Текст книги "Культурогенетика"

Калокагатический ракурс менталитета

Инвариант уровневости (в простейшем виде – троичный) в различных ракурсах несет свою смысловую нагрузку. Переводя разговор в ценностный план, можно перейти от инвариантной тройки к аксиологической четверке. В данном случае важна конкретика, связанная с темой.

Рис. 28. Ракурсные «тройки» и ценностная «четверка».

Пара понятий «Добро и Красота» объединяется – как калокагатия. Из приведенной на рисунке связки становится очевидной аналогия калокагатии (в разных ракурсах) Душе, Жизни, Особенному, Системе, Энергии. Поэтому она живет как поле, что дает возможность говорить здесь о времени и циклах жизни. Калокагатическое отражает две стороны менталитета: этическую и эстетическую. Мы уже говорили о них и в дальнейшем к ним еще обратимся, а пока кратко поясним их контекстуальную наполненность. Из ранее изложенного ясно, что этическое связано с управлением в обществе (группах), а эстетическое – с управлением поведением единичного человека. И, хотя в обоих случаях управление осуществляет человек, в нем самом активизируется разное, которое проявляется как разное и в культуре. «Этическое» обнаруживает себя в менталитете через пару «общество – человек» процессуально и нормативно [4; 220]. Этические регуляторы действуют в человеке и в обществе (в социальных группах). Этическое реализует функцию долженствования. Характерно, что в последнее время возникает обсуждение темы «долженствования по отношению к человечеству» (ноосферный императив и т. п.). Всегда этику общественную освящал надсистемный метауровень (высший, или Божественный). По сути, и человечество, и все, что мы способны вложить в содержание этого уровня над ним, пока должны восприниматься как единый уровень – надсистемный.

Суть этического в человеке связана с понятием «совесть» [387, с. 594]. Проявление этического – поступок – не опредмечивается: поступок является актом поведения в условиях культурной коммуникации [29].

Со стороны общества этическое выступает как набор норм, регулирующих социальную жизнь через реализацию долженствования. Это – мораль и нравственность, которые различил еще Г. Гегель. Этическое здесь может проявляться в форме заповедей, требований, кодексов, правил группового поведения и подобных групповых нормативных регуляторов – как «жестких», так и «мягких». Таким образом, в этическом обнаруживаются те же три уровня: надсис темный метауровень (общечеловеческий, высший, Божественный), уровень актуальных социальных норм, оперирующий разномасштабными планами (от нескольких обществ, собственно обществ – до узких групп), и уровень личностный.

Чем больше социальная группа, тем большей абстрактностью обладают этические нормы, связанные с ней. Рост масштаба значимых для личности социальных групп в истории Европы (семья – род – область – государство – континентальность – мировая гегемония «западничества») ведет к подмене иррационального механизма совести рациональными («общечеловеческие ценности», «мораль победившего пролетариата» и т. п.). Здесь происходит переход ко все более рационализированному долженствованию все более высокого уровня. А результатом рациональной редукции этического становится его подчинение уже не Истине, а Пользе. Происходит это потому, что Истина и Польза связаны в одну программу. Одно влечет за собой другое.

Нравственный Разум или Разумная Воля – утопии Просвещения. А «утопии страшны тем, что реализуются», по Н.А. Бердяеву. Попытки подчинить нравственность Истине продолжаются и будут продолжаться. «Ноосферный императив» [360], глобализм по-американски или еще какие-то лозунги – одного разряда.

«Эстетическое» тоже человеко-общественное явление, но оно обязательно обращено на человека и опредмечено в эстетическом произведении. Если этическое реализует функцию долженствования (со стороны человека по отношению к иерархии групп), то эстетическое – функцию выражения. Сущность эстетического мы раскрываем через свойственный любому его произведению эстетический хронотоп: «времяпространство». И далее – через опредмечивание образа в материале. Этому будет посвящена заключительная часть параграфа.

У этического и эстетического – яркие отличительные признаки.

