Текст книги "Девушка с амбициями"

Глава 5
За что боролись, на то и напоролись

Лето – вечная пора отпусков, когда каждый решает, где, как и с кем он проваляется на пляже заветные две недели. Есть, конечно, на свете странные люди, стремящиеся всей душой провести законный отдых, скрючившись над заветной грядкой огурцов. Но только не мы. В июле отпуск был назначен у Дарьи, и это могло означать только одно – ждите приключений. Каждый ее прошлый отпуск был достоин того, чтобы создавать в его честь оды или саги. Дашкино семейство справедливо полагало, что раз уж им приходится весь год пялиться друг на друга и выносить храп, грязные носки и толпы подружек, то уж в эти четырнадцать райских дня можно честно забыть о существовании друг друга. В этом вопросе Дарья безусловно лидировала. Никогда больше я не видела чтобы замужняя женщина с такой скоростью забывала о своем муже. Первого июля подруга сдала мне на временное хранение обручальное кольцо и позволила довести ее с чемоданами до Шереметьева, где белокрылый самолет унес ее в жаркие края совсем так же, как в свое время Нильса уперли дикие гуси. Этому взлету предшествовали несколько недель мук совести и мук творчества. С совестью все более-менее понятно. Дарья приезжала домой, смотрела на трогательно-щупленькую фигуру Жорки и принималась корить себя за распущенность и негодяйство. Впрочем, эти укоры носили всегда чисто формальный характер.

– Сволочь я, скотина. Нету у меня совести. Ай-яй-яй! – восклицала она и делала себе педикюр. Ярко-бордовый, чтобы привлекал внимание.

– Чтобы иметь совесть, надо ее иметь! – выдала на прощание Алина. – А иметь что-либо, согласись, дело не женское.

– Ясен хрен, – кивнули мы и стали помогать Дарье выбирать купальник. Непременно нужен был такой, в котором она смотрелась бы прилично, но который бы при контакте с морской водой становился бы чуть ли не прозрачным и обтягивал соски, доводя горячих пляжных аборигенов до неистовства.

– Купальник в этом деле – самое важное. Нужно, чтобы мужики его все хотели бы сорвать! – поясняла свои требования Зайницкая.

– Ага, зубами, – поддакивала Аля. Как всегда, в период Дашкиного отъезда в дальние теплые страны, у них с Алиной находилась масса общих интересов. И вообще, они становились в тот момент гораздо ближе друг к другу. А вот мы с Марго отстранялись и издалека смотрели на это бесчинство.

– Когда уже ты разведешься, Даша? Зачем из мужика пугало делать? – стыдила ее Маргоша, как всегда безрезультатно. И вот, первого июля я докатила Зайницкую, укомплектованную купальником, эротическим бельем, презервативами и прозрачными сарафанами, до аэропорта и, перекрестив, отпустила делать свое черное дело. Она улетела, как Карлсон, пообещав вернуться, а я осталась одна. В посольстве было тихо и пустынно. К слову говоря, моя выходка на вечеринке осталась практически без последствий. Димочка Шаров в гробовой тишине отвез меня домой и уехал, бросив сухое «увидимся». Я еще неделю с ужасом ждала расплаты, но по странности, ее час так и не пробил. Я по-прежнему сидела на козырной западной проходной и спокойно почитывала вязкие как мягкая ириска детективы. На построениях Шаров смотрел то ли мимо меня, то ли в глубь меня, глубоко задумавшись о чем-то.

– Какой-то он грустный стал, – пожалела его Женька, которую поставили ко мне вместо Зайницкой.

– А чего веселиться? – резонно ответила я.

– Ага. Когда тебя так прилюдно послали! – с укоризной добавила она.

– Лучше бы было, чтобы я ему прилюдно дала, – обрезала ее я. Меня поражало, что практически все трактовали мой тогдашний отказ как чистейшей воды свинство. По типу того «Чего ломалась? От тебя б не убыло, а мужику бы было не так хреново». Я же отказывалась воспринимать себя таблеткой для полового возбуждения и была страшно рада, что Шаров не высыпал на меня негативных последствий из своего начальственного рога изобилия. Мне теперь даже хотелось, чтобы история имела продолжение. Вот такие мы, бабы, противоречивые. Стоит мужику перебиться и принять наш отказ как нечто непреложное, как мы сразу хотим все развернуть на сто восемьдесят градусов и потребовать продолжения банкета.

