Текст книги "Лицо для Сумасшедшей принцессы"

Хотя нет, на этот раз в знакомом до боли пейзаже присутствовало одно, сразу же бросившееся в глаза отличие – на расшитом шелком покрывале небрежно валялся свернутый пополам листок бумаги. Я протянула голую руку и развернула записку. Емкое, лаконичное, справедливое слово: « Бестолочь», а внизу, вместо подписи, красовалось стилизованное изображение черепа с оскаленными зубами. Недаром краткость всегда считалась родной сестрой истинного таланта. Вобщем то, все итак ясно – каким же еще словом можно назвать непонятливую внучку, в очередной раз умудрившуюся наскрести неприятностей на свой, оказавшийся неожиданно прочным, хребет!

Я язвительно расхохоталась, скомкала записку и с комментарием: « Спасибо, бабуля!» со всего маху запулила ее в угол комнаты. Откормленный кот проводил бумажку завороженным взором по-охотничьи прищуренных глаз, не выдержал, и резко скакнул следом. Я невольно пожалела заскучавшую животину, по всем видимости, тяготившуюся вынужденным бездельем. Похоже, извините за каламбур, во владениях смерти даже банальные мыши, и те не прижились. Я села на постели, с удивлением ощущая некоторую слабость, головокружение и неприятный дискомфорт в желудочно-кишечном тракте. Утешила себя мыслью, что для только что ожившего трупчика это вполне нормальное состояние, и принялась одеваться. Неторопливо натянула штаны, сапоги и только накинула на голову легкую, батистовую рубашку, как дверная ручка неожиданно пришла в движение, и резная дубовая створка растворилась с легким скрипом.

– Нет, сестры, вы только полюбуйтесь на эту живучую тварь! – прозвучал возмущенный женский голос с порога.

Мне очень хотелось поближе рассмотреть невежливую гостью, но моя голова как назло, накрепко застряла в узком вороте рубашки.

– А ты разве ожидала от нее чего-то другого? – насмешливо вопросил кто-то на тон жестче.

– Вот вам наглядный пример того, как несовершенна наша система образования! – наставительно провозгласила третья, так же не видимая мне собеседница. – Исходя из ее эротической истории с принцем демонов, я пришла к выводу, что нашей принцессе куда больше пригодились бы уроки Кама-сутры, чем дурацкое умение махать мечом!

Я с треском рванула рубашку вниз, в лохмотья раздирая воротник. На пороге комнаты стояла уже знакомая мне четверка демиургов, только теперь я видела их гораздо отчетливее. Дамы непринужденно вплыли в комнату и удобно расположились в креслицах, предусмотрительно расставленных перед моей постелью. Ситуация начинала сильно смахивать на некую ускоренную пародию на судебный процесс. Четыре невозмутимых судьи, и я – обвиняемая. Причем, как и положено подсудимому – растерянная, взлохмаченная и полуодетая.

– Ну и…? – требовательно заявила я. – Надеюсь, хоть какой-нибудь завалящий адвокатик-практикант мне полагается?

Одна из судий – неопрятная, расплывшаяся старуха, замотанная в тряпки неопределенного фасона и цвета, желчно усмехнулась, показав плохие зубы. Ее лицо, изборожденное глубокими морщинами, производило на редкость отталкивающее впечатление:

– А ведь мы тебя предупреждали, дорогая! – сварливо проскрипела она. – Ты могла бы выбрать себе любого мужчину и любое королевство. Даже – красавца Астора!

– Не приукрашивай, сестра Тьма! – возмутилась другая дама, толстая как бочка блондинка. – Принц демонов может казаться привлекательным лишь тебе, но отнюдь не эльфийской принцессе!

– Не бывает некрасивых мужчин! – по военному лаконично отчеканила третья сестра, шестирукая женщина-змея. – Бывает мало цветов и игристого вина!

Блондинка Свет пренебрежительно покривилась:

– Ох уж мне этот твой казарменный юмор!

Я обалдело крутила головой, слушая склочную перебранку демиургов.

– А уж как он тебя любит! – экзальтированно закатила выцветшие глазки Свет. – Даже не взирая на твое уродство, он готов целовать тебя везде, даже туда, куда никто еще не целовал…, – она скабрезно хихикнула.

