Текст книги "Венеция – это рыба. Новый путеводитель"

Ты идешь по городу. Снова закрой глаза и во второй раз представь Венецию, разрушенную до основания. На сей раз остались только тени домов, но без самих домов. Нет даже стен, но игра света и тени еще сохранилась: диагональные лучи, как крыши света над покатыми тенями; коридоры более темного воздуха в калле; светящиеся лужи кампо. Пройдись по этому призрачному городу светотени, по улицам сгустившихся вязких теней, по площадям взорванного, рассеянного света. В этом городе придумали венецианские жалюзи с поворотными горизонтальными створками, рассекающими солнечные лучи. Окна домов расположены преувеличенно близко к краям, они изо всех сил выпирают над угловым выступом зданий, чтобы вобрать в себя как можно больше света, тут же отразить его на прилегающую стену и рикошетом переправить в комнату.

На потолке твоей комнаты ты видишь светящиеся прямоугольники. Они налезают друг на друга, мечутся из стороны в сторону, как будто свет хочет их напечатать, но не может зафиксировать один на другом. Ты выглядываешь в окно и понимаешь, что это солнечные блики. Они отражаются от канала и проходят через твое окно, которое выкраивает из них квадратные многоугольники.

Тогда ты выходишь на улицу и видишь другие блики, разбрызганные каналами по фасадам домов. Ты наблюдаешь, что происходит со светом на воде. Днем шов между водой и стенами вдоль берегов обозначается светящейся линией. Свет сгущается на малой кривизне, получаемой за счет поверхностного натяжения молекул воды. В результате возникают две светящиеся нити, с одной и другой стороны, на параллельных краях каждого рио. Якопо Тинторетто отделил их оттуда и намотал в клубок света, словно оптические волокна или вольфрамовые нити ламп накаливания. Он использовал их для написания фоновых фигур. В Скуола Гранде ди Сан-Рокко верующие на берегу реки Иордан, где Иоанн крестит Иисуса, нацарапаны кистью света, впутаны в это сияющее сплетение. Если бы Тинторетто жил сегодня, он был бы цифровым художником, использовал бы экраны с подсветкой.

Ты стоишь сбоку от моста весной или летом. Солнечные лучи падают на канал и отражаются на штукатурке свода. Если вода довольно спокойная, то, стоя под мостовой аркой, ты видишь отражение световой решетки, похожей на проволочное заграждение, но измотанной непрерывным покачиванием. Вершины четырехугольников и ромбов сплетаются в узелки точечных искр, настенных светлячков. Площадь многоугольников возрастает и убавляется, она словно пульсирует или дышит, расширяется и сжимается. Хотя он не перестает двигаться, контур остается неизменным. Значит, вода хаотична только с виду. Она сохраняет форму, будучи при этом неспокойной, динамичной, ни разу не останавливаясь. Но вот появляется катер, он проходит под мостом. На мгновение фон исчезает. С одной стороны арки вдоль изогнутого экрана раcкатывается светящийся рулон, застилая прочие изображения: это отражается первая кильватерная волна. Все распадается в световодном катаклизме. Решетчатая конструкция сменяется глянцевой кашицей. Пятна яркого света сгущаются и растворяются, переливаясь с разной силой то прерывистыми, то полновесными вспышками, подергиваясь нежной рассветной поволокой. Тем временем виновник этого распада проплывает мимо. Лодочник уже далеко, он как киномеханик, который не может посмотреть фильм. Лишь ты остаешься на месте и ждешь, когда вода успокоится. Постепенно пятна рассеянного света вновь сгущаются, становятся рельефными, образуют разметку, вытягиваются в полосы. Снова появляется решетка волокон, уже несколько иная, чем прежде; проскакивают новые искры. Свет очерчивается, позволяет себя определить, пока сам себя прорисовывает. Поверхность канала обрела другую форму. Теперь мелкое волнение движется в противоположных направлениях. Блики от гребней этой зыби перекрывают друг друга внахлестку, но не деформируются, как будто текут по двум разным уровням воды. Отраженный свет под мостами показывает, как сделана вода, – это ее подвижный рентгеновский снимок, ее фотографление.

