Текст книги "Киномания"

– И вот это ты отложил для меня? Джерри Льюиса?!

– Это Шарки отобрал.

– Шарки – тупоголовый кретин. Это даже мусором не назовешь.

– Послушай, Кларисса, я тебе их уступлю по очень хорошей цене.

– Не смей называть меня Кларисса. С этого момента мы знакомы не настолько, чтобы ты звал меня Кларисса.

– Вы понимаете, мисс Свон, сколько я могу выручить за эти фильмы? Джерри Льюис в один прекрасный день станет культовой фигурой. В Париже так уже стал, вам это известно?

– В Париже тоже есть любители хот-догов. Что с того? Это называется интеллектуальная дешевка. Ты скотина, Чипси. Ты же знаешь, что я не могу себе позволить покупать все подряд. В особенности такое вот дерьмо.

– Я собирался подарить тебе один из этих фильмов – по твоему выбору. Просто по-дружески. Конечно, не «Подсадную утку» и не «Посыльного»[112]112
  Конечно, не «Подсадную утку» и не «Посыльного». – Фильмы с участием Джерри Льюиса, выпущенные соответственно в 1953 и 1961 гг.; первую комедию поставил Норман Таурог, вторую – сам Льюис.


[Закрыть]. Ведь это уже классика. Но любой другой – пожалуйста…

Обогнув один из стеллажей, появился потенциальный покупатель, все еще пытающийся провернуть сделку с Соней Хени. Он раздраженно ждал, слушая Чипси.

Клер, сраженная, присела на картонки с фильмами и закрыла лицо руками.

– Бог ты мой, Чипси, да мне было бы достаточно, если бы ты сказал, куда ушли все эти фильмы. Если бы ты хоть это сделал, чтобы знать, куда уплыло наследство.

– Клер, дорогая, прости, – выкрикнул Чипси, – но, откровенно говоря, это не имеет к делу никакого отношения. Это все старые ленты. Старые, старые ленты. Конечно, ученому вроде тебя небезразлично прошлое. Но искусство – это то, что есть сейчас. Искусство – это будущее, пророческий импульс. Для художника истинное искусство – то, что уничтожает прошлое и его отжившие ценности. Это…

– А если семь сотен? – спросила гавайская рубашка.

– Продано! – заорал Чипси, и человечек принялся выписывать чек. – И еще покажите ваше водительское удостоверение, – предупредил он.

Пока Чипси и его покупатель были заняты сделкой, в хранилище со своей тележкой въехал громадный красавец блондин, которого мы с Клер встретили по пути сюда.

– И это, – сказал Чипси, указывая на стопку коробок, на которых сидела Клер, – то, что леди согревает для нас своим хорошеньким тохусом.

– В ту же машину? – спросил красавец.

– В ту же.

Клер отодвинулась, и парень стал нагружать картонки на тележку. Вдруг она, испустив мучительный стон, прыгнула и ухватилась за его мощный бицепс.

– Господи, этого не может быть! – сказала она.

Чипси собственнически и горделиво усмехнулся.

– Да, парень – класс, есть на что посмотреть, правда? Клер, познакомься, это Джером. Он похитит всю славу за мой следующий фильм. Я вполне понимаю твою реакцию. Но я тебя предупреждаю, его уже застолбили.

Но Клер не обращала никакого внимания на Джерома. Ее взгляд был прикован к картонкам, которые он грузил на тележку.

– Вот это! Я хочу вот это! – провозгласила она.

Чипси скользнул взглядом по картонкам.

– Нет-нет, Клер. Это уже продано. Извини.

– Я заплачу тебе… тысячу долларов, – заявила она.

Клер сделала это предложение, а я спрашивал себя, где она возьмет эту тысячу. Но она уже лезла в сумочку за своей тощей, голодной чековой книжкой.

– Нет-нет, прошу тебя, – возразил Чипси. – Это продано. И за сумму гораздо большую, чем тысяча долларов, уж ты мне поверь.

Но Клер настаивала.

– Я дам тебе… полторы тысячи.

– Клер, дорогая, у тебя нет полутора тысяч. Ты мне уже сообщила, что у тебя и на Джерри Льюиса-то нет. А потом полторы тысячи – это далеко не те деньги.

Мысли Клер лихорадочно метались; вдруг она сделала отчаянное предложение.

– Хорошо, а как насчет секса? Секс для тебя немало значит, я знаю.

– Послушай, Клер. – Чипси издал смешок – какой-то низкий гортанный звук. – Это очень мило с твоей стороны. Но я думаю, что мы несовместимы.