– Это куда еще? В меч что ли? – шокировано буркнула я. Вот уж не ожидала, что они начнут так фамильярно обсуждать мою интимную жизнь.

Свет визгливо расхохоталась.

– Дура! Отвадила от себя второго мужика! Ну и чего ты этим добилась?

Я криво усмехнулась. Не совали бы эти старые девы любопытные носы не в свое дело! Жаль, забыла обидное словечко, которым называют любителей подглядывать за чужими любовными утехами, а то бы я им сейчас так припечатала!

Голос Оружейницы грохотнул сталью:

– А вот я ее понимаю! Зачем нужны мужчины, если в мире существуют клиники!

« Ага! – мысленно возликовала я. – Наблюдается разброд и шатание. Кажется, нас уж двое против троих!»

– Хватит! – самая страшная и старая из демиургов звучно стукнула ладонью по подлокотнику кресла. – Шутки шутками, но принцесса совершенно вышла из-под контроля. Что предлагаете, сестры?

– Стойте, – возмутилась я. – Я же вам помогла! Устранила Ледяного бога…

– Ша! – приструнила меня Хаос. – Тебя не спрашивали. Ты сама сейчас угроза, пострашнее Тварей холода!

Я потрясенно расширила глаза.

– Так ты еще не поняла, что с тобой произошло? – не поверила Свет.

Я отрицательно помотала растрепанной головой.

– Ты прошла Колодец пустоты, третье испытание, делающее человека – богом! – снисходительно пояснила Тьма. – Поэтому ты начала видеть наш истинный облик, поэтому тебе подчинился кулон Оружейницы. А кроме всего прочего, ты обрела вторую дагу из пяти!

– Да заберите вы ваши артефакты, от них одни неприятности! – возмутилась я. – Мне они ни к чему. Я бы сейчас все отдала, лишь бы вернуть Астора!

– Ой, – умилилась Свет. – Сестрицы, давайте ей поможем, она наконец-то поняла что любовь – превыше всего в мире!

– Цыц, курица сентиментальная! – командно прикрикнула на сестру Хаос. – Еще мне только любви ихней не хватает до кучи, итак проблем выше крыши! Забрать у тебя артефакты мы, увы, не можем, – это она уже мне. – Они сами выбирают себе хозяев и возвращаются к ним при любом раскладе сил. От Ледяного бога, ты нас конечно избавила, но при этом существенно нарушила течение жизни всех близких тебе людей. Ты стала слишком сильной. Ой, чую, ты теперь представляешь для нас угрозу почище Детей стужи и дурных демонов. В наши намерения совсем не входит делиться властью с какой-то там девчонкой, пусть и ставшей богом!

– Так чего проще, – вполне серьезно предложила я. – Убейте меня и дело с концом!

Хаос посмотрела на меня как на идиотку:

– Убить бога? – она заржала грубо и вульгарно. – Вряд ли это возможно в принципе! И боюсь, что это может привести к новым, еще более непредсказуемым последствиям.

Тьма чопорно поджала губы, разглядывая меня неодобрительно и брезгливо.

– Сестрица, а когда мы скажем ей о…? – встряла Свет.

Хаос недовольно махнула граблеобразной рукой:

– Не до этого пока. Время покажет, что к чему. Ума не приложу, что нам теперь делать еще и с этой, совершенно непредвиденной проблемой!

Я навострила уши, пытаясь понять – о чем это она. Хотя, надо признаться, вторая беседа с демиургами стала для меня такой же малоинформационной, как и первая.

– Если проблему можно решить, то нет повода для тревог. А если нельзя разрешить – то и тревожиться бессмысленно, – наставительно произнесла Оружейница.

Тьма одобрительно хмыкнула. Хаос скептично покачала головой:

– Некоторые проблемы имеют свойство расти! – она сделала непонятный жест руками в области своего живота. Сестры захихикали, а я – опять ничегошеньки не поняла:

– Это вы о чем?

– Ох, Ульрика, – снисходительно вздохнула Хаос. – Я рядом с тобой, себя обычно такой умной чувствую!

Я сжала зубы, стараясь сдержаться и не вспылить. Интуиция мне подсказывала, что хитрые демиурги просто пользуются какими-то знаниями, о которых я пока еще не имею ни малейшего представления, и кроме этого, пытаются с помощью напускной небрежности скрыть владеющую ими растерянность и даже страх. Но вот чего и почему они боятся?

