Текст книги "Ликвидатор. Откровения оператора боевого дрона"

После полета я тщательно зафиксировал в блокноте полученные новые знания, чтобы использовать их при составлении справочника по тактике. Пяти боестолкновений, конечно, недостаточно, чтобы разработать правильную тактику боя, но, по крайней мере, Школе вооружений ВВС на авиабазе Неллис я дал достаточно материала для проведения дальнейших, более детальных испытаний.

Это было мое последнее испытание. Я хорошо себя проявил во время финальных проверок и получил высшую оценку на летном экзамене. Отныне с точки зрения ВВС я был пилотом БПЛА. Когда я выходил из комнаты по завершении последнего инструктажа Гленном, я мог думать только о своем следующем назначении.

Оперативных эскадрилий было две.

17-я разведывательная эскадрилья представляла собой специальное тактическое подразделение «Хищников». Это была команда парней, которые действовали, не афишируя себя. В их задачу входило проведение войсковых эксплуатационных испытаний; они разрабатывали тактику применения новых видов вооружений. Из учебных групп в 17-ю эскадрилью отбирались только самые лучшие экипажи. В то время у операторов и пилотов служба в ней считалась самой престижной. Остальные экипажи шли в 15-ю разведывательную эскадрилью, расквартированную на авиабазе Неллис. Майк был единственным из нас, кого, кажется, нисколько не беспокоило, куда его направят. В группе он занимал первое место среди курсантов и, скорее всего, должен был получить назначение в 17-ю эскадрилью. Я же, со своей стороны, немного волновался. Меня не отпускала мысль о службе в 17-й разведывательной; ни о чем другом я и не мечтал. Однако мне не давала покоя мысль о проваленном полете на ранней стадии обучения. Я опасался, что в рейтинге выпускников мое имя окажется слишком низко.

Вечером в день выпуска все мы собрались в местном баре. Не то столовая, не то буфет, не то кабак, он был центром общественной жизни эскадрильи. Командир должен был огласить наши назначения. После этого нам предстояло разъехаться по соответствующим оперативным эскадрильям и начать боевую службу.

Бар был оборудован пивным диспенсером и несколькими холодильниками, полными пива. Полки за барной стойкой ломились от закусок. Потолок зала был украшен плитками, разрисованными и подписанными выпускниками всех курсов. Не хватало только одной плитки, с нашими автографами, которая заранее была снята перед церемонией. В одном из углов висела картонная ракета «Хеллфайр».

Зал был набит летчиками эскадрильи и членами их семей. Все ждали, когда придет Бэтман, наш командир. В ВВС бытует традиция, согласно которой каждая группа курсантов в выпускной вечер вручает подарки эскадрилье, а также любым инструкторам по выбору в знак благодарности за первоклассное обучение. В бар мы пришли с удавом в желто-белую крапинку. Удава в качестве подарка мы выбрали, потому что на эмблеме эскадрильи была изображена змея. Удав так и остался жить в том баре. Каждому классу вменялось в обязанность ухаживать за животным и кормить его. До той поры никому из летчиков эскадрильи не доводилось видеть, чтобы подразделению преподносили такой подарок. Большинство выпускников обычно ограничивалось подписанными открытками и памятными табличками.

Впрочем, змее, полагаю, до всего этого не было никакого дела.

Потом староста группы Простак от нашего имени преподнес инструкторам подарки: традиционные памятные таблички «Лучшему пилоту-инструктору», «Лучшему оператору-инструктору», а еще «Пурпурный шлем». Когда Простак вызвал Гленна, тот остался невозмутимым. Простак объявил, что инструктор оказал настолько мощное влияние на команду, что простой награды недостаточно. Решение класса было единогласным. Гленн заслужил награду «Пурпурный шлем» – детский военный шлем из пластмассы, выкрашенный бурой краской, – поскольку снискал репутацию говнюка.

