Текст книги "Жизнь Имтеургина старшего"

Тэки Одулок
Жизнь Имтеургина старшего

От автора

На самом севере Дальневосточного края есть река Ясачная, темноводная, извилистая. Она впадает в большую реку Колыму, текущую в Северное полярное море.

От Ленинграда до реки Ясачной около 11 тысяч километров. Туда можно доехать, примерно, через три месяца непрерывного пути. Ехать надо сначала на поезде до Владивостока, потом на большом пароходе; с парохода надо пересесть на речной катер, с катера на лодку, с лодки на лошадь, с лошади на оленей, с оленей на собачью упряжку.

На реке Ясачной, среди ивовых зарослей, в шатре из оленьей кожи родился я – пишущий эту книгу.

Отца моего звали Атыляхан Иполун, он был юкагир из рода Чолгородие, то есть заячьих людей.

В детстве я бродил вместе с семьей по лесным долинам реки Ясачной и ее притокам в поисках охотничьей добычи. Но так как у отца моего не было огнестрельного оружия, охота нас кормила скудно, и мы часто голодали.

В одну из таких голодовок меня отвезли на долбленой лодке в город Среднеколымск. Там я жил у чужих людей – сначала у русских, а потом у якутских купцов.

Каждый день я возил для хозяев из лесу дрова на собаках и носил им воду из реки. Я топил печи, чистил хотон – хлев, кормил собак, чинил собачью упряжь, мял коровьи кожи на подошвы и собачьи шкуры на одежду. Работал с утра до ночи, спал на полу в кухне, без постели и одеяла, никогда не умывался и совсем не знал белья. Облезлая оленья рубаха и штаны, надетые на голое тело, были единственной моей одеждой в течение многих лет подряд.

Первые хозяева мои, русские купцы, отдали меня по совету православного священника в церковно-приходскую школу.

Священник хотел из меня, туземца, воспитать дьячка для местной церкви, чтобы привлечь и других охотников моего племени к православию.

В школе я научился немногому, потому что плохо понимал по-русски, и был занят до школы и после школы своей обычной работой у хозяев. На уроки я приходил замерзший и усталый после того, как гонял к проруби коров и возил на санках воду хозяевам.

В Среднеколымске я хорошо узнал, как живут русские поречане и якуты.

Там же я познакомился впервые с чукчами.

Оленные чукчи приезжали в наш город два раза в год: один раз на праздник в гости, другой раз пригоняли табуны оленей для русского населения города. Каждый раз городские начальники и купцы устраивали чукчам попойку и вели с ними торговлю. В городе, где жило всего около 300 человек, считая мужчин, женщин, стариков и детей, приезд чукоч был всегда большим событием.

Каждому городскому жителю, купцу, чиновнику, казаку, дьячку, доставались от чукоч по меньшей мере одна оленья туша на еду, оленья шкура на одежду, песцовые шкуры для торговли.

Потом, когда я подрос, я стал ездить к чукчам с моими хозяевами – купцами русскими и якутскими. В дороге я был у них каюром – собачьим кучером, разводил для них костер на снегу, кипятил чайники, ставил палатку.

О революции в наших краях узнали поздно – в 1919–1920 гг.

Потом началась гражданская война. Пришли белые, побыли у нас года два-три. Они отнимали у туземцев пушнину и возили ее в Японию и Америку, кололи наших оленей, забирали парней – якутов, чукоч, тунгусов – в свои войска.

Мой хозяин, купец, стал у белых хорунжим – офицером в «собачьих войсках».

Кавалерия в наших местах состояла из якутских конных отрядов и русских отрядов, ездивших на собачьих нартах.

О гражданской войне на Севере я расскажу во второй части моей книги.

Когда красные выгнали белых из тундры и лесов, я поехал в Якутск. Там я учился в совпартшколе. А потом, после школы, меня послали учиться в Ленинград.

Из Среднеколымска до Якутска ехал я год через Индигирку, где одиннадцать месяцев просидел в плену у восставших якутских тойонов. А из Якутска в Ленинград ехал месяца два вверх по реке Лене на пароходе, на лодках, на лошадях, и, наконец, от Иркутска на поезде.

