Текст книги "Удивительный Морис и его просвещенные грызуны"

Глава 8

Мистер Зайка с ужасом понял, что он – очень упитанный зайчик – один-одинешенек в Темном лесу. Ах, если бы он только не был зайчиком – или хотя бы не таким упитанным! Но Крысик Кристофер уже спешил на помощь. Он и не догадывался, что его ждет.

Из книги «Приключение мистера Зайки»

Три крысы прыгнули – но опоздали. В воздухе осталась только дырка в форме Мориса. А сам Морис был уже в противоположном конце подвала и карабкался вверх по ящикам.

Снизу послышался писк. Кот перескочил на следующий ящик и углядел в стене дыру: здесь выпало несколько прогнивших кирпичей. Морис метнулся к дыре, забарахтался в воздухе – кирпичи обваливались под его лапами – и протиснулся в неизвестность.

Он оказался в следующем погребе. Причем полном воды. Строго говоря, то, что его заполняло, было не вполне водой. Такой вода становится со временем, если в нее все сливать из крысиных клеток и из уличных сточных канав сверху и дать воде постоять, тихо побулькивая, с годик или около того. Назвать это «жидкой грязью» – значит оскорбить абсолютно респектабельные болота по всему миру.

Морис приземлился прямо туда. Послышался всхлюп.

Стараясь не дышать, кот яростно разгребал лапами вязкую гущу, пока не выкарабкался наконец на гору щебня в противоположном конце подвала. Обрушенная балка, склизкая от плесени, подводила к обугленным деревянным стропилам под потолком.

Жуткий голос по-прежнему звучал в его голове, но приглушенно. Голос пытался им командовать. Командовать котом? Да проще желе к стенке гвоздями приколотить. Не собака же он, в конце концов!

С кота стекала вонючая жижа. Она даже в уши набилась. Морис принялся было вылизываться, но вовремя остановился. Вылизаться дочиста – совершенно нормальная кошачья реакция. Вот только если слизать с себя это – с вероятностью отравишься насмерть.

В темноте почудилось какое-то движение. Несколько громадных крысиных силуэтов проскользнули в дыру. Что-то плеснуло раз… затем другой. Крысы крались вдоль стен.

– Ага, – произнес голос. – Ты их видишь? Они идут за тобой, КОТ!

Усилием воли Морис устоял и не обратился в бегство. Не время слушаться внутреннего кота. Внутренний кот уже вывел его из того подвала, но внутренний кот – глуп. Он заставляет нападать на все, что мельче кота, и удирать от всего остального. Но ни один кот не справится со стаей таких здоровущих тварей. Морис замер, не спуская глаз с приближающихся крыс. Они крались прямиком к нему.

Погодите… постойте-ка…

Голос сказал: «Ты их видишь».

Откуда он знает?

Морис попытался подумать погромче:

– Ты… умеешь… читать… мои… мысли?

Ничего не произошло.

И тут Мориса осенило. Он зажмурился.

– Открой глаза! – тут же последовал приказ, и веки кота дрогнули.

«Еще чего! – подумал Морис. – Ты не слышишь моих мыслей! – подумал он. – Ты просто пользуешься моими глазами и ушами! Ты лишь догадываешься, о чем я думаю».

Ответа не последовало. Ну да и Морис ждать не стал. Он прыгнул. Наклонная балка стояла именно там, где ему запомнилось. Кот вскарабкался повыше, цепляясь когтями, и устроился под потолком. Теперь крысам остается разве что последовать за ним наверх. Если повезет, он пустит в ход когти…

Крысы подбирались все ближе. Вот они, внизу, – принюхиваются, ищут его, Мориса. Кот живо представлял себе, как подергиваются в темноте их носы.

Одна, чутко поводя носом, поползла вверх по балке. До Морисова хвоста оставалось каких-нибудь несколько дюймов, когда крыса развернулась и снова сбежала вниз.

Морис слышал, как крысы взобрались на груду щебня. Озадаченно посопели – а в следующий миг в темноте послышалось влажное чавканье: крысы зашлепали сквозь грязь.

Морис потрясенно наморщил лоб, покрытый запекшейся грязью. Чтобы крысы – да не почуяли кота? И тут он понял. От него не пахло котом – от него разило грязью, он казался грязью в подвале, полном вонючей грязи.