Сетчатое свечение, которое проецирует вода, отражая солнечные лучи под арками мостов, и есть то, ради чего была построена Венеция.

Если ты живешь на нижних этажах с видом на канал, то ночью смотришь на потолок своей комнаты, возле окна. Транспортные лодки и гондолы ушли спать, вода тиха. Свет уличного фонаря – более скромный печатник, чем солнце, но и более прилежный, его оттиски профессионально безупречны. На твоем потолке воспроизводится с высоким разрешением рябь на воде. Свет отпечатывает и плавающие крошки, мельчайшие былинки, усеявшие водную кожу ямочками и морщинками. Ты понимаешь, что при ее кажущейся неподвижности, вода никогда не стоит на месте. Отражение на потолке перетекает с края на край внутри прямоугольника света; пусть медленно, но перетекает. Это движется прилив. Луна делает свое дело, мобилизуя лагуну. Ты снова смотришь в окно и понимаешь, что ошиблась: это не фонарь, а именно луна, белоснежная и круглая. Она принимает солнечные лучи, отражает их в канале и отбрасывает на потолок твоей комнаты, придавая смысл солнечной системе.

В течение дня ты спрашиваешь себя, какого цвета Венеция. Каков ее главный, наиболее показательный цвет? Возможно, темно-зеленый тон каналов. Он встречается повсюду. Это цвет не только самовыражается, но и работает, преобразует свое окружение. Он принимает цвета домов и мостов и, отражая их, растворяет внутри себя; поглощает темь илистого дна, отображает небо и дворцы, затемняя их. Это хроматическая гармонизация, предающая городским оттенкам более темные тона. Это подражательный цвет, воспроизводящий окраску оконных ставней. А может, венецианцы сами решили покрасить их в зеленый цвет каналов, так же как греки окрашивают свои ставни в цвет насыщенного голубого неба.

В 1968 году аргентинский художник Николас Гарсия Урибуру вылил в Большой канал ведро флуоресцеина – красителя, действующего даже в сильно разбавленном виде: вода приобрела сочный желто-зеленый, радиоактивно-цитрусовый цвет.

Прочитай названия калле, мостов и кампо, выведенные на стенах черными буквами в белых прямоугольниках по слою мальты. Они называются ниссиоэти (или нициолети[94]94
  Венец. nissioéti, nizioléti m. pl.


[Закрыть], от слова lenzuolini[95]95
  От ит. lenzuolo m. – простыня.


[Закрыть] – «простынки»). Время от времени муниципальные рабочие поновляют их краской и кистью.

Случается, что одно и то же кампо получает два разных названия на расстоянии нескольких десятков метров: Санта-Маргерита и Санта-Маргарита. Святые Иоанн и Павел представлены в образе сиамского святого Сан-Дзаниполо, этакого Сан-Джампаоло. Дело тут не в пробелах филологической подготовки маляров. В XX веке существовали муниципальные комиссии во главе с местными поэтами, которые уповали вернуться к предполагаемой традиции. И, как это бывает в таких случаях, отчасти переиначили ее.

Самым изобретательным является ниссиоэто «campo San Zandegolà», что означает «Св. Иоанн Обезглавленный». Но написано оно слитно, и по-итальянски это San Giantroncato. Бедному святому отрубили голову, телу пришлось отделиться от головы, однако в качестве компенсации к его имени прилепили отглагольное прилагательное, означающее обезглавливание – degolà, буквально «обезгорливание». Это двойственный, неевклидов, мёбиусовский шов; ему приставили не голову, а само увечье. Все равно что сказать святой Полнопустотный или святая Всеникакая. San Zandegolà по-венециански звучит особенно удачно, смысл дублируется звучанием. На горло верующего, произносящего имя святого, опускается топор усеченного слога, degolà. К тому же в венецианском варианте речь идет не о шее, а о горле. Святого не обезглавили, а «обезгорлили», рассекли надвое именно в том месте, откуда звучит голос, именующий его. Как и все чрезвычайно экспрессивные языки, венецианский в состоянии выразить любое явление, ставя на первый план описываемый факт. Каждое событие, даже мученическая смерть святого, становится поводом насладиться словами, которые его оглашают.