– Понимаешь, Женька, в принципе, он мне нравится! Просто тогда это напоминало жуть какую-то. И потом, я же была абсолютно пьяной и несла какую-то пургу. Вот если бы сейчас… – мечтала я, вспоминая его голубые, цвета весеннего неба глаза. Женька крутила пальцем у виска.

– Сразу надо было давать. Теперь поздняк метаться, – уверенно констатировала она. И вот эта самая уверенность заставила меня резко пересмотреть свое отношение к служебному роману с Шаровым. Ну ненавижу я, когда мне говорят нет. И еще никогда. Ни за что. В этот момент я все начинаю делать по-своему. А поскольку я – женщина умная, с высшим образованием, да еще и адвокат, то я продумала и осуществила план по захвату Шарова обратно в свои сети. Вы спросите меня – зачем? А хрен его знает! Нормальный женский ответ. Тем не менее, к приезду Дарьи из своего этого Египта мы с Шаровым уже целовались напропалую на каждом углу посольства и глаза мои горели бешеным, неподдельным огнем любви.

– Ларка, как же так? – поразилась загорелая, сыто урчащая, очень женственная Зайницкая.

– Так вышло, – скромно тупила очи я. На самом деле ради повторного сближения с объектом мне пришлось разыграть чистой воды концерт. Когда однажды в подходящий вечер я выходила с работы мимо Димочки, мне пришлось пребольно свалиться перед ним с лестницы. Он меня не поймал, так что грохот был значительный, а я потом честно принялась скулить, плакать и лежать на полу в эротической позе. Ему просто ничего не оставалось, как отвезти меня домой. Причем до машины ему пришлось нести меня на руках.

– Ну, как ты? – взволнованно спрашивал он.

– Плохо. Только бы ничего не сломала! – восклицала я и гортанно постанывала. Так, что невозможно было разобрать, от боли я вою или от эротического возбуждения.

– Дай посмотрю, – предложил он.

– Может не надо? Ай! – закапризничала я, хотя осмотр моей красивой конечности входил в изначальный план. Однако ни на что не надо соглашаться легко.

– Надо, – взял, наконец, инициативу в свои мужские руки Дима. Дальше я текла по воле волн.

– Так. Небольшой отек. Ссадина! – констатировал он, а я удивлялась, как это я в самом деле умудрилась так грохнуться.

– Ой-ей-ей! – отрабатывала программу я. И, обхватив руками его шею, положила ему голову на плечо. Мои губы оказались прямо около его лица. Я жарко дышала. Все-таки, в списке моих побед уже был Аганесов, так что я хорошо знала, что и как нужно делать.

– Может, в травмопункт? – взволнованно предложил Шаров. Я согласилась. На моих глазах выступили слезы.

В травмопункте его уже можно было подсекать. Всю очередь я смотрела ему в глаза восхищенным взглядом и рассказывала ему о том, как именно я бы без него пропала сегодня. По-моему выходило, что практически, мне пришлось бы ночевать у стен посольства одинокой, несчастной и обездвиженной. В общем, он вышел самым что ни на есть рыцарем без страха и упрека. А когда на выходе, уже после того, как мне красиво перебинтовали ногу и, хромая, я вышла к нему, я сказала, виновато глядя в глаза:

– Дима, можно я тебе признаюсь кое в чем?

– Конечно, Лариса.

– Я так жалею о той вечеринке. На самом деле, ведь ты мне дико нравишься. Я теперь прямо не знаю, что мне делать.

– Нравлюсь? – вдохновленный моим признанием и собственным подвигом, переспросил еле сдерживающий улыбку Дима.

– Очень. Так жаль, что того момента не вернуть. Я бы не пила. Ни капли, – я положила ему руку на плечо и отвернулась, глядя на закат.

– Мне тоже жаль, – выдавил из себя ответную реплику Дима. – Я решил, что тебе совершенно противен.

– В том-то все и дело, что нет, – грустно и немного обреченно вздохнула я и, опустив руку, трогательно похромала к его машине. Вот тут-то он и перерезал мне дорогу и мы, как говориться, слились в жарком поцелуе. Все. Дальше можно было ничего не разыгрывать, потому что все само покатилось по этой самой прекрасной из всех возможных наклонной. Выяснилось, что мы на самом деле нравимся друг другу. И роман понесся, открыто оповещая о себе всех вокруг, ничего не стыдясь и ни о чем не жалея. Я пришла в себя и поняла, что на свете еще есть мужики, ради которых стоит падать с лестниц и разбивать колени. Зато теперь никто не смог бы меня упрекнуть в том, что этот красивый роман я закрутила исключительно из любви к служебному положению.