Я его говнюком, конечно, не считал. Гленн не давал мне спуску, однако его намерения были для меня очевидны – он стремился выковать лучшего пилота «Хищника». У него не было скрытого мотива или необходимости добиваться уважения к себе со стороны курсантов. Он просто хотел, чтобы его подопечные демонстрировали высокие результаты. Этот подарок потом еще многие годы занимал почетное место на рабочем столе Гленна.

После вручения сувениров встал командир и начал объявлять наши назначения. Как ни странно, Майка распределили в 15-ю эскадрилью. И это притом, что в нашей группе он занимал безоговорочное первое место. Потом очередь дошла до меня, я был в напряжении…

– Белка, – объявил командир, – ты направляешься в 17-ю.

Со мной в 17-ю разведывательную эскадрилью уходили еще двое сокурсников – весьма необычно, поскольку в прежние времена в 17-ю брали только одного пилота-новичка из каждого выпуска.

По окончании церемонии мы собрались в одном из летных залов. Командир хотел переброситься с нами несколькими словами с глазу на глаз, без посторонних. Сплетни распространяются в военных организациях так же, как и во всех других местах. В присутствии гражданских лиц обсуждать решения, касающиеся распределения персонала, было бы неправильно. Когда командир предоставил нам возможность задавать вопросы, я обратился к нему первым.

– Почему так много назначений в 17-ю? – спросил я. – Разве они обычно не одного берут?

Командир кивнул.

– Да, верно. Но в этот раз почему-то сделали запрос на большее число выпускников.

– Есть соображения, почему? – спросил я.

– Уверен, что вы это узнаете, когда поступите в их распоряжение, – ответил командир.

Когда после собрания все стали расходиться, чтобы продолжить вечеринку, мы с Майком задержались. Тогда-то он и задал вопрос, который терзал и меня.

– Почему меня направляют в 15-ю? – спросил Майк командира.

Тот помедлил.

– Лучший выпускник обычно получает право самостоятельно выбрать место своего назначения… Ты бы пошел в 17-ю. Но посуди сам: 15-я тоже заслуживает того, чтобы время от времени получать выпускников-отличников.

В действительности 15-я эскадрилья пополнялась лучшими пилотами с каждым вторым выпуском. Майк спокойно воспринял ответ. Он был лучшим пилотом в группе, а его вклад в разработку тактики действий беспилотников был неоценим.

БПЛА-сообщество немногочисленно, поэтому я не сомневался, что когда-нибудь нам еще представится случай полетать вместе.

Перед тем как оформить документы на убытие к новому месту службы, я передал инструкторам черновик тактического справочника, попросив их поспособствовать его публикации. Офицер по применению систем вооружения, полистав бумаги, скептически поморщился.

– Он неправильно оформлен.

– Я решил, что офицер-оружейник тоже мог бы внести сюда свою лепту, – ответил я и быстро ретировался, не дожидаясь ответа.

Покидая расположение эскадрильи, я столкнулся с Гленном, направлявшимся вместе с курсантом-новичком от авиатренажеров к комнате инструктажа.

– Белка, форму можешь не паковать, – сказал он. – В 17-й она тебе не понадобится.

И оказался прав.

Глава 4. Цель номер один

Горы в восточном Афганистане близ Тора-Бора окружали небольшой глинобитный дом, словно крепостная стена.

Я кружил над домом, всматриваясь в его изображение, лениво поворачивающееся на HUD-дисплее. Активности не наблюдалось, не было видно даже бродячих собак, выискивающих, чем поживиться. Угли в костровой яме, которые ярко горели еще несколько часов назад, когда оператор средств обнаружения переключился на инфракрасную камеру, остыли.

Мы пасли курьера, по сути, «шестерку». Наблюдение за ним было частью крупной операции по выслеживанию одного из высших руководителей «Аль-Каиды». Перекрестье прицела было наведено на окно спальни (или гостиной, если хотите). Судя по размерам дома, он состоял только из одной комнаты.

Ракеты были деактивированы. Мы здесь не для того, чтобы стрелять. Мы должны наблюдать.