– Да не со мной же, идиот! – отрезала Клер. – Что ты такое мелешь.

– Ах так?

– С Джонни. Я тебе устрою это с Джонни. – Она схватила меня и вытолкнула вперед, как какой-нибудь предмет на торгах.

– Очень щедро с твоей стороны, – сказал Чипси, взглянув на меня; взгляд у него был, как мне подумалось, соблазнительно-оценивающий. – Уверен, Джонни того стоит. Только сомневаюсь, что он расплатится.

Я недоуменно уставился на Клер. Потом посмотрел на Чипси. Потом издал смешок – чтобы дать понять: хорошую шутку я могу оценить. Ведь это же была шутка – разве нет?

– Заткнись! – зарычала на меня Клер, вонзив ногти в мою руку. – Он расплатится, если я ему прикажу. Ведь правда, Джонни?

Значит, это была не шутка.

Смущенный и уязвленный, я решил выяснить, за что предполагается расплатиться моей добродетелью. Я перевернул одну из коробок, чтобы увидеть надпись. А увидев, понял. «Les Enfants du Paradis»[113]113
  «Дети райка» (фр.).


[Закрыть][114]114
  «Les Enfants du Paradis» («Дети райка») – фильм французского режиссера Марселя Карне, вышел в 1944 г.


[Закрыть]. Любимый фильм Клер. К тому же на тридцатипятимиллиметровой пленке. Как-то раз она сказала, что готова на убийство, лишь бы владеть копией этого фильма.

Чипси продолжал отпираться.

– Извини, Кларисса, но «Дети» уже обещаны. Это особый случай. Я не могу взять свое слово назад. Даже если бы ты предложила в два раза больше.

– Кому обещаны?

– Юргену фон Шахтеру. – Он назвал это имя с ухмылкой умника.

– Ты думаешь, я знаю, кто это такой?

– Ты что, и правда не знаешь? Я откровенно удивлен. Немецкий режиссер-экспериментатор – у всех на слуху. Я с удовольствием тебя представлю. Он где-то здесь, неподалеку. Великолепный парень. Настоящий аристократ. До самых своих дуэльных шрамов. Вот только не все его шрамы видны публике. Я уверен, что он был бы графом или бароном, не случись того, что всех нас лишило графских и баронских титулов. На следующем фестивале мы покажем несколько его фильмов. Выдающаяся работа. Очень ницшеанская, надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. Кино Страданий – так он это называет. Глубоко, очень глубоко.

– Не могу дождаться знакомства, – пробормотала Клер. Она мучительно искала способ завладеть этой лентой. Но Джером уже начал нагружать картонки на тележку.

– Ну-ка прекрати! – взвыла Клер, взмахнув перед его носом своей раскрытой чековой книжкой. – Оставь эти картонки, громила ты хренов! – Застигнутый врасплох, Джером отошел в сторону, от удивления разинув рот. Клер опустилась рядом со стопкой коробок и положила руку на верхнюю – ни дать ни взять мать, что утешает умирающего ребенка. Скорее себе, чем кому-либо другому, она сказала: – На «Les Enfants du Paradis» меня водила мать. Это мое первое незабываемое впечатление от кино.

Чипси постарался сказать что-нибудь сочувственное.

– Я тебя прекрасно понимаю, Кларисса. У всех когда-нибудь это случается в первый раз.

– Сейчас я угадаю, что за фильм был у тебя. «Кинг-Конг»?

– Нет, вообще-то это был «Фейерверк» Кеннета Энгера[115]115
  …«Фейерверк» Кеннета Энгера. – Кеннет Энгер (р. 1927) – независимый американский кинорежиссер, авангардист и оккультист, автор посвященного голливудским скандалам знаменитого двухтомника «Голливудский Вавилон»; двадцатиминутный «Фейерверк» (1947) снял за уикенд в доме родителей, уехавших на похороны родственника.


[Закрыть].

– Боже мой, – застонала Клер.

– Я, пожалуй, могу откровенно сказать, что из этого фильма узнал всю свою личную судьбу. Ты ведь помнишь эту колоссальную сцену, когда пенис моряка превращается в потешный огонь…

– Чипси, бога ради, прекрати, – взмолилась Клер. – Меня сейчас вырвет.

– Chacun à son goût[116]116
  О вкусах не спорят (фр.).


[Закрыть], Кларисса. Кеннет, конечно же, после этого снимал абсолютно поверхностные вещи.

– Слушай, зачем твоему приятелю-ницшеанцу «Les Enfants du Paradis»? – поинтересовалась Клер. – Что этот фильм для него значит?