Собственно, никому и в голову не приходило меня вы чем-либо упрекнуть. Вернувшаяся Зайницкая, восхитившаяся планом генерального сражения, вообще все происходящее одобрила целиком и полностью.

– Любовь с начальником смены – что может быть прекраснее? – говорила она, когда нашу будку украшали живые розы, регулярно притаскиваемые смущенно-возбужденным Шаровым. Я краснела, будка наполнялась ароматом алеющих цветочков, а Зайницкая радовалась. Цветы были абсолютно неуставными и я каждый раз волновалась, что мне за них что-нибудь будет. Но ничего плохого не наступало. Я увозила их домой и там смущала ими маму с папой и уже почти годовалого сына, который все-таки оставался главным мужчиной моей жизни.

Я выяснила, что в посольстве есть огромное количество закоулков, потайных помещений и комнаток, в которых двое влюбленных могут спокойно и без страха предаваться своим чувствам. Например, кладовые. Там было тихо и уютно среди мешков с накрахмаленными полотенцами и скатертями.

– Ты такая красивая, – восхищался Дима, без конца расстегивая на моей форме все, что только можно было расстегнуть.

– Ты тоже, – шептала я и не без удовольствия прижималась к нему всем телом, покорно отдавая себя во власть его сильных мужских рук. Мне, как девочке, снова и снова впервые влюбленной, хотелось сидеть так часами и ощущать нашу любовь всей кожей. О работе мы оба практически забыли. Только поцелуи и не только. Конечно, сексуальная жизнь на мешках с бельем – не самое лучшее, о чем можно было мечтать, но наша жажда друг друга была столь сильна, что мы практически не замечали декораций. Тем более мне было приятно, когда Дима сам поднял этот вопрос, еще раз подтвердив, что он не абы кто, а «НМ», то есть Настоящий Мужчина.

– Хочешь пойти в ночной клуб?

– Зачем? – удивилась я. Ибо была уверена, что мужчина, с которым спят, не будет хотеть уже ничего другого. Зачем, если главная цель уже достигнута и журавль уже бьется и трепещет под напором сильных мужских объятий.

– Потанцуем. Погуляем. Тебе что, не надоело на посту стоять? – поинтересовался он и мы в первый раз (но не в последний) отправились покорять московские танцполы. Оказалось, что Дима – большой любитель разбитной ночной жизни. Настолько большой, что я поначалу даже несколько была шокирована.

– Ты прекрасно танцуешь! – восхищалась я, глядя, как его тело пластично и со вкусом крутится и перемешается среди потной и возбужденной толпы клубных жителей.

– Ты тоже, – вежливо отвечал он, хотя ежу было понятно, что если я чем и сильна, то точно не танцами. Однако по-любому при выборе, где проводить ночь: на службе или в клубе, я выбирала клуб. Тем более, что вслед за клубами приходил черед маленьким номерам на окраинах города, где сразу становилось понятно, что назначение женщины не в том, чтобы крутить пятой точкой под кислотный рейв.

События развивались сами собой и до середины августа мы успели настолько много времени провести наедине, что я, вспоминая особенности мужской психологии, почерпнутые в изученных с Дарьей на посту книгах «Как выйти замуж», «Где водятся принцы» и «О чем они мечтают на самом деле» уже начинала ждать фазы охлаждения и успокоения. Нам пора было приводить отношения в некоторую систему, при которой всем удобно, а чувства плавно и тепло тлеют, не раздуваясь больше в пионерский костер. Я вспоминала Аганесова, того же Пашу и понимала, что зверь по имени Мужчина, бегает за тобой, как осел за морковкой только тогда, когда эта самая пресловутая морковь висит за несколько недостижимых сантиметров от его носа. А поскольку Дмитрий Шаров, мужчина всяческих достоинств, моей морковью уже обожрался, у нас не было, по сути, ни шанса на продолжение того северного сияния, которое охватывало нас последние полтора месяца. Однако жизнь порой преподносит нам настоящие сюрпризы. И вот, в районе пятнадцатого августа мой любовник совершенно меня огорошил.

– Лариса, скажи мне как сотрудник своему начальнику. Ты в этом году в отпуск ходила?