Май 2004 года. Мы размещались в засекреченном месте неподалеку от Объединенного оперативного центра, курировавшего наши операции. При проведении сверхважных операций ООЦ функционировал как информационный узел. Он координировал наши действия с действиями наземных боевых подразделений, участвующих в глобальной антитеррористической борьбе.

Даже с высоты семи с половиной километров над землей горы Гиндукуш кажутся настоящими исполинами. Горный регион Западный Вазиристан находится на границе между Афганистаном и соседним Пакистаном. Между высоченных пиков и глубоких лощин пролегает лишь несколько троп. Зимой проходы заваливает снегом, и сообщение между странами прерывается. Единственная полноценная дорога находится в полутора сотнях километров к югу от нас, там, где Гиндукуш сглаживается.

Жители региона переживали суровую зиму в полной изоляции от внешнего мира. «Аль-Каида» со своим союзником «Талибаном» выходила из зимней спячки в апреле, когда открывался первый перевал. И теперь мы следили за тем, как они начинают восстанавливать свои агентурные сети и перебрасывать в Афганистан боевиков.

Мы тщательно фиксировали каждый шаг курьера. Распорядок его жизни мы изучали для того, чтобы заранее знать, где он будет находиться, если (или когда) Объединенный оперативный центр решит его замести. Следовало захватить курьера, а не ликвидировать. Пленные террористы давали нам возможность по крупицам выстроить общую картину агентурных сетей врага. Мы хотели получить от этих людей информацию, с помощью которой могли бы по цепочке выйти на самый верх.

Конечной целью президента было найти Осаму бен Ладена. В Интернете по-прежнему продолжали появляться видеоролики с бен Ладеном в камуфляже, с «АК-47» за спиной. Могло сложиться впечатление, что видео снято где-нибудь в южной части Нью-Мексико. Единственным способом отыскать террориста было установление его контактов. Поэтому мы и наблюдали за маленьким домом, надеясь, что курьер выведет нас на более крупную рыбу.

Мы все наблюдали и наблюдали. И это была мука мученическая, которой, казалось, не будет конца.

– Так мы что, вообще никогда не стреляем? – спросил я Хрена, моего пилота-инструктора.

Как и Гленн, он сидел позади меня в офисном кресле на колесиках. Прежде чем разрешить мне самостоятельные полеты, Хрен – капитан, почти отслуживший двухлетний срок в «Хищнике» – должен был убедиться, что я к этому готов. Я никогда не интересовался, откуда у него такой позывной. По званию он был капитаном и скоро должен был закончить службу в программе «Хищник». Родом из Калифорнии, он держал себя с благодушным безразличием, редко позволяя себе волноваться о чем бы то ни было. Я так и видел, как, уехав в отпуск, он катается на доске по волнам.

– Тут большинство парней заканчивают свою двухлетку, так и не совершив ни одного боевого выстрела, – ответил он.

У меня оборвалось сердце.

Я-то подписался, потому что хотел помочь своей стране в борьбе с терроризмом. Хотел сделать вклад в обеспечение безопасности американцев. Наблюдение за темной хижиной в ночи не очень-то соответствовало моим устремлениям. В конце концов, я мечтал стать летчиком-истребителем в первую очередь из-за возможности стрелять. Не то чтобы меня тянуло убивать людей. Просто у меня всегда было такое чувство, что мы приносим пользу лишь тогда, когда что-нибудь или кого-нибудь уничтожаем.

Впрочем, без разведывательных операций боевых не бывает, убеждал я себя, а слежка и выявление сети «Аль-Каиды» в будущем приведут к авиаударам по конкретным целям. Только так мне удавалось сохранять концентрацию во время отупляюще нудных полетов.

По окончании нашей двухчасовой смены в бокс пришел новый экипаж. Я проинформировал парней о ходе полета, состоянии воздушного пространства, распоряжениях из ООЦ, погодных условиях и всем остальном, что могло представлять важность. После того как они взяли «Хищник» под контроль, мы покинули станцию наземного управления и шагнули под яркое солнце.