Любое этическое учение содержит категориальную парность, этическое принципиально полярно (дуада), и пределами выступают некие крайние категории (Добро и Зло). Любое эстетическое учение опирается, как минимум, на троичность. Например, три главные категории эстетики: трагическое, прекрасное, низменное (комическое); три рода литературы: эпос, драма, лирика; три ведущих нарративных жанра литературы: в прозе – роман, повесть, рассказ, в поэзии – поэма, ода, баллада; три ведущих драматургических жанра: трагедия, собственно драма, комедия; три ведущих жанра живописи: натюрморт, портрет, сюжетная картина. И т. д. Таким образом, в нерасчленимом единстве калокагатии представлены и статика (парная основа) и динамика (троичная основа).

Калокагатическая линия связана с Волей и Душой («психо-»), т. е. с психической жизнью человека и социальных групп. Она характеризуется одновременной обращенностью к обеим сторонам: к человеку и к социальной группе – и исследуется методами системогенетики. Отсюда и название: этико-эстетическая системо-генетика – такая же ракурсная, или прикладная, как социогенетика, культурогенетика и т. д.

Этико-эстетическая системогенетика направлена на воссоединение в одно учение всего блока знания, который имеет отношение к этическим и эстетическим (художественным) феноменам и объединяет следующие сферы знания: этику и эстетику, с их динамикой, искусствознание (и историю искусства), конкретное исследование художественного произведения, имеющего свои координаты в реальной истории (художественная герменевтика, содержащая способы анализа художественного текста, в том числе и литературного произведения).

Наиболее отличительной особенностью этико-эстетической системогенетики является «прививка» абстрактных философских и научных (этических, эстетических, стилевых и т. д.) понятий, категорий и их модусов к конкретным циклам мировой истории и к планетарной топике (хронотопическая привязка).

Объединение в целое происходит в статике, по уровням (общее – особенное – единичное) и вложенности, и в динамике (здесь речь идет о разных по длительности циклах и их вложенности). Всякое эстетическое (художественное) произведение анализируется в эти-ко-эстетической системогенетике уровнево-циклически. Таким образом, для ее метода характерно применение единого методологического основания: матрицы «циклы – уровни».

Но о циклах и динамике будем говорить в последней главе. Здесь же обсудим тему уровней, предваряющую разговор об истории и циклах.

Ментальный анализ содержания культуры в калокагатической, этико-эстетической, системогенетике в ряде черт совпадает с «анализом культурного сознания» [313]. Различие состоит в том, что «анализ культурного сознания» сам собой и ограничен: у него нет надсистемы, а потому не приходится говорить о законах и универсалиях. По составу исследование «семантического инвентаря» культуры в ряде позиций совпадает с нашим ментальным анализом (числовые архетипы, этические и хронотопические индикаторы), но имеет и отличительные характеристики. Такой набор, как у А.Я. Гуревича («причина, изменение, судьба, свобода»), является для нас вторичным [85–86].

Взаимоотношения культуры и цивилизации в истории

Ракурс ментальной сферы, разложенный по уровням, позволяет более точно определиться, к какому уровню имеет отношение «культура». С нашей точки зрения, эволюция ментального содержания общества и эволюция культуры взаимосвязаны. При этом внизу мы располагаем конкретикой культурных артефактов – чувственно воспринимаемой формой, а вверху – глобальным ментальным содержанием. Между ними необходимо выявить связку.

Культуре уже задана уровневая определенность: культура принадлежит обществу. Это и есть ее уровень существования, в нашем случае – системный уровень.

При этом культура как бы не имеет непосредственного отношения к высшему уровню существования менталитета, хотя можно обобщенно говорить, например, о трех тысячелетиях развития античной культуры или о тысячелетии развития культуры средневековья. Речь идет об уровне ментальных формаций. С иерархической позиции, это – первый уровень модификации менталитета во времени. Мы говорили о первобытной культуре, о культуре античности, о культуре средневековья, о культуре Нового времени и культуре XX века. И это – предельный уровень, позволяющий употребить понятие «культура», не впадая в абстрактность.

