Электронная библиотека » Тимофей Веронин » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 27 декабря 2018, 14:00


Автор книги: Тимофей Веронин


Жанр: Языкознание, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Другая, важнейшая, тема русской поэзии золотого века – это, конечно, тема любви. Чувство влюбленности, с которого в Петровскую эпоху снято было табу, не получило достаточно яркого, личностного выражения в XVIII веке. Переведенные Тредиаковским песенки из романа «Езда на остров Любви» – только неуклюжие упражнения на заданную тему, а «Любовные элегии» Сумарокова – попытка дать образец излияний любовных чувств по канонам классицизма. Ни у кого из поэтов прежнего века личное любовное чувство, конкретная история любви не стали материалом литературных произведений. Только в начале XIX столетия русские поэты пошли на сближение жизни и творчества. Первыми, кто написал стихи, посвященные конкретным возлюбленным и созданные под впечатлением подлинного любовного чувства, были Батюшков и Жуковский.

У Батюшкова это в первую очередь стихотворение «Воспоминания» 1815 года, в котором отразилось трагическое возвышенное чувство поэта по отношению к Анне Фурман. Его возлюбленная была воспитанницей известного мецената и благодетеля, президента Академии художеств Алексея Николаевича Оленина. Его большой дом в Петербурге был полон родственниками, приживалами и приживалками, а гостеприимная усадьба Приютино нередко вмещала несколько десятков гостей. Батюшков, приходившийся Оленину дальним родственником, нашел в нем покровителя и старшего друга. Еще до войны 1812 года он познакомился с Фурман в доме Оленина, полюбил девушку и смел надеяться на взаимность. Радушный хозяин обещал Батюшкову отдать за него свою воспитанницу, она готова была смиренно покориться, не выказывая при этом горячей склонности к поэту. Дело шло к браку, но военные события заставили Батюшкова сначала покинуть Петербург, а потом и вовсе пределы России. Но все эти долгие месяцы он свято хранил в сердце возвышенную любовь к избраннице и после окончания военной кампании надеялся на осуществление своей мечты. Однако вернувшись в столицу и встретившись с Фурман, Батюшков с печальной ясностью понял, что она не разделяет его пылкого чувства, хотя и не хочет идти против воли своего покровителя Оленина, который радовался возможному браку любимой воспитанницы и одинокого неприкаянного поэта.

Батюшков оказался на распутье. Его убеждали, что не стоит обращать внимание на сентиментальные чувства, и что, не испытывая особенной склонности к нему сейчас, невеста непременно полюбит его впоследствии. Но поэт ждал от возлюбленной ответного чувства и не хотел насильственного соединения. Пойти на этот брак значило для него поступить против совести и погубить и любимое существо, и самого себя. «Я не могу постигнуть добродетели, – писал он в то время, – основанной на исключительной любви к самому себе. Напротив того, добродетель есть пожертвование добровольное какой-нибудь выгодой. Она есть отречение от самого себя»[77]77
  Батюшков. С. 177.


[Закрыть]
.

Таким отречением от себя был для Батюшкова отказ от брака. «Я должен покориться без роптанья воле святой Бога»[78]78
  Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 224.


[Закрыть]
, – писал по этому поводу поэт. Он видел в необходимости отказа веление свыше и не хотел идти против него. Возгоревшееся в нем религиозное чувство помогло Батюшкову пережить разрушения радостных надежд, он все больше понимал, что подлинное счастье не в осуществлении своих желаний, а в таинственном соответствии высшей правде. Но и понимая это, поэт не мог не испытывать глубокой скорби и душевной пустоты оттого, что надежды его рухнули. «Не себе, а Богу обязан я, что Он спас меня из пропасти»[79]79
  Там же. С. 231.


[Закрыть]
, – сообщал в это время Батюшков своему другу. И в то же время он признавался в том, что эти испытания оставили в его душе «совершенную пустоту». «Мы не для радостей в этом мире; я испытал это на себе»[80]80
  Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 231.


[Закрыть]
, – говорил Батюшков, опять же подчеркивая свое неприятие каждодневности, романтическое выпадение из нее.