– Никак нет, – растерялась я. – Я и года-то еще не работаю.

– А полгода? – не унимался он.

– Ну… И что? – решила не отвечать напрямую, пока не пойму цель его расспросов я.

– Баранки гну. Приглашаю тебя вместе с собой красивым съездить куда-нибудь в прекрасную дальнюю страну, – выдохнул он и стал ждать, когда я рассыплюсь от счастья. Я и вправду онемела.

– Мне денег жаль, – от неожиданности выдала я, на что Дима состроил обиженное лицо.

– Я тебя же кажется пригласил! Это что же, я тебя буду там … скажем так, любить, а ты за это еще и заплатишь? Это кто ж тебя к такому приучил? – возмутился он. А я умилилась. Надо же.

– То есть, ты предлагаешь мне поехать с тобой на юга безвозмездно?

– Ну то есть даром! – расхохотался он. – Ну что? Решайся?

– А как же Максик? Мне надо поговорить с мамой! – засуетилась я, хотя и ежу было понятно, что на халяву на юг я поеду. Тем более, с сохранением зарплаты.

Реакция родных редко совпадает с нашими ожиданиями. Уже хорошо, когда она не отрицает однозначно и бесповоротно всю нашу позицию. Мама не сказать, чтобы дико обрадовалась. Мой роман с очередным женатым мужчиной больше расстраивал ее, чем вдохновлял.

– Деточка, ты ведь должна понимать, что из всей этой истории ничего путного не выйдет!

– Мам, да я и не хочу ничего путного, – пыталась достучаться до нее я.

– Как это? – не понимала она. – Ты что, не хочешь нормальной семьи? Честных отношений?

– Я хочу на юг! Мама, я не собираюсь разбивать его семью, не хочу претендовать на место в его жизни. Он привлекателен, я чертовски привлекательна. Вот и все! Я, в конце концов, взрослая женщина. У меня сыну скоро год.

– Вот именно, – вздыхала мама. Все-таки, до чего их поколение любит повздыхать по любому мало-мальски трагическому поводу. Что бы они делали, если бы мы этих поводов не давали?

– Так отпустишь? Днем будет няня. А ночью и по выходным – ты, – прижала ее к стенке я.

– Что с тобой сделать! – еще разок вздохнула мама и через пять дней мы с Димой мчались на поезде в Туапсе.

– До чего же жаль, что у тебя нет загранпаспорта, – причитал Дима, который, по-видимому, не очень-то доверял отечественному курортному сервису. Но что делать?

– Его у меня не нет. Он у меня просто кончился. Кто ж знал, что ты мне с такой скоростью выбьешь отпуск.

– Ну прости. Я виноват, – юродствуя, издевался Дима. Но любые наши разногласия решали поцелуи. Если бы не соседи по купе, мы бы однозначно пошли на большее, но…

Черное море. Это несусветное явление природы, которое поражает воображение любого, даже самого пресыщенного циника. Любое море, любое скопление такого количества теплой соленой воды – это дар божий, выданный человечеству авансом и до сих пор еще не оплаченный. Горы. Скалы. Величественные линии прибрежных вершин. Шапки, покрытые зеленью, преграждающие глухой стеной доступ того мира в этот, праздный, хохочущий и брызгающий искрами света и воды. Дети, визжащие от восторга. Их родители, томно обжаривающие свои усталые бледные тела под лучами южного солнышка.

– Ну, как тебе, – гордо и заискивающе одновременно заглядывал мне в лицо Дима.

– Я? Не могу выразить словами! – отвечала я. Еще неделю назад я не могла ни о чем подобном мечтать, а сейчас я хожу голыми ногами по прибрежной гальке и нет никакого значения, что это наша, российская галька, а не, скажем, египетский песок. Кусочек летнего счастья в разгар работы – это был невероятный подарок судьбы. Я с умилением и любовью смотрела на Диму, который деловито и размеренно совершал все необходимое для обеспечения нашего дальнейшего комфортного отдыха. Он снимал нам квартиру, придирчиво осматривая предложенные варианты. Он запасался продуктами и матрасами.

– А зонтик зачем? – спросила я, глядя, как счет, оплаченный им на рынке начинает уходить в поднебесье.

– Лучше один раз его купить, чем каждый день арендовать.