Кот застыл неподвижно как камень, до тех пор, пока заляпанные грязью уши не уловили легкое царапанье коготочков: крысы возвращались к дыре в стене. Затем, не открывая глаз, Морис осторожно сполз вниз к груде щебня и обнаружил, что навалена она перед прогнившей деревянной дверью. Что-то волглое, как губка, – верно, кусок доски, – вывалилось наружу, едва он в нее толкнулся.

За дверью, судя по ощущению пустоты, находился еще один подвал. Оттуда пахло гнилью и обугленным деревом.

А… голос поймет, где кот, если открыть глаза? Но ведь все погреба похожи один на другой…

Но что, если и в новом подвале тоже полным-полно крыс?..

Морис решительно открыл глаза. Крыс внутри не оказалось, зато обнаружился еще один проржавевший канализационный люк, выводящий в туннель – как раз чтобы пройти коту. В туннеле брезжил слабый свет.

Значит, вот он каков – крысиный мир, думал Морис, пытаясь счистить с себя вонючую пакость. Темнота, мерзкая жижа, смрад и жуткие голоса. Я – кот. Мой стиль – это солнечный свет и свежий воздух. Теперь мне всего-то и надо, что найти дыру во внешний мир, и только меня и видели – отряхну с лап прах этих подземелий… или скорее комки засохшей грязи.

В голове его зазвучал голос – не жуткий и загадочный, но во всем похожий на его собственный: «А как же глуповатый парнишка и все остальные? Ты же должен им помочь!»

«Тебя только не хватало! – подумал Морис. – Я тебе вот что скажу: вот ты им и помогай, а я пойду поищу какое-нибудь тепленькое местечко, как тебе такой план?»

Свет в конце туннеля разгорался все ярче. Он по-прежнему не напоминал ни свет дня, ни даже лунный свет, но все что угодно было лучше темноты.

Или почти все что угодно.

Морис просунул голову из трубы в туннель гораздо более широкий, выложенный кирпичами, склизкими от какой-то странной подземной плесени, – и оказался в кругу свечного света.

– Да это… Морис? – промолвила Персики, в изумлении глядя, как с его спутанной шерсти капает черная жижа.

– Ну, пахнет он всяко лучше обычного, – усмехнулся Гуталин.

«Нет бы посочувствовать», – посетовал про себя Морис.

– Ха-ха, – слабо откликнулся кот. Для обмена остротами он был не в настроении.

– Ага, я знал, что ты нас не подведешь, старый друг, – промолвил Фасоль Опасно-для-Жизни. – Я всегда говорил, что уж на Мориса мы всегда можем положиться. – И крыс тяжко вздохнул.

– Эге, – кивнул Гуталин, одарив Мориса взглядом куда более скептическим. – Положиться можем – вот только знать бы, в чем именно.

– Ох, – выдохнул Морис. – Эгм. Ладно. Стало быть, я вас всех нашел.

– Да-да, – откликнулся Гуталин. Тон его голоса Морису очень не понравился. – Изумительно, не правда ли? Долго же ты нас искал. Я ж своими глазами видел, как ты во всю прыть помчался нас искать.

– Ты можешь нам помочь? – спросил Фасоль Опасно-для-Жизни. – Нам нужен план.

– А, да, конечно, – отозвался Морис. – Предлагаю при первой же возможности выбраться на поверхность…

– Чтобы спасти Гуляша, – докончил Гуталин. – Мы своих не бросаем.

– Мы не бросаем? – уточнил Морис.

– Мы не бросаем, – подтвердил Гуталин.

– И потом, еще наш мальчик, – напомнила Персики. – Сардины говорит, его связали вместе с девчонкой и заперли в одном из подвалов.

– Ох, ну, сами знаете, человеки такие человеки, – поморщился Морис. – Это их, человечье, дело. Думаю, нам не следует вмешиваться; чего доброго, не так поймут. Знаю я этих человеков, они сами как-нибудь промеж себя разберутся…

– Да мне до человеков столько же дела, сколько до хорькового шрлт! – рявкнул Гуталин. – Но эти крысоловы унесли в мешке Гуляша! Ты же своими глазами видел тот подвал, кот! Ты видел клетки, забитые крысами! А еду воруют крысоловы! Сардины говорит, там полным-полно мешков с едой! И есть еще кое-что…

– Голос, – ляпнул Морис и с запозданием прикусил язык.

Гуталин вытаращился на него во все глаза.