В стихотворении «Воспоминания» Батюшков изображает своего лирического героя в этом ключе. Он находится «под новым бременем печали», сетует на свою судьбу, на неверность дружбы и любви, но не перестает благоговейно вспоминать образ возлюбленной. Обращаясь мыслью к военным временам, он говорит, как высокое любовное чувство вдохновляло и укрепляло его. Подобно чувству дружбы, чувство любви для поэтов начала XIX века нередко носило сакральный характер. В этих стихах Батюшков изображает именно такое, священное, рыцарское переживание влюбленности:

 
На крае гибели так я зову в спасенье
Тебя, последняя надежда, утешенье,
Тебя, последний сердца друг!
Средь бурей жизни и недуг
Хранитель ангел мой, оставленный мне Богом!..
Твой образ я таил в душе моей залогом
Всего прекрасного… и благости Творца.
Я с именем твоим летел под знамя брани
Искать иль славы, иль конца[81]81
  Батюшков. С. 212


[Закрыть]
.
 

Можно заметить, что образ возлюбленной соединяется в сознании лирического героя Батюшкова с мыслью о Боге, он видит в любви чувство, данное ему свыше, оно спасает его от отчаяния и малодушия. Этот образ оказывается для него «залогом благости Творца», основой для веры в существование прекрасного и идеального в этом мире. Очевидно, что влюбленность имеет религиозный характер, она связывает душу лирического героя с миром горним, настраивает ее на высокий лад. Подобно средневековому рыцарю, он выходит на бой с именем прекрасной дамы на устах. И думается, это не было только поэтическим вымыслом, люди того времени умели возвышенно чувствовать, не боялись ложной сентиментальности и культивировали в себе священное восприятие и любви, и дружбы, что не мешало им быть порой безудержно веселыми и легкомысленными.

Оставив надежды на счастливый брак, Батюшков ощутил с новой силой пустоту жизни. Миновали героические военные годы, не было больше непосредственной веселости молодых лет, душа ощутила вкус вечности, разочаровавшись в радостях земных. Он не знал, куда идти. «Горестно истратить прелестные дни жизни на большой дороге, без пользы для себя и других; по-моему, уж лучше воевать»[82]82
  Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 318–319.


[Закрыть]
, – писал в то время Батюшков. Внутренний кризис по-своему разрешается в городе Каменец-Подольский, где поэт пытался служить. Но не казенной службой, а высоким словесным служением ознаменовался для него период жизни в этом провинциальном городе. Здесь Батюшков начинает ряд статей, в которых ему удалось выразить свой духовный и творческий опыт.

С одной стороны, Батюшков размышляет о том, что было ему наиболее драгоценно, что давало ему силы жить, – о поэзии. Он пишет программную статью «Нечто о поэте и поэзии», а затем «Речь о влиянии легкой поэзии на язык». В последней статье, написанной на заре золотого века русской поэзии, обосновывается культурное значение лирического творчества, важность его для воспитания общества и развития языка. А в статье «Нечто о поэте и поэзии» Батюшков исповедует свою преданность поэзии как важнейшему сокровищу жизни. «Поэзия, – говорит он, – сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой – сие сочетание воображения, чувствительности, мечтательности, – поэзия нередко составляет и муку, и услаждение людей, единственно для нее созданных»[83]83
  Батюшков. С. 20.


[Закрыть]
. Здесь же дает Батюшков своеобразное определение такого важнейшего для эпохи сентиментализма и романтизма понятия, как вдохновение. «Вдохновение, – пишет он, – минуты деятельной чувствительности. Вся жизнь поэта должна приготовлять несколько плодотворных минут: все предметы, все чувства, все зримое и незримое должно распалять его душу и медленно приближать те ясные минуты деятельности, в которые столь легко изображать всю историю наших впечатлений, чувств и страстей»[84]84
  Там же.


[Закрыть]
. Таким образом, поэт живет для вдохновения, для творчества, жизнь наполняется смыслом только в те редкие мгновения, когда его душа оказывается способной к поэзии. А сама поэзия должна быть отражением душевного мира, историей развития внутреннего существа поэта.

