевелить скованными плечами, – я не свободна!

– Чем можно сковать душу? – иронично вопросил баритон. – Ты сама ее сковала…

– Да-а-а? – громко возмутилась я.

Я невольно представила жаркое пламя жизни, наполненное жажды свободы и любви, разгорающееся в моей душе. Пламя несгибаемой воли и веры в себя разрасталось, выплескивало наружу, делая мою фигуру намного ярче любой из окружающих меня, светящихся теней. Мои железные, толстые цепи вспыхнули, разом истончились и рассыпались облачком светлых брызг. Густой баритон довольно хмыкнул. Тени дружно запели что-то ликующее и закружились пестрым хороводом, подхватывая меня и вознося обратно вверх.

– Я буду жить. Я буду любить. Я принесу людям свет и добро! – громко, победно кричала я, воспаряя все выше и выше, пока не увидела далекий неясный круг выхода из колодца. Мой путь завершился, Тьма отступила, голоса умолкли, тени исчезли, я осталась одна.

Я расслабленно лежала на поверхности вязкой, густой, темной субстанции, поддерживающей меня наподобие мягкой подушки. Я многое поняла. Не нужно бояться Тьмы и Пустоты. Они всегда присутствуют не только в мире, но и в душе всякого из нас, являясь прочной подкладкой, зримо оттеняющей светлую, добрую сторону любого явления и каждого существа. Свет не может существовать без Тьмы, ибо, оставаясь в одиночестве, он утрачивает истинный смысл и значение. В пустоте зарождается все живое. Научись правильно распределять темные и светлые стороны своей натуры, толково управляй ими, и ты станешь богом, творцом, демиургом – способным привнести в мир много значимого и хорошего. Мы сами создаем свою судьбу. И отныне, я навечно собиралась стать именно тем, кого и разглядела во мне тетушка Чума, человеком – никогда не идущем на поводу у обстоятельств, предсказаний и случайностей. Отныне – я сама творю свою жизнь!

Я подплыла к стене колодца и растерянно ощупала каменную кладку, уходящую далеко ввысь. Чтобы выйти на свободу, мне нужно как-то подняться по этим, гоблинами проклятыми, камням! Но мои пальцы не могли найти ни единого мельчайшего зазора, за который можно было хоть как-то зацепиться. Лишь тонкие как ниточки, ровные стыки между идеально отполированными блоками. Осененная внезапной догадкой, я выхватила из-за пояса два коротких клинка – дагу «Рануэль Алатора», и кинжал из отличной эльфийской стали, когда-то подаренный мне отважным Раймоном де Ризо. «Не подведите!» – мысленно взмолилась я, вгоняя остро отточенное лезвие в стык между блоками. Верный кинжал даже не погнулся, по самую рукоятку, надежно утопая среди камней стены. Упираясь окованными железом носками сапог в стену колодца, я тяжестью всего тела повисла на кинжале, взмахнула дагой и всадила ее чуть выше первой, импровизированной опоры. Подтянулась на одной руке, равномерно перераспределила свой вес, перенося его на второй клинок, думая лишь об одном – только бы они выдержали меня и не сломались, и выдрала кинжал из стены. А потом воткнула его еще выше и медленно, мучительно медленно поползла вверх, к сумрачному свету, освещающему зев Колодца пустоты, покорившегося мне и принявшего меня как свою.