– Ты его слышал? – выдохнул он. – А я думал, только мы одни!

– Крысоловы его тоже слышат, – поправил Морис. – Но думают, это их собственные мысли.

– Голос перепугал остальных, – пробормотал Фасоль Опасно-для-Жизни. – Они просто… перестали думать… – Вид у него был совершенно пришибленный. Рядом с ним лежала открытая книга – вся в грязи, испещренная отпечатками лапок: «Приключение мистера Зайки». – Даже Токси сбежал, – продолжал Фасоль. – А ведь он читать и писать умеет! Как такое могло случиться?

– Похоже, на некоторых из нас голос воздействует сильнее, чем на других, – предположил Гуталин прозаично. – Я послал тех, кто поразумнее, попытаться согнать обратно остальных, но это дело долгое. Они ж разбежались куда глаза глядят. Нам надо вернуть Гуляша. Он наш вожак. А мы – крысы, в конце-то концов. Мы – Клан. Крысы следуют за вожаком.

– Но он уже немолод, а вот ты – крепкий орешек, и по части мозгов он не то чтобы в первых рядах… – начал было Морис.

– Они забрали его! – рявкнул Гуталин. – Они – крысоловы! А он – один из нас! Ты будешь нам помогать или нет?

Морису померещилось, будто в противоположном конце трубы послышалось какое-то царапанье. Обернуться и проверить он не мог – и внезапно почувствовал себя ужасно уязвимым.

– Да-да, помогу, конечно, не вопрос, – поспешно заверил он.

– Эгм. Ты ведь серьезно, да, Морис? – уточнила Персики.

– Да-да-да, точняк, – заверил кот. Он выполз из трубы и оглядел ее из конца в конец. Никаких крыс.

– Сардины следует за крысоловами, – сообщил Гуталин, – так что мы будем знать, куда они потащили Гуляша…

– Чует мое сердце, что я и так знаю куда, – вздохнул Морис.

– Откуда? – сощурилась Персики.

– Я ж кот, нет? – напомнил Морис. – Коты куда только не пролезут. Мы чего только не видим. Котов везде пускают, так? – потому что мы уничтожаем всякую нечисть… мы уничтожаем, эгм…

– Да ладно, ладно, мы все знаем, что говорящих существ ты не ешь, ты нам уже все уши прожжужал, – отмахнулась Персики. – Давай, выкладывай!

– Был я однажды в одном таком месте, в амбаре, залез на сеновал, там ведь всегда можно поживиться вкусн… эгм…

Персики закатила глаза.

– Да продолжай уже!

– Ну, вот, как бы то ни было, внутрь толпой ввалились люди, а я не мог удрать, потому что у них были собаки. Люди заперли двери и, эгм, установили в середине амбара такую штуку… такую штуку, вроде как огромную деревянную круговую ограду; и кто-то принес ящики с крысами, крыс вывалили внутрь, а потом… потом выпустили собак. Терьеров, – пояснил Морис, отводя глаза.

– И крысы сражались с собаками? – предположил Гуталин.

– Ну, наверное, они могли бы сразиться, – отозвался Морис. – Но они просто бегали по кругу, все время по кругу. Это называется «крысиная травля». Крыс, понятное дело, приносят крысоловы. Живых.

– Крысиная травля… – задумчиво повторил Гуталин. – А почему мы никогда о таком не слышали?

Морис недоуменно заморгал. Для разумных созданий крысы порою демонстрировали изумительную тупость.

– А откуда бы вам о таком слышать?

– Ну, хотя бы от одной из крыс, которые…

– Вы, похоже, не понимаете, – вздохнул Морис. – Крысы, которые попадают в крысиную яму, оттуда уже не выходят. По крайней мере, живыми.

Повисло тяжелое молчание.

– А выпрыгнуть они не могут? – тоненько пискнула Персики.

– Слишком высоко, – покачал головой Морис.

– А почему они не дерутся с собаками?

«Ну вы тупые», – подумал Морис.

– Потому, что они крысы, Гуталин, – объяснил кот. – Множество крыс. И от всех разит страхом и паникой, и все это чувствуют. Ты же сам знаешь, как оно бывает.

– Я однажды тяпнул пса за нос! – заявил Гуталин.

– Да, да, – успокаивающе произнес Морис. – Одна крыса способна думать и вести себя храбро, все так. Но множество крыс – это толпа. Множество крыс – это просто одна большая зверюга с бессчетными лапами – и никаких мозгов!