С другой стороны, в 1815 году Батюшков подводит итоги тому духовному сдвигу, который произошел в его внутреннем мире. Он осмысляет религиозно-нравственные вопросы, выражает свою новую точку зрения на культуру эпохи просвещения, критически оценивает рационалистическое знание и при этом ставит на первое место мистическую веру в вечную жизнь и бытие Божие как основание душевного равновесия. Этому посвящены две статьи: «О лучших свойствах сердца» и «Нечто о морали, основанной на философии и религии». В первой статье Батюшков выражает оптимистическую веру в непобедимость добра. Несмотря на то что человек, по словам поэта, «есть создание слабое, доброе, злое и нерассудительное, луч божества, заключенный в прахе», он верит, что никогда не исчезнут из сердца человеческого его лучшие свойства: «Наблюдатель чудес нравственных с неизъяснимой радостью открывает яркие лучи душевной доблести: великодушие, сострадание, презрение к корысти»[85]85
  Батюшков. С. 179.


[Закрыть]
. В этой статье Батюшков словно старается заговорить свою беспомощность, свой страх перед жизнью, найти в ней вечную несокрушимую нравственную основу.

Во второй, более обширной, статье Батюшков противопоставляет рассудочной европейской философии Нового времени взгляд человека верующего. Только вера, по мнению поэта, может указать человеку подлинный способ осмысления бытия. Ясное сознание того, что здешняя жизнь лишь преддверие и начало жизни вечной, одушевляет Батюшкова. «Человек есть странник на земле, – говорит святой муж, – чужды ему грады, чужды веси, чужды нивы и дубравы. Гроб его жилище вовек, – читаем мы в статье “Нечто о морали, основанной на философии и религии”. – Вот почему все системы древних и новейших недостаточны. Они ведут человека к блаженству земным путем и никуда не доводят. Систематики забывают, что человек, сей царь, лишенный венца, брошен сюда не для счастья минутного; они забывают о его высоком назначении, о котором только вера, одна святая вера ему напоминает… Ибо она переносит в вечность все надежды и все блаженство человека»[86]86
  Батюшков. С. 190.


[Закрыть]
. «Боже великий! – восклицает Батюшков далее. – Что же такое ум человеческий в полной силе, в совершенном сиянии, исполненный опытности и науки? Что такое все наши познания, опытность и самые правила нравственности без веры, без сего путеводителя, и зоркого, и строгого, и снисходительного»[87]87
  Там же. С. 192.


[Закрыть]
.

В статье «Нечто о морали, основанной на философии и религии» Батюшков подводил итоги, осмыслял тот опыт, который дали ему потрясения войны. Он ощущал себя на перепутье и предчувствовал новую, более трудную, но серьезную дорогу жизни, в которой вера была бы путеводной звездой, той силой, которая дала бы возможность его личности устоять в этом мире. «Есть необыкновенная эпоха в жизни, – пишет Батюшков, думается опираясь на свое самоощущение, – когда, разодрав завесу сомнений, человек открывает новое поприще, озирает с него протекшее и будущее, сравнивает одно с другим и решается протекать остальное поприще жизни со светильником веры или мудрости, оставляя за собой предрассудки легкомыслия, суетные надежды и толпу блестящих призраков юности»[88]88
  Там же. С. 182.


[Закрыть]
.

Вместе с тем у поэта возникает и иной взгляд на свое поэтическое будущее. «Мне хотелось бы дать новое направление моей крохотной музе»[89]89
  Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 448.


[Закрыть]
, – писал он в 1817 году. Но прежде этого он решил подвести итог всему своему предыдущему творчеству и выпустил свой единственный прижизненный сборник «Опыты в стихах и прозе». Идея этой книги созрела у Батюшкова после написания прозаических статей. Изложив в них свои заветные идеи, он почувствовал, что теперь необходимо поделиться с миром тем духовным и творческим опытом, который подвел его к важному жизненному рубежу. Неслучайно он ставит на первое место прозу. Ее он в этот период считает более значимой. Свои стихи он начинает судить весьма строго и после выхода «Опытов» говорит, что при втором издании все переделает.