– А может, вы меня просто отпустите, и все мы все спокойно пойдем своей дорогой? – осмелилась предложить я.

Тьма выразительно покрутила пальцем у виска.

« Так, – поняла я. – И тут мне светит облом. Впрочем, не привыкать уже. Облом, как много в этом звуке для сердца женского слилось…»

– Не можем мы тебя отпустить, девочка, – почти извиняясь, призналась миролюбивая Оружейница. – Ткань бытия вокруг тебя слишком не стабильна, ты играючи прорываешь ее насквозь и легко перекраиваешь под свои идеи. Пока ты на свободе, мы вполне обоснованно опасаемся не только за свои полномочия, но и за свою жизнь!

– Запрем ее в чертоге Смерти! – предложила Хаос.

– Я за! – поддержала сестру подпевала Свет.

– И я! – откликнулась немногословная Тьма.

Оружейница немного поколебалась, но вскоре тоже утвердительно кивнула головой.

– А я – нет! – возмущенно вякнула я.

Демиурги умиленно заулыбались:

– Девочка глупенькая, это для твоей же пользы! – начала оправдываться Оружейница. – Позднее ты все уразумеешь и даже скажешь нам спасибо. Твое здоровье сейчас таково, что в ближайшее время ты нуждаешься в отдыхе, положительных эмоциях и полноценном питании. А отпусти мы тебя на волю, как ты тут же опять начнешь скакать с мечами, поднимать тяжести и проделывать всякие, еще более неразумные вещи.

– Да ты пойми, это же не на долго, – утешила меня ханжа Свет.

– И на сколько же? – осторожно поинтересовалась я.

– Ну, – начала загибать кривые пальцы Хаос, – думаю – месяцев на девять!

– На сколько, на сколько? – потрясенно взвыла я. – Вы что, с ума сошли? Да за такую прорву времени, только гоблин знает, сколько всякого приключиться может!

– Вот именно! – наставительно провозгласила Хаос, поднимаясь с кресла. – Так что заруби себе на носу, дорогая принцесса, – она угрожающе помахала кистью с разбухшими от артрита суставами перед моим вытянувшимся от разочарования лицом, – мы хотим как лучше. Заботимся о тебе. Предупреждаю, ослушаешься нас – тебе же хуже будет. Так что считай, будто ты находишься на принудительном лечении в санатории!

Она вежливо пропустила сестер вперед, вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь. Ключ повернулся в замке с негромким скрежетом, напомнившем мне звук захлопывающейся крышки гроба. Я в растерянности стояла около кровати, недоуменно хлопая ресницами.

– Они это серьезно? – недоверчиво произнесла я вслух, задавая скорее риторический вопрос. – Но ведь у меня итак никогда ничего значимого в жизни не было, кроме свободы. И кто же дал им право лишать меня моей личной, персональной свободы?

Толстый кот бочком выбрался из-под шкафа, сел на упитанный зад, и сожалеюще развел лапы, намекая – теперь уже ничего не поделаешь, смирись, принцесса.

– А-а-а, – скандально заголосила я, бросаясь к запертой двери и исступленно молотя кулаками в крепкую створку, – откройте, падлы!

За дверью царила могильная тишина.

– Бабушка, помоги! – жалобно позвала я. Но мне никто не ответил.

Я тихонько сползла вниз по гладкой, лакированной доске, упрямо сжимая трясущиеся губы и пытаясь не разрыдаться в голос. С ума сойти можно – они меня наказали как непослушное дитя, отлучили от жизни, лицемерно мотивируя тем, что делают это для моей же пользы. Они меня заперли, это же просто произвол какой-то!

Черный кот уселся около меня, сочувственно и успокаивающе мурлыкая, нежно утирая мое зареванное лицо своими мягкими, бархатистыми лапами.

– Замуррровали! – явственно звучало в его утробном мурчании. – Мурррррзавки!

Я строптиво усмехнулась и злорадно шмыгнула распухшим носом. « Ну и пусть! – вертелось в голове. – Все равно – убегу! И не в таких ситуациях бывала. Сумасшедшая принцесса я в конце то концов, или кто!»