– Это неправда! – воскликнула Персики. – Вместе мы – сила!

– А насколько она высока? – спросил Гуталин, неотрывно вглядываясь в пламя свечи, как будто он различал там какие-то картинки.

– Что? – хором переспросили Персики и Морис.

– Стена… насколько она высока? Если быть точными?

– Хм… Не знаю! Высокая! Человеки опирались на нее локтями! А это важно? Слишком высокая, крысе не выпрыгнуть. Знаю: видел!

– Все, чего мы добились, мы добились только потому, что мы вместе… – снова начала было Персики.

– Значит, и Гуляша будем спасать вместе, – заявил Гуталин. – Мы… – Он стремительно развернулся, заслышав торопливый топоток: по трубе бежала какая-то крыса. Специалист по капканам повел носом. – Это Сардины, – сообщил он. – И… ну-ка, ну-ка… Судя по запаху – самка, совсем молодая, нервничает… Питательная?

Самая юная воительница капканного взвода трусила за Сардинами – мокрая и несчастная.

– Да вы мокры как мышь, мисс, – усмехнулся Гуталин.

– Свалилась в дырявую трубу, сэр, – объяснила Питательная.

– Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Сардины, докладывай!

Крыс-чечеточник нервно протанцевал несколько па.

– Я облазал столько водостоков и оббегал столько бельевых веревок, что аж вспомнить тошно, – пожаловался он. – И только не спрашивайте меня про крркк кошек, босс. Чтоб они сдохли все до единой – кроме присутствующих, ясно дело, – добавил Сардины, опасливо покосившись на Мориса.

– И? – напомнила Персики.

– Они пошли в какие-то конюшни на окраине города, – сообщил Сардины. – Пахнет гнусно. Вокруг полно собак. И людей.

– Крысиная яма, – кивнул Морис. – Я же говорил. Они разводят крыс для крысиной травли!

– Ясно, – кивнул Гуталин. – Мы идем вызволять Гуляша. Сардины, веди. Может, по дороге еще кого-нибудь подберем. А остальные должны попытаться освободить мальчика.

– А почему приказы отдаешь ты? – спросила Персики.

– Потому что кто-то должен это делать, – отозвался Гуталин. – Пусть Гуляш и шелудив малость, пусть он немного упрям, но он – вожак, это все чуют, и он нам нужен. Вопросы есть? Отлично…

– Можно мне тоже с вами, сэр? – спросила Питательная.

– Она помогает мне таскать бечевку, босс, – объяснил Сардины. И у него, и у молоденькой крыски при себе было по целому мотку.

– Тебе она вся нужна? – удивился Гуталин.

– Никогда не говори «нет» куску бечевки, босс, – очень серьезно промолвил Сардины. – Это просто изумительно, сколько я всего для себя открыл…

– Ладно, пусть хоть какая-то польза от этой крысы будет, – кивнул Гуталин. – Только чтоб не отставала. Бежим!

Фасоль Опасно-для-Жизни, Персики и Морис остались втроем.

Фасоль вздохнул.

– Одна крыса может вести себя храбро, но много крыс – это просто толпа? – повторил он. – Морис, неужели это правда?

– Нет, я… послушайте, там, в темноте, что-то есть, – перевел разговор Морис. – Оно прячется в подвале. Я не знаю, что это. Это какой-то голос, и он проникает в чужие головы!

– Но не во все, – уточнила Персики. – Тебя же этот голос не напугал, так? И нас тоже. И Гуталина. А Гуляша он ужасно разозлил. Почему?

Морис заморгал. Тихий голос – со всей определенностью не его собственные мысли! – снова зазвучал в его голове: «Я найду способ пробиться в твой разум, КОТ!»

– Вы это слышали? – спросил Морис.

– Я ничего не слышала, – покачала головой Персики.

«Наверное, нужно оказаться совсем близко, – подумал Морис. – Наверное, если ты побывал рядом с ним, он знает, где твоя голова».

Морис в жизни не видел такой разнесчастной крысы, как Фасоль Опасно-для-Жизни. Крысеныш, сжавшись в комочек под свечой, незрячими глазами уставился на «Приключение мистера Зайки».

– А я так надеялся, что мы способны на большее, – промолвил он. – Но выходит, мы просто… крысы. Как только приключается беда, мы становимся просто… крысами.