Книга эта не получила большого распространения среди читающей публики, но зато каждый литератор того времени имел ее на самом видном месте своей библиотеки. Батюшков стал учителем и вдохновителем многих молодых поэтов. Без него немыслимо поэтическое развитие Пушкина, Языкова и других стихотворцев золотого века. Но для него самого с выходом «Опытов» как будто что-то оборвалось. Он почти больше ничего не писал, пытался служить по дипломатическому ведомству в столь любимой им Италии, но долго не выдержал, разрывался между вологодской усадьбой и двумя столицами и, наконец, ощутил грозное приближение наследственного недуга.

С начала 1820-х годов его сознание стало очевидно помрачаться, им овладела апатия, переходящая в отчаяние и манию преследования. Друзья отправили его лечиться в Германию, в местечко Зонненштейн. Оттуда больной поэт писал Вяземскому: «Выбитый по щекам, замученный и проклятый… ожидаю тебя с нетерпением на сей каторге, где погибает ежедневно Батюшков»[90]90
  Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 586.


[Закрыть]
. Вера, проснувшаяся в душе поэта в последние годы, не покидала его и во время болезни. Известно, что в комнате немецкой лечебницы Батюшков нарисовал углем голову Христа и часто молился на это изображение. Где-то в середине 1820-х в минуту просветления он написал неожиданно краткое и прекрасное по точности и ясности выражения стихотворение, которое передает глубоко пессимистическое состояние души:

 
Ты знаешь, что изрек,
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек:
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез[91]91
  Батюшков. С. 353.


[Закрыть]
.
 

Конечно, загадочный библейский царь и пророк Мельхиседек, вышедший навстречу Аврааму, никогда не говорил таких слов, однако в Ветхозаветном учении и в самом деле не было четкого представления о загробной участи человека. Но конечно, высказывания Мельхиседека более всего отражает то, что поедало душу больного поэта: бессильное, безнадежное отчаяние, которое подавило все те благие ростки, которые пробились было в его душе после мужественно перенесенных военных бедствий.

В 1830 году Батюшкова перевезли в Россию. Будучи в Москве, он серьезно заболел, и врачи сомневались в том, что он останется жить. У его постели была отслужена всенощная, на которой присутствовали многие московские литераторы, в том числе и Пушкин. Это событие возымело действие, и Батюшков выздоровел и прожил еще четверть века в Вологде на попечении племянника, скончался в 1856 году от тифа и был погребен в монастыре святого Димитрия Прилуцкого.

Творчество Батюшкова открывало новые пути развития русской поэзии. Изображать свою душу, открывать другу-читателю сокровенные изгибы своих страстей и чувствований – вот какую задачу поставил перед собой поэт. Он не смог с ней справиться до конца, как не смог перебороть свой наследственный недуг. Он нес на своих плечах богатый опыт подражаний античным и французским образцам и до конца не сумел освободиться от их влияния. Многие его стихи так и остались условно-подражательными упражнениями в стиле Парни или Горация. Но при этом он все же заговорил о своем внутреннем мире, отразил в лирике духовный путь своей личности и доказал наиболее чутким читателям и знатокам литературы, что легкая поэзия, «поэзия исповеди сердца» имеет право на существование. Он открыл дорогу Пушкину, Баратынскому, Языкову и всем тем, кто создал многообразную поэзию первой половины XIX столетия.

Глава 3
«Поистине, как голубь, чист и цел». Отражение духовного облика В. А. Жуковского в различных жанрах его поэтического творчества

Особое место в поэзии первой половины XIX века занимает В. А. Жуковский. Его творческая деятельность началась в самые первые годы этого столетия, а закончилась в 1852 году. Почти до последнего вдоха он продолжал писать. Он пережил и Крылова, и Пушкина, и Языкова, и Козлова, и даже Гоголя и Лермонтова, которым годился в отцы. Многим людям той эпохи было важно знать, что живет и творит где-то в мире эта тихая и ясная душа, немного детская по своей любви к фантастическим историям и сказкам, но мудро-спокойная, осеняющая весь период романтизма своим ровным и возвышенным светом, глубоким сознанием божественного происхождения поэзии, ее духовного начала. Младшие современники Жуковского не раз вспоминали о нем. Аполлон Майков так передавал свои впечатления от первой встречи с поэтом:

 
В младенческих годах моих далеко
Мне видится его чудесный образ…
Он говорит о Вере, о Надежде,
И о Любви, и о загробной жизни
И сам как бы на рубеже земного
Стоит, вперяя взоры в Вечность…
И у меня в восторге бьется сердце,
И отдаюсь я весь святому старцу
И странствовать иду за ним по свету[92]92
  Майков А. Н. Полное собрание сочинений: В 4 т. СПб., 1901. Т. 2. С. 451.