– Да. А вот в Турции зонты стоят просто так, – мечтательно предалась воспоминаниям я. Все-таки мне уже было чего вспомнить. А Дима принялся меня любить. Собственно, ради чего все и затевалось. Так мы и жили. С утра на пляж, обниматься под солнцем. Днем в квартиру, предаваться любовным утехам в тиши чужих коричневых диванов и кресел. Вечером снова море. Много моря, сколько угодно моря. Я лежала на надувном матрасе под цвет неба и раскачивалась на мягких волнах. Если лежала на животе, то можно было рассматривать медуз. Большие и маленькие, круглые и овальные. Все прозрачные и немного белесые, они не давались мне в руки. Я ловила их, тратя на это целые часы, пока меня не вылавливал в воде Дима. Тогда мы вместе отплывали куда-нибудь подальше в море и там занимались черти чем, всем, как один, неприличным, наивно полагая, что с такого расстояния нас никто не видит и не рассматривает.

– Тебе хорошо? – спрашивал он. Мне было странно слышать, что для него это все еще важно. Все-таки он был хорошим человеком. Я понимала, что, не смотря ни на что (не смотря даже на меня) его жене очень повезло.

– Мне хорошо, – отвечала я, полной грудью вдыхая морской бриз. Мы катались на большом оранжевом банане, с которого весельчак на катере нас сбросил прямо посреди моря. Мы болтались как поплавки в этих нелепых, задравшихся до ушей спасжилетах и визжали от восторга. Море вдали от берега оказалось совсем синим, как будто нарисованным гуашью синего цвета, одной, без всяких примесей. И гораздо более теплым, чем около берега. Меня это удивило, но факт остается фактом, море в том месте, где нас, туристов, занятых поиском острых переживаний на свое мягкое место сбросили в море, было температуры парного молока. И жарко было уже везде. И в воде, и на воздухе, который, мягким теплым ветром овевал наши тела, летящие на банане обратно к берегу.

– Ты ведешь себя как пьяная, – смеялся Шаров, откидывая с моего лица мокрые пряди и целуя меня в нос.

– Я и есть пьяная, – тянулась я к нему и чувствовала, что счастлива.

Потом мы катались на лошадях. Мы нашли их стоянку, а сама конюшня оказалась затерянной среди гор. После часа езды по каменистой горной тропе, поражающей своей затерянностью и потаенностью, мы приехали на маленькую полянку, на которой резвились другие лошадки и им явно было хорошо среди этих тенистых вершин. Романтизм пропитал в этих горах все и невозможно было придумать лучшего места для влюбленной парочки придурков, впервые севших на лошадей. Горные ручьи, тропы, огибающие собой крутые обрывы, от которых замирает сердце. В таких местах оставалось только перекреститься и отдаться на волю и мудрость животного под седлом. Мой конь осторожно выбирал место, на которое ставил копыто.

– Надо же, какие они умные! – поразился даже Шаров.

– Невероятно, – согласилась я. На привале мы нашли водопад, затерявшийся в горном склоне. Маленький-маленький, он журчал и переливался с камня на камень и было понятно, что он делает это уже тысячи лет. Я прикоснулась ладонями к его кристальной воде и не могла оторваться, как мне показалось, целый час. Я все пила и пила, а Димка хохотал и говорил, что здесь еще не поставили биотуалетов, поэтому, если я буду продолжать в том же темпе, то наверняка лопну.

– Нет уж. Я выпью столько, сколько в меня влезет, – отмахивалась я. – Такой вкусной воды я никогда еще не пила.

– Ага. Ты все больше по спиртному, – попытался меня поддеть он, но ничто в этом благословенном месте не могло задеть моих чувств. Я была счастлива.

– Я счастлива! – говорила я Диме и принималась его целовать. Мне хотелось как-то отблагодарить его за этот чудесный праздник. И я кормила его, стараясь изготовить из стандартных продуктов что-то невероятное. Интересно, что Пашу мне никогда не хотелось кормить чем-то вкусным. Кончилось тем, что в конце тех десяти дней, что у нас были, я возвела Диму Шарова в ранг идеала и хлопотала вокруг своего идеала со всем возможным усердием. Он лоснился, как начищенные салом лыжи и поминутно ко мне приставал.

– Ты знаешь, Ларка, у меня такое чувство, что ты – самая настоящая любовь, – сказал он мне в поезде, который нес нас обратно в прозу жизни.