Морис чувствовал себя престранно: он не привык испытывать сочувствие к кому-то, кто не является Морисом. Ведь для кота это серьезный недостаток. «Я, должно быть, прихворнул», – подумал Морис. А вслух сказал:

– И я – просто кот, если это, конечно, хоть какое-то утешение.

– О нет. Ты добрый, и я чувствую, что в глубине души ты щедр и великодушен, – возразил Фасоль Опасно-для-Жизни.

Морис старался не смотреть на Персики. «Ох ты ж ешкин кот», – думал он.

– По крайней мере, прежде чем кого-то сожрать, ты всегда спрашиваешь, – подтвердила Персики.

«Признайся им, и дело с концом, – твердили Морисовы мысли. – Ну, валяй, признавайся. Сразу станет легче».

Морис попытался заставить мысли заткнуться. Для пробуждения совести время не самое удачное! И на что коту совесть? Кот с совестью – это уже не кот, а… а хомяк какой-то!..

– Эгм, давно хотел с вами поговорить кой о чем, – пробормотал он.

«Давай, расскажи им все как на духу, – твердила сияющая новообретенная совесть. – Облегчи душу».

– Да? – насторожилась Персики.

Морис смущенно заерзал.

– Ну, сами знаете, сейчас я всегда проверяю еду…

– Да, и это делает тебе честь, – отозвался Фасоль Опасно-для-Жизни.

Морис почувствовал себя еще хуже.

– Ну, сами знаете, мы всегда недоумевали, как так вышло, что я Изменился, ведь я не ел никакой магической дряни с помойки…

– Да, – кивнула Персики. – Меня это всегда озадачивало.

Морис неловко затоптался на месте.

– Ну, видите ли… эгм… а вы знали такую крысу, крупную, одно ухо обкусано, с одного бока белая проплешинка, и бегать быстро не могла, из-за больной лапы?

– Похоже на Приправу, – предположила Персики.

– Да, точно, – кивнул Фасоль Опасно-для-Жизни. – Приправа исчез как раз перед тем, как мы познакомились с тобой, Морис. Хороший был крыс. Помню, он еще… ну, страдал дефектом речи.

– Дефектом речи, значит, страдал, – мрачно повторил Морис.

– Он заикался, – уточнила Персики, буравя Мориса холодным взглядом. – С трудом выговаривал слова.

– С большим трудом, – подтвердил Морис. Голос его звучал совсем глухо.

– Но ты с ним вряд ли когда-либо сталкивался, Морис, – промолвил Фасоль Опасно-для-Жизни. – Я по нему скучаю. Замечательный был крыс – если его разговорить.

– Кхе-кхе. Или сталкивался, а, Морис? – Персики пригвоздила кота взглядом к стене.

Морда Мориса словно ожила. Сменила несколько выражений, одно за другим. Наконец кот выпалил:

– Ладно! Я его сожрал, о’кей? Целиком сожрал! Кроме хвоста, и зеленой студенистой гадости, и еще того мерзкого фиолетового комочка, про который никто не знает, что это! Я ж был просто-напросто котом! Я еще не научился думать! Я не знал! Я был голоден! Коты питаются крысами, так уж заведено! Я не виноват! А он наелся магической дряни, а я съел его – и тоже Изменился. Представляете, каково это, вдруг посмотреть на зеленую студенистую гадость новыми глазами? Прям с души выворачивает! Иногда темными ночами мне кажется, я слышу его голос! Вам все ясно? Вы довольны? Я не знал, что он – это кто-то. Я не знал, что я – это кто-то! Я его слопал! Он ел эту дрянь с помойки, а я сожрал его, вот так я и Изменился! Сознаюсь! Я съел его! Я не виновааааат!

Повисло молчание.

– Да, но это же было давным-давно, правда? – спустя какое-то время произнесла Персики.

– Что? Ты имеешь в виду, не съел ли я кого-нибудь за последнее время? Нет!

– И ты раскаиваешься в том, что ты сделал? – спросил Фасоль Опасно-для-Жизни.

– Раскаиваюсь? А вы как думаете? Мне порою кошмары снятся: я срыгиваю, а он…

– Тогда, наверное, все в порядке, – произнес маленький крыс.