Между станцией и могучими дубами, окружавшими наш лагерь, была натянута маскировочная сетка, и проникавший сквозь нее солнечный свет образовывал на земле причудливую мозаику из ярких золотистых пятен. Высокая влажность воздуха, характерная для начала лета, несколько притупляла ощущение прохлады в боксе. Я быстро прошмыгнул мимо второй станции наземного управления и нырнул в оперативный центр эскадрильи, прежде чем успел покрыться потом.

– Подхватим борт через пару часов, – сказал Хрен. – Пойди, поешь чего-нибудь.

Хрен покинул оперативный центр, а я немного задержался. Разница температуры снаружи и внутри помещения пугала. Мы участвовали в войне нового типа, которую вели, находясь не на полях сражений, а в безопасном месте за тысячи километров от зоны боевых действий. Холодный зал вызывал ощущение почти больничной стерильности. Разговоры здесь всегда велись вполголоса. Будто находишься в библиотеке.

И тут мое внимание привлекли два 50-дюймовых плазменных монитора, закрепленных на длинной стене. На плоскопанельных экранах – помеченных как «Синяя» и «Зеленая» – круглосуточно транслировалось видео с набортных камер «Хищников». Дом, за которым я наблюдал последние два часа, крутился по центру экрана «синей» линии. «Хищник» все так же однообразно нарезал круги над постройкой. На экране «зеленой» линии была картинка бредущего вереницей верблюжьего каравана. Беспилотник «зеленой» линии возвращался на базу, чтобы совершить посадку, и попутно сканировал поверхность земли в поисках случайных целей. Под плазменными экранами располагались две рабочие станции, за которыми сидели офицеры разведки, анализировавшие видеопоток и оказывавшие экипажам поддержку в ходе полета. Аналитики снабжали пилотов актуальной информацией относительно целей и отслеживали содержимое чат-каналов, использовавшихся для передачи сообщений.

В глубине зала, каждый за своим кластером из четырех компьютеров, сидели руководитель полетов и офицер метеослужбы. На их мониторах болтались окна чат-каналов, электронной почты и полетные сводки. На одном из дисплеев красовалась масштабная карта Афганистана. С ее помощью мы могли, зуммируя картинку, рассматривать каждую деревню или базу в мельчайших подробностях. По карте ползли три маленьких пиктограммы, в режиме реального времени отображавших положение «Хищников» в пространстве.

Я стоял позади и как загипнотизированный глядел в экран, на котором проплывал караван с верблюдами. И я был не единственным, чье внимание привлекло видео.

– Как прошел полет?

Монго, пилот, сидевший за столом руководителя полетов, вывел меня из состояния оцепенения. Получивший кличку в честь одного из персонажей фильма «Сверкающие седла», Монго обладал телосложением футболиста и ростом 195 см. Время его немного потрепало, однако он все равно выглядел молодцеватым, а на его лице постоянно играла широкая щербатая улыбка.

Монго, в прошлом пилот «F-16», был одним выпуском старше меня. Он планировал отслужить здесь два года, а потом вернуться на истребитель.

– Тут всегда так скучно? – спросил я.

– Чаще всего. – Он улыбнулся, обнажив щель между зубов. – Со временем привыкнешь. Часы скуки…

– …перемежающиеся мгновениями чистого ужаса, – завершил я за него фразу. – Понятно.

Монго объяснил, что задание – это часть моего слаживания в эскадрилье. Объясняя, он нацарапал свое имя на моей карте контрольных проверок.

– Как ты, наверное, успел заметить, станций наземного управления две, – сказал он. – Мы управляем двумя БВП – боевыми воздушными патрулями – в Афганистане. Обоими отсюда через спутник.

Я кивнул на монитор.

– Я вижу трех птичек.

Монго бросил взгляд на мигающие значки на карте.

– Синяя и Зеленая – это наши линии, – пояснил он. – Желтая – Пакмэн. Он из 15-й.

В задачу 15-й – эскадрильи Майка – входило оказание поддержки сухопутным воинским подразделениям. Она базировалась на авиабазе ВВС США Неллис в Неваде и располагала двумя БВП, каждый из которых поочередно работал то в Афганистане, то в Ираке. 15-я эскадрилья обеспечивала командование наземных войск фото– и видеосъемками территории противника. Помимо этого она занималась розыском иракских руководителей из так называемой «иракской колоды». Эта колода представляла собой стандартный набор игральных карт с портретами и именами членов иракской верхушки, объявленных в розыск после вторжения в страну сил коалиции. Иногда 15-я эскадрилья стреляла по целям, но в основном просто вела наблюдение.

– А у них что, не два БВП, как у нас?

Монго уменьшил масштаб карты, чтобы на экране уместились и Ирак, и Афганистан. Четвертый значок висел над Багдадом.

– Сегодня они на двух театрах, – пояснил Монго. – Не забивай себе голову. К нам они не приближаются. Обычно наши пути пересекаются только во время посадки на базе.

Я внимательнее всмотрелся в монитор.

– Мы берем полетные данные из Канала, правильно?

Все наши летательные аппараты над Ираком и Афганистаном передавали информацию о своем местоположении в так называемый Канал. В нем, словно в Матрице из одноименного фильма, хранились сведения о каждом летательном аппарате, находящемся в небе региона. Однако на мониторе отслеживался полет лишь четырех «Хищников».

– Да, – ответил Монго.

– Тогда разве мы не должны видеть и все другие самолеты?

Монго пожал плечами.

– Боюсь, этот орешек мы еще не раскусили, – ответил он. – Извини, Белка.

Я пропустил шпильку мимо ушей. Шуточки по поводу моего позывного меня, честно говоря, не сильно беспокоили. Я находил даже забавным, что другие пилоты смущались, когда использовали выражение «как чокнутая белка», описывая техникам те или иные странности в поведении своих беспилотников. Всякий раз, как у них с языка слетал какой-нибудь каламбур на тему моего позывного, они неизменно извинялись, хотя на самом деле их извинения были несерьезными. Подтрунивание над коллегой-пилотом было основным источником веселья в эскадрилье, воспользоваться которым никто не упускал возможности.

Приходилось вырабатывать толстокожесть и умение давать достойный отпор.

С улыбкой Монго уткнулся в график полетов, намеченных на этот день.

– Эй, пойди-ка перекуси чего-нибудь. Рейс задерживается, – сказал он, увидев изменения в расписании.

– Насколько?

– Может, на час.

Я кивнул.

Наземный сегмент запуска и обслуживания БПЛА в основном состоял из технического персонала и нескольких летных экипажей. Последний раз мы поднимали и сажали «Хищники» в период обучения. Сейчас за нас это делали специальные экипажи, находящиеся далеко от театра военных действий. Взлет и посадка требовали особых навыков из-за сложности управления летательным аппаратом. Мы принимали «Хищника» после того, как он достигал высоты в 6000 километров и брал курс на цель. То есть задержка была на их стороне. Работы у технических бригад было по горло, поскольку от них требовалось обеспечивать круглосуточную работоспособность маленьких беспилотников в суровых условиях Центрально-Азиатского региона.

Выходя из оперативного пункта, я столкнулся в коридоре с подполковником Стью Коваллем, невысоким лысеющим мужчиной худощавого телосложения. Из-за коротко обритой головы наш командир напоминал капитана Пикара из «Звездного пути», только более мягкого нрава. Он был знающим летчиком, но летал редко. Кадровый офицер, в начальный период службы Стью летал на «F-15C», после чего продолжил карьеру в должности «специалиста по административным вопросам». Полетам он предпочел штабную работу и личные связи, необходимые для продвижения по карьерной лестнице.