В 2013 году муниципальный советник и филолог Тициана Агостини попыталась унифицировать формулировки ниссиоэти, восстановив исторически зафиксированные названия, которые восходят к последнему кадастру Светлейшей Республики, составленному в 1786 году. Куда меньше споров вызвало бы постановление об употреблении в пищу жареных пантеган. Ниссиоэти с двойными согласными! Многим венецианцам пришлось не по нутру, что топонимы подвергнутся итальянизации. «Calle della Madonnetta» с двойными «n» и «t», в их глазах, выглядела кощунством по отношению к Матери Иисуса, прописанной на стенах по закону. При этом они не находили ничего несообразного в том, что на том же уличном указателе имелась двойная «l» в слове «calle». Почему? Просто по привычке. Потому что для них это была «традиционная» надпись, хотя на венецианском межгласные «l» не произносятся. Написание «calle» сохраняется и в диалектном варианте, но произносится это слово «càe».

Прекрасное было время: в Интернете и в публичных дискуссиях все в одночасье стали фонологами, историками языка, знатоками топонимики. В IV веке нашей эры богословы омусиане или омоюсиане грызлись из-за йоты в определении природы Христа. Зимой 2013 года венецианцы бросали друг другу вызов из-за лишней «т» или «зет». «Зубные альвеолярные не трогать!» «Впрочем, в отношении полусмычных аффрикат я бы еще мог согласиться…» «Предатель!» Кто-то готов был пролить кровь, лишь бы восстановить написание «Calle de la Madoneta». Тем временем он проливал чернила по поводу святотатственных ниссиоэт, бомбил их кляксами, зачерняя мерзкие двойные итальянского алфавита. Недалеко от моего дома надпись «Ponte del Parrucchetta» долгое время оставалась в таком виде: «Ponte del Par●uc●he●ta».

Казалось бы, дело плевое, но на кону, очевидно, стояло нечто большее. Название улицы – это не просто табличка, прикрепленная к стене. Это сама стена, сквозь которую просачиваются слова. Стена словно сама себя называет, как будто сам город произносит свое имя. В Венеции топонимика и вовсе не складывается из плит или табличек, а наносится прямо на штукатурку, проступает, как выпотевание. Венецианцев, живущих в историческом центре, становится все меньше и меньше. Оказаться в ситуации, когда названия калле, кампо и мостов вдруг итальянизировались, было равносильно тому, чтобы почувствовать себя выдворенными даже с собственных улиц, причем по решению мэрии, то есть тех самых органов, которые призваны сохранять твой вымирающий вид.

Немыслимый парадокс заключается в том, что восстановление двойных согласных восходило к традиции, к ниссиоэти XVIII века! В своих сочинениях на диалекте их использовал даже Карло Гольдони (был такой малоизвестный автор…). А во многих языках, например, во французском, дистанция между письменной и устной речью, между написанием и реальным произношением огромна.

Меня бесит, когда итальянцы изображают венецианцев в виде жеманных дамских угодников. И чересчур карикатурно пародируют наше произношение, бута мы задохлики какия, и силов-та провякать двойныя уже нетути. Мерзка чуствавать к себе такое атнашение.

Выписывать венецианский сгустками удвоенных согласных – это, признаюсь, перебор. С другой стороны, передавать его с помощью одиночных согласных – недобор. Следовало бы использовать полторы буквы. Мораль всего этого такова: венецианский потешается над попытками заключить его в жесткие рамки, проскальзывает сквозь узкие щели между транскрипцией двойными и одинарными согласными. Подходящих графических знаков для этого не существует. Нет алфавита, должным образом передающего звучание. Письменность – это фикция. Устный язык анархичен. Разговорная речь непередаваема.

Теперь сядь и выучи краткий топонимический словарик:

– в Венеции есть только одна страда[96]96
  Ит. strada f. – дорога.


[Закрыть] – это страда Нова. Ее проложили в конце девятнадцатого века, чтобы упростить лабиринт Каннареджо, скопировав в миниатюре антибаррикадные бульвары барона Османа в Париже;

– в Венеции есть две вие – виа[97]97
  См. сноску на с. 127.


[Закрыть] XXII марта в сестьере[98]98
  См. сноску на с. 24.