В Ленинграде я поступил в университет.

Учеба показалась мне делом трудным, – пожалуй, потруднее всех работ, которыми мне приходилось заниматься в детстве.

Пройдя первый и второй курсы, я захотел побывать дома, на Колыме.

Я поехал на родину в 1927 году. По пути на Колыму я опять встретился с чукчами. Около месяца жил я в чукотских селениях Дежневе и Уэллене, затем я сел на американскую шхуну Свенсона и вместе с экспедицией Дальгосторга побывал во всех чукотских селениях северного побережья, начиная от Уэллена и кончая Чаунской губой и устьем реки Колымы.

На Колыме я пробыл около года и вывез оттуда в 1928 году чукчу Имтеургина на учебу в Ленинград.

В 1931 году, после окончания университета, я стал аспирантом Института Народов Севера и поехал в Чукотию в составе оргкомитета Дальневосточного крайисполкома для организации Чукотского национального округа. Пробыл я там на этот раз семь месяцев: сначала жил в Анадыре, потом выезжал в бухту Креста, в бухту Провидения, в бухту Лаврентия, заезжал и в другие чукотские селения. Затем я побывал у чукоч, которые живут по берегу Анадырского залива и по берегу Берингова моря к югу от Анадыря. Таким образом я побывал почти во всех крупных пунктах Чукотии, ознакомился с жизнью чукоч, как береговых, так и тундренных.

Первая часть моей книги рассказывает о жизни тундренных людей – чукоч Колымского округа – лет за пятнадцать-двадцать до революции. Я описываю жизнь оленевода и охотника Имтеургина-старшего – отца главного героя дальнейших частей повести.

Вторая часть книги рассказывает о том, как Имтеургин-младший живет в батраках у «собачьих людей» – у русских поречан.

Третья часть – жизнь Имтеургина у «конных людей» – у якутов.

В последних частях я расскажу о революции на севере, о том, как младший Имтеургин попал в Ленинград, как он там учился и как сделался, наконец, одним из строителей советского Севера.

I. ЛУНА В РУБАХУ ОДЕЛАСЬ

Кругом снег лежит. По снегу Имтеургин ходит в штанах из оленьих камусов, в оленьей рубахе, в оленьей шапке. Сторожит оленье стадо. Олени копают снег копытами, щиплют мох. Большие рога над снегом качаются.

Имтеургин захотел сосчитать оленей. Он снял рукавицы и стал загибать пальцы. На одного оленя указал и загнул большой палец. Потом на второго указал и загнул другой палец. Все пальцы загнул. Но оленей в стаде было больше, чем пальцев у него на руках.

Имтеургин сел на снег, притянул к себе ногу в мохнатой обуви и пересчитал пальцы ног. Когда сосчитал пальцы на обеих ногах, он провел по снегу палкой и сказал: «Один человек». Но оленей было больше, чем пальцев на руках и на ногах у одного человека. Имтеургин опять сосчитал по пальцам рук и ног, опять провел палкой по снегу и сказал: «Два человека». Но и теперь еще не все олени были сосчитаны. Имтеургин провел палкой полосу, потом еще полосу, потом еще, потом короткую полосу, потом полосу поперек и сказал:

– Три человека, сверху один человек, еще полчеловека да еще лоб, два глаза и нос. Вот сколько у меня оленей.

В это время маленький пестрый олень лег и положил голову на снег. За ним согнул колени другой, тонкобрюхий, и тоже улегся на снегу. Вот легли две молодые важенки и старый седогрудый олень. Имтеургин подбежал к ним, толкнул старого ногой в бок и сказал:

– Нельзя спать! Все замерзнете. Надо снег копать, мох надо есть.

Олени один за другим поднялись и нехотя, с трудом стали разбрасывать копытами снег.

Имтеургин обошел стадо вокруг, поковырял палкой лед под снегом и сказал:

– Крепкий лед. Как вы себе ногти не сломаете?