– Вообще-то его с души воротит от «Les Enfants du Paradis». Он, как и я, считает, что фильм косный и неживой. – На лице Клер появилась мучительная гримаса, замеченная Чипси. – Извини, Кларисса, но искусство не стоит на месте. Честно говоря, Юргену фильм нужен не для себя – для отца. Понимаешь, во время войны фон Шахтер был кем-то вроде военного министра культуры или искусства в оккупированной Франции. Ты знаешь, что Франция во время войны была оккупирована? Немцами? Удивительно, правда? Я только от Юргена и узнал. Да, так вот, именно тогда «Les Enfants du Paradis» и снимались. И старик вроде бы каким-то боком имел отношение к съемкам – следил за политической линией, и все в таком роде. А может, он просто закрывал на все глаза – бог его знает. Теперь он живет где-то в Аргентине или Парагвае. Юрген хочет послать отцу фильм на день рождения. Старик очень болен. Так что это вроде такого сентиментального жеста. Я так думаю, что пара девиц из фильма были любовницами старшего фон Шахтера. Ну, ты понимаешь.

Говорят, что звери знают о грядущем землетрясении за несколько часов – это что-то вроде инстинктивного экстрасенсорного восприятия. Именно это я чувствовал тогда, стоя рядом с Клер. Земля вот-вот должна была расколоться. Ударная волна словно бы приближалась к нам со скоростью одной мили в минуту. Но Клер просто стояла и смотрела на Чипси – долгим, долгим взглядом. Потом она как-то странно улыбнулась одними губами и очень тихо произнесла:

– Ты хочешь мне сказать, что отец Юргена был нацистским министром культуры во Франции? Да? И ты продаешь Юргену это кино, чтобы он мог послать его своему папочке, который прячется в Парагвае?

– А может – в Аргентине. Я забыл. Наверно, это тайна.

– Чипси, это безумие. – Клер, аргументируя, почти срывалась на крик. – Ты что, ничего не знаешь об этом кино? Оно было сделано голодающими актерами в оккупированной стране. Все участвовавшие в съемках были связаны с Сопротивлением. Они рисковали жизнями, пряча у себя подпольщиков. Этот фильм… он был сделан в самом чреве чудовища – торжество жизни, любви и искусства. – Но Клер чувствовала, что все ее слова пропадают втуне. Чипси просто смотрел на нее пустым, скучающим взором. – Бог ты мой, Чипси, тихоня-папаша этого твоего дружка – военный преступник.

– Ну, если хочешь знать мое мнение, – сказал Чипси, устало вздохнув, – то я считаю, что вся эта история про Гитлера раздута без всякой меры. И вообще, Клер, я стою в стороне от политики. В особенности от политики давно, давно минувших дней.

– Ты что, не слышал, что наци делали с гомосексуалистами и евреями?

Тон Чипси стал в высшей степени доверительным.

– Кларисса, ты же знаешь, что я человек абсолютно без предрассудков. Но поверь мне, я встречал массу евреев и гомиков, которые ничего лучшего и не заслуживали.

Я все еще ждал обещанного подземного толчка. Он так никогда и не последовал. Я видел, как побелели костяшки ее сжатых в кулак пальцев. Но голос ее не дрожал и звучал ровно, словно это был чей-то чужой голос – не Клер.

– Чипси, я бы хотела встретиться с Юргеном. Ты нас познакомишь?

– С удовольствием! Как только закончим здесь.

– Вот что я тебе скажу, – ответила Клер. – Пусть Шарки сам с тобой решит все эти дела по Джерри Льюису. Как ему нравится. Он в таких вещах разбирается лучше меня.

– Хорошо, если тебя это устраивает.

Потом, повернувшись ко мне, она сказала:

– Помоги-ка Джерому погрузить эти коробки. – Я недоуменно взглянул на нее, но она в ответ только угрожающе подтолкнула меня в сторону Джерома. – Это длинное кино. Ему нужна помощь.

Я понятия не имел, с какой стати должен помогать Джерому, а Джером не выказывал ни малейшего желания получить помощника в моем лице. Но после еще одного, на сей раз более категоричного, тычка и произнесенного вполголоса «пошел!» я подчинился, хотя и чувствовал себя ребенком, которого мамаша отсылает подальше, чтобы не мешался под ногами. Я решил, что Клер просто по каким-то причинам не хочет, чтобы я присутствовал. Подобрав одну из коробок, которая не уместилась на тележку Джерома, я побрел следом за ним.

– А когда закончишь, найдешь меня наверху, – крикнула мне вслед Клер.