[Закрыть] Сан-Марко и виа Гарибальди в сестьере Кастелло. Калле вокруг виа Гарибальди представляют собой красочный парад простыней с разноцветными флагами трусов, гирляндами носков, развешенных между домами, а иногда и по диагонали небольших площадей на бельевых веревках в десятки метров длиной;

– листе[99]99
  Ит. lista f. – в Венецианской республике ограниченный белым бордюрным камнем отрезок улицы напротив зарубежного посольства или резиденции посла; в его пределах действовал дипломатический иммунитет.


[Закрыть] – широкие улицы, а крозере[100]100
  Точнее венец. crosèra f. – перекресток.


[Закрыть] – перекрестки;

– все остальное или почти все остальное – это калле[101]101
  См. сноску на с. 18.


[Закрыть] (только в женском роде: la calle ед. число – le calli мн. число, как valle, valli[102]102
  Ит. valle f. – долина.


[Закрыть]);

– хотя есть еще рами[103]103
  Ит. ramo m. – ответвление, ветка; небольшая улица.


[Закрыть] и руге[104]104
  См. сноску на стр. 126.


[Закрыть], не обязательно более узкие (или ветхие!), чем калле.

Почему некоторые калле называются не калле, а салицада[105]105
  Венец. salizada f. – мощеная улица, булыжная мостовая.


[Закрыть]? Салицада означает «мощеная улица». Первоначально мостовые были утрамбованными или выложенными кирпичами. Так называли первые мощеные калле, чтобы отличить их от немощеных. Поэтому салицада – это допотопное определение, пережившее столетия, даже когда оно больше не обозначало эту разницу, потому что за это время весь город был уложен мазеньо[106]106
  См. сноску на с. 16.


[Закрыть];

– рио терá[107]107
  Венец. terà f. – земля; почва.


[Закрыть] – засыпаный рио[108]108
  См. сноску на с. 24.


[Закрыть], то есть канал, ставший калле;

– фондамента (мн. число фондаменте[109]109
  Ит. fondamenta f. sing. / fondamente f. pl.


[Закрыть]) – пешеходная набережная, то есть калле, на которой с одной стороны дома, а с другой рио; указывает на то, что грунт был укреплен с помощью свайного фундамента и каменной кладки;

– у более широкого водного пространства, на Большом канале или в акватории Сан-Марко, фондамента может называться рива;

– каналами считаются Большой канал и канал делла Джудекка, оба широкие и глубокие. Все остальные – это рио;

– обширных водных участков: акваторий, гаваней, портовых бассейнов немного;

– мосты и есть мосты, их около пятисот;

– площадь в городе одна – площадь Сан-Марко. Остальные площади называются кампо или кампьелло[110]110
  В дословном переводе «поле» и «полянка» или «луг» и «лужайка».


[Закрыть]. В память о луговом прошлом кампо между стыками бутовых плит летом пробиваются растения. Единственное не замощенное пока кампо, покрытое зеленой травкой, находится на Сан-Пьетро в Кастелло;

– дворы – это кампьелло, скрытые внутри отдельных кварталов, к ним ведет один проход, проулок – каллетта[111]111
  Венец. calletta f.


[Закрыть] или подворотня – сотопортего[112]112
  См. сноску на с. 76.


[Закрыть] (соттопортико) – квадратный проем между домами.

Раз уж на то пошло, еще два общих названия архитектурных сооружений и мест:

– альтана[113]113
  Ит. altana f. – открытая терраса, лоджия.


[Закрыть] – деревянная терраса, возведенная над крышей на тонких, головокружительных кирпичных опорах;

– скверо[114]114
  Венец. squèro m. – небольшой док; крытый причал.


[Закрыть] – крытая судоверфь.

Теперь ты знаешь расхожие венецианские названия и готова заглянуть в энциклопедию имен собственных.

За некоторым исключением, в основном из эпохи Рисорджименто и послевоенных времен, например, виа Гарибальди, кампо Манин и кампо Надзарио Сауро, венецианская топонимика не приемлет культ личности, кроме личности святых. Есть калле и кампьелло, названные в честь аристократических родов, но в целом улицы почти никогда не называют именами знаменитых мужчин и женщин, дожей и адмиралов, путешественников и музыкантов, ученых и художников. Предпочтение отдается событиям уголовной хроники, народным обычаям, распространенным профессиям, продуктам потребления.

