Текст книги "Мастера секса. Настоящая история Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, пары, научившей Америку любить"

Жена не могла дать Мастерсу того, в чем он больше всего нуждался. Он убедил себя, что Джонсон разделяла его стремления с той же страстью, которую он вкладывал в свое дело. Как руководитель Мастерс хотел обучить ее всем тонкостям анатомии, биологии, физиологии, чтобы она столь же хорошо разбиралась в этих областях науки. Он упрашивал ее работать постоянно, час за часом, день за днем, без выходных и почти без праздников. Она бесконечно вела личные дела и наблюдала совокупления незнакомцев – одно за другим. И в работе она была так решительна, словно нашла наконец свое призвание.

К концу первого года совместной работы Вирджиния Джонсон стала играть для Билла Мастерса столь важную роль, что даже была приглашена к нему в дом на вечеринку. Не успела она явиться, как Мастерс представил ее Либби, которая поболтала с ней весьма любезно, хоть и недолго. Джонсон немного покрутилась среди ведущих врачей и профессоров Университета Вашингтона, среди прочих известных людей города, а потом тихонько устроилась вместе со своим спутником в уголке большой гостиной, потягивая напиток. Вдруг она увидела, что к ней быстро приближается возбужденная пожилая женщина.

– Покажите мне этот образец совершенства, эту идеальную женщину, которую нашел Билл Мастерс! – провозгласила она так, что ее услышали все присутствующие.

Джонсон чуть не сгорела со стыда. «Обстановка была такой спокойной, элегантной, а она практически кричала, – вспоминала Вирджиния. – Я просто отвернулась. Я работала с ним всего несколько месяцев».

Жене и близким Мастерс сказал, что просто помогает этой женщине, весьма искренней и трудолюбивой, но несколько невезучей. «Я хоть и был маленьким, но запомнил ее, – вспоминал Хоуи Мастерс, которому было лет шесть или семь, когда миссис Джонсон приняла приглашение его отца погостить у них на выходных. – Иногда она приезжала по воскресеньям, привозила своих детей». Как-то Мастерс пригласил на День благодарения и саму Джонсон с детьми, и ее родителей, Эдну и Гарри. Эшельманы переехали из Спрингфилда поближе к дочери, и довольно часто помогали ей, присматривая за детьми – Скоттом и Лизой, – когда няня не могла приехать. Несмотря на два брака за плечами, Джонсон все еще не вышла из-под эмоционального влияния своей матери. За обедом Мастерс решил обратиться к Эдне со всем своим убедительным очарованием.

– Вы воспитали Вирджинию именно так, как и нужно воспитывать женщину, – сказал он ей с врачебной безапелляционностью.

Эдна впервые видела Мастерса, но комплимент как будто удовлетворил ее, словно ее дочь – все еще подросток и живет с родителями. «Она была так польщена – ей показалось, что ее похвалили, – вспоминала Джонсон. – В некотором смысле он говорил правду, поскольку я была одним из самых послушных созданий в мире». Тем не менее, по свидетельствам современников, Джонсон была в полном восторге и от Мастерса, и от его исследования, как будто нашла то, что всю жизнь искала. Она не казалась человеком, которым манипулируют или которого принуждают. Напротив – говорят, она была очень усердной ученицей. Мастерс даже пригласил ее в операционную, чтобы она могла изучать анатомию максимально наглядно, и его умения и навыки просто поразили ее. «Он привел меня в операционную, чтобы показать, как выглядят фаллопиевы трубы и как расположены остальные органы, – и за это получил нагоняй от заведующего хирургическим отделением, который разорался, когда увидел меня, – вспоминала она. – Мастерс был великим хирургом. Его обожали. Он действительно мог бы собрать заново даже Шалтай-Болтая».

Врачи, медсестры и прочие сотрудники в полной мере оценили энтузиазм Джонсон, когда она рассказывала им в столовой за обедом кое-какие подробности. С проповедническим пылом, как евангелист вчитывается в каждую главу и стих, она, казалось, вчитывалась во все доступные работы по сексуальности. «Мы часто встречались за обедом, так что тема секса тоже всплыла, – рассказывал доктор Шерман. – С ней было интересно вести дискуссию, особенно по отчетам Кинси». Она также уговорила Шермана позволить им пользоваться кабинетами на третьем этаже, как раз напротив кабинета Мастерса, после шести часов, когда Шерман уже уходил. Шерман оставлял ключи от своей смотровой в ящике стола, чтобы эти двое могли в ходе своего научного эксперимента наблюдать, как люди занимаются сексом. «Ни секунды не колебался», – признавался Шерман.