Сказал и сам испугался. Худое слово – как острое копье, может на оленей беду навести. Имтеургин сел на землю и тоже начал копать снег.

Он разгребал снег руками и кричал:

– Я олень! Я вожак! Я снега не боюсь, обезножья-болезни¹ не боюсь. Вот какой я олень!

Потом посмотрел на оленей и громко сказал:

– Олени мои льда не боятся. У них ногти железные, рога – медные, глаза – огненные. Обезножье-болезнь их боится, близко не подходит, далеко бежит. Вот! Яккаем!

Он вытащил из-за пояса длинный нож, поднял его над головой и закричал еще громче:

– Убью! Забодаю! Волка заколю, обезножье зарежу, чесотке брюхо распорю! Вот! Лучше уходите, моих оленей не трогайте!

Потом сказал тихо, про себя:

– Теперь я всех духов прогнал.

Имтеургин вынул из-за ворота костяную трубку и закурил табак, для крепости смешанный с сушеным грибом-мухомором. Закашлялся. Плюнул. Посмотрел наверх, на небо – большой красный огонь увидал.

– Это верхние люди костры жгут, – сказал он. – Наверно, греются.

Затянулся табаком, пустил вверх глоток дыма. Теперь наверху горел зеленый огонь.

– Как весенний лед, – сказал Имтеургин. – Наверное, те люди с красным огнем прочь укочевали.

Вдруг зеленый огонь быстро побежал по небу. Сделался рыжим, потом опять зеленоватым.

– Совсем как оленья печенка, – подумал Имтеургин и вдруг испугался. Наверное, по небу келе² бегают, разные рубахи надевают.

Когда последний огонь потух, на небо взобралась луна. Она осветила рога и копыта оленей.

– Хорошо, – сказал Имтеургин, вытащил изо рта трубку и спустил ее опять за ворот меховой рубахи. – Вот и брат солнца вышел, его боятся келе, спрятались. А куда спрятались? Наверное, на землю скатились.

Он оглянулся, посмотрел в одну сторону, посмотрел в другую. Нет никого. Кругом снег лежит. Далеко кругом. Даже глаза не могут дойти до края. Луна в белый круг вошла.

– В рубаху оделась, – сказал Имтеургин.

И вдруг снег заскрипел, захрустел. Кто-то идет, легко ступает по снегу. Это сын, Кутувья, идет.

– Отец, – сказал Кутувья, – мясо близко ходит. Ылвылу!

Отец мотнул головой.

– Откуда идут?

– От Пуп-озера.

– Гони туда стадо скорей! – сказал Имтеургин.

Они погнали стадо по тундре в другую сторону от дома.

Олени шли шагом, останавливались и рыли снег.

Потом опять шли и опять останавливались. Рядом с ними бежали по снегу их черные тени. Вдруг вожак вышел вперед, потянул носом воздух и поставил хвост торчком. Другие олени тоже подняли головы и вдруг быстро поскакали вперед.

Впереди стояли на снегу пять рослых диких оленей. Ноги у них были длинные и тонкие, шерсть светлая, а рога белые и острые. Дикий олень точит рога о деревья, о камни, о лед.

Стадо обступило диких. Самый большой бык захрапел и низко нагнул черную рогатую голову. Самый крупный из диких тоже нагнул голову и уперся ногами в снег.

Тут Имтеургин неслышно подкрался к нему из-за оленей и накинул ему на рога чаут – длинный плетеный аркан из оленьей кожи.

Олень заметался, рванулся в одну сторону, в другую и поскакал прямо на человека, который держал аркан. Худо бы пришлось Имтеургину: олень подбросил бы его вверх и втоптал бы в снег копытами.

Но сын Кутувья успел вовремя накинуть другой аркан и потянул оленя к себе. Олень встал на дыбы и опрокинулся на спину. Потом вскочил и бросился на Кутувью. Кутувья отступил назад, поскользнулся и повалился на снег под копыта оленя.