Запасись путеводителем с толкованием сотен эксцентричных названий калле. Так можно совсем иначе пройтись по городу. Каждая калле содержит в своем названии невероятную микроисторию. Кажется, будто читаешь «Кронака вэра»[115]115
  Ит. Cronaca vera («Правдивая хроника») – популярный итальянский еженедельник; специализируется на уголовной хронике и нравах современной Италии.


[Закрыть], напечатанную на стенах! Я не могу перечислить и резюмировать их все, как мне бы того хотелось. Уж слишком они разные и слишком красочные. Выберу всего одну историю. Это позволит мне упомянуть о нескольких ниссиоэто.

Пять веков назад рабочий зашел во время обеденного перерыва в лавку колбасника. По закону тому дозволялось готовить и продавать мясную похлебку. Рабочий уже подчищал ложкой миску сгвасето[116]116
  Венец. sguaséto m.


[Закрыть], тушеного варева из требухи, легких, селезенки и говяжьего хвоста под соусом. Только один кусок никак не пережевывался. Этим куском оказался палец, да еще и с ногтем. Вот куда подевались дети, пропавшие в Сан-Симеоне! Работник заявил на того, кто продал ему эту бурду, луганегера[117]117
  Венец. luganeghèr m.


[Закрыть], то бишь колбасника Бьяджо. Колбасник во всем сознался. Его привязали к лошадиному хвосту и тащили волоком, ободрав до костей, на протяжении долгого пути от тюрьмы до мясной лавки. Здесь ему отрубили кисти. На обратном пути, чтобы не терять время, его пытали клещами. Палач в капюшоне, по слухам инкогнито живущий на калле де ла Теста[118]118
  Ит. testa f. – голова.


[Закрыть], обезглавил его между двумя колоннами на Сан-Марко. Тело мясника расчленили и выставили на всеобщее обозрение, дабы никому неповадно было. Скорей всего, обрубки подвесили на виселицах на мосту дей Сквартай – Четвертованных, что в Толентини, как это было заведено в таких случаях. Колбасник Бьяджо Карньо, серийный убийца, стряпавший детей, вспомянут на ниссиоэто, что на рива ди Бьязио в начале Большого канала.

Вообще преобладают ниссиоэто тех калле, которые названы в честь старинных ремесленных цехов. А ниссиоэто на кампо поминают святых. В Венеции труд норовит ужаться, а вера раздаться.

Ремесла, упомянутые на венецианских калле – отголоски дофордистской экономики: калле дей Ботери (бочаров), калле дей Саонéри (мыловаров), калле дей Лавадори (мойщиков), калле дель Кальдерер (медника), калле дей Фузéри (веретенщиков), калле дей Спецьери (аптекарей и бакалейщиков).

Святые венецианских кампо – фигуры второго и третьего плана небесной аристократии: Сант-Апонал, Сан-Больдо, Сан-Базеджо, Сан-Кассáн, Сан-Джервазио, Сан-Маркуола, Сан-Панталон, Сан-Проволо, Сан-Стае, Сан-Стин, Сан-Тровазо. Шайка-лейка небожителей оттяпала себе побольше пространства. В результате богословского государственного переворота Наместника рая свергли с престола и загнали в ссылку с горних папертей в разящие трущобы, к простолюдинам из лавочников и мастеровых: Христос и Святой крест задыхаются в дюжине маловажных каллет.

Венеция забита церквями. С виду ханжеская, на деле она религиозно анархичная. Венеция поклоняется множеству больших и малых святых, она привержена взорвавшейся, рассеянной, совершенно безумной религии.

Теперь, когда ты привыкла ходить с задранной головой, берегись метеоритов. Я, конечно, имею в виду голубиный помет и не только его. После проливного дождя с домов отлетают метровые шматки влажной штукатурки. Удары града и порывы ветра во время бурь, все больше напоминающих тропические, сносят дымовые трубы. Вот несколько примеров венецианского камнепада. На Мерчерие неожиданно отвалился карниз второго этажа и угодил прямо в голову идущего на работу торговца, придавив его к земле. Целая стена на рио делла Толетта осела в воду, приоткрыв кирпичный занавес, за которым показалась супружеская пара оторопевших жильцов. Хорошо еще, что под ними в момент обрушения в этом месте канала не проплывала ни одна лодка. Кусок балкона ухнул посреди кампо Сан-Лука. От церкви Сан-Симеоне Пикколо оторвалась большая облицовочная металлическая пластина и зацепилась за венчающий карниз купола. Так и висела эта дамоклова гильотина над головами пешеходов на двадцатиметровой высоте. Тридцатикилограммовая глыба истрийского камня откололась от Дворца дожей и упала в толпу, задев маленькую девочку; осколком поранило икру немецкого туриста.

Город полнится историями про то, как на мостовую летят черепицы, куски штукатурки, внушительных размеров терракотовые вазы питéры[119]119
  Венец. pitèri m. pl.


[Закрыть], как неожиданно разрываются при ударе о землю или о черепа прохожих герани. И словно брызги разлетаются во все стороны черепки, земля, мозги, осколки, лепестки, искусственные челюсти, удобрение, глазные яблоки. В лучших своих традициях Светлейшая поощрила и узаконила этот типично городской вид спорта. На той же Мерчерие на старинном барельефе изображена коварная старушонка. Семьсот лет назад она сбросила с подоконника питéр, ступку или глиняный горшок прямо на голову знаменосца Бьямонте Тьеполо, лишив его ополчение главного символа и обеспечив провал заговора против дожа Градениго. Осенним днем я видел, как человек высунулся из окна на кампо дей Фрари. Оконная ставня держалась на одной ржавой петле, петлю сорвало, и ставня грохнулась на фондамента в нескольких сантиметрах от головы прохожего. Кто сказал, что Венеция тонет? Венеция разваливается на куски.

Градом сыплются и домашние животные, особенно кошки, сегрегированные в домах завидущих старых дев. В период случек киски отчаянно орут с карнизов, обращаясь со страстным призывом к самым удачливым из бездомных котяр. А те знай седлают подружек, иные пробуют громоздиться и по трое: один на другом, другой на третьей. Вконец измученные этим невыносимым зрелищем, домашние кошки не выдерживают. Их желание переваливает через карниз, они бросаются вниз с третьего этажа, а сердитые хозяйки ищут их по всей квартире. Через две недели кисы заявляются домой худыми, исцарапанными (у нас говорят «сцарапанными») и счастливыми.

Настал момент увековечить память чемпиона мира по прыжкам вниз всех времен и народов, легендарного хайдеггеровского кота с острова Джудекка.

Означенный кот по кличке Пуччи без малого век назад любил прикорнуть на внешнем подоконнике четвертого этажа невысокого дома, блаженно нежась, как говорится, на солнышке. Чтобы его никто не беспокоил, Пуччи выходил на балкон, вскарабкивался на карниз, оттуда запрыгивал на соседний подоконник и растягивался с наружной стороны закрытых ставень. Когда моя прабабушка открывала ставни, Пуччи неожиданно зависал в пустоте, испуганно мяукал и мгновенно принимал воздушную позу летающих белок или обезьян, имеющих перепонки для планирования. Кошки опытные каскадеры. Дворовые ребята все время приглядывали за тем окном на четвертом этаже. Всякий раз, когда Пуччи снова забирался на подоконник, они выжидали полчаса, давали коту спокойно задремать, после чего звали мою прабабку. Та высовывалась из окна, рывком открывая ставни.

Мы часто задаемся вопросом, видят ли животные сны? Мучают ли их кошмары, подобные нашим, вроде тех, что кончаются падением в пустоту? Проваливаются ли они в сны, пока те не оборвутся утешительным пробуждением на подушке? Вернемся к случаю с хайдеггеровским котом: из состояния сладостной дремы он с вытаращенными глазами переходит в состояние свободного падения. В те же годы философ Мартин Хайдеггер объяснял, что появление на свет сродни броску, падению Бытия, ныряющего во Время. Жизнь – это кот, уснувший на подоконнике. Нежданно-негаданно он просыпается, падая с четвертого этажа.