Глава 5. Похищение «Детей райка»

Когда я нашел Клер, она находилась в небольшой, все еще относительно трезвой группке, собравшейся в углу застекленной веранды. Оттуда открывался вид на бескрайний посеребренный луной океан, но это никого не волновало. Клер и все остальные собрались вокруг Чипси и изящно одетого молодого человека, который возлежал подле него на огромной подушке, – Юрген, как я догадался. Он был бледнолиц и худ до невозможности, на голове – высокие волны нордических кудрей. И на самом деле, как и говорил Чипси, несколько шрамов, а точнее, один видимый шрам, расположенный точно под левой скулой. Хотя на лице его замерло пустое, скучающее выражение, он, казалось, с большим вниманием слушал то, что говорила Клер, время от времени изображая на лице вежливую судорогу.

Я бесшумно направился в сторону Клер и, заняв свое место на краю группки, уже через считаные секунды вошел в тему – беседовали о раннем немецком кинематографе. Я не раз слышал, как Клер рассуждала на эту тему, но сейчас она решительно была непохожа на саму себя. Совсем другой тон – такой спокойный, размеренный. Такой… уважительный. Она объясняла свои слова с величайшим терпением. И слушала. Слушала и вежливо кивала. Так Клер никогда себя не вела.

Потом я услышал голос Юргена.

– Но ведь этот тип, Кракауэр, он же настоящее дерьмо.

И Клер в ответ:

– Правда? Вы так считаете?

И Юрген:

– Его, несомненно, наняли евреи.

После таких слов можно было ждать, что Клер растерзает его, как волк ягненка. Зигфрид Кракауэр был одним из немногих теоретиков кино, к которым Клер питала хоть какое-то уважение. Я слышал, как она несколько раз со страстной убежденностью защищала его работу «От Калигари до Гитлера», словно сама ее написала. Такие комплименты в устах Клер были большой редкостью.

Главная мысль Кракауэра состояла в том, что немцы времен Гитлера чокнулись под воздействием кино. После окончания Первой мировой войны страну, придавленную поражением, затопил поток фильмов, которые действовали на уязвленную психику как болезнетворные микробы. Начать с «Кабинета доктора Калигари»[117]117
  «Кабинет доктора Калигари» (1919) – фильм Роберта Вине, классика немецкого экспрессионизма.


[Закрыть] – фильма о безумии и убийстве, где отсутствовали всякие границы между здравомыслием и сумасшествием. Получивший всемирное признание и отнесенный к высокому искусству, он вместе с множеством других питал немецкое подсознание нездоровыми персонажами вроде оборотней, черных магов, вампиров. Кроме того, фильмы этого периода навязчиво возвращались к гипнозу. Снова и снова на экране появлялись сумасшедшие доктора и изощренные преступники, которые погружали беспомощных жертв в гипнотический сон и заставляли их совершать отвратительные вещи. Несомненное предчувствие нацизма – считал профессор Кракауэр. Такие фильмы отравили душу нации образами одержимой злом силы. Наконец появился Der Führer[118]118
  Фюрер (нем.).


[Закрыть], который, как и злобный гипнотизер Калигари, околдовал публику и превратил ее в армию зомби-убийц.

Клер нравилась эта мысль. Она полагала, что этим воздается должное странному психологическому влиянию кинематографа на современный мир, его необычайной способности очаровывать и прельщать. Она верила, что Кракауэр сражается за глубоко этическое объяснение этого влияния. Я видел, как она однажды набросилась на кого-то, кто осмелился назвать достоинства книги Кракауэра несколько преувеличенными. «Как можно преувеличивать опасность мышьяка?» – в штыки встретила она это утверждение. Но вот теперь она сидит тихоня тихоней, а какой-то наглый иностранец поливает грязью работу, которой она от души восхищается.

Что же тут происходит?

В ответ на замечание Юргена относительно евреев Клер только улыбнулась (правда, не без горечи) и сказала:

– Ну, это вам лучше обсудить с Чипси. Он лучше меня знает. Что скажешь, Чипси? Ваши финансируют профессора Кракауэра?

Чипси, раскрасневшийся от выпитого, испустил смешок, отводя вопрос Клер.

– Кларисса, я не понимаю ни слова из того, что пишет этот человек. К тому же все, о чем вы говорите – а ты, дорогая, говоришь об этом так замечательно, – седая древность. Моя жизнь, чтобы ты знала, целиком принадлежит созидательному настоящему. Вы не согласны, Юрген? Искусство не должно ограничивать себя рамками чисто политической злободневности.