– Отец, тяни! – закричал Кутувья.

Имтеургин крепко обмотал руку арканом и дернул со всей силы. Голова оленя повернулась набок, а ноги заскользили по снегу. Имтеургин присел на корточки, выставил вперед одну ногу и еще сильнее натянул аркан. Олень так и поехал к нему задом. А Кутувья уже вскочил, отбежал подальше и тоже натянул свой аркан. Олень теперь стоял на месте, как привязанный, и только раскидывал снег задними ногами. А Имтеургин с Кутувьей медленно подбирались к нему, собирая арканы. И вдруг Имтеургин метнул оленю в бок копье. Олень подскочил, забился и стал медленно валиться на землю. Он упал на бок, раной вверх и задергал ногами.

Оба человека подбежали к оленю и опустились на снег.

– Хорошо упал, – сказал Имтеургин. – Удача будет!

Он выдернул из оленьего бока копье, опустил в рану пальцы и вытряхнул на снег несколько капель крови. Потом прижал губы к ране и начал пить свежую, еще жидкую кровь.

После него пил Кутувья.

Когда оба напились, они заткнули дыру пучком мха. Пускай кровь даром не льется. Потом оттащили убитого оленя подальше от стада и стали подкрадываться к другим. Четыре диких оленя все еще толкались в стаде, то обнюхиваясь с домашними, то сшибаясь с ними рогами.

Имтеургин и Кутувья снова спрятались за своими оленями и закинули арканы. Отец поймал оленя за рога, сын поймал за ноги. Уронили оленя, кольнули в сердце ножом.

Так убили всех четверых. На кочевых нартах повезли оленьи туши домой. А перед нартами погнали стадо.

Из-под полы шатра вылезла рослая, черно-серая собака. Запрыгала вокруг нарт, стала обнюхивать мясо, слизывать с него кровь.

Подняв облезлую покрышу шатра, вышли, согнувшись, две женщины, одна постарше, другая помоложе, а за ними выскочила маленькая девочка.

Все вместе, мужчины и женщины, поволокли оленьи туши в шатер. В шатре было темно. Старшая женщина полезла в спальный полог³, в самый дальний и низкий конец шатра, и вынесла оттуда светильню⁴, деревянную чашку, полную оленьего жира, из которого торчал горящий пучок мха. Светильню поставили на опрокинутый котел и стали обдирать оленей. Мужчины сняли шкуру, а женщины разрезали кости и мясо. Они резали по суставам, чтобы не рубить кости.

Потом все принялись за еду. Печенки поели, крови попили, ножные кости раскололи, мозг съели.

– Хорошо, – сказал Имтеургин и засмеялся. Все лицо у него было в крови, только зубы были белые.

– Ваырган-дух⁵ мясо дал. Жирное. Поешь, Ваырган-дух!

Отец положил в светильню кусочек мозга. Потом из-за ворота рубахи достал ольховый сучок, раздвоенный с одного конца.

Это и был Ваырган.

У Ваыргана было две ноги, как у человека, а рук и головы не было.

– Жена, покорми его!

Ваыргана помазали сверху жиром, потом кровью и подержали над огнем. Потом Имтеургин обвязал его ремешком и опустил обратно к себе за ворот. Сказал:

– Спи. У меня на брюхе тепло теперь.

Люди разделись и вошли в полог. Улеглись спать. Только Кутувья не лег. Он опять взял аркан, копье, надел на ноги короткие лыжи и ушел караулить стадо. Всю ночь караулил. Когда луна зашла и небо стало серое, Кутувья вернулся домой. Руки у него тряслись.

– Волки, – сказал он. – Вокруг нас волки ходят, на оленей смотрят. Худо!

– Худо, – сказал отец. – Убить их надо. Иди скорее. Запряги быка.

Имтеургин надел меховую рубаху, штаны и ременный пояс с ножом. Взял копье, палку, покурил и вышел. У шатра уже топтался беговой олень, запряженный в легкую нарту.