[Закрыть]
.
 

Майкову вторит Бенедиктов:

 
И Жуковский отлетел от мира,
Кончена молитва этой жизни,
Пережит он нами – чудный старец,
Вечно юный. Он был представитель
Чистого стремления души
К неземной божественной отчизне…
На челе задумчивость святая
Тихо почивала, райской гостьей
Прилетала на уста поэта
Мирная улыбка[93]93
  Щит. по: Жуковский в воспоминаниях современников. М., 1999. С. 541.


[Закрыть]
.
 

Оба поэта создают схожий образ. И у того и у другого употреблено слово «старец», которое означает не просто человека старого, но умудренного, нашедшего некую сокровенную истину. Эта истина в обоих отрывках связана с неземной, неотмирной реальностью, вестником которой представляется Жуковский.

«Тихая благость светилась в углубленном взгляде его темных, на китайский лад приподнятых глаз, – вспоминал о поэте И. С. Тургенев, – а на довольно крупных, но плавно очерченных губах присутствовала чуть заметная, но искренняя улыбка благоволения и привета»[94]94
  Там же. С. 268.


[Закрыть]
. Об этой же благости, доброте Жуковского говорила и Александра Смирнова: «Он был в полном значении этого слова добродетельный человек, чистоты душевной совершенно детской, кроткий, щедрый до расточительности, доверчивый до крайности, потому что не понимал, что кто-то мог быть умышленно зол»[95]95
  Там же. С. 268.


[Закрыть]
.

Наиболее глубокие слова сказал о Жуковском Тютчев в своих стихах, написанных спустя несколько месяцев после смерти поэта. Он, подобно другим, вспоминал тишину и тепло его души:

 
Я видел вечер твой. Он был прекрасен!
В последний раз прощаяся с тобой,
Я любовался им: и тих, и ясен,
И весь насквозь проникнут теплотой[96]96
  Тютчев Ф. И. Лирика. Т. 1. С. 150.


[Закрыть]
.
 

А далее пытался определить то, что было главным достоинством души почившего поэта. «В нем не было ни лжи, ни раздвоенья, / Он все в себе мирил и совмещал»[97]97
  Тютчев Ф. И. Лирика. Т. 1. С. 150.


[Закрыть]
, – говорит Тютчев. Действительно, Жуковский был всегда примиряющим и соединяющим началом. Он, с одной стороны, стал проводником европейской культуры в России, но с другой – в последние годы жизни свидетельствовал об истинности православной веры на Западе. Он был дружен со многими представителями либеральной интеллигенции, но всю жизнь исповедовал верность самодержавию, благоговение перед царской властью, дерзая при этом испрашивать у царя милость декабристам и другим политическим преступникам. В собственной личности он соединял склонность к возвышенной задумчивости, глубокую религиозность и непосредственную детскую веселость, о которой вспоминали многие его современники.

Важнейшее качество души Жуковского, по мнению Тютчева, – это целомудрие, понятое в изначальном смысле этого слова как способность к неповрежденному цельному мировосприятию. Соединение голубиной простоты и змеиной мудрости дало возможность Жуковскому обрести духовную чистоту и внутренний строй: «Душа его возвысилась до строю, / Он стройно жил, он стройно пел»[98]98
  Там же.


[Закрыть]
.

Строй, то есть верный порядок, верную иерархию внутренних ценностей, выделяет Тютчев в Жуковском. Мысль о вечности, о духовном мире главенствовала в его сознании; душевное и физическое стремилось встать в подчиненное положение по отношению к духу. Особенно в последние годы Жуковский ясно осознал небесное предназначение человека и постоянно устремлял свой внутренний взор к таинственной цели человеческого бытия. Оттого-то в памяти и Бенедиктова, и Майкова он остался святым старцем, проповедником мистических истин.