Я удивился, увидев его здесь, так как обычно Стью либо просиживал в своем кабинете, либо находился на авиабазе Неллис. 17-я эскадрилья через несколько месяцев должна была передислоцироваться в Неллис. Командир авиакрыла хотел объединить все подразделения «Хищников» под одной крышей. Когда я размышлял о целесообразности такого переустройства, то видел в этом рациональное зерно. И в то же время мне нравилась некоторая независимость нашей части от центрального командования и нравилось каждый день ездить на работу на отдельную базу.

Я поприветствовал Стью, и он, прищурившись, окинул меня взглядом, словно пытался понять, кто я такой.

– Белка, верно?

– Да, сэр.

– Как вам у нас? Жалоб нет пока? – загадочно спросил он.

– Все нормально, – уклончиво ответил я.

Я не собирался жаловаться начальнику. Жаловаться вообще глупо.

– Хм, – буркнул он, продолжив движение по коридору. – Что ж, добро пожаловать в эскадрилью.

Я отступил, чтобы дать ему пройти.

– Ах да, Белка, – вдруг добавил Стью. – Я слышал, вы составили справочник «3–3». Это правда?

Он имел в виду пособие по тактике, которое я написал во время учебы. Мой мозг интенсивно заработал: я судорожно пытался сообразить, откуда он мог это узнать. Я про пособие никому в эскадрилье не рассказывал.

– Да, сэр, – ответил я. – Увидел пробел и решил его восполнить.

Выглядело это как попытка произвести впечатление или, что еще хуже, лизоблюдство. Я тотчас же пожалел о сказанном.

– Хм… – Стью кивнул и направился было к оперативному пункту, но вдруг остановился на секунду в задумчивости и оглянулся на меня. – Мне нужна такого рода инициатива, – произнес он. – Отныне вы руководитель полетов.

Сказав это, он развернулся и вошел в комнату оперативного пункта. Я застыл на месте. Пилоты не становятся руководителями полетов через четыре дня после прибытия в эскадрилью и имея за плечами лишь один вылет. Большинство получают назначение на эту должность месяца через три-четыре службы, да и то если у них достаточно хороший послужной список. Как я мог руководить полетами, если я даже официального допуска к ним еще не имел?

Внезапно у меня пропал аппетит.

Когда первоначальный шок прошел, я почувствовал острое желание вернуться в пилотское кресло. Спустя несколько часов я вновь сидел в станции наземного управления и наблюдал за тем, как «Хищник» медленно отрывается от земли и поднимается в ночное небо.

Я мог только наблюдать. ООЦ хотел, чтобы мы постоянно присматривали за их техникой, и требовал занимать места за пультом управления еще до взлета самолета, несмотря на то что мы никак не контролировали его во время набора высоты. На HUD-дисплее было видно, как экипаж убирает шасси. Я чувствовал себя словно вуайерист, который из-за занавески заглядывает в кабину другого пилота. «Хищник» дал крен вправо и начал плавно описывать дугу вокруг аэродрома, набирая высоту. Доступное беспилотникам воздушное пространство вокруг базы ограничивалось окружностью диаметром около 28 километров. Правительство принимающей страны отказалось выделить нам больше места для маневров, чтобы местные племена не решили, будто мы следим за ними.

В летние месяцы температуры в высокогорных пустынях достигали немыслимых значений. В жару воздух становится настолько разреженным, что у нас считалось за счастье добиться скороподъемности хотя бы 30 метров в минуту. Аппарату просто не хватало мощности. Чтобы взобраться на 6 километров, приходилось кружить по спирали двадцать минут. Когда наконец «Хищник» набирал высоту, пилоты разворачивали его на запад и направляли в узкий коридор, выделенный нам авиадиспетчерской службой, который вел к целям на севере Афганистана. Как только самолет занимал коридор, наступал наш черед брать над ним управление.

– Следи за предупреждением, – сказал Хрен.

У меня на информационном табло загорелось сообщение «Потеря ЛПВ-сигнала». Оно означало, что первый экипаж отключил у себя систему радиоуправления аппаратом по линии прямой видимости (ЛПВ), чтобы мы могли его подхватить. «Хищник» отдавал приоритет ЛПВ-передатчику. Как только связь с ним прерывалась, беспилотник продолжал прокладывать курс на автопилоте, пока мы не устанавливали с ним спутниковое соединение.