Чипси, как никто другой, умел накачивать разговор бессмысленностями. Его стараниями беседа несколько минут шла ни о чем, а потом снова произошла заминка. Клер вернулась к книге Кракауэра, стараясь в тех же тактичных тонах растолковать о ней кое-что. Юрген довольно непринужденно прервал ее вопросом:

– Ну а, скажем, фон Кастел? Он-то как подходит к вашей теории?

Клер на мгновение замолчала.

– Кто? – переспросила она.

– Касл, если вам так больше нравится. Макс Касл. Вы считаете, что эта абсурдная теория применима и к нему?

Вероятно, ей показалось, что Юрген, расслабившись, подставился под смертельный удар, и она не сдержалась.

– Уж не хотите ли вы сказать, что мы должны серьезно рассматривать такую поденщину, как «Пир неумерших»?

Юрген отмел ее возражение.

– Я, конечно же, говорю о его ранних фильмах. О его немецких фильмах.

– А разве они сохранились?

– Немногие, но сохранились. Мой отец лично уничтожил несколько его лент.

– Даже так?

– Во времена Рейха. Часть культурной политики.

– Ваш отец их уничтожил, а я бы хотела их посмотреть.

– Он, понятно, только исполнял приказ.

– Понятно.

– На самом-то деле он очень увлекался кино. Ваша Джин Харлоу[119]119
  Джин Харлоу (1911–1937) – американская киноактриса, эталонная платиновая блондинка. Прославилась ролью в фильме Говарда Хьюза «Ангелы ада» (1930).


[Закрыть] – он был ее большим поклонником. А еще – поросенка Порки[120]120
  Поросенок Порки – персонаж мультфильмов.


[Закрыть].

– Очень мило. Но он все равно сжигал фильмы.

– Но, с другой стороны, ему удалось спасти несколько лент. Может, к нашему счастью. Сейчас растет интерес к работам Касла – его ранним работам. Вы знаете Виктора Сен-Сира в Париже?

– О да. Правда, мы уже несколько лет как потеряли связь.

– Он обратился к моему отцу по поводу кое-каких работ Касла. Конечно, нужно знать подход Виктора – очень абстрактный, очень картезианский. – Он иронически хмыкнул. – Очень французский.

В этот момент Клер обернулась и увидела меня. Она извинилась.

– Пожалуйста, не уходите, – сказала она Юргену. – Я сейчас вернусь. Я очень хочу продолжить этот разговор. – Она потащила меня в другой конец комнаты. – Где ты был все это время, черт возьми?!

– Я слушал тебя и…

– Нужно было дать мне знать, что ты здесь, – брюзжала она. – Ты думаешь, я себе очень нравлюсь?

– Мне показалось…

Она оборвала меня на полуслове.

– Ты знаешь, где его машина?

– Да, это большой белый «мерседес». Он припаркован…

– Ты его сможешь найти?

– Конечно.

– И фильм в машине?

– Да. Когда я уходил, Джером перегружал его в багажник.

– А теперь слушай внимательно. Как, на твой взгляд, – ты достаточно трезв?

– Ну, думаю, более или менее. – Вообще-то я весь вечер пил, не отставая от Клер, и недоумевал – почему она выглядит куда как менее пьяной, чем чувствовал себя я. Видимо, подумал я, она держится исключительно на нервах.

– Тогда выпей еще пару порций покрепче. Потому что трезвым ты никогда не сделаешь того, о чем я тебя попрошу. Во-первых, ты должен найти Шарки. Кто-то сказал, что он у бассейна. Тащи его, даже если он на все свои несчастные три дюйма застрял в какой-нибудь красотке. Слышишь?

– Да…

– Тащи его к машине Юргена. И украдите фильм.

Эти слова эхом разнеслись по петляющему, призрачному коридору, но дошли до меня не сразу.

– Украсть фильм? Как это?

– Взломайте дверь машины. Вытащите оттуда фильм. Погрузите его в вашу машину. Отвезите домой. Вот как.

– Но машина заперта. У Джерома были ключи…

– Вот для этого тебе и нужен Шарки. Он прекрасно знает, как взламывать автомобильные дверцы.

– Знает?

– Может, и не знает. Может, он ничтожный врун. Но он много лет рассказывал о том, как был вором. В его далекой выдуманной юности был романтический уголовный этап. Если он запамятовал, напомни ему, каким он был мошенником. Говори что угодно, лишь бы он тебе помог. Если он уже напился, то из куража сделает что угодно.

– Но, Клер… это же воровство.