Как близкий наблюдатель Шерман был поражен, насколько быстро, всего за год, Джонсон превратилась из неквалифицированного секретаря, перебирающего бумаги, в смышленого, изобретательного помощника, который даже помог получить финансирование от одного нью-йоркского фонда, занимающегося субсидированием исследований в репродуктивной сфере. Поскольку Мастерс все еще руководил университетской клиникой лечения бесплодия и вел прием как акушер-гинеколог, он целиком и полностью полагался на Джонсон в вопросах, касающихся продолжения их исследований сексуальности. «Билл вписал свое имя в титульный лист проекта исследования, но на самом деле всю работу выполняла Вирджиния», – утверждал Шерман. Мастерс занимался теорией и интеллектуальной составляющей протоколов исследования, а у Джонсон был здравый смысл и практические навыки общения, столь необходимые для успеха. Из временного сотрудника она превратилась в незаменимого. Она исследовала границы человеческой сексуальности, параллельно оплачивая домашние счета и открыто становясь полноправным партнером Мастерса.

Глава 11
Эксперимент

В смотровую вошла женщина в белом махровом халате и с наволочкой на голове. В наволочке были прорезаны два отверстия для глаз. Больше никакой одежды на ней не было. Таинственная незнакомка спокойно прошла по голому полу, потом сняла халат и вытянулась на мягкой кушетке, слегка откинувшись назад. Казалось, что она практически не волнуется, как будто делала так уже много раз – только без наволочки на голове. Мастерс и Джонсон, оба в белых докторских халатах, представили женщину, не называя ее настоящего имени. Вид обнаженной женщины, добровольно участвующей в исследовании, несколько озадачил их гостя, Пола Гебхарда, выпускника Гарварда и директора Института имени Кинси по изучению секса. «Видимо, она не ожидала, что там буду и я, так что им пришлось срочно придумывать маску», – веселясь, вспоминал Гебхард.

Буквально через несколько минут Гебхард уже обменивался любезностями с лежащей на кушетке обнаженной женщиной, а Мастерс и Джонсон возились со своими медицинскими приборами, проводами и датчиками, нужными, чтобы зафиксировать ее сексуальные реакции. «Я бы сказал, что передо мной лежала совершенно обычная женщина, – вспоминал Гебхард. – Не полная и не худая. Она выглядела как, допустим, среднестатистическая студентка или медсестра. И лобок не выбрит, как у фотомоделей. Обычные, нормальные лобковые волосы».

Самым запоминающимся объектом в комнате был созданный Мастерсом длинный пластиковый цилиндрический механизм, к которому крепилась маленькая камера. Выглядел он как кондитерская скалка из прозрачного акрилового оргстекла с оптическим глазком из стекла обычного. Не уточняя сути эксперимента, Мастерс обратился за помощью к одному профессору, специализирующемуся на изготовлении миниатюрных фотоприборов. Назначение этого сложного прибора не вызывало сомнений ни у кого из присутствующих. «Это был фаллоимитатор, – объясняла Джонсон. – Билла ничего не смущало, если идея казалась ему рабочей».

Никто и никогда не фотографировал женщину изнутри во время полового акта, документируя ее реакции на введение и движение фаллоса. Хитроумное изобретение было снабжено источником холодного света, достаточным, чтобы Мастерс, Джонсон и другие сотрудники могли наблюдать за полостью влагалища и снимать его в натуральном цвете без искажений. Электрическое оборудование можно было настроить в зависимости от роста и веса каждой женщины, а также размеров и строения влагалища. «Эта штука выглядела как серьезный медицинский прибор, сделанный с большим умом, – рассказывал Гебхард, восхищенный тем, с какой дотошностью Мастерс и Джонсон проверяли каждую деталь. – Но надо было следить за проводкой, чтобы случайно кого-нибудь не поджарить. Устройство было несложным – электродвигатель и ручной реостат для управления. И размера он был удачного, чтобы никто не испытывал болезненных ощущений».

Буквально перед тем, как девушка ввела прибор, Джонсон вышла в соседнее помещение. Она вернулась с кое-чем важным, до чего в данных обстоятельствах могла бы додуматься только женщина. «Она принесла влажное горячее полотенце и на пару минут обернула им фаллоимитатор», – вспоминал Гебхард.

И эксперимент начался.

К концу 1950-х большинство сотрудников и студентов все еще смутно представляли, чем именно занимаются Мастерс и Джонсон. Об экспериментах говорили шепотом, в презрительном или враждебном тоне.