– Да что ты! – поразилась я и тут же начала примеривать Диму Шарова к обстоятельствам своей жизни. Как-то его примет моя мама. Понравится ли он Максику. И понравится ли Максик ему. Я рисовала в своем воспаленном от невиданного количества удовольствия в одном отдельно взятом отпуске мозгу картины нашего дивного семейного счастья. Я рассказывала об этих картинах позже подругам.

– На чужом горе свое счастье не построишь, – вдруг отрезвила меня Марго.

– Да брось ты, – легко отмахнулась я.

– Это ты брось. Знаю я тебя. Сейчас так легко обо всем мечтаешь, а завтра пойдешь и разрушишь крепкую советскую семью.

– Даже и не думала, – возмутилась я, потому что искренне считала, что мечты мечтами, а реальные воплощения их в подлунном мире – совсем другое дело.

– Ага. Так я тебе и поверила, – бросилась на меня Дарья.

– Ты-то за что меня, бедную, – обиделась я. – Может, он меня еще и не любит так, чтобы уйти из семьи.

– Ты не о нем подумай, а о себе, – продолжила Зайницкая. – Когда у вас все так закрутилось, никто даже не ожидал такой, так сказать, страсти. А теперь скажи, ты думала реально, что ты будешь со всем этим делать? Кроме твоих этих розовых соплей про то, как вы втроем, с Максимом, взявшись за руки, бежите, смеясь, по берегу моря.

– Кроме этого ничего, – согласилась я. – А что еще надо!

– У него двое детей. И чувство долга, так как он на самом деле неплохой мужик. И жена не работает, – отрезвила меня Даша. Я отрезвилась.

– Ладно. Не буду о нем мечтать. Буду тогда мечтать о другой работе, – согласилась я, ибо маршировать, ходить строем и вытягиваться по стойке смирно после отпуска стало совсем тяжело.

– Вот и славно, – успокоилась Дарья и я вместе с нею. Однако, как и всегда в моей жизни, я успокоилась рано.

Четвертого сентября я была совершенно заморочена днем рождения сына. Завтра было пятое, а в моей башке еще не оттрубили звуки прибоя. Я мучительно думала, что бы такое подарить годовалому ребенку, чтобы он обалдел от удивления и счастья. И вытаращился бы своими красивыми карими озерами глазок.

– О чем думаешь? – подошел ко мне со спины Шаров.

– О сыне, – честно ответила я.

– Молодец, – вскользь бросил он, поцеловал меня и попросил зайти к нему в перерыве.

– Зачем? – посмотрела я на него. Как-то не было похоже его приглашение на приглашение на мешки с бельем.

– Надо поговорить, – кивнул он и ушел. В перерыв я пошла к нему, пытаясь унять откуда ни возьмись появившуюся дрожь.

– Привет, Лара, – серьезно и грустно сказал он.

– Что случилось? – заволновалась я.

– Понимаешь…. – замялся он. – Я тут подумал… Мне показалось…

– Да что такое! – вспрыснула руками я.

– Это я о том… Короче, – он тряхнул головой. – Я люблю тебя.

– И я тебя, – прошептала я. – И что?

– Я тут понял, что не могу я без тебя. Лучше тебя никого нет.

– И что, – как попугай повторяла я.

– Я хочу с тобой жить. Я хочу уйти от жены и остаться с тобой навсегда, – выдавил он из себя, достал из шкафа длинную красную розу и вручил ее мне. Глаза его внимательно изучали мое растерянное лицо.

– Зачем? – глупо переспросила я.

– Затем, что я люблю тебя, – еще раз на всякий случай уточнил он. Я стояла, как в воду опущенная и не знала, что сказать. Сбывалась одна из тех мечтаний, под которые я засыпала, однако почему-то я не чувствовала себя счастливой. Мне почему-то вспомнился Паша, после таких же слов которого я уже не смогла вывернуться из внезапно засосавшей меня жизненной воронки. А потом зачем-то перед глазами встала та самая жена с двумя детьми. Она была вся в слезах и протягивала к детям худые длинные руки.

– Что ты молчишь? – взволнованно спросил Шаров.

– Ты знаешь, я не уверена, что это то, что нам действительно нужно, – выдавила из себя я.

– Почему? – побледнел он.

– Я не хотела никогда разбивать твою семью. Меня вполне устраивал беззаботный служебный роман без далеко идущих последствий, – спокойно и обреченно проговорила я всю фразу до конца, посмотрела в скорчившееся от боли лицо Шарова и вышла из комнаты.