Она в бешенстве напустилась на меня:

– Это не воровство. Это политический акт, ты понимаешь? Этот самодовольный гитлеровский выкормыш ни в коем случае не должен подарить «Les Enfants du Paradis» своему гестаповцу-папаше. Если я могу этому помешать. Только так это Шарки не объясняй. Для него это слишком порядочно. Скажи ему – это реквизиция. Если он начнет упираться, скажу ему, что я даю слово обойти всех сучек на этой вечеринке и дать каждой подробный критический анализ его сексуальной несостоятельности за последние десять лет.

– А если мы не сможем открыть дверь? Что, если?..

– Не сможете достать фильм – подожгите машину.

– Что?

– Подожгите. Взорвите. Уничтожьте ее.

– Я не умею это делать.

– Бог ты мой! Бросьте спичку в бензобак.

– Нет, Клер… Я не могу… Я не буду…

Внезапно в ее глазах появились слезы. В смущении она со всей силы въехала мне по физиономии. Удар получился довольно болезненный, но он свидетельствовал о крайней серьезности ее намерений.

– Слушай, у меня тут опять Вторая мировая война. Я позволяю этому нацистскому ублюдку, этому долбаному педику вываливать в говне то, что мне дорого, только чтобы задержать его там. Ты знаешь, что я чувствовала, пока сидела и слушала этого… этого… Да меня за это нужно наградить медалью конгресса. А теперь иди и делай, что я тебе сказала, или больше никогда, никогда, никогда не приходи ко мне в постель!

– А если меня поймают?

– Ну, не знаю. Отстреливайся.

– Клер!

– Темно – хоть глаза коли. Тебя никто не увидит. А увидят – изобрази дурачка. Да тут воровство продолжается всю ночь. Кого это волнует? Я задержу Чипси и этого Übermensch[121]121
  Сверхчеловека (нем.).


[Закрыть]. А ты там не тяни резину, только и всего.

Я стоял перед ней беспомощный, потрясенный и отчаявшийся. Смилостивившись, она подошла и подарила мне такой горячий поцелуй, какого я от нее еще не получал.

– Для меня это – все, – сказала она.

Бог ты мой, просто Лорен Бэколл, посылающая Боги на опасное ночное задание[122]122
  …Лорен Бэколл, посылающая Боги на опасное ночное задание. – Лорен Бэколл (р. 1924) – американская актриса, дебютировала в фильме Говарда Хоукса «Иметь и не иметь» (1944), где ее напарником был Хамфри Богарт (1899–1957) по прозвищу Боги; после этого они сыграли еще в трех фильмах, и Лорен вышла за Богарта замуж.


[Закрыть]. Береги себя, дорогой. Ты – все, что у меня есть. Неужели я мог отказаться?

Я отправился на поиски Шарки, пытаясь найти оправдание просьбе Клер. Нужно было встать на ее точку зрения. Для нее «Les Enfants du Paradis» были не просто фильмом. Это было прекрасное произведение искусства, созданное в знак неповиновения агрессору-варвару и принадлежащее к особой категории. Разве может она позволить, чтобы хоть одна копия фильма попала в руки захватчика? Я знал, чего она боится. Папочка Юргена фон Шахтера не уничтожит ленту – он сделает с ней кое-что похуже. Он будет с удовольствием смотреть ее, словно у него есть на это право. Конечно же, это не должно случиться!

Я нашел Шарки у бассейна – мертвецки пьяного и все еще голого в компании пяти-шести таких же голых людей. К моему удивлению, он живо откликнулся на мое предложение – «реквизиция», вот здорово, именно так он это себе и представлял. «Класс!» – заорал он. Не вполне отдавая себе отчет в том, насколько важно соблюдать конфиденциальность, он громко пригласил своих собассейников присоединиться к нам. Когда мы пустились через лужайку, некоторые из них – хотя и не все – взяли на себя труд надеть халаты или обвязаться полотенцами. Они, в свою очередь, по пути приглашали других. К тому времени, когда наконец добрались до машины, мы представляли собой сборище налетчиков-любителей, производившее столько шума, что можно было услышать в самом дальнем конце владения. К счастью, шум производили не только мы. Джазовый оркестрик, расположившийся на крыше виллы, наполнял ночной воздух резкими звуками.

Если бы кто-нибудь заснял события следующего часа, то Шарки, Гейтс и компания вполне могли бы соперничать с кистоунскими копами[123]123
  …могли бы соперничать с кистоунскими копами. – Имеются в виду короткометражные бурлескные комедии о полицейских, снимавшиеся в 1910-х гг. на студии Мака Сеннета «Кистоун».


[Закрыть]. Шарки заверил меня, что вскроет машину ровно за тридцать секунд – это не проблема. «Только багажник», – сказал я ему, зажигая спичку за спичкой, чтобы осветить замок. Он без толку провозился несколько минут, после чего одна из подвыпивших девиц решила ускорить процесс и, выковыряв здоровенный камень, швырнула его в заднее стекло. Ее друзья, желавшие тоже принять участие в веселье, принялись колотить другие окна.

– Ну просто класс! – вопил Шарки, пробираясь в машину через заднее окно. – Я заведу эту телегу за тридцать секунд ровно.

– Нет-нет, – сказал я. – Мы не собираемся угонять машину. Машина нам не нужна.

– Мы не угоняем машину? А что мы тут тогда делаем, амиго? – спросил он.

– Мы воруем фильм.

– Какой фильм?

– В машине лежит фильм. В багажнике.

– Нет, не в багажнике, – сказал Шарки. – Вот она – на заднем сиденье.

Я заглянул в темный салон машины. И верно – Шарки развалился на картонках с пленкой.

– А я думал – в багажнике, – сказал я.

– Так это фильм или это не фильм? – спросил Шарки и начал перекидывать мне через окно коробки. Только уложив коробки пирамидой, я понял, что моя машина отсюда далековато.

– Шарки, – сказал я, разглядывая тяжелые коробки, – а ведь нам еще нужно отнести все это на другую сторону дома.

– Нет проблем, – успокоил меня Шарки. – Все, слушай меня. Нужна помощь, – закричал он.

Тем временем несколько человек вовсю трудились над «мерседесом» Юргена – разбивали фары, отрывали дворники, прокалывали покрышки. Другие, зачарованные этим зрелищем, стояли и глазели на происходящее. По призыву Шарки они похватали картонки с пленкой.

– Веди нас, бвана! – пропел Шарки, поставив картонку с пленкой себе на голову. – В буш. Трам-та-ра-рам.

Догадавшись, что бваной называют меня, я направил стопы в темноту, не очень четко представляя себе, куда идти. Поиски моей машины в безлунной ночи стали настоящим кошмаром, но волновало это, похоже, меня одного. За мной следовала разношерстная охотничья экспедиция пританцовывающих и поющих пьянчуг, они несли на голове коробки с пленками и веселились на славу. Шарки подгонял нашу странноватую группку диким гиканьем и барабанной дробью, которую выбивал из коробки на своей голове. Бог знает, сколько времени мы бродили вокруг виллы – мне казалось, что несколько часов, но наконец я увидел свою машину.

Когда коробки были погружены на заднее сиденье, я послал Шарки сообщить об этом Клер, но уверенности, что он ее найдет, у меня не было. Я вел машину, испытывая чувство вины и страх, что буду пойман. Но бояться было нечего. Вряд ли кто-либо из участников налета наутро смог бы вспомнить события прошедшей ночи. Вполне вероятно, что и я сам к утру все забуду. Я последовал совету Клер и, прежде чем отправиться на поиски Шарки, опрокинул еще пару стаканчиков. И тем не менее на пути домой мне не давала покоя одна мысль. Я не сомневался, что мои забулдыжные носильщики потеряли две-три коробки. Может быть, кто-то из них все еще бродит по владению Голдштейна с потерянными катушками на голове. На заднем сиденье лежало не больше пяти коробок, а должно было быть раза в два больше.

Я спас только половину детей райка. Как это объяснить Клер?

– Ты потерял не две-три коробки, ты все потерял к чертям собачьим.

– Как это?

– Весь фильм. Ты его потерял.

– Но он в машине. На заднем сиденье.

– Да, в машине есть фильм. Но это не «Les Enfants du Paradis».

– He «Les Enfants du Paradis»?

– Нет.

– А где же «Les Enfants du Paradis»?

– Тебе лучше знать.

Клер нависала надо мной, а я сидел, потупясь, за кухонным столом и поглощал крепкий кофе, чтобы кофеиновой подушкой смягчить удары дубинкой по моей голове. Слыша ее настойчивые вопросы, я чувствовал себя как боксер, повисший на канате. Ну и видик у нас был – у обоих. С красными глазами, опухшие, немытые – меньше всего были похожи мы на людей, беседующих о детях райка.

Как я узнал, Клер сломалась перед рассветом и остаток ночи провела у Чипси, деля ковер гостиной с десятком других выбывших из строя загульных гостей. Поздно утром ее довезли до дома, где она и нашла меня – я все еще спал. Она принялась тузить меня, я проснулся, увидел ее гневный взгляд, услышал вопросы: «Где он? Где?»