– Все в порядке? – взвыл Морис. – Все в порядке, скажешь тоже! А знаете, что самое худшее? Я же кот! Коты ни в чем не раскаиваются! Котов не мучает совесть! Мы никогда ни о чем не сожалеем! Знаете, каково это – каждый раз спрашивать: «Привет, жрачка, а ты говорить умеешь?» Котам так себя вести не положено!

– Мы тоже ведем себя не так, как положено крысам, – возразил Фасоль Опасно-для-Жизни. И снова погрустнел. – Вернее, вели себя до сих пор, – вздохнул он.

– Все просто испугались, – вмешалась Персики. – А страх заразителен.

– Я так надеялся, что мы сможем стать чем-то большим, чем просто крысы, – сокрушался Фасоль Опасно-для-Жизни. – Я думал, мы способны стать чем-то большим, нежели твари, которые пищат и гадят, чего бы уж там ни говорил Гуляш. А теперь… где все?

– Хочешь, почитаю тебе из «Мистера Зайки»? – сочувственно предложила Персики. – Сам знаешь, это тебя всегда подбадривает в… в темные времена.

Фасоль кивнул.

Персики подтащила к себе тяжелую книгу и принялась читать:

– «Однажды мистер Зайка и его друг Крысик Кристофер отправились в гости к Старине Ослику, который жил у реки…»

– А прочти ту часть, где они разговаривают с человеками, – попросил Фасоль Опасно-для-Жизни. Персики послушно перелистнула страницу.

– «Привет, Крысик Кристофер! – поздоровался Фермер Фред. – Погожий нынче денек выдался…»

«Это безумие, это бред какой-то», – думал про себя Морис, слушая, как одна крыса читает другой крысе сказочку о густых лесах и прозрачных журчащих ручейках, устроившись рядом с водосточной трубой, по которой течет нечто далеко не столь прозрачное. Какое угодно, только не прозрачное. Ну ладно, будем справедливы, журчать оно немного журчит или хотя бы хлюпает.

Мы по уши в дерьме, мы вылетели в трубу, а у них, понимаете ли, в головах картинки чудесные и несбыточные…

«Посмотри в эти грустные розовые глазки, – проговорили Морисовы мысли внутри его же собственной головы. – Посмотри на эти сморщенные подрагивающие носишки. Если ты сейчас от них сбежишь и бросишь их здесь, каким взглядом ты посмотришь на эти подрагивающие носишки?»

– Так никаким взглядом больше не посмотрю! – вслух воскликнул Морис. – В том-то и смысл!

– Что? – встрепенулась Персики, отрываясь от книги.

– Ох, да ничего… – замялся Морис. Ничего тут не поделаешь, как ни верти. Вся его котовья сущность бурно возмущалась против подобного расклада – а толку? Вот что бывает, если начать мыслить, сокрушался кот. Того гляди влипнешь в неприятности. Даже если ты знаешь, что другие могут сами о себе подумать, ты начинаешь думать и за них тоже. Морис застонал.

– Пойдемте посмотрим, что там стряслось с парнишкой, – предложил он.

В подвале царила кромешная тьма. Слышался лишь звук падающих капель да еще голоса.

– Итак, – раздался голос Злокознии, – давай-ка пройдемся по всем пунктам еще раз. Говоришь, никакого ножа при тебе нет?

– Вообще никакого, – подтвердил Кийт.

– И спичек, которые пришлись бы так кстати, чтобы пережечь путы, тоже?

– Тоже нет.

– И никакого острого края рядом с тобою, чтобы перетереть веревку?

– Нет.

– И ты не можешь как-нибудь этак извернуться и просунуть ноги под мышки, чтобы руки оказались спереди?

– Нет.

– И никакой тайной силой ты не обладаешь?

– Не обладаю.

– Ты уверен? Я тебя как только увидала, так сразу и подумала: а ведь он наверняка обладает какой-нибудь поразительной силой, которая, скорее всего, проявится в час страшной опасности. Я подумала: ну нельзя же быть настолько никчемным; конечно, это просто притворство!

– Совершенно уверен. Слушай, я самый обычный человек. Ну ладно, хорошо, меня подкинули во младенчестве. Не знаю почему. Так вышло. Я слыхал, такие случаи нередки. Но это не делает меня каким-то особенным. У меня нет никаких загадочных отметин, я ж не овца, и я не думаю, что я герой в изгнании, и, насколько я знаю, никаких изумительных талантов у меня тоже нет. О’кей, я хорошо умею играть на многих музыкальных инструментах. Потому что я много упражняюсь. Но в герои я не гожусь. Я просто перебиваюсь помаленьку, свожу концы с концами. Стараюсь как могу. Понимаешь?

