Текст книги "Нерадивый ученик"

Связь как будто оборвалась. Когда телефонистка дозвонилась, никто долго не брал трубку.

– Нет, ее здесь нет, – ответил наконец мужской голос – Она уже неделю как уехала на Побережье.

– Вы не знаете другого номера, по которому ей можно позвонить? – спросила телефонистка.

– Где-то был адрес.

Мужчина отошел от телефона. Наступила тишина, и в какой-то момент Тим почувствовал, что одной ногой он стоит на самом краю пропасти, по которому ходил – бог знает сколько времени, – сам того не подозревая. Он посмотрел вниз и тут же в страхе отпрянул, но при этом успел осознать о ночи кое-что неприятное – о ночи, которая была здесь, и в Нью-Йорке, и, наверное, на том побережье, о котором говорил мужчина по телефону; эта ночь накрыла всю землю, упрятала во мраке и без того еле различимых крошечных людей; и Тим подумал о том, как трудно, как безнадежно трудно найти человека, который вам вдруг понадобился, если только тот не живет всю жизнь в одном и том же доме, как Тим со своими родителями. Он бросил взгляд на человека, лежащего на кровати, и только сейчас осознал, насколько одинок и потерян мистер Макафи. Что будет он делать, если им не удастся разыскать эту девушку? Тут мужчина на другом конце снова взял трубку и прочел адрес, Тим его записал, а телефонистка спросила, звонить ли в справочную Лос-Анджелеса.

– Да, – сказал мистер Макафи.

– Но если она в Лос-Анджелесе, она не сможет приехать за вами.

– Но мне надо с ней поговорить.

И Тим еще некоторое время слушал потрескивание и шорохи в трубке, словно чьи-то пальцы шарили в темноте, простершейся над всей страной, пытаясь на ощупь отыскать одного из миллионов живущих в ней людей. Наконец ответил женский голос, это была Джилл Паттисон. Телефонистка сообщила, что с ней за ее счет хочет говорить Карл Макафи.

– Кто? – не поняла девушка.

Раздался стук в дверь, и Гровер пошел открывать. Телефонистка повторила имя мистера Макафи, и девушка вновь спросила: «Кто?» В дверях возникли двое полицейских. Этьен, сидевший за кроватью, взвизгнув, сиганул в ванную и с громким всплеском плюхнулся в воду.

– Леон, который дежурит внизу, попросил нас посмотреть, что здесь происходит, – начал один из полицейских. – Этот тип привел вас сюда, ребятки?

– Дежурный знает, что мы сами пришли, – сказал Гровер.

– Так что мне делать? – спросил Тим, помахав телефонной трубкой.

– Повесь трубку, – сказал мистер Макафи. – Отбой. – Он лежал, сжимая кулаки и глядя на полицейских.

– Слушай, приятель, – заговорил второй полицейский, – коридорный сказал, что у тебя тут не набралось денег на бутылку виски, так?

– Верно, – ответил мистер Макафи.

– Номер стоит семь долларов в сутки. Как собираешься расплачиваться?

– Никак, – сказал мистер Макафи. – Я бродяга.

– Вставай, – скомандовал первый полицейский.

– Эй, – крикнул Тим, – не забирайте его. Он болен. Позвоните в АА, там о нем знают.

– Остынь, сынок, – сказал другой полицейский. – Он бесплатно переночует в отличных апартаментах.

– Позвоните доктору Ленитропу, – сказал Тим.

Полицейские подхватили мистера Макафи с кровати и повели к двери.

– А мои вещи? – спросил тот.

– Кто-нибудь о них позаботится. Пошли. И вам, ребята, давно пора по домам.

Тим и Гровер поплелись за ними в коридор, спустились на лифте в холл и, пройдя мимо портье, вышли на пустынную улицу, где полицейские усадили мистера Макафи в патрульную машину. Тим задумался: что, если он слышал их голоса по радио у Гровера, что, если они возникали в его снах?

– Поосторожней с ним, – крикнул он полицейским. – Он правда болен. О нем надо позаботиться.

– Уж мы-то о нем позаботимся, – сказал полицейский, который сел справа от водителя. – Да он и сам знает. Верно? Посмотри на него.

Тим посмотрел. Но сумел разглядеть только белки его глаз и блеск пота на скулах. Затем машина, протяжно взвыв, умчалась прочь, оставив запах паленой резины. С тех пор мистера Макафи они больше не видели. На следующий день они заходили в участок, но там им сказали, что его увезли в Питтсфилд, и невозможно было проверить, действительно ли это так.

Спустя несколько дней бумажная фабрика вновь заработала, и надо было готовиться к очередной операции «Спартак», а тут еще Нунци Пассарелле пришла в голову одна идея: он предложил раздобыть на свалке у отца Этьена пару автомобильных аккумуляторов, несколько старых прожекторов и немного тошнотно-зеленого целлофана, повесить фары возле железнодорожного перегона на выезде из Мандаборо, где поезд замедляет ход перед поворотом, собрать человек пятьдесят ребят, надеть резиновые маски-