Я ей сказал, что фильм на заднем сиденье, но добавил, что по пути, наверно, потерял пару коробок. Она бросилась к машине и скоро вернулась, меча громы и молнии, и сообщила, что я потерпел полное фиаско.

– Там было так темно, – слабо защищался я. – Нет, я не проверял надписи на коробках. Да и зачем? Я хотел побыстрее закончить. Шарки устроил такой шум. Послушай, Клер… Я боялся, что нас схватят.

– Всех? Сколько народа в этом участвовало?

– Ну, несколько десятков. Их Шарки привел. Они курочили машину, пели…

Клер упала на стул и отобрала у меня кофе.

– В общем, ты обосрался. Фильм в конце концов достался этому нацистскому клопу. Бог ты мой, я бы с удовольствием кинула в кого-нибудь бомбу. Может, в тебя.

– Но я ведь украл какой-то фильм. Я это точно помню. Какой фильм лежит в машине?

– Что-то под названием «Иуда Касл», – застонала Клер.

– «Иуда Касл»? Что-то я такого не слышал.

– Неужели? Можешь себе представить, и я не слышала. А что, если это один из шедевров Юргена? Если так – я его сожгу.

Никому из нас особо не хотелось нести фильм из машины на обследование, но в конце концов я все же притащил пять побитых коробок с тридцатипятимиллиметровой пленкой. На нескольких картонках все еще виднелись остатки печатей, бирок, написанных по трафарету слов – все по-немецки. А по бокам каждой картонки Judas Kastell. Или Kastell Judas – написанное быстрым крючковатым росчерком. Я развязал все коробки и обследовал жестянки внутри. Они были в целости, плотно закрыты и без вмятин, словно их почти и не трогали все это время.

Пока я занимался с коробками, Клер сидела за кухонным столом, оплакивая свою потерю.

– Каждый день своей жизни я теперь буду помнить, что какая-то фашистская гнида, бежавшая от справедливого суда, смакует мой любимый фильм. Некоторые актрисы вынуждены были спать с ним, чтобы он не препятствовал съемкам. Я этого прежде не знала. Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Эту печальную тему она исполняла с несколькими вариациями, но лейтмотив оставался неизменным: виноват во всем я. Я пытался утешить ее, но не очень успешно.

– Но что-то мы все-таки получили, – заметил я с неубедительной улыбкой на лице. – Не думаю, что это работа Юргена. Это художественный фильм на тридцатипятимиллиметровой пленке. Смотри-ка, что я нашел.

Я вытащил грязноватый пакет с бумагами, засунутый в одну из коробок. Там лежало несколько писем, написанных от руки на английском, и другие, напечатанные на машинке на немецком, были еще и листы, похожие на рукопись, – с пометами и исправлениями на полях. Последние были на французском – плотно набранный текст на обычной машинописной бумаге, которая от времени пожелтела и стала ломкой.

– Кажется, это кинофильм под названием «Иуда». Снят Максом Каслом… или Кастеллом. Так написано в этом письме. Оно очень старое. Кажется, вчера Юрген что-то говорил о Максе Касле?

Клер разложила письма на столе и принялась их изучать. Наблюдая за ней, я увидел, как меняется ее лицо. Злость и боль ушли, сменившись выражением крайней сосредоточенности.

Первое письмо было от чикагского собирателя фильмов Джошуа Слоуна. Клер на протяжении последних лет несколько раз обращалась к нему, и всегда возникали какие-нибудь трения. «Надутый старый дурак», – так она о нем отзывалась. Письмо было адресовано Айре Голдштейну и датировано 1946 годом; оно было одним из многих (остальные отсутствовали), посвященных обмену фильмами. Старик Айра продавал свой частный резерв «Волшебника страны Оз» – у него явно было несколько копий. Айра был главным спонсором фильма; его участие в производстве свелось к одному из его легендарных советов. Он согласился вкладывать в картину деньги на одном условии: «Только чтобы без Шойли[124]124
  Шойли – речь идет о Ширли Темпл.


[Закрыть]. Публику от нее уже тошнит. Вам нужна хорошая певица. Пригласите эту, как ее… Джуди Руни[125]125
  Джуди Руни – речь идет об американской актрисе Джуди Гарленд (Франсес Этель Гамм, 1922–1969), прославившейся исполнением роли Дороти в музыкальном фильме-сказке «Волшебник страны Оз» (1939); в 1940-х гг. играла в нескольких мюзиклах с актером Микки Руни (р. 1920).


[Закрыть]. Она согласится задешево».