 
И этот-то души высокий строй,
Создавший жизнь его, проникший лиру,
Как лучший плод, как лучший подвиг свой
Он завещал взволнованному миру[99]99
  Там же.


[Закрыть]
.
 

Так продолжает свои поэтические размышления Тютчев, утверждая, что не столько само художественное творчество, сколько духовное устроение его души есть главное достоинство Жуковского. Оно, конечно, просвечивает сквозь художественные произведения, слышится в гармонии стиха, но до конца познается только в личном общении с ним. Он завещал миру, взволнованному за несколько лет до его смерти бурей революций, свой внутренний порядок. Ведь революция, по мнению самого Жуковского, есть уничтожение должного строя, разрушение священного трепета перед таинством власти отеческой, государственной и Божьей. И Жуковский, исполненный благости и привета ко всем, горячо ненавидел любые проявления революции, видя в ней сознательное разрушение христианского строя старой Европы. Личность Жуковского высится посреди европейского мира как смиренномудрый вызов взволнованной толпе, как призыв к миру и благоволению.

Незаконнорожденный сын капризного и развратного барина Афанасия Бунина, Жуковский не имел полноценной семьи и при всем своем стремлении к уюту семейной жизни он был до последних дней странником. Ведь даже вступив в конце жизни в брак, он не нашел окончательного пристанища, потому что по обстоятельствам жил в Германии, постоянно мечтая о переезде на родину. Это странничество накладывало отпечаток на его мировосприятие и породило, быть может, тоску по небесной отчизне, по заветному «Там», которое так часто именуется в произведениях Жуковского и сделало его одним из первых романтиков в нашей словесности.

Большое значение приобрела для поэта юношеская дружба. Учась в Московском благородном пансионе, он был особенно близок с детьми масона-розенкрейцера Ивана Петровича Тургенева – Александром и Андреем. Вместе с ними и некоторыми другими юношами они образовали дружеское литературное общество, заседания которого хорошо иллюстрируют возвышенный идеалистический дух друзей поэта. На этих заседаниях шестнадцатилетние юноши произносили друг перед другом пылкие речи. Андрей Кайсаров, например, говорит речь «О славе», где утверждает, что истинная слава – «это облегчить участь несчастного, пролить отраду в его душу»[100]100
  Фомин А. Андрей Сергеевич Кайсаров // Русский библиофил. 1912. № 4. С. 13.


[Закрыть]
. Другой Андрей, Тургенев, ораторствует на тему «Русская литература» и высказывает серьезные суждения о необходимости обратиться к народным песням и сказкам, проникнуться национальным русским духом, для того чтобы создать подлинно самобытные художественные произведения. Жуковский же произносит речь «О дружбе». Тема дружбы многократно звучит в его творчестве, он, как и Батюшков, вслед за Карамзиным создает культ возвышенно-сентиментальной дружбы. Характерно, что уже тогда с мыслью о дружбе соединялась у Жуковского мысль о смерти. В этой речи он говорит, как «сладостно умирать в присутствии друга и оставить по себе лучшую часть бытия своего в груди, носящей вечное воспоминание о друге»[101]101
  Истрин В. Дружеское литературное общество // Журнал Министерства народного Просвещения. 1910. № 8. С. 290.


[Закрыть]
. Кажется, словно поэт предчувствовал, что пройдет совсем немного лет – и ему придется оплакать своего ближайшего друга Андрея Тургенева.

 
Прости! Не вечно жить! Увидимся опять;
Во гробе нам судьбой назначено свиданье!
Надежда сладкая! Приятно ожиданье! —
С каким веселием я буду умирать![102]102
  Жуковский В. А. Полное собрание сочинений: В 3 т. СПб., 1908. Т. I. С. 18 (далее – Жуковский).


[Закрыть]

 

В таких наивно-возвышенных стихах простился с почившим другом поэт.