– Ох.

– Лучше бы ты нашла кого-то другого.

– То есть ты вообще ничем не можешь помочь?

– Нет.

Снова повисло молчание. Наконец Злокозния промолвила:

– Знаешь, по многим признакам мне кажется, что это приключение организовано из рук вон плохо.

– Да неужто? – съязвил Кийт.

– Так пленников связывать не положено.

– Злокозния, ты что, не понимаешь? Это никакая не история, – как можно терпеливее объяснял Кийт. – Вот что я пытаюсь тебе втолковать. Настоящая жизнь – не то же самое, что сказка. В ней нет… никакой такой магии, которая тебя хранит и заставляет негодяев в нужный момент посмотреть в другую сторону, и не дает им стукнуть тебя слишком сильно, и внушает привязать тебя там, где под рукой окажется нож, и не позволяет им тебя убить. Да пойми же ты, наконец!

И снова – темнота и молчание.

– А вот моя бабушка и моя двоюродная бабушка были знаменитыми сказочницами, – наконец произнесла Злокозния. Голос ее дрожал и срывался. – Агониза и Потрошилла Грымм.

– Ты говорила, – кивнул Кийт.

– Из мамы тоже получилась бы неплохая сказочница, вот только папа сочинительства не одобряет. Поэтому я сменила фамилию на «Грымм» – в профессиональных целях.

– В самом деле…

– Когда я была маленькой, меня часто били за то, что я сочиняю истории, – продолжала Злокозния.

– Били? – удивился Кийт.

– Ну ладно, шлепали, – поправилась Злокозния. – По попе. Но все равно было больно. Отец говорил, соловья баснями не кормят, а уж целый город и подавно. Говорил, чтобы управлять городом, мыслить нужно практически.

– О.

– Тебя что, вообще не интересует ничего, кроме музыки? Негодяй сломал твою дудочку!

– Значит, я куплю новую.

Этот невозмутимый голос приводил Злокознию в бешенство.

– Что ж, тогда я тебе вот что скажу, – заявила она. – Если ты сам не сделаешь из своей жизни историю, ты просто станешь частью чужой истории, вот и все.

– А что, если эта твоя история не срабатывает?

– Тогда ты ее меняешь и меняешь, пока не сложится подходящая.

– Звучит ужасно глупо.

– Ха, а ты посмотри на себя. Ты – всего-навсего размытый силуэт на чьем-то заднем плане. За тебя все решения принимает кот!

– Это потому, что Морис…

– Может, нам пойти погулять, пока вам тут не надоест вести себя по-человечески? – встрял чей-то голос.

– Морис? – вскинулся Кийт. – Ты где?

– Я в водосточной трубе, и, поверь, ночка выдалась не из приятных. Ты вообще представляешь себе, сколько тут старых погребов? – донесся из черноты голос Мориса. – Персики тащит свечу. Тут так темно, что даже я вас не вижу.

– Кто такая Персики? – прошептала Злокозния.

– Еще одна Измененная. Разумная крыса, – объяснил Кийт.

– Как Шпроты?

– Да, как Сардины.

– Ага! – прошипела Злокозния. – Убедился? Вот тебе и история. Я собой довольна, я ликую, я прямо-таки злорадствую. Отважные крысы спасают наших героев… с вероятностью, они перегрызут путы.

– Ах, значит, мы снова стали частью твоей истории, так? – откликнулся Кийт. – И какую же роль в твоей истории играю я?

– Я точно знаю: романтической линии в ней не будет, – отрезала Злокозния. – А для комической разрядки ты недостаточно смешон. Прямо и не знаю. Ты, наверное, просто… кто-то. Ну, вроде как случайный прохожий, что-то в этом духе. – В темноте послышался какой-то шорох. – А что они делают? – прошептала девочка.

– Наверное, свечу пытаются зажечь.

– Крысы играют с огнем? – прошипела Злокозния.

– Они не играют. Фасоль Опасно-для-Жизни считает, что свет и тени – это очень важно. Они всегда зажигают свечу в туннелях – всякий раз, когда…

– Фасоль Опасно-для-Жизни? Это что еще за имя такое?

– Тсс! Они просто заучили слова с этикеток на старых банках, с вывесок и тому подобное! Поначалу они вообще не знали, что все эти слова означают, и выбирали те, что, на их вкус, красиво звучат!