«Интересно было всем, но его считали безумцем», – рассказывал доктор Роберт Берштейн, акушер-гинеколог университетской кафедры, которому Мастерс никогда особо не доверял.

Одним из немногих посторонних, допущенных к эксперименту, был Гебхард, очень здравомыслящий ученый с резким голосом и усиками Кларка Гейбла, и его профессиональное одобрение много значило для Мастерса. В Индианском университете Гебхард занял место своего наставника, Альфреда Кинси, умершего от инфаркта двумя годами ранее, из-за чего будущее сексологических исследований было поставлено под сомнение. Как после смерти Кинси писали в Time, «неизвестно, закончат ли его последователи проект, который, по его ожиданиям, освободит грядущие поколения от связанных с сексом страхов и заблуждений». Несмотря на прегрешения самого Кинси – эксгибиционизм, бисексуальность, мазохистическая потребность фотографировать себя во время мастурбации с затянутой на мошонке веревкой, – журналисты и биографы впоследствии описывали его как фигуру огромной культурной важности. Америка считала Кинси чуть ли не мучеником, пострадавшим за правильное понимание человеческой сексуальности.

В частном порядке Мастерс считал исследования Кинси смелыми, но некачественными, поскольку тот полагался на слова пациентов, а не на клинические данные. Мастерс полагал, что именно нехватка медицинских данных в исследованиях Кинси усложнила для него поиск внятных ответов. Критики указывали на то, что многие из респондентов Кинси были людьми, отбывающими тюремное заключение, что отнюдь не соответствует образу среднестатистического американца. Во времена Кинси даже его потенциальные сторонники, такие как антрополог Маргарет Мид, нападали на него, утверждая, что его сухой клинический язык (он пользовался словом «разрядка» для обозначения сексуальной активности) «превращает секс в процесс экскреции». Готовый к таким же нападкам, Мастерс держал свою работу в тайне, понимая, что любые новости могут свести на нет все его усилия или отпугнуть таких сторонников, как ректор Университета Вашингтона Итан Шепли. «Я часто удивлялся – как Кинси мог терпеть столь предвзятые критические оценки своей работы? – признавался Мастерс. – Мне кажется, он допустил тактический промах, добросовестно пытаясь ответить лично каждому критику». Мастерс поклялся не повторять тех же ошибок.

Мастерс и Джонсон однозначно отделяли свою работу от труда Кинси, опираясь на медицинский подход и факты, а не на расплывчатые допущения. В своей первой книге, опубликованной десять лет спустя, они изложили суть своего исследования:

«Несмотря на то что работа Кинси стала вехой в социологических исследованиях, она не давала интерпретации физиологических и психологических реакций на сексуальную стимуляцию. Невозможно определить основы сексуального поведения человека, пока не получены ответы на два вопроса: какие физиологические реакции характерны для самца и самки человека при эффективной сексуальной стимуляции и почему мужчины и женщины ведут себя так, как ведут, в ответ на эффективную сексуальную стимуляцию? Если сексуальные нарушения у человека могут быть успешно излечены, то специалисты в области медицины и поведенческих реакций обязаны найти ответы на эти главные вопросы».

В маленьком, обитом деревом кабинете Мастерс с дотошностью картографа составлял подробную картину происходящего, регистрируя каждое движение, каждый телесный спазм, являющийся частью сексуальной реакции. Его клинический подход поразил Гебхарда. Когда Кинси еще был жив, Гебхард обсуждал с ним возможность подобного исследования базовых анатомических и физиологических проявлений, но поскольку оба не были дипломированными врачами, провести подобное исследование сами они не могли. Также они не были уверены, что деканы Индианского университета согласятся на нечто подобное. Так что Герхард недоумевал, как Мастерсу удалось развернуть столь амбициозный эксперимент.

Джонсон сидела рядом с Мастерсом и внимательно слушала, не произнося ни слова. Джини, как она теперь предпочитала называться, наблюдала, как он обсуждает некоторые первоначальные выводы, записанные в сложенных на полке тетрадях. Она уверенно кивала головой, словно собственными глазами видела все, о чем он рассказывал. «Это было настоящее откровение – никто никогда не делал чего-то настолько сильного, – говорил Гебхард. – Они описывали то, о чем мы так мало знаем, пользуясь понятиями кровяного давления, частоты дыхательных движений и, разумеется, непосредственных реакций на уровне органов. Они просвещали нас». В режиме строжайшей конфиденциальности Мастерс также рассказал Гебхарду, что они нанимали проституток и платили другим добровольцам, чтобы изучать женский оргазм – главную из существующих тайн.

– И как же вы намерены рассмотреть изнутри влагалище и шейку матки во время сексуальной активности? – поинтересовался Гебхард.

И тут Мастерс признался, что у них есть устройство, которое сможет записать женский оргазм на пленку.

– Хотите взглянуть? – спросил он.

Гебхард, слегка ошеломленный, кивнул. Билл и Джини велели ему следовать за ними в оформленную в зеленых тонах соседнюю смотровую. Посреди широкой и почти пустой комнаты стояла кушетка, панель с электрическими розетками и еще одно устройство, которое Гебхард точно описал как «автоматизированный плексигласовый[12]12
  Plexiglas – фирменная марка акрилового оргстекла.


[Закрыть] фаллос». Мастерс, гордый творец, с удовольствием рассказывал, как этот прибор работает.

– Ну как, хотите увидеть в действии? – спросил Мастерс.

Хотя вопрос и застал его врасплох, Гебхард быстро согласился. Джонсон ушла в соседнюю комнату, а спустя несколько минут вернулась с незнакомой студенткой, голова которой была скрыта наволочкой.

Когда все были готовы, девушка легла на обитую кожей кушетку, практически распластавшись и устроив ноги на подколенниках. Ее розовая обнаженная кожа была опутана темными проводами, тянущимися к массивному гудящему, пищащему и жужжащему аппарату ЭЭГ. На крохотном экране мигали изогнутые линии электрических импульсов мозга. Крохотные датчики, закрепленные на ее груди, отслеживали сердцебиение и записывали его в виде угловатых кривых на белой бумаге, медленной лентой выползающей из кардиографа. Все эти приборы выполняли функцию сексуального полиграфа, детектора лжи, которой так часто окутана эта сфера, полная преувеличений и обмана.

Тем временем Мастерс схватил металлический офисный стул и поставил его у кушетки. Он велел Гебхарду сесть, если ему интересно, и понаблюдать, что происходит с влагалищем и шейкой матки во время эксперимента. Гебхард оказался практически между разведенных ног девушки, довольно близко к оптической линзе продолговатого устройства.

– Не прислоняйте глаз слишком близко к фаллосу, иначе рискуете получить им по лбу, – посоветовал Мастерс после того, как Джонсон убрала теплое полотенце.

Мастерс слегка усмехнулся, а потом снова натянул на лицо привычную гримасу серьезного ученого.

Наконец все приборы были готовы, и Мастерс оглядел комнату. Он убедился, что видеокамера включена и что все готовы записывать и регистрировать каждую реакцию. После этого девушке вручили «Улисса» – именно так прозвали пластиковое цилиндрическое устройство. Сотрудникам казалось естественным – именовать это одноглазое чудовище тем же именем, которое звучало в недавно вышедшем фильме с Кирком Дугласом, где фигурировали одноглазые циклопы. Через объектив камеры Гебхард абсолютно четко видел освещенную внутреннюю часть влагалища. «Совершенно прозрачный материал», – вспоминал он.

С удобной скоростью девушка в кресле проводила «Улиссом» по своим половым губам, сперва совсем легко, потом жестче. Она массировала увлажняющийся вход во влагалище, так что пластиковый прибор слегка шуршал о ее лобковые волосы. Она делала все так буднично, будто специально готовилась совершать подобные действия для узкой клинической аудитории. Наконец, она ощутила прилив крови и энергии, а в ее влагалище образовалось достаточно смазки. Она с легкость ввела устройство внутрь, практически без усилий.

В течение следующих нескольких минут всю комнату, казалось, затянуло в некий танец, подстраивающийся под ритм «Улисса», движущегося во влагалище девушки, и каждого вызванного им импульса. Напряжение росло, разрядка приближалась, и тело девушки заблестело от пота. Температура воздуха в комнате, за которой тщательно следила Джонсон, стала еще выше. В то время в родильном доме не было кондиционеров, и микроклимат в помещении стал критическим фактором в оценке психологической реакции участников исследования. Девушка откинула голову назад, ее бедра двигались вверх и вниз, раскачивались из стороны в сторону. Ей изначально велели самостоятельно контролировать скорость и глубину проникновения электрического устройства, чтобы достичь желаемого оргазма. При этом она не билась в экстатических конвульсиях, а сохраняла относительное спокойствие. Ее эрзац-секс выглядел практически по-деловому.