Глава 5

Хан Исхаган боязливо выглянул из-за перевернутого трона. Испуганно зыркнул вправо, влево и успокоился, осознав, что его венценосному благополучию уже ничего не угрожает. Облегченный выдох сотряс щуплую фигуру владыки, более всего подходившую под саркастичное определение язвительного Лансанариэля «и на груди его могучей – три волоса казались кучей». Правитель опечаленно опустился на истоптанный ковер и сокрушенно помотал седой головой. И ведь было от чего. Праздник сорвался, гости разбежались, первый визирь – позор государства, валяется обеспамятовав, кверху задом, в прозрачных бабьих штанах. Вобщем, монарший авторитет рушится на глазах, а принцесса так и лежит в своем гробу не расколдованная. Причем, тридцать лет уже лежит, не ворохнется. И хан вздохнул еще печальнее и протяжнее.

Огвур с любопытством наблюдал за картиной вселенской скорби, талантливо исполняемой престарелым повелителем. Железное сердце непоколебимого орка кольнул острый приступ жалости:

– Гляди! – он потянул за рукав Ланса, сосредоточенно перезаряжающего арбалет.– Как старик то убивается! Помог бы ты ему, а?

Полукровка кисло воззрился на гроб с принцессой:

– Целовать женщину? К тому же – мертвую? Огвур, ты в своем ли уме? Да я еще со времен штурма Нарроны мертвяков до икотки боюсь!

Хан Исхаган поднял на полуэльфа заплаканные глаза:

– Да не мертвая она, господин эльф. У нее это – летаргия. Сделайте божескую помощь, помогите! Все равно у нас сегодня нет никого отважнее и доблестнее вас! Да и пророчество…

– Ну уж дудки! – попятился Ланс, на всякий случай прикрывая рукой лекарство, должное исцелить спящую красавицу, а именно – свои алые губы. – Брехня это все, про поцелуи. Про эффект плацебо слышали? Так вот, это все – самообман!

– Да ты чего, дурашка, – мягко упрекнул его добросердечный Огвур. – Какой может быть самообман у заспавшейся бабы? Ну, поцелуй ты ее разочек, от тебя не убудет…

– И это ты мне предлагаешь? – горестно возвел очи к небу щепетильный красавец. – Ты!

– Да ладно тебе, – орк словно невзначай подталкивал сердечного дружка к хрустальному саркофагу. – Я не стану ревновать, я даже отвернуться могу…

– Не хочу! – принципиально уперся привередливый полукровка.

Народ, привлеченный второй частью увлекательного зрелища, начал стягиваться обратно к помосту. Несостоявшиеся женихи выползли из своего надежного, коврового укрытия.

– Поцелуй принцессу, Аолой заклинаю! – униженно умолял хан Исхаган, молитвенно складывая сухонькие ручки.

– Нет! – продолжал отказываться Ланс.

– Целовать – не воевать! – натужно кряхтели стражники, предусмотрительно сдвигая крышку гроба.

– Эй, красавец, не робей и целуй ее скорей! – громко скандировала толпа.

– Ты целуй ее везде, восемнадцать ей уже! – дружно подбадривали женихи.

– Целуй, а то меня целовать придется! – угрожающе пообещал очухавшийся визирь Бухтияр.

Ланс обреченно застонал и рефлекторно нажал на спусковой крючок арбалета, до сих пор находившийся в его судорожно сжатых руках. Тетива звонко тренькнула… публика ахнула. Короткий болт просвистел над крупом серого ослика дервиша Али-Бабы, который, полуприкрыв глаза, блаженствовал в тени шелкового навеса. Ощутив обжигающую молнию, мимолетно царапнувшую его итак уже порядочно поношенную шкуру, несчастное животное заорало дурным голосом и взвилось на дыбы. Подкованное копыто, с жирным чавканьем, метко опустилось прямиком на спину едва приподнявшегося на четвереньки визиря. Бухтияр надсадно взвыл и ухватился за свисающий с помоста ковер. Пестрое полотнище поползло вниз. Стоявшие на нем стражники взмахнули руками, словно птицы – крыльями, и рухнули на своего повелителя. Хан выпустил из рук вставший на ребро трон и, гремя костяком, покатился вниз по лесенке. Резной, деревянный, напоминающий барабан стул, плавно подбил под колени растерянного Ланса. Полукровка коротко вскрикнул и упал точно в гроб, прямо на принцессу Будур. Послышалось смачное чмоканье. Народ на площади испустил вопль восхищения и настороженно затих…

– Судьба! – философски уточнил мудрый Али-Баба, довольно поглаживая седую бороду.