– Да, но… Фасоль Опасно-для-Жизни? Звучит так, как будто он…

– Так его зовут. И не смей издеваться над его именем!

– Приношу свои извинения, – надменно отозвалась Злокозния.

Чиркнула спичка. Взвилось свечное пламя.

Злокозния посмотрела сверху вниз на двух крыс. Одна была… ну, просто мелкая крыска, хотя более ухоженная, нежели большинство крыс на ее памяти. Собственно говоря, большинство крыс на ее памяти были дохлыми крысами, но даже живые всегда были… какими-то нервными, дергаными, все время нюхали воздух. А эта просто… наблюдала. И словно бы видела ее насквозь.

Вторая, белая, была еще мельче первой. Она тоже наблюдала за девочкой, хотя точнее было бы сказать, напряженно вглядывалась. Глазки у нее были розовые. Злокознию обычно не интересовали чужие чувства – она всегда считала, что ее собственные на порядок интереснее, но в этой крысе ощущалось что-то грустное и тревожное.

Крыса тащила за собою небольшую книжицу с яркой цветной обложкой; по крайней мере, для человека эта книжица показалась бы небольшой – размером с полкрысы. Злокознии никак не удавалось разобрать название.

– Это Персики и Фасоль Опасно-для-Жизни, – представил Кийт. – А это Злокозния. Ее отец – мэр этого города.

– Здравствуй, – промолвил Фасоль.

– Мэр? Это ведь правительство, так? – уточнила Персики. – Морис говорит, правительство – это опасные преступники: они воруют у людей деньги.

– Как ты научил их говорить? – спросила Злокозния.

– Они сами научились, – отозвался Кийт. – Это тебе не дрессированные зверюшки, знаешь ли.

– Так вот, мой отец ни у кого ничего не ворует. А кто им внушил, будто правительство – это?..

– Прошу внимания, прошу минуточку внимания, – поспешно вмешался Морис. Его голос доносился из канализационного затвора. – Да-да, я тут, внизу. Может, мы, наконец, делом займемся?

– Не могли бы вы перегрызть наши веревки, будьте так добры? – попросил Кийт.

– У меня тут обломок лезвия ножа, – отозвалась Персики. – Чтобы карандаши точить. Может, он лучше подойдет?

– Нож? – удивилась Злокозния. – Карандаши?

– Я же говорил, они – необычные крысы, – подтвердил Кийт.

Чтобы не отстать от Гуталина, Питательная перешла на бег. А Гуталин мчался во всю прыть, потому что пытался поспеть за Сардинами. По части того, чтоб быстро перемещаться по городу из конца в конец, Сардины был чемпионом мира.

По пути они подобрали еще нескольких крыс. Питательная не могла не отметить, что это были крысы по большей части молодые: поддавшись общей панике, они кинулись прочь, но далеко не ушли. Они охотно последовали за Гуталином, явно радуясь новообретенной цели.

А Сардины отплясывал впереди. Он просто не мог иначе. А еще он просто обожал канализационные трубы, крыши и водосточные желоба. «Там собак не водится, – говаривал он, – да и кошка – редкий гость».

Впрочем, никакая кошка не сумела бы догнать Сардины. Жители Дрянь-Блинцбурга протянули между старинными домами бельевые веревки; Сардины прыгал на них, уцепившись, повисал вниз головой, и, перебирая лапками, передвигался ничуть не медленнее, чем по ровной земле. Он играючи взбегал вверх по стенам, нырял сквозь соломенную кровлю, отплясывал чечетку вокруг дымящихся труб, кубарем скатывался по черепице. Голуби вспархивали с насестов, когда он стрелой проносился мимо, а за ним поспешали остальные крысы.

На луну наползли облака.

Сардины добежал до края крыши, прыгнул, приземлился на какую-то стену под самой застрехой. Пронесся по верхнему краю стены и исчез в щели между двумя досками.

Питательная последовала за ним – и оказалась на чердаке или вроде того. Там кое-где ворохами лежало сено, но основная часть чердака, лишенная пола, просто открывалась вниз, на первый этаж, и представляла собою конструкцию из нескольких массивных балок, что тянулись вдоль всего строения из конца в конец. Снизу сиял яркий свет, слышался гул людских голосов и – Питательная содрогнулась – лай собак.