Джини и Билл сидели и записывали, внимательно следя за показаниями приборов и движениями девушки. Гебхард наблюдал сквозь плексиглас в полном изумлении и в результате отвлекся от возвратно-поступательных движений устройства. «Она слишком разогнала его, и в итоге при движении назад фаллос стукнул меня в глаз», – вспоминал Гебхард. Смущенный попаданием в глаз механического члена, Гебхард «немного отодвинулся от фаллоса, чтобы не получить еще раз». Несмотря на годы работы в Институте Кинси, Гебхарду казалось, будто он в первый раз видит, как кто-то занимается сексом. Буквально перед самым оргазмом, по словам Гебхарда, он «увидел, как шейка матки как бы отодвинулась в глубину, а потом стала более заметной. Наконец, она [девушка] испытала оргазм, и длилось это недолго».

Понаблюдав через прозрачное устройство, Гебхард подтвердил сделанное Мастерсом важное открытие, разрушающее давнее и в корне ошибочное представление медицины о том, что происходит с женским телом в преддверии оргазма. Мастерс и Джонсон обнаружили, что вагинальная смазка выделяется во время полового акта не из бартолиновых желез, расположенных возле малых половых губ, как считали многие медики. И не появляется из шейки матки, как полагали другие. Вместо этого они наблюдали «транссудативную реакцию» слизистого вещества, выступающего – «выпотевающего» – прямо сквозь стенки влагалища. Оно образовывало гладкое блестящее покрытие, подобное поту на лбу спортсмена. Таким образом, женщина была достаточно увлажнена буквально через тридцать секунд от наступления сексуального возбуждения. Это неверное преставление о женском сексуальном отклике существовало в течение нескольких десятков лет, пока не было опровергнуто в ходе прямого клинического наблюдения. Как сказал Гебхард, «нам был нужен такой ученый, как Билл, иначе мы никогда не узнали бы правды».

Когда все закончилось, девушка оделась, взяла деньги и ушла обратно к себе в кампус. Мастерс и Джонсон записали ее вместе с дюжиной других девушек, вызвавшихся участвовать в исследовании еще в самом его начале. Гебхард так и не узнал, как ее звали. Ее личность держалась в строжайшей тайне. «Билл ничего не говорил – только наблюдал», – вспоминал Гебхард после той торжественной демонстрации. По окончании эксперимента Мастерс сиял гордостью изобретателя. «Мужчины ненавидят этот прибор, – сообщил он. – Женщины неизменно разгоняют его до такой скорости, на которую ни один мужчина не способен!» Гебхард не смог не рассмеяться. «Понимаю», – отвечал он. Спустя годы Мастерс выступал в защиту исключительной практической ценности этого устройства, напоминающего «машину Руба Голдберга». «Врачи вводят оптические приборы в желудок, чтобы исследовать желудок, – рассуждал он. – Но стоит только ввести их во влагалище – и сразу поднимается возмущение: как вы посмели?»

Шло время, и Гебхард все чаще вспоминал Вирджинию, а не девушку с наволочкой на голове. Изначально Гебхард воспринимал Джонсон просто как помощницу, а не как серьезную и изобретательную напарницу, которой она стала впоследствии. «Он был состоявшимся доктором медицинских наук с гинекологической практикой, а она – просто ассистенткой, которую он обучал», – вспоминал он. Время от времени Гебхард возвращался в Сент-Луис, встречался и работал с Мастерсом и Джонсон, вместе они посещали Институт Кинси в Индиане. Билла Мастерса было не так уж легко знать и любить. Каждый раз при встрече он вел себя как чужак. «Забавно, что, когда я с ним познакомился, мы довольно быстро подружились, – рассказывал Гебхард. – Потом мы могли не видеться год или около того, и при встрече он снова был властным, отстраненным, таким как всегда». Однако с каждым следующим визитом Гебхард, к своему удовольствию, замечал, как растет роль Джонсон. Если раньше она просто звучала как эхо Мастерса, то теперь начала выражать свое собственное мнение.

Хотя Мастерс и Джонсон сделали много анатомических открытий, связанных с сексом, которых невозможно было найти ни в одном учебнике, больше всего Гебхарда занимали их личные взаимоотношения. Казалось, что Билл и Джини проводят свой собственный, отдельный эксперимент по динамике взаимодействия мужчины и женщины. Гебхарду было любопытно – что за напряжение и влечение, что за верность и предательство управляют их партнерством? Каждый раз приезжая и обедая с ними, Гебхард замечал, как они заканчивают друг за друга фразы, словно у них было одно сознание на двоих. Даже по отдельности они казались неразделимыми. Все происходящее между ними было для Гебхарда загадкой.