Имтеургин сел на нарту и замахнулся прутом. Олень вытянул шею и поскакал. От копыт его в снегу оставались редкие глубокие ямы. На поворотах рядом с оленьими следами тянулись следы ног Имтеургина.

Вдруг олень замотал рогами и захрапел.

Далеко впереди на белом снегу показались два темных бугорка. Имтеургин привстал на нарте.

Два волка бежали по снежному насту след в след, поджав хвосты. Они оглядывались, ерошили шерсть и коротко, глухо рычали.

Имтеургин погнал оленя на волков, но перепуганный олень метался из стороны в сторону. Имтеургин закричал, собрал в руке вожжи и хлестнул оленя по уху.

Олень так и понесся наперерез волкам. Свистнул аркан. Петля щелкнула у заднего волка на голове. Волк нагнулся, лязгнул зубами и прыгнул в сторону. Но петля крепко затянулась у него на шее и потащила его за нартой. Другой волк поднял спину дугой и поскакал прочь.

Имтеургин остановил оленя и собрал аркан. Пощупал волка – мертвый. Голова во все стороны вертится. Имтеургин подержал волчью голову в руках и на всякий случай стукнул по лбу палкой: верно, мертвый. Тогда Имтеургин взвалил волка на нарту и погнал оленя вперед – за другим волком. Но олень только рот раскрыл и закашлялся. Устал, видно. Домой хочет.

– Ну, иди домой, – сказал Имтеургин. – Ночь отдохни, а завтра опять поедем. Арканом не поймали, – уткучины⁶ поставим.

На другой день утром, когда посерело небо, опять собрался Имтеургин на охоту.

Поехал не торопясь.

Едет и видит на снегу следы. Это кто-то маленький ходил, – снег, будто пальцем, ковырял. Прошел зверек немного, помочился и дальше пошел. Опять помочился.

– Песец, – сказал охотник, остановил оленя и пощупал след – мягкий. Пощупал желтый снег – мокрый еще, не замерз.

Имтеургин вскочил на нарту и погнал оленя быстрее.

Вот он, маленький зверек – песец. Белый весь, на снегу еле виден, а хвост как полено тащится. Имтеургин хотел его стукнуть палкой, но промахнулся. Песец быстро побежал назад. Имтеургин повернул оленя и опять погнался за юрким зверьком. Песец только зубы показал и нырнул в снег.

Имтеургин посмотрел кругом – нет песца нигде. И вдруг три черных точки из снега показались: два глаза и нос. Выскочил песец из сугроба, вытянулся весь и как стрела полетел в тундру.

– Га-ка-ка! – закричал охотник со злостью и бросил шапку в снег, потом поднял шапку и пошел назад к оленю.

Нет оленя. Убежал и олень.

– Рассердился Ваырган, – сказал охотник, – песца не дал и оленя угнал.

Имтеургин пошел домой, проваливаясь по колено в сугробы. Трудно ходить без лыж по рыхлому снегу. Жарко стало Имтеургину. Он зачерпнул горсть снега, пожевал, вытер снегом лицо. А все еще жарко, – мех к телу пристает, колет, кусается. Имтеургин снял пояс и повесил его через плечо. Под рубаху пробрался холодок, – легче стало.

Так шел Имтеургин долго-долго. Луна взошла и спустилась, а он все шел.

– Хоть песца не принес, зато сам до дому добрался, – сказал Имтеургин, увидев свой шатер. Он залез в полог, стащил с себя заледеневшую одежу и улегся на шкуру. Проспал до другой луны. А когда проснулся, спросил:

– Пришел олень с пустой нартой?

– Сразу пришел, как ты уехал, – сказала жена.

– Это хорошо, сегодня опять поеду – уткучины ставить.

Олень за ночь отдохнул. Он ходил с другими оленями, покачивал темными рогами и щипал мох. Имтеургин поймал его арканом и потрепал за мягкое ухо.

– Теперь не уйдешь, – сказал он. Олень замотал головой.

– Собаку надо взять, – сказал Имтеургин жене. – тот раз хорошего песца упустил. Сшей собаке лолоквыт⁷, а то она замерзнет.

