Текст книги "Мастера секса. Настоящая история Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, пары, научившей Америку любить"

Спустя год после окончания школы Гордон решил записаться в армию, охваченный патриотической волной, последовавшей за событиями в Пёрл-Харбор. В день отъезда – как позже рассказывала Эдне миссис Гаррет – Гордон в отчаянии стоял на вокзале со своей семьей и ждал, когда его вместе с остальными добровольцами увезут в окружной центр в Ламар. Он надеялся, что Мэри Вирджиния придет попрощаться. Гордон разочарованно осмотрелся, а потом обратился к своей маленькой племяннице. «Придется тебе быть моей девушкой, – простонал он. – Потому что девушки у меня больше нет».

К тому времени когда мать рассказала эту печальную историю, Мэри Вирджиния давно уже не жила в Голден-Сити. «Меня не тронуло. Мне было более чем все равно», – вспоминала она об отъезде Гордона. Мы к тому времени уже и не бывали вместе. Я много с кем встречалась. А теперь я оглядываюсь и думаю: боже, неужели я была такой бесчувственной? Я же вообще не думала, как я с ним поступаю. Весь город ведь понимал, что если он не женится на мне, то не женится вообще никогда».

Глава 2
Там, где сердце

Не дай свету звезд ослепить тебя, Я вернусь, только сохрани для меня свое сердце, И ты поймешь, что я всегда любил только тебя.

– «Не дай свету звезд ослепить тебя» в версии РЕДА ФОЛИ

Глубоко вздохнув, Вирджиния выпрямила спину и с воодушевлением начала исполнять государственный гимн. С лица ее не сходила улыбка, пока она пела вместе с квартетом Друри-колледжа. Шел 1942 год. «Там, где дом храбрецов, – расцветали слова гимна. – …и свободных страна!»

Все в актовом зале – члены законодательного собрания Миссури, сенаторы штата, местные политические авторитеты, юристы и прочие сотрудники – восхищенно аплодировали девушке у микрофона. В Джефферсон-Сити было введено военное положение. Атака японцев на Пёрл-Харбор, борьба Европы с нацистами – все это наэлектризовало столицу штата Миссури неизбежным осознанием того, что мир изменился и прежним уже не будет никогда. Со времен Гражданской войны, когда Джефферсон-Сити раскололи юнионисты и конфедераты, город не чувствовал войну так остро, как теперь.

Квартет Вирджинии выступал на политических «прожарках[6]6
  «Прожарка» – американский формат комедийного шоу, в котором ведущий и участники высмеивают приглашенную известную личность по ее собственному желанию.


[Закрыть], иногда проходящих в церквях. «Я пела “Звездно-полосатый флаг” чуть ли не на каждой политической встрече, случавшейся в Джефферсон-Сити, – вспоминала Вирджиния. – Я любила хоровое пение. Мой голос позволял мне исполнять практически что угодно». Однажды они выступали на официальном мероприятии, где присутствовала супруга губернатора штата Миссури Форреста С. Доннелла, республиканца, переигравшего на выборах орду демократов благодаря политической машине Пендергаста так же, как Гарри Трумэн, ставший сенатором США. Штат Миссури жил клановыми распрями и политическими убеждениями и представлял собой микромодель всей Америки. Вирджиния узнала, что представители обеих партий участвуют в этих «прожарках» и других политических мероприятиях, просто чтобы хорошо провести время. «Я встречала множество людей, с которыми не была знакома ранее, – рассказывала она. – Здесь все друг с другом пересекались. Маленький обособленный городок».

Вирджиния присоединилась к квартету после обучения вокалу в Друри-колледже, расположенном в нескольких милях от Джефферсон-Сити, – учебном заведении, когда-то носившем имя «Йельский университет Юго-Запада». В некоторых биографических очерках сказано, что Вирджиния училась в Друри-колледже два года, но на самом деле она вообще не была студенткой очной формы обучения. «Я изучала музыку, но не была зачислена, – уточняла она. – Занималась музыкой и посещала занятия раз в неделю». С отъездом из дома ее жизнь стала вращаться вокруг здания Законодательного собрания Джефферсон-Сити, и она постаралась, чтобы все знали ее как просто Вирджинию, а не под двойным именем. Будучи дочерью Эдны Эшельман, энергичного члена Республиканского комитета округа Бартон, Вирджиния была счастлива получить должность секретаря, что давало ей возможность выйти в мир, гораздо больший, чем ферма ее семьи. «Я уехала из дома в шестнадцать и больше не возвращалась – жила сама по себе, – вспоминала она. – В течение некоторого времени моя мать была довольно влиятельным человеком в округе. Она решила, что, прежде чем поступать в колледж, мне будет полезно пожить годик в большом мире. Так что меня по знакомству взяли на работу в Джефферсон-Сити, в отдел страхования». Позже Вирджиния продвинулась по службе до законодательных органов и стала ассистенткой сенатора штата, в округ которого входил и Спрингфилд.

Мать знала, что в Джефферон-Сити Вирджиния сможет найти себе успешного супруга, а не какую-нибудь деревенщину с богом забытой фермы. Даже признавая, что ее собственные надежды пошли прахом, она ни за что не позволила бы дочери упустить хорошую возможность. И как бы Вирджиния ни отрицала, в этом смысле она сильнее походила на мать, чем на отца. Она сопротивлялась манипуляциям матери, но при этом довольно быстро влилась в светское общество. В ранней юности Вирджиния выглядела достаточно зрелой и обладала той внутренней смелостью, которая позволяла ей казаться окружающим взрослой женщиной. Она легко заводила дружбу и с власть имущими, и с их секретарями, и с прочими мелкими госслужащими. «Каждый раз, когда я хотела наведаться домой в Спрингфилд, мне достаточно было перебрать знакомых, чтобы найти попутчика – им мог оказаться кто угодно, – рассказывала она. – Я неоднократно ездила домой с сенатором, тем самым, из Спрингфилда».

Выступая с государственным гимном на большом политическом мероприятии в Джефферсон-Сити, Вирджиния познакомилась с одним высокопоставленным чиновником из правительства Миссури. Этот политик, занимавший высокий пост в правоохранительных органах, был вдовцом с детьми примерно возраста Вирджинии. Его очаровывал ее шарм, юношеская привлекательность, ее возможная доступность, пока они тайно встречались в тени сводов правительственных учреждений. Буквально через несколько недель они заговорили о браке. Но на самом деле исключительно личные приоритеты определяют, будут ли брачные клятвы принесены в действительности. «Мне было девятнадцать лет, вся эта история длилась буквально два дня», – рассказывала Вирджиния в интервью The Washington Post в 1973 году. Представители газеты подсчитали, что она была замужем четырежды. «Он был политической фигурой, ему не нужна была девятнадцатилетняя невеста. Его уже нет в живых». Эту историю о мнимом первом муже пересказывали в нескольких официальных биографиях, но в большинстве сводок ее все же не было. Во всяком случае, подтверждающих документов не сохранилось. Спустя годы Вирджиния утверждала, что была замужем всего трижды, и предлагала свою версию этого романа. «У меня была связь с очень высокопоставленным политиком, и он собирался подняться еще выше, – туманно объясняла она. – Так что отношения были обречены с самого начала. На нас обратили внимание, когда мы вместе посетили одно мартовское собрание за пределами Джефферон-Сити, и оба ехали в сопровождении дорожного патруля». Пристутствие привлекательной молодой женщины рядом с интересным чиновником – при этом ее не было в списке его штаба – означало для сплетников только одно. И хотя его влюбленность никуда не делась, политический инстинкт самосохранения взял верх. «Он решил баллотироваться на пост губернатора, – вспоминала Вирджиния. – Он еще не подал заявку как кандидат, так что мы расстались заранее, чтобы он был свободен. Так уж было решено – нельзя человеку баллотироваться на пост губернатора и при этом встречаться с ровесницей своих детей. Так все и закончилось».

В Джефферсон-Сити Вирджиния постепенно знакомилась с социальными реалиями для таких, как она, молодых и независимых женщин. Хотя Вторая мировая война дала беспрецедентные возможности для трудоустройства – чего стоил один только растиражированный образ Клепальщицы Рози и прочих женщин, занявших на фабриках и других предприятиях традиционно мужские места, заменив служащих за границей солдат, – все равно остались нерушимые ограничения, касающиеся и публичной, и частной жизни женщин. «Военная пропаганда делала сильный акцент на женственности, несмотря на то, что женщинам приходилось занимать нетрадиционные должности в промышленности», – писала Катарина Корбетт в исторических очерках о женщинах Сент-Луиса. И нигде эти двойные стандарты не были так очевидны, как в вопросах, касающихся сексуальности. Вирджинию ужасала степень невежественности женщин в вопросах собственного организма. Она вспоминала, как однажды на светской вечеринке под открытым небом к ней с обеспокоенным видом подошла ее знакомая.

– У меня есть к тебе один вопрос, – сказала знакомая. – Идем-ка в машину и там поговорим.

Вирджиния проследовала за ней к автомобилю, они сели на переднее сиденье и закрыли двери и окна. По рассказу этой знакомой, у нее были интимные отношения с мужчиной, за которого она не собиралась выходить замуж, и она переживала, как это скажется на ее будущем.

– А что если… – спросила она нерешительно. – А может ли кто-нибудь узнать, что я уже не девственница?

И хотя Вирджинии нравилось, что другие люди доверяли ей и спрашивали ее совета, она не могла помочь этой девушке. «Я сказала, что понятия не имею, – рассказывала она. – Бога ради, я даже не знала, что такое девственная плева!»

Вирджиния испытывала отвращение к лицемерию женщин, прикидывавшихся невинными овечками вплоть до субботнего вечера, а потом наутро снова надевавших маску целомудрия. «Я знала довольно много сексуально активных женщин, а ведь немало “хороших девочек” – или тех, кого такими считали, и меня в том числе, – таковыми вовсе не были, – объясняла Вирджиния, которая никогда не вела себя вызывающе с целью соблазнить мужчину. – Я никогда не пыталась “подкатывать” к кому-либо». Она всегда занималась сексом на своих условиях, по своим личным причинам, и сама определяла обстоятельства. Она никогда не делала вид, что ей неинтересно. «Я никогда не встречалась с мужчиной, с которым в конце концов не занималась бы сексом. Я любила секс».

Во время войны Вирджиния общалась со многими военнослужащими, размещенными в Форт-Леонард-Вуд, обширной военной базе в Уэйнсвилле, штат Миссури, примерно в сорока милях к югу от столицы. Ее квартет выступал на открытых сценах в шоу, которые устраивала армейская почтовая служба. Эти концерты включали в себя танцевальные номера, конкурсы талантов, а иногда там выступал и комедиант Боб Хоуп со своей труппой. Помимо популярных песенок и патриотических произведений, Вирджиния полюбила и кантри, слушая баллады Хэнка Вильямса и знакомясь с работами Реда Фоли, певшего о превратностях романтической любви под гитару и губную гармошку. В конце концов она стала выступать с кантри-балладами под именем Вирджинии Гибсон на радио KWTO (это название было аббревиатурой от «Смотри на горы Озарк»). На такой псевдоним ее вдохновил спонсор программы – компания «Гибсон Кофе».

Летние дни и выходные в Форт-Леонард-Вуд подарили Вирджинии самые страстные моменты ее юности. От мужчин, входивших в ее жизнь, она узнала, что романтическая любовь, воспеваемая в популярных песенках, в реальной жизни часто ускользает. В армейском лагере, на фоне войны, молодые мужчины и женщины становились взрослыми. Роковые вопросы жизни и смерти решались где-то в стороне. Во время развлекательных мероприятий, устраиваемых Объединенной организацией военной службы, Вирджиния чувствовала себя по-настоящему живой, ощущала причастность к чему-то большему, чем она сама. «Я увлеклась, я постоянно выступала на разных армейских вечерах, – вспоминала она. – И у меня вечно были интрижки с кем-нибудь». Зачастую Вирджиния просто удовлетворяла свои желания без какой-либо эмоциональной привязанности. Война давала возможность женщинам в тылу не только выполнять мужскую работу, но и позволять себе при случае некоторые интимные вольности. Вирджиния вспоминала роман с одним разведенным офицером, «похожим на техасского рейнджера», который был великолепен в постели. Их задушевные беседы касались в том числе и его суда с бывшей женой, танцовщицей из Лас-Вегаса, за право опеки над сыном. Вирджиния никогда не считала себя фактором, осложнявшим жизнь этого мужчины, – они были просто двумя кораблями, мирно идущими борт о борт во тьме ночной. «Он был прекрасным танцором и очаровательным человеком, – рассказывала Вирджиния. – Невозможно было его не хотеть». Ни Вирджиния, ни он не делали вид, что у них любовь – ничего такого, что, по мнению ее матери, должно обязательно предварять физическую близость. Вирджиния обнаружила, что отсутствие привязанности к человеку совершенно не означает, что ей не может быть с ним хорошо в постели. Любовь не была обязательным условием физического наслаждения, этого мощного чувства, за которым следовало ощущение разрядки. «У меня не было с этим трудностей, – рассказывала она об оргазме. – Просто с одними партнерами это получалось легче, чем с другими. Я даже не представляла, насколько хороши некоторые мужчины, пока не доходило до дела». А вскоре разведенного офицера вместе с бывшей женой и сексуальными талантами увела война.

Некоторым мужчинам удавалось воззвать к разуму Вирджинии сильнее, чем к ее вкусам. Такие случаи показали ей, насколько малую роль в отношениях играет чистый сексуальный магнетизм. У нее был парень, одаренный скрипач, призванный на службу прямо из Питтсбургского симфонического оркестра, и он очень многое дал Вирджинии в понимании музыки и ее собственного потенциала как певицы. Такие мужчины обращались к ее душе и интеллектуальным потребностям, хотя она и оставалась на удивление восприимчивой к их мнениям и суждениям. «Он был настоящим чудом, – вспоминала она скрипача, приносившего партитуры произведений, которые она исполняла с большим оркестром на крытых площадках. – Ему всегда нравилось, как я пела». И все же, несмотря на волнующие идеи, музыкальный вундеркинд оказался весьма бестолковым в плане постельных ритмов. «Он был очень наивным и неопытным, – вспоминала Вирджиния своего любовника-музыканта. – Кажется, до этого у него никогда не было [близости]. Я помню, как он чуть ли не извинялся. Думаю, он просто толком не понимал, что делать». Несмотря на его сексуальную бестолковость, Вирджиния даже подумывала, не выйти ли замуж за этого человека, обещавшего показать ей мир музыки. «Тот музыкант оказался самым бесполезным сексуальным партнером, но не это решило судьбу наших отношений», – признавалась она. Их роман охладило преимущественно высокомерное отношение Эдны Эшельман к его религии. «Он был католиком, а моя мать довольно критически высказалась по этому поводу, – вспоминала Вирджиния. – Она никогда явно не возражала против брака с католиком, но в то же время, мне кажется, предвидела связанные с этим трудности. Она настаивала, чтобы я хорошо подумала, но я бросила его не поэтому». На самом деле все решил Дядюшка Сэм, отправивший питтсбургского скрипача разрешать конфликт в Европе. Больше Вирджиния его не видела. Еще одного ее любовника забрала война.

Из всех увлечений и мимолетных романов Вирджинии всегда удавалось выйти невредимой. Она не знала, что такое разбитое сердце и не изнывала от любви, как Ред Фоли или Хэнк Вильямс в своих песнях. Она ничего такого не чувствовала, пока после очередного выступления в Форт-Леонард-Вуд не встретилась с одним капитаном. Рабочий сцены сказал, что кто-то ждет ее у гримерной. Оказалось, что это был статный капитан, с которым они уже виделись раньше в бассейне. Осознание хрупкости жизни в военное время, страстность молодости и интимность медленного танца подлили масла во вспыхнувший между ними романтический огонь. «Любовь всей жизни всегда сильнее всего связана с конкретным местом и временем, – рассказывала она позже. – Мне кажется, тот капитан мог бы быть всецело моим». В его лице Вирджиния нашла мужчину столь же умного и целеустремленного, сколь и физически привлекательного, человека, бывшего почти ее ровесником, но при этом обладавшего удивительной мудростью, которой она восхищалась и даже немного завидовала. «Ему было двадцать шесть, а мне едва исполнилось восемнадцать, – вспоминала она. – И с людьми он умел обращаться самым волшебным образом».

Тем летом они были неразлучны. И хотя их отношения держались в первую очередь на физическом влечении, капитану хватило сознательности рассказать Вирджинии, что у него есть другая девушка. «Когда мы только познакомились, я знала, что он помолвлен – он сказал, что я похожа на его невесту, – рассказывала она. – Но мы продолжали встречаться». Вирджиния проигнорировала сообщение, решив, что ей хватит собственной любви и страсти. На базе она уверенно вошла в постоянный круг его знакомых, ее с радостью приняли его полковые товарищи и их жены и подруги. Ближайшим другом капитана в Форт-Леонард-Вуд был человек того же звания, но чуть старше, женатый и с ребенком, и у него была машина. Он разрешил капитану и Вирджинии в любое время пользоваться этим автомобилем. Они выезжали на долгие прогулки по проселочным дорогам Миссури, парковались в тени деревьев и самозабвенно занимались любовью. Уверенная в своих чувствах, Вирджиния однажды убедила его проехать семьдесят миль, чтобы познакомиться с ее семьей и родителями в Спрингфилде. «Мы постоянно были вместе – все делали и везде бывали вдвоем, – вспоминала она. – Мы съездили в гости к моей бабушке, и я познакомила его с родными».

Спустя почти год Вирджиния поняла, что хочет за капитана замуж. Она забыла о признании, что дома его ждет невеста, девушка из состоятельной семьи. Но однажды вечером капитан, обычно открытый и любящий, стал вдруг мрачным и угрюмым. Он собирался кое-что сказать, и это давалось ему с огромным трудом. «Он едва смог признаться, что женится, – рассказывала Вирджиния. – Когда он вернулся к своей невесте, я буквально рассыпалась вдребезги».

Когда новость разлетелась по всей базе, их общие друзья были, казалось, обескуражены не меньше, чем Вирджиния. «Они все были за меня и страшно на него сердились, – вспоминала она. – Они были абсолютно потрясены его поступком – он все это время был со мной, а потом вдруг взял и внезапно женился». Жены и подруги, думая, видимо, о том, насколько уязвимы их собственные отношения во время войны, горевали вместе с Вирджинией. Лучший друг капитана – тот самый, который одалживал им машину, – постоянно повторял: «Я женюсь на тебе, я на тебе женюсь», словно смазывая неким эмоциональным бальзамом место укуса. Вскоре еще одна пара из их круга сочеталась браком, и Вирджиния пошла на свадьбу одна, прихватив с собой фотоаппарат. После церемонии она стояла возле старой англиканской часовни, а гости осыпали счастливых новобрачных рисом. «Я фотографировала, и вдруг кто-то взял камеру у меня из рук и снял меня. На фото я выглядела так, словно у меня умерла вся семья. Я была невыразимо печальна. Я не пришла в себя. Я была полностью сломлена, – Вирджиния показала выцветшую фотографию в старом альбоме. – Может быть, поэтому я так и не вышла замуж за человека, которого любила бы. Во мне все еще звучало эхо расставания – когда от меня отказались, когда меня бросили. Хотя меня не бросали. Не совсем. Меня, на самом деле, никогда и не принимали».

Боясь повторения этой боли, в следующие несколько лет Вирджиния заводила с мужчинами романы, в которых был интим и секс, но не было даже надежды на долгую любовь. Она научилась отделять любовь от желания – как и с теми мужчинами, с которыми просто встречалась, так и с теми, с кем в конце концов вступала в брак. «Я испытывала активный интерес к сексу, – признавалась она, – но не испытывала его к мужчинам, с которыми спала».

Глава 3
Миссис Джонсон

Не могла ли она при ином стечении обстоятельств встретить кого-нибудь другого? Она пыталась представить себе, как бы происходили эти несовершившиеся события, как бы сложилась эта совсем иная жизнь, каков был бы этот неведомый ее супруг.

– ГЮСТАВ ФЛОБЕР. «Госпожа Бовари»

Церковь была оформлена в белом цвете, чистом и свежем. Вирджиния шла по проходу Центральной христианской церкви, совсем неподалеку от дома родителей в Спрингфилде, в белом креповом платье и нарядной шляпе с широкими плетеными полями. В руках она несла белую Библию, увитую светлыми орхидеями и цветами качима. На заднем плане тапер играл популярные композиции о любви и верности.

Невинная атмосфера этой свадьбы, состоявшейся субботним утром в июне 1947 года, – когда, как было сказано в газетах, «в прошлом Мэри Вирджиния Эшельман» вышла замуж за Ивана Л. Райнхарта – несмотря на разницу в возрасте молодоженов. Ей было двадцать два. Ее жениху, юристу из Уэст-Плейнс, – сорок три. Никого из присутствовавших в церкви, казалось, не смущало такое неравенство. Старший брат жениха, Гомер, был шафером. На ближайшей скамье сидела Нора, его довольная мать. Двоюродная сестра Вирджинии, Патти, в мягком розовом платье с гардениями на корсаже была счастлива в свои тринадцать лет выступать подружкой невесты. Но Эдна и Гарри Эшельманы на той скромной церемонии в семейном кругу вели себя весьма сдержанно. Им не нравилось, что их единственная дочь выходит замуж за Райнхарта, мужчину почти вдвое старше ее. Как вспоминала сама Вирджиния, «мама и папа были в шоке».

Вторая мировая война заканчивалась, и Вирджиния боялась снова оказаться на какой-нибудь захолустной ферме в Миссури. Больше не будет никаких армейских выступлений, больше ничто не спасет от рутины. Европа отпраздновала День Победы, нация вздохнула с облегчением, и большинство американцев возжелало вернуться к спокойной жизни – с домашним уютом, браком и семейным гнездышком, полным детишек. В двадцать два Вирджинии было еще далеко до старой девы, хотя многие ее бывшие одноклассницы уже состояли в браке или собирались в него вступить. После недолгой учебы в колледже она поступила в Университет Миссури, где вступила в два женских сообщества и хор университета, но диплом так и не получила. Выйти замуж для нее означало сбежать от строгих оценок матери и отцовской бесхарактерности. Иван и Вирджиния познакомились несколькими годами ранее, в отделе государственного страхования в Джефферсон-Сити, где она работала секретарем, а он – адвокатом. И хотя у Ивана было множество других достоинств, его нельзя было назвать красавцем – высокий лоб, крючковатый нос, узкие глаза. Он стоял рядом с ней, в двубортном костюме в тонкую полоску, и больше походил на ее отца, чем на жениха. Вирджиния была несгибаема в своей решимости выйти замуж за этого человека – возможно, просто чтобы что-то доказать своим полным сомнений родителям. Она шла по проходу и чувствовала, что наконец предоставлена сама себе. Тем не менее даже на свадьбе Вирджиния вела себя неоднозначно.

Вирджиния вспоминала, как перед началом церемонии распорядитель заметил, что чего-то не хватает. В отличие от других свадеб, на этой не было фотографа. «Распорядитель спросил, не хочу ли я пригласить человека, который нас снимет», – рассказывала она.

Вирджиния отрицательно покачала головой. Ей почему-то не хотелось фотографий: «Я сказала – нет, не нужно, мне не нужны снимки». Интуитивно Вирджиния не хотела навеки запечатлеть их с Иваном счастливые улыбающиеся лица. «Я выходила замуж не за лучшего из мужчин, – признавалась Вирджиния. – Я, наверное, просто устала жить одна».

Скромный свадебный банкет прошел в церкви, а потом был недельный медовый месяц. Иван планировал вернуться в Уэст-Плейнс в качестве младшего партнера в юридическую фирму «Робертс и Райнхарт». Будучи юристом, Иван предложил Вирджинии солидную, если не сказать впечатляющую, теорию развития планов Вирджинии по созданию семьи, хотя он никогда не утверждал, что это была его инициатива. В Уэст-Плейнс, возле границы плато Озарк с Арканзасом, новоиспеченная Вирджиния Райнхарт скоро впала в разочарование. «Я думала, мы поженились, чтобы создать семью, – вспоминала она. – Когда я поняла, что он не намерен брать на себя такую ответственность, я потребовала развода». Чтобы утихомирить молодую жену, Иван согласился переехать в большой город и там строить карьеру. Перемена мест не повлияла на решение Вирджинии касаемо их брака. «Мы приехали в Сент-Луис, он устроился в фирму, и именно эта фирма помогла нам развестись, – рассказывала она. – Даже задним числом я не могу объяснить, почему вышла за него».

Вирджиния заняла вакансию секретаря в St. Louis Daily Record, журнале для юристов, судей и воротил бизнеса – идеальном месте для поиска нового мужа. Общий знакомый из Daily Record свел Вирджинию с Джорджем Джонсоном, который намного больше подходил ей по возрасту. Он учился на инженера в Университете Вашингтона, а также, что важнее, был лидером местной музыкальной группы, выступавшей в ночных клубах. «Если вам вдруг нужна вокалистка, – сказал Джорджу этот общий знакомый, – Вирджиния прекрасно поет».

Джордж Джонсон настолько приблизился к популярности Бенни Гудмана, насколько это вообще было возможно в клубах Сент-Луиса. Это был аккуратно одетый мужчина, с гладко зачесанными волосами, тщательно подстриженными усами, в очках в роговой оправе и с плотно сжатыми губами, будто созданными для амбушюра[7]7
  Амбюшур – специальное положение губ при игре на духовых инструментах.


[Закрыть]. На деревянных духовых инструментах – кларнете, а также альтовом и теноровом саксофоне – Джордж научился играть сам, и ему хватало музыкальных знаний, чтобы делать собственные аранжировки для оркестра, играющего не хуже самых модных бэндов. «Он был прекрасным музыкантом, это притягивало меня, – вспоминала Вирджиния, которая поначалу колебалась, прежде чем пойти с ним на свидание. – Я не знала, чем себя занять. У меня была подруга, которой нравилось сводничать, и она постоянно меня донимала – пойди да пойди. Она настаивала, а меня накрыло одиночество. На самом деле, мне не очень-то и хотелось».

Джордж Джонсон предложил Вирджинии то, перед чем она не смогла устоять, – микрофон и свет софитов. После многих лет выступлений в церковном хоре, университетском квартете и на концертах для солдат у Вирджинии наконец появилась перспектива выступать профессионально в качестве вокалистки в оркестре Джорджа. Его ночной мир вплетенных в дым голосов, богато текстурированных синкоп и танцев в темноте казался таким далеким от постоянного однообразия ее фермерской юности. Может быть, профессия инженера и была для Джорджа запасным вариантом, но он, казалось, был полностью поглощен музыкой. Их свадьба в июне 1950 года состоялась в саду пресвитерианской церкви, в хоре которой Вирджиния когда-то пела. На женихе был светлый пиджак, галстук с рисунком «пейсли» и такой же платок в нагрудном кармане. Вирджиния, красивая, как никогда, снова шла к алтарю в широкополой шляпе. Свадебного фотографа опять не было, только кто-то из друзей сфотографировал жениха и невесту после церемонии. «У меня есть несколько неформальных фотографий со свадьбы, но ни одного постановочного фото, – вспоминала она. – Мне никогда не хотелось свадебных фотографий».

Дома с супругом-музыкантом Вирджиния была не менее счастлива, чем в ночных клубах. «Когда они переехали в новую квартиру, я помогал им красить стены, – рассказывал Кен Барри, музыкант и друг семьи. – Мы все делали втроем – пили пиво и красили. Я видел, что у них все хорошо». Знойным низким голосом Вирджиния пела под аккомпанемент оркестра мужа на площадках Сент-Луиса, таких как «Винтер-Гарден», «Форест-Парк-Хайленд», и знаменитом зале в «Каса-Лома», где однажды выступал Фрэнк Синатра. Вирджинии нравилось гастролировать с оркестром. Ей казалось, что именно о такой жизни она и мечтала, что ей удается добиваться признания.

Спустя несколько месяцев их изматывающий ночной образ жизни перестал казаться Вирджинии таким уж захватывающим, что плохо отразилось на их браке. Накануне первой годовщины свадьбы Вирджиния устроилась секретарем в рекламный отдел на радио. Их напряженный график делал их жизнь «похожей на зоопарк – сплошной стресс», вспоминал позже Джордж. Он убедил жену обратиться к врачу, и тот посоветовал ей «найти себе менее изматывающее занятие». Она решила преподавать танцы в студии неподалеку.

В отличие от Ивана Райнхарта, Джордж был не против детей. Вирджиния в свои двадцать шесть хотела их еще сильнее. «Без детей у меня вообще ничего не было бы. Как человек я стала бы никем, – вспоминала она. – Я просто знала, что дети – это важно». Вскоре после свадьбы у Вирджинии родился сын Скотт, а спустя несколько лет – дочь Лиза. Однако для самого Джонсона дети оказались обузой, тем эмоциональным багажом, который был не под силу их браку. «До рождения детей все было в порядке, – объясняла Вирджиния, – но музыканты – ночные люди, а дети нет. Им не по пути». Ей было сложно быть нелюбезной с Джорджем, особенно когда он хвалил ее музыкальный талант. Но вдали от эстрады его недостатки было невозможно вытерпеть. «У нас не было ни общих идей, ни общих целей, – рассказывала она. – Нас объединяла только музыка».

Поскольку Джорджа постоянно не было дома – по ночам он выступал в клубах, а по выходным на свадьбах, – жизнь Вирджинии стала невыносимой. Она больше не пела. А сидеть дома с детьми в пригороде Сент-Луиса – в стиле Джун Кливер, идеальной матери, какой ее представляло послевоенное телевидение, – было не для Вирджинии. Она не зря уехала из Голден-Сити в колледж – чтобы иметь возможность не застрять в такой вот рутине. Помощи от ее вечно отсутствующего мужа было мало. Она увязла в беспорядочном быте работающей матери, зажатая между тем, чего хотела от жизни она сама, и тем, чего эта жизнь от нее требовала. «Я родилась в эпоху, когда материнству придавали большое значение, – говорила она. – Но стирка пеленок привлекала меня меньше, чем сама жизнь и общение». Наличие работы заставило ее прибегнуть к помощи няни – то есть доверить детей незнакомому человеку. Однажды вечером Вирджиния вернулась с работы, а шестилетний Скотт сидел дома один. «Исчезла и моя малышка, и няня», – вспоминает она. Вирджиния в панике позвонила в полицию, чтобы сообщить о пропаже ребенка. «Я не знала – но в итоге выяснила, – что она [няня] была алкоголичкой и решила отправиться выпить, – говорила Джонсон. – Она уехала с моей дочерью, которой было от силы два года, на автобусе к себе домой, чтобы привезти оттуда бутылку спиртного».

С двумя детьми на руках Вирджиния решила развестись. Всегда дружелюбный Джордж не возражал и не спорил. Он просто спросил о причине.

«Мне больше нечего тебе дать», – сказала она ему перед уходом. Тем не менее она сохранила фамилию мужа – Джонсон.

Хотя она уходила от мужа весьма решительно, ее беспокоило крушение уже двух браков и неприятные последствия в те времена, когда разводы в Америке были еще редкостью. Ей нравился секс с обоими мужьями, нравилось быть с ними, но у них не было той глубокой связи, которая так была ей нужна, той истинной и долгой любви, о которой она пела. По необъяснимым даже для нее самой причинам Вирджиния дважды – может, трижды, если верить некоторым источникам, – выходила замуж за мужчин, которых она по-настоящему не любила, которые не были действительно важны для нее. «Я оборачиваюсь назад и спрашиваю себя – зачем? – признавалась она. – И ответа у меня нет».