Реальная определенность качества культурных механизмов возникает только на уровне, ниже формационного. И это совпадает с использованием термина «культура» у историков: в исследованиях античного мира обычно употребительны словосочетания: «культура Древнего Египта» и его исторических соседей, «культура Древней Греции и эллинизма», «культура Древнего Рима», его провинций и сателлитов.

Мы видим также, что, с терминологической позиции, трудно назвать синонимическим такой ряд слов: «культура», «цивилизация», «страна», «государство». Их отождествление в геополитике в качестве гипотезы выглядело достоверно лишь на узком временном промежутке истории и обслуживало конкретные политические интересы. Но теперь все изменилось.

На ранних этапах, в античности и средневековье, культура накрывала собой несколько цивилизаций (государств, стран), образуя тем самым устойчивую культурно-цивилизационную группу [3].

В исторической конкретике культурно-цивилизационная группа разворачивается как совокупность цивилизаций, объединяемых устойчивой ментальной общностью. В этом смысле – общностью культуры, ее содержания и ее механизмов. Содержательно культура выступает как общий качественно устойчивый менталитет, присущий совокупности цивилизаций, входящих в культурно-цивилизационную группу. Формально в этих группах используются однотипные культурные механизмы, однотипные каноны и единая выразительная основа.

Например, наряду с Древним Египтом мы всегда рассматриваем ряд близких к нему по устройству и конкурировавших с ним цивилизаций Междуречья, Ближнего Востока и т. д. Главным аргументом в пользу такой трактовки термина «культура» является совпадение исторического и логического. Культура того же Древнего Египта имела не только собственные временные рамки исторического доминирования (культурной пассионарности) в истории человечества, но и собственные, более не повторявшиеся, доминирующие культурные механизмы, а главное – уникальные, узнаваемые продукты своего «культурного производства» – всего искусства в целом и сферы приложения искусства к любой деятельности. Здесь и содержание и форма обладают той качественной спецификой, которая позволяет отнести памятник именно к данной культуре.

С приближением к Новому времени ситуация меняется, причем на противоположную: культура как содержание не только не накрывает несколько сменяющих цивилизаций, но и, наоборот, несколько сменяющихся типов культуры живет поверх одной и той же цивилизации, что проявляется в изменении художественного хронотопа.

В контексте изложенного исследована история мировой литературы (включая русскую) – в развертке категорий, стилей, модификаций и модусов, раскрывающей качественную специфику развития художественной мысли в той или иной фазе цикла истории культуры. Это и создает фундированное (поскольку литература является ядром культуры) основание ментально-циклической концепции культурологии [121–155].

Освещение сути менталитета и его места в жизни общества позволяет говорить о его центральной роли в исследовании культуры, ее устройства и динамики. В самом понятии «менталитет» обнаруживаем несколько уровней, главный из которых – формационный. Ментальная формация пока высшее по уровню понятие, содержательно накрывающее мировоззрение, мироотношение и мироосвоение.

Ответам на вопросы: как живет менталитет во времени, как он отображен в культуре? – посвящена последняя глава. А пока заострим внимание на более актуальном: имеет ли менталитет свои типы в топическом и классиологическом выражении, если подразумевать предельно крупный масштаб? Ответ на этот вопрос есть у целого ряда авторов [3–5; 22; 72; 81]. Есть своя версия и в данной работе.

Четыре глобальных ментальных локуса

Социальная проблематика в ряде важнейших ракурсов представлена как инвариантная «четверка типов». Мы рассматривали: ценности (аксиологическая сфера), типы социальных институтов, типы деятельности и т. д. Проанализируем теперь типологическую четверку, специфичную для единого общечеловеческого менталитета. Его четыре локуса основаны на четырех ментальных ядрах, при этом сами они образуют основание истории человечества, если не учитывать доколумбовскую Америку [3].

Каждый локус менталитета существует как «идеальный тип» (термин М. Вебера) [48; 163; 335] – на основе своего уникального ядра. («Идеальные типы» Вебера – способы организации жизни общества на духовном уровне; они отличаются от менталитета тем, что не представляют собой чисто ценностную модель; в идеальном типе ценности отображаются как знания; по сути, понятие это смешанное на границе между теоретическим и практическим уровнями социологии, служит для прикладных исследований.)

Рис. 29. Четыре локуса менталитета в истории.

Четыре локуса свидетельствуют о типологически разнообразном содержании менталитета. Топически, по зонам, он поделен на европейский, ближневосточный, китайский и индийский [384].

Ту же группировку можно делать и по другим признакам, например по «мировым религиям», хотя возникают и сложности (конфуцианство не религия, но выполняет организующую функцию в китайском менталитете). Разделение менталитета человечества на четыре локуса – это момент акцентирования отличительных особенностей, однако можно установить и момент их связанности (не внутри человечества, а внутри одного общества). В менталитете любой социальной общности есть все названные типы, но какой-то из них всегда доминирует, что и придает характерную типологическую окрашенность тому или иному глобальному менталитету, например европейскому (сегодня – евроамериканскому). Часть целого содержит целое, как голограмма, – все определяет пропорция типов внутри части, порождая узнаваемую специфичность. Обозначить это позволяют уже известные нам ракурсы: деятельностный и аксиологический. Функции культуры и типы институтов есть отображение данных ракурсов в культуре и цивилизации.

Н.Я. Данилевский [90] показал, что той или иной цивилизации присуща своя доминантная деятельность (а за ней у него проявляется и доминирующая ценность). Его развернутая историко-деятельностная типология цивилизаций может быть трактована как общая типология человеческой деятельности, совпадающая с представленной нами вариативной системой типов и родов деятельности. Характерно, что и Данилевский выявил в этой области четыре основных типа (локуса). Философия истории у него получилась из деятельностного ракурса.

Философия истории может существовать с аксиологической доминантой, с экзистенциальной доминантой: это – известные философии истории с базовыми «типами культур»; они проявляются, например, как морфология культуры [170] и т. д.

В интересующем нас, калокагатическом, ракурсе существенно то, что каждое устойчивое ментальное ядро имеет свою нравственную основу и свой, уникальный, способ выражения (лучше всего это проявляется в произведениях искусства).

Примечательно, что общеэтические и общеэстетические конструкции остаются едиными у всего человечества, но они могут быть ориентированы прямо противоположным образом. Так, например, система ценностей, отраженных в индийской поэтике, прямо противоположна евроамериканской[2]2
  И.Л. Галинская. Загадки известных книг. – М.: Наука, 1986. – 128 с.


[Закрыть]. Однако, при всем различии направленности целей и ценностей, у них наработаны одни и те же способы выражения, о чем свидетельствуют такие феномены, как книги Дж. Селинджера, музыка Дж. Харрисона.

Итак, существуют четыре внеисторических типа мировоззрения и мироотношения (локусы). Евроамериканский – один из них. Его специфику можно описать и через доминирующий тип деятельности (рациональное познание), и через ключевую ценность (Истина), и через доминирующий институт (наука). Но это верно только до определенного момента. В Новом времени данный тип включает связку «Истина – Польза». В Европе и Америке начинает стремительно развиваться индустриальная цивилизация.

Рациональное все так же преобладает («знание – сила», писаное право, демократия, рыночная экономика, капиталократия).

Последний этап развития этой ментальности связан с обращенностью всего комплекса на технику (НТП), а в плане целей – на цели все того же «атомарного» человека. Возникает невиданное ранее историческое существо: атомарный человек, реализующий свои цели всей мощью современного научно-технического комплекса. В результате наблюдается «технотронный фашизм» [360].