Я нажал кнопку установки связи рядом с HUD-дисплеем. Экран моргнул, и я легонько отклонил ручку управления вправо, чтобы удостовериться, что теперь БПЛА находится под моим контролем. Спустя пару секунд беспилотник дал правый крен.

– Отличная работа, – сказал Хрен. – Теперь надо немного подождать.

На полет до цели потребовалось несколько часов. Чтобы скоротать время, мы решили попрактиковать ракетную атаку. Оператор средств обнаружения был ветераном эскадрильи. Я летел с ним впервые и имени его не запомнил. Разговаривали мы мало, поскольку я был сосредоточен на выполнении команд Хрена.

Он наводил лазер подсветки цели, являющийся частью электронно-оптического комплекса, смонтированного в гондоле. Лазер действовал как инфракрасная указка. Светил вниз, указывая на цель, словно перст Божий.

– Только базу не облучай, – сказал Хрен. – На сторожевых вышках из-за этого нервничают.

Оператор средств обнаружения повернул гондолу и принялся обшаривать долину в поисках какой-нибудь цели. Примерно в 16 километрах к юго-западу от базы тянулись три вади. Во времена Александра Македонского эта долина была покрыта буйной зеленой растительностью. Вади – это высохшие русла крупных рек, которые некогда сливались в одну великую реку, впадавшую в далекий Индийский океан. В точке их слияния Александр построил форт для охраны стратегической водной артерии. У себя на мониторе я видел его руины. Ныне от некогда впечатляющего форта сохранилась лишь одна квадратная башня.

Оператор навел перекрестье прицела на центр развалин. Идеальная цель, неподвижная и безлюдная.

– Итак, от пешего патруля поступил вызов, – сказал Хрен. – Они под огнем снайпера и несут потери. Патруль сообщает, что, по всей видимости, огонь по ним ведут из северо-восточной части форта.

Оператор сместил перекрестье прицела в соответствующую точку. Стрелка-указатель севера на HUD-дисплее подсказывала ему, в каком направлении требуется поворачивать «шар».

– Готово, – ответил я. – Глаз закрепили.

Мы небрежно перебрасывались фразами. Хрен одновременно играл роль пешего патруля, ООЦ и ПАНа.

– Что я вижу? – уточнил я.

– Ты видишь две фигуры в лежачем положении в углу за стеной, – ответил Хрен. – Замечаешь яркую вспышку.

– Наблюдаю огонь противника, – отозвался оператор средств обнаружения.

Я запросил подтверждения у командира сухопутного патруля, и Хрен за него подтвердил информацию: по ним ведут огонь.

– Вас понял, – сказал я.

Я повернулся к оператору средств обнаружения.

– Предпусковая проверка «AGM-114».

Предпусковая проверка «AGM-114» представляет собой громоздкую тридцатиэтапную процедуру активации и тестирования ракеты перед запуском. Следующая за ней пусковая проверка требует выполнения еще двадцати проверочных действий. У неопытных пилотов вся процедура может занимать до пяти минут.

Мы с оператором средств обнаружения скрупулезно прошлись по всем пунктам карты контрольных проверок. Отличный способ отвлечься, пока ожидаешь прибытия к цели, но в боевой обстановке, когда на волоске висят жизни реальных людей, выполнение карты контрольных проверок было тем еще «геморроем».

Когда я был готов открыть огонь, то доложил об этом Хрену.

– Вас понял, дайте направление, – скомандовал Хрен.

Он хотел, чтобы мы проинформировали его, когда начнем маневр захода на цель.

Я сделал крен и сориентировал самолет носом на цель.

– «Молния» заходит с северо-востока, одна минута.

В моем распоряжении была одна минута на запуск ракеты.

– «Молния», действие разрешаю.