Жена взяла шкуру выпоротка⁸ и стала прошивать ее толстой иглой. Пока охотник докуривал трубку, женщина кончила шить. Она позвала собаку. Собака была большая, похожая на волка. На брюхе у нее вылезла серая шерсть и краснели шишками соски. Скоро она должна была принести щенят.

Женщина надела собаке меховой набрюшник и стянула его на спине ремешками. Собака пошла по снегу раскачиваясь и хромая. Охотник поднял ее, посадил рядом с собой на нарту и привязал, чтобы не вывалилась.

Олень быстро побежал по твердому убою. Луна стояла немного выше верхушки шатра.

– Светло сегодня, облаков нет, – сказал охотник, оборачиваясь к собаке. – Хорошо следы увидим.

Собака сидела, крепко упираясь передними ногами в нарту и дышала Имтеургину в затылок.

Возле первой ловушки охотник остановил оленя.

Пружина ловушки, скрученная из оленьих сухожилий, ослабла. Песцы съели все наживки и ушли. У другой ловушки костяные зубцы были выпачканы кровью, а зверя тоже не было. Охотник посмотрел на следы: большие, волчьи. Зубцы ударили, видно, волка по голове. Волк стал кружиться – и все в одну сторону.

«Наверно, ему правый глаз вышибло, потому он все вправо вертелся» подумал Имтеургин. Поехал по следу.

Вот здесь волк прыгнул в сторону, вот он побежал вперед, вернулся и опять завертелся на месте. Имтеургин запутался в следах.

Вдруг собака рванулась и залаяла, а олень дернулся в сторону. Имтеургин посмотрел кругом – что-то темное на снегу вертится.

Он крикнул и погнал оленя.

Темное побежало быстрей. Волк. Нешибко бежит, голову криво держит, все вбок сворачивает. Вот уже он совсем близко скачет, путается в ногах у взбесившегося от страха оленя. Олень его передней ногой стукнул, опрокинул. Прямо по волку нарта проехала, вдавила его в снег.

Посмотрел Имтеургин назад, а волк все шевелится. Второй раз проехала нарта по волку, опять придавила. Имтеургин его еще палкой по голове ударил. Задрыгал волк ногами, вытянулся. Охотник поднял его и взвалил на нарту. Собака сначала отодвинулась, зарычала, а потом вцепилась волку в мохнатое ухо.

Поехали домой. На сугробах нарту встряхивало и качало. Мертвый волк болтался из стороны в сторону и мел хвостом и лапами снег.

Вдруг Имтеургин остановил оленя и наклонился над свежим следом.

– Только что пробежал, – сказал Имтеургин. Он схватил собаку и сбросил ее с нарты. Собака поскакала по снегу, но подвязанный под брюхо лолоквыт мешал ей бежать, и она ткнулась носом в сугроб. А из сугроба выскочил песец, длиннохвостый, мохнатый. Песец прижался к земле и вдруг прыгнул на нарту. Имтеургин не успел протянуть руку, как песец, вскочил к нему на плечо и вцепился зубами в ворот рубахи.

Охотник закричал, схватил песца за хвост и оторвал от ворота. Но песец изогнулся и впился в руку охотника. Острые клычки застряли в толстой меховой рукавице.

– Бешеный, – сказал Имтеургин и ударил песца о край нарты. Песец оторвался от рукавицы и полетел в снег. Но на лету его поймала собака и разом придушила.

– Погоди, шкуру не рви, – сказал Имтеургин. – За такого зверя нам новый чайник дадут.

Он отнял песца у собаки и положил его на нарту рядом с волком. Потом опять привязал собаку, сел сам и поехал домой.

По тундре легкими тучками летал снег. Луна в круг вошла, белый крест надела.

– В рубаху оделась, – сказал охотник, – значит, метель будет. Хорошо, что дом уже близко. Вот мои олени ходят, а вот мой сын Кутувья стоит.

И будто в ответ на его слова послышался шорох снега, а потом свист.