В развернутом виде менталитет человечества предстает как четверка локусов, хотя «четверка» лишь начальное построение, от которого можно идти вглубь. Это означает, что менталитет присущ человечеству в целом, дифференцирован на четыре типа-локуса и выступает регулятором «психической жизни» общества. Такое рассуждение применимо ко всей истории человечества в целом.

Каждый локус менталитета, изученный автономно, выступает регулятором «психической жизни» общества на самых длинных фазовых этапах истории – на фазах ментальных формаций, когда он остается качественно однородным. Отсюда исходит наше контекстуальное понимание формаций как формаций ментальных, где на протяжении всей формационной фазы содержание ментального ядра является качественно неизменным (хотя и может быть подвержено внутренней модификации).

Из четверки ментальных локусов мы избрали евро-американскую и русскую линии, поэтому у нас есть, что продолжить в будущем: раскрыть все оставшиеся три линии и увеличить количество уровней (включив сюда и американский континент, и Африку, и Австралию).

В последней главе мы предлагаем основную схему деления истории на пять ментальных формаций. Модель задает количественную определенность в датах и позволяет говорить о едином законе формационных пропорций в истории человечества (ритмическая структура истории). Это уже вносит прогностическую определенность в проблематику мировой истории, потому что позволяет обнаружить в сегодняшнем моменте истории качественно-количественные характеристики и экстраполировать их на значительный период в будущее.

В самой проблеме формационного деления есть аспекты, которые не являются однозначно решенными. Центральный вопрос: если такое деление является настолько всеобщим, как мы представляем, для евроамериканского типа, то должен ли формационный менталитет относиться не к одному региону, а ко всей Земле, не к одному обществу или группе обществ, а ко всему человечеству? В теории культуры такой вопрос пока принципиально не решался. Единственная строго научная циклическая теория общества принадлежит А.Л. Чижевскому: автор не только анализирует психическую жизнь общества в зависимости от естественных космических факторов (натурный детерминизм), но и настаивает на их действии по всей территории Земли, по отношению ко всему человечеству [402]. Волны психической напряженности, обнаруженные им в истории, действительно, проявляются синхронно, параллельно, по всей территории Земли. Управляющее воздействие здесь принадлежит Солнцу (и вообще космосу).

Надсистемную по ориентации естественно-научную теорию гелиотараксии А.Л. Чижевского специфически дополняет системная теория этнопассионарности Л.Н. Гумилева [84]. Его понятие пассионарности базируется на единстве живого вещества в пределах Земли (биосферы). Воздействие главных надсистемных факторов – управляющих космических излучений (в частности, Z-излучения Солнца), по-видимому, трансформируется в энергию биосферы, в результате чего происходит формирование на конкретной территории пассионарных этносов. Они «заряжаются» совокупной энергией биосферы и выступают главной движущей силой истории на своем временном отрезке. Важно, что Л.Н. Гумилев ведет речь тоже об энергии, но эта энергия – биосферная, а не ментальная.

Подобного рода «низовая активность» в социуме не имеет ментального содержания. Социально-культурное содержание можно представить наложенным на этническое развитие. Культура развивается по собственным законам и прикрепляется к пассионарному этносу, обладающему исторической активностью. Как говорят некоторые теоретики, она «паразитирует» на энергии этноса и человека, выступая в качестве организованности, направленной на биологический материал.

Здесь перед нами если и пассионарность, то иного рода – содержательная ментальная пассионарность. Как показал П.А. Сорокин, наиболее активные группы на начальном этапе формирования менталитета ведут себя как гумилевские пассионарии, но главное в их поведении – обуреваемость Идеей. Всплеск же энергетической этнопассионарности есть топливо, позволяющее эту идею сделать жизнью: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Кроме того, циклы этно-активности – циклы другого уровня, они отличаются от больших ментальных циклов. Как они соотносятся с циклами культур и цивилизаций? Данный вопрос требует специального исследования, но это исследование – для обществоведов, и вести его следует в рамках социальной философии и теории цивилизаций [421–423]. Нас же интересуют теория и история культуры.