Команда «действие разрешаю» позволяла мне лишь имитировать пуск ракеты. Я не имел права пускать в ход вооружение до тех пор, пока реальный наводчик не разрешит «атаку». Сейчас мы летели с настоящими ракетами. И в целях безопасности все члены экипажа должны были убедиться, что во время симуляции атаки мы случайно не выстрелим по-настоящему.

– Вас понял.

Я проверил курс захода на цель. Западный ветер сносил беспилотник влево. Чтобы компенсировать снос, я повернул летательный аппарат примерно на десять градусов вправо.

– Тридцать секунд, активировать лазер, – скомандовал я.

Оператор средств обнаружения щелкнул тумблером, и на экране тут же вспыхнула надпись «ЛЦУ включен». Чтобы ненароком никому не навредить на земле, мы сейчас использовали не наводящий лазер, а лазерный целеуказатель или просто «излучатель». Этот лазер работал больше как фонарь и не мог наводить ракеты.

– Подсветка цели, – оповестил оператор.

– Подсветка цели, – передал я Хрену. – Тридцать секунд.

– Вас понял, – ответил Хрен.

Когда оставалось двадцать секунд, я еще раз скорректировал курс и убедился, что все тумблеры находятся в правильном положении, и сосредоточился на цели. За десять секунд я нажал кнопку «Готовность к запуску». На дисплее загорелась надпись «Готовность к запуску правой ракеты».

– На счет три, два, один…

Я сымитировал нажатие на гашетку. При учебных полетах мы ее никогда не нажимали.

– Выстрел. Двадцать пять секунд.

Это я предупредил Хрена, исполнявшего роль командира сухопутного патруля, что взрыв произойдет менее чем через полминуты. Потом сверился с GPS-синхронизатором и начал обратный отсчет времени.

– Пять, четыре…

Хрен произнес «Разрыв», что означало, что ракета взорвалась в поле нашего наблюдения. Я кивнул.

– Лазер отключить, поставить на предохранитель. Оружие на предохранитель.

Оператор средств обнаружения повторил команды и выключил излучатель.

– Отличная работа, – сказал Хрен. – Мы на высоте, направляемся на север.

Полет до района цели занял у нас почти четыре часа. Я снова оказался над той же самой мазанкой. Ввел «Хищник» в режим полета по круговой траектории над домом и стал ждать, когда курьер начнет что-нибудь делать или звонить по телефону. Когда он активизировался, в работу включались аналитики, следившие за ним из оперативного центра и ООЦ. Аналитики фиксировали все действия цели, делая соответствующие скриншоты. Все самое любопытное, связанное с наблюдательной операцией, происходило без нашего участия, а мы просто просиживали по восемь часов в креслах и изнывали от скуки.

Так продолжалось несколько месяцев, пока однажды не произошло кое-что интересное.

Это был ночной полет, и я как раз принял управление «Хищником» у экипажа пускопосадочного сегмента. Хрен со мной больше не летал. Я был одним из руководителей полетов, имел к тому времени двести часов налета и обладал достаточными навыками, чтобы уверенно чувствовать себя при управлении летательным аппаратом и выполнении оперативных задач.

Рядом со мной сидела Дани.

Мы редко летали устоявшимися парами. Пилоты и операторы средств обнаружения постоянно сменяли друг друга согласно специальному графику дежурств и перерывов на отдых. В отличие от того, что показывают в фильмах типа «Топ Ган», пилоты и операторы средств обнаружения не были напарниками, работающими в одной смене. Кроме того, в свободное от службы время мы не играли вместе в волейбол. Пилотирование «Хищника» – посменная работа. Жили мы в отеле. Я вставал, приезжал на базу, выходил из образа семьянина и становился боевым пилотом, отрабатывал смену и возвращался в отель, по пути домой пытаясь выйти из образа боевого пилота и вновь стать семейным человеком. Если учесть, что так продолжалось целыми неделями, пилотирование «Хищника» было сродни работе на фабрике. Это лишало службу пилота ореола привлекательности.