Мертвую тишину разорвал пронзительный, возмущенный девичий визг и звонкий звук пощечины. Ланс резво отпрыгнул в сторону, держась ладонью за лицо:

– Стерва! – обиженно выкрикнул он, и торопливо застучал каблуками вниз по ступенькам лесенки.

Темное полотнище, прикрывавшее саркофаг, отлетело на пару метров. Из гроба поднялась разгневанная красавица и встала на помосте, эффектно упирая руки в бока, хозяйским взором окидывая притихшую в ожидании площадь. Ланс и Огвур, открыв рты, потрясенно рассматривали наследную рохосскую принцессу.

Принцесса Будур, несомненно, вполне подходила под определение – красавица. Высокая, как ханский янычар, мощная словно молодой дубок, она угрожающе поигрывала рельефными бицепсами, демонстрируя широкие плечи молотобойца, и тонкую талию, весьма аппетитно смотревшуюся в сочетании с ядреными бедрами. На круглом, луноликом лице гневно сияли огромные черные очи и сердито кривились сочные уста, пикантно оттененные темными волосками над верхней губой. Сросшиеся на переносице брови сурово хмурились, десяток толстых кос спускался почти до пят.

– Вот гоблины такие-разэтакие! – выразительно выдал Огвур, не сводя расширившихся глаз с прекрасной богатырши.

– Пери, гурия! – с неприкрытым вожделением выдохнул субтильный принц Али-Мангут, эротично облизываясь.

– Слава госпоже нашей, принцессе Будур! – верноподданнически возопила толпа, падая ниц.

– И где мой жених? – требовательно вопросила пери, негодующе топая ножкой сорок второго размера. Жалобно затрещал устланный коврами помост.

– Да вот же он! – хан с видом доносчика указал дрожащим пальцем на побледневшего Ланса.

– Этот? – Будур капризно скривила губы. – Чего-то тощеват, да бледноват! Никак, болел в детстве?

– Кто, я? – склочно уточнил полукровка.

– Ну не я же! – передразнила принцесса. – Ладно, сойдешь, пловом откормлю. Иди сюда! – и она поманила жениха жадным жестом изголодавшейся за тридцать лет людоедки.

При упоминании ненавистного, калорийного кушанья, полуэльф озверел:

– Фиг тебе, а не свадьба! – он взвился в невероятном прыжке, ловко хапнул с валяющегося на коврах подноса золотую стрелу, и мстительно показал принцессе выразительную фигуру из трех пальцев. – Отвали, корова усатая!

Оскорбленная в лучших чувствах Будур взвыла громче придворного муэдзина. Ланс издевательски рассмеялся, подмигнул Огвуру и не оглядываясь, рванул вдоль по улочке, ведущей к озеру. Грохоча сапогами, орк помчался за улепетывающим во все лопатки другом. Следом за ними, нещадно подгоняя ослика, резвым джигитом скакал старый дервиш Али-Баба.

Покинутая невеста голосила не переставая.

– Поймать, вернуть! – растерянно выкрикивал приказания хан, но куда там, стражники не слышали, сгибаясь пополам от неудержимого хохота.

Поняв, что беглецов уже не догнать, Исхаган изменил тактику:

– Да на кой гоблин он тебе сдался, дочка! – нежно уговаривал он зареванную наследницу. – Бледный, да тощий! Ну, какой из него муж? Я тебе другого найду!

– А я этого хочу! – в три ручья продолжала рыдать принцесса.

– Дочка, будь же благоразумна! – подхалимничал отец. – Ведь ты – правительница, трон и государство – твои! Утри глазки и займись делами, карай и милуй, хозяйничай!

– А-а-а! – Будур вытерла косой мокрые глаза. – Так это все – мое?

– Твое! – с готовностью закивал хан.

Правительница выпрямила сильный стан, черные очи метали гневные молнии:

– А почему мало воинов? Почему у замка башня в трещинах? А ты сам в засаленном халате? Почему на улице слишком жарко? Почему на небе нет облаков? Хочу облака, немедленно! Бездельники! Начальника охраны – казнить! Казначея – казнить! Хана – казнить!

Все присутствующие потрясенно зароптали, преисполненные ужаса.

– Дура! Красивая, но редкостная дура! – схватился за голову Исхаган. – Тебе только детей рожать да салфетки крестиком вышивать! Немедленно вернуть эльфа. Хочет он этого или не хочет, но он женится на принцессе!

Взбодрившаяся и воспрянувшая духом охрана, рысцой рванула к озеру, демонстрируя полнейшее согласие с компетентным мнением хана. Подоспевшие евнухи подхватили принцессу и, не взирая на бурное сопротивление, замотали в покрывало, утаскивая на женскую половину дворца. Назревавший было матриархат благополучно зачах на корню. Взбудораженная столица медленно успокаивалась.

Ланс давно запыхался, кровь стучала в висках, сердце грозилось выпрыгнуть из груди, но он не сдавался и не сбавлял шага. Потому что позади настигающим эхом грохотали ятаганы и медные бляхи, нашитые на халаты догонявшей их погони. Повеяло прохладой, цепочка глинобитных мазанок неожиданно оборвалась, явив дощатые портовые постройки и насквозь пропитанные солью доски причалов. Убогие лодчонки, приземистые, крутобокие галеры, а выше всего этого – белопенная громада надувающихся ветром парусов гордой, готовой к отплытию каравеллы. Глаза полукровки выхватили надпись на борту «Маргота», поясную фигуру деревянной девы под бушпритом и красный, головной платок Маллера де Вакса, веселым пятнышком отсвечивающий на корме.

– Эй, на палубе! – громко закричал Ланс, размахивая руками.

– Это ты, родич? – отозвался пират. – Ты успел вовремя, мы отплываем вверх по реке, чтобы выйти в море. Ветер попутный, так и норовит сорвать корабль с якоря!

– Ты обещал отвезти нас на Поющий остров! – напомнил Огвур, первым вступая на веревочный трап.

Маллер протянул ему руку, помогая перебраться через планшир каравеллы:

– Вижу, выбора у вас нет! – он коротко хохотнул, указывая на приближающихся стражников. – Шумная вы парочка, везде умудряетесь набедокурить! Руби концы! -прикрикнул он на матросов и «Маргота» важно отвалила от причала.

На опустевшем пирсе разочарованно ругалась погоня, измотанная безрезультатной беготней.

– Как, парочка? – встрепенулся Ланс. – С нами же еще дервиш на ишаке бежал, Али-Бабой его звать!

– Да вон он, ваш старикан, – махнул рукой капитан, – на берегу остался!

И правда, на пирсе, никому не нужный и никем не схваченный – стоял старый дервиш, вскинувший ладонь в прощальном взмахе.

– Удачи вам, друзья Сумасшедшей принцессы! – долетел до путников его голос, ставший неожиданно сильным и молодым. – Вы сослужили мне отличную службу. А то, что добыл ты, орк, отправится к тому, для кого и предназначено. Ведь от судьбы – не уйдешь!

Огвур громко ругнулся и схватился за палец, на котором носил перстень « Пожиратель пространства» укрытый тряпичным лоскутом. Но увы, под повязкой ничего не обнаружилось. Тысячник снова взглянул на причал и заметил яркую искру света, сверкнувшую в грязной руке дервиша. Отблеск драгоценного камня был столь ярок, что друзья невольно зажмурились, и сквозь опущенные ресницы им на мгновение померещилось, что тщедушное тельце Али-Бабы странно изменилась, превратившись в статную фигуру женщины в роскошном одеянии, с серебряной короной на распущенных, черных как смоль волосах. Серый же ослик стал поджарым гнедым скакуном, щеголявшим золотым чепраком. Ланс протер веки, но на причале вновь стоял все тот же бродячий старик, хитро щуривший подслеповатые глаза.

– Ты видел? – заикаясь от волнения, спросил полуэльф у задумчивого орка.

Орк насмешливо цыкнул зубом, и сплюнул за борт:

– Я же сразу сказал, что имя у него какое-то подозрительное – али баба… А я бабу за милю чую!

Я давно уже утратила ощущение времени, сбившись с подсчета миновавших дней. Окон в комнате не было. Единственным ориентиром проходящих часов и суток служила свежая пища, появлявшаяся с четкой регулярностью. Кормили меня будто на убой, и вскоре я и смотреть не могла на разнообразные и питательные яства. Хотя, если говорить на чистоту, отсутствием аппетита я не страдала, даже не взирая на утреннюю, тоже ставшую регулярной тошноту. Нет, а чего еще можно ждать от подобного образа жизни? Нервы на пределе, прогулки на свежем воздухе не предусмотрены, прогрессирующая гиподинамия на лицо, четыре стены надоели дальше некуда, того и гляди – клаустрофобия разовьется. Наверно, мои бдительные тюремщики хорошо усвоили неписаное правило, что каждому попавшему в мышеловку полагается бесплатный сыр, а перед смертью – тем более. Сыром меня баловали вволю: и твердым нарронским, и мягким из козьего молока, и деликатесным эльфийским с голубой плесенью. Так что по поводу своей дальнейшей судьбы я радужных надежд не питала. Вот подумают демиурги, подумают, да и пустят меня в расход. Решив не сдаваться без боя, я частенько упражнялась в фехтовании, испортила стены метательными ножами и совершенно случайно, промахнувшись, чуть не угрохала кота, обидевшегося на меня словно на злейшего врага. Нарвавшись на заслуженный кошачий бойкот, я заскучала окончательно. Как никак, но усатый бабушкин любимец был единственным доступным мне собеседником, внимательным и никогда не перебивающим. А пространные монологи, патетично произносимые в черную, лупоглазую морду, помогли мне хотя бы немного разобраться в не только сложившейся, чрезвычайно запутанной ситуации, но и в самой себе.

Я часто слышала фразу, что от судьбы – не уйдешь. Ибо как можно избежать собственного предназначения, особенно, если ты сам сознательно выбрал свой путь, да еще и умудрился при этом перечеркнуть древнее пророчество? Что посеял – то и пожнешь. Выбился из предназначенных тебе рамок, значит – твори судьбу заново. Посеешь глупость – расплатишься за нее сполна, поступишь обдуманно – можешь надеяться на награду. Я с раскаянием покачала бедовой головой, ведь необдуманных поступков я совершила предостаточно и жаль, что осмысление последствий неразумных деяний пришло ко мне слишком поздно.

Я ошиблась – моя любовь к Астору не умерла, а наоборот, стала еще сильнее и пронзительнее. Любовь не признает титулов и сословий, не зависит от ума и внешности, не выбирает врагов или друзей. Любовь просто приходит. Правы оказались бабушка и Эткин, утверждавшие – любят не за что-то, а скорее – вопреки всему. Я наконец-то безоговорочно приняла свое чувство к принцу демонов и поняла, что в итоге примирилась и со своей душой. Без любви – душа пуста. Без нее не создаются стихи, не звучит песня, не существует красота. Без любви не имеет смысла само понятие бытия. Любовь – начало всех начал, источник всего лучшего. Признание в любви займет минуту, а ее доказательство может растянуться на целую жизнь. А я поняла эту истину, лишь оттолкнув своего возлюбленного. И сильнее всего в мире я желала одного – вернуть Астора. Я звала его всей своей измученной, раскаявшейся душой, мысленно просила прощения и надеялась на встречу. Надеялась на второй шанс…

Я поняла – беда всегда ходит рядом с нами, стоит лишь по неосторожности или по неведению приоткрыть дверь, и впустить ее в свой дом. Счастье же наоборот – капризно и труднодостижимо, и далеко не у каждого хватит мудрости и терпения, достаточного для привлечения столь редкого гостя. Беда приходит незваной, вольготно располагается на хозяйском месте и потом ее трудно уже остановить, или выгнать. Счастье напоминает экзотический цветок, привередливый и хрупкий, взращиваемый старанием и благоразумием. А я оказалась слишком неумелым садовником. Теперь передо мной стояла труднейшая задача – вновь обрести счастье, потерянное по собственной вине. И я мучительно пыталась понять – как связаны между собой три этих важнейших понятия: судьба, счастье и любовь.

Я поверила, тот – кого я добровольно назвала своим мужем, презрев закон и обычаи, полюбил меня искренне. Любовью, ставшей для него дороже семейных уз и привязанности к единокровной сестре. А гневные и обидные слова, сорвавшиеся с его уст, были всего лишь логичным следствием нанесенной мной, совершенно незаслуженной обиды. Я доставала медальон с его портретом и ежедневно взывала к своему прекрасному принцу, пытаясь докричаться до его сердца. Но мои усилия оставались тщетными.

Я пала духом. Вынужденное, затянувшееся заключение тяготило меня все больше и больше. Однажды в моей голове даже родилась идея покончить с собой, тут же перешедшая в раскаты саркастичного хохота. Ведь я итак уже находилась в покоях Смерти.

К каждой трапезе прилагался графин отличного красного вина, и я начала все чаще прикладываться к до краев наполненному бокалу, мечтая забыться хотя бы на короткий миг и, таким образом – избавиться от болезненных воспоминаний. Однажды я злоупотребила спиртным сильнее обычного. Я почувствовала приятное опьянение, легкость во всем теле и безответственную бесшабашность в мыслях. Теперь я уже не взывала к Астору, а крепко сжимая в кулаке нагревшийся от моих прикосновений кулон, представила его ясно и четко, стремясь дотянуться до любимого. Как воочию я видела его золотистые очи, нежный овал лица, разметавшиеся по плечам белокурые локоны. Золотой медальон раскалился, обжигая кожу…

– Ульрика! – едва различимый шепот шел, казалось, ниоткуда. – Любимая!

– Астор! – счастливо улыбнулась я. – Где ты?

– У себя, – пришел немедленный ответ, – мой замок находится за пределами портала Тьмы.

– А меня заперли в покоях бабушки! – пьяно пожаловалась я.

До меня долетел вздох облегчения:

– Это не важно. Главное – ты нашлась! Я искал тебя повсюду. Но во владениях Смерти моя магия бессильна…

– Прости меня, – жалобно попросила я. – Я люблю тебя до безумия!

– Девочка моя! – нежно откликнулся он. – Ты мое нереальное, горькое, краденое счастье… Я сожалею, что вел себя как обидчивый мальчишка. Я готов отдать все сокровища мира за один твой благосклонный взгляд!

– А я смогу выйти из этой комнаты и попасть к тебе? – нетерпеливо спросила я.

– Через кулон – нет. И мне нет пути в чертоги твой бабушки. Но вспомни, в Лабиринте судьбы есть большой портрет, который приведет тебя ко мне…

– Но меня заперли!

– Это поправимо, – в голосе Астора появились задорные нотки. – Тебя удерживают не магия или заклинания, а обычный замок. Все гениальное – просто. Тебя обманули, заставив поверить, что дверь – несокрушима. Оставь в комнате какую-нибудь вещь, пропитанную твоим запахом, твоей аурой, чтобы сбить врагов со следа, взломай запор и беги в коридор, ищи мой портрет…

Не дослушав принца, я бросила на кровать два любимых метательных кинжала, вынула Нурилон и вставила кончик его лезвия между дверной створкой и косяком, всем весом налегая на меч. Бабушкин кот протестующе взвыл, цепляясь за мой сапог. Но я невежливо отпихнула его в сторону, усиливая нажим. И дерево не выдержало. От облицовки двери откололся огромный кусок, язычок замка вышел из паза, и я стала свободной. Не глядя, привычно пихнув клинок обратно в ножны, я побрела по длинному коридору, скудно освещенному редкими факелами. Под ногами что-то хрустело, сзади жалобно, как-то обреченно и задушено орал кот, но я не останавливалась. Сбила щит, висевший на стене, разбила изящную вазу, гоблин знает как оказавшуюся на моем пути, но лишь прибавила шагу, переходя на бег. На какое-то мгновение в памяти всплыло предупреждение архимага Арбиуса, умолявшего меня ни в коем случае не посещать Лабиринт судьбы во второй раз. Он предупреждал, что повторный визит чреват неожиданными последствиями и может по-новому, круто изменить не только мою судьбу, но и участь всех зависящих от меня людей. Рассудок подсказывал, что я творю запретное, но желание увидеть любимого превозмогло слабый голос разума. Я миновала длинную череду затянутых паутиной картин, обитатели которых взирали на меня с нескрываемой враждебностью и осуждением. Даже с учетом моего острого зрения, я плохо ориентировалась в царившем вокруг сумраке, но сердце оказалось зорче глаз. Я нащупала резную раму нужного портрета, его портрета, с трепетом узнавая эти вишневые губы и насмешливый прищур прекрасных глаз. «Торопись, – скороговоркой донеслось из кулона. – Они догоняют, они идут!» Я положила ладони на холодный, покрытый красками холст, и нежно прижалась к нарисованному лицу…