Вскоре после выхода из пансиона он начинает публиковать свои стихи, и в 1800-10-е годы Жуковский становится центральной фигурой в русской поэзии, и даже Державин намеревается передать ему свою «ветху лиру». Его возвышенная меланхоличная настроенность, его мистическая чуткость оказались по вкусу тогдашнему обществу. Он как нельзя лучше выражал одну из важнейших сторон духа Александровской эпохи. Заворожило читателя и легкое музыкальное звучание его стиха, словно окрыленное мыслью о вечности, о вожделенном «Там». В эти годы Жуковский пишет в двух основных жанрах. Это элегии и баллады.

Первым своим значительным стихотворением поэт считал элегию «Сельское кладбище» – вольный перевод с английского Томаса Грея. Она была напечатана Карамзиным в его «Вестнике Европы» в 1802 году. Неслучайно именно этот писатель открывает Жуковскому путь в большую литературу Они испытывали друг ко другу большую симпатию, которая основывалась на глубоком родстве душ, одаренных от рождения мирной благостью и внутренней тишиною. Жуковский всю жизнь благоговел перед старшим другом и покровителем, называл его своим евангелистом и говорил, что в его душе есть лучшее чувство, которое называется Карамзиным. А Карамзин умилялся сердечной чистоте и детскости Жуковского, веря в его литературное дарование.

«Сельское кладбище» было посвящено еще живому тогда Андрею Тургеневу, и вот удивительное обстоятельство, подводящее нас к тайне художественного творчества. Элегия заканчивается описанием могилы юноши, и те строки, в которых поэт говорит об этом безвестном покойнике, вполне могли бы быть сказаны спустя год над могилой того, кому посвящено было стихотворение. Общее печально-задумчивое настроение элегии в целом задает тон всей нашей поэзии последующих двух веков. Об этом замечательно сказал Владимир Соловьев в стихотворении «Родина русской поэзии»:

 
На сельском кладбище явилась ты недаром,
О гений сладостный земли моей родной!
Хоть радугой мечты, хоть юной страсти жаром
Пленяла после ты, – но первым лучшим даром
Останется та грусть, что на кладбище старом
Тебе навеял Бог осеннею порой[103]103
  Жуковский в воспоминаниях современников. С. 550.


[Закрыть]
.
 

«Сельское кладбище» было, как уже упоминалось, переводом, но вся ткань текста пронизана личным задушевным чувством Жуковского. Он избирает для перевода те произведения, в которых слышит нечто глубоко созвучное его внутреннему миру. Неслучайным в этом смысле оказывается и содержащееся в элегии невольное поэтическое прозрение о будущей смерти друга.

Остальные важнейшие элегии Жуковского были произведениями оригинальными. Это в первую очередь «Вечер», «Славянка», «На кончину ее величества королевы Вертимбергской». Как и в «Сельском кладбище», в первых двух стихотворениях центральное место занимает описание природы. Впервые в русской поэзии природа оказывается предметом столь детального изображения.

Но не сам по себе пейзаж интересует Жуковского, изображаемая поэтом природа связана с внутренним миром героя. Гуковский в работе «Пушкин и русские романтики» подробно разбирает особенности поэтического языка этих элегий, указывая особенно на используемые поэтом эпитеты. Исследователь приводит, например, такую строчку из элегии «Вечер»: «О тихое небес задумчивых светило!» – и говорит, что оба эпитета – «тихий» и «задумчивый» передают не столько объективную картину небес и луны, сколько субъективное их восприятие[104]104
  См.: Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. С. 65.


[Закрыть]
. Описание природы отражает внутренний мир лирического героя, его настроение, духовное состояние, и в то же время он воспринимает природу как одухотворенное существо, и эпитеты, подобные вышеприведенным, отражают ее сокровенную внутреннюю жизнь. Природа вступает с поэтом в таинственную беседу. Так, описывая березовую рощу в элегии «Славянка», Жуковский пишет:

 
Вхожу с волнением под их священный кров;
Мой слух в сей тишине приветный голос слышит,
Как бы эфирное там веет меж листов;
Как бы невидимое дышит;
Как бы сокрытая под юных древ корой,
С сей очарованной мешаясь тишиною,
Душа незримая подъемлет голос свой
С моей беседовать душою[105]105
  Жуковский. I. С. 201.


[Закрыть]
.
 

Общение с природой выводит лирического героя элегий Жуковского из обыденной обстановки, устремляет его сердце к сокровенной тайне мирозданья. В стихотворении «Невыразимое» поэт говорит о блестящей красоте природы, которую можно описать словами, но которой она совершенно не исчерпывается. Есть нечто соединенное с этой красотой, но неопределимое, невыразимое. Оно-то и составляет главную ценность в созерцании природы. Уловить это невыразимое, услышать в земной природе зов к небу, к неземному, горнему миру, увидеть в ней таинственное присутствие Творца – вот истинное наслаждение для созерцателя:

 
Сия сходящая святыня с вышины,
Сие присутствие Создателя в созданье —
Какой для них язык?.. Горе душа летит,
Все необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит[106]106
  Жуковский. I. С. 236.


[Закрыть]
.
 

Таким образом, природа у Жуковского имеет два аспекта. Во-первых, она одушевлена, во-вторых, она являет благоговейному созерцателю своего Творца. Но эта двойственность не есть ли на самом деле единое переживание софийности природы, ее духовной сущности? Ведь живой Бог не может являть Себя через неживое. Его присутствие потому и возможно в созданье, что у сотворенной природы есть душа, способная принимать божественное воздействие.

Особое место среди элегий Жуковского занимает стихотворение «На кончину ее величества королевы Вертимбергской». Несмотря на столь пышный иностранный титул, эта королева была сестрой русского императора Александра Первого Екатериной Павловной, которая сыграла определенную роль в истории русской словесности, вдохновив в 1811 году Карамзина на написание «Записки о древней и новой России». Вскоре после этого она вышла замуж за немецкого принца, потом стала королевой, но уже в 1818 году внезапно скончалась. Элегия эта обращена к матери почившей – царице Марии Федоровне, ко двору которой был близок в это время Жуковский.

Смерть Екатерины Павловны дала повод поэту высказать его заветные мысли о значении страданий и смерти. Миросозерцание, выраженное в элегии, сопровождало Жуковского от первых лет юности до последних минут жизни. Все стихотворение пронизано ясной верой в бессмертие души, в грядущую вечную жизнь. «Земная жизнь небесного наследник», «земная сторона» – это только «вход в отеческий дом»[107]107
  Там же. С. 243.


[Закрыть]
, путь к вечности. И страдание, несчастье – это те средства, с помощью которых Провидение ведет человека к бессмертию. «Несчастье нам учитель, а не враг», – утверждает поэт. Печальные события в жизни человека разрушают его привязанность к земным вещам, с течением жизни он все яснее убеждается в шаткости всего здешнего, скорбь заставляет его обратиться к небу, – вот нехитрая, но мудрая философия, выраженная в этой элегии. Отношения между жизнью и смертью изображаются в стихотворении через литургический образ.

 
Мы все стоим у таинственных врат,
Опущена завеса Провиденья,
Но проникать ее дерзает взгляд.
За нею скрыт предел соединенья,
Из-за нее, мы слышим, говорят:
«Мужайтеся; душою не скорбите!
С надеждою и верой приступите!»[108]108
  Жуковский. I. С. 244.


[Закрыть]

 

Смысл этой метафоры в том, что, как во время литургии после освящения Даров верующие стоят перед опущенной завесой царских врат, очами веры созерцая незримое присутствие на престоле Спасителя в Его Святых Дарах, так и на протяжении всей жизни люди находятся перед завесой смерти, за которой скрыта неизреченная тайна вечности.

Жуковский, в отличие от своего друга Батюшкова, не считал возможным выражать в стихах «историю страстей», «заботы, суеты», но все равно его элегии становятся «журналом поэта», исповедью его сердца. Изображая в элегиях свой подлинный внутренний опыт, Жуковский вырабатывал особый философско-поэтический язык, в котором раздумье смешано с живым чувством, сложные метафоры – с задушевно-личной интонацией, обращенной к другу-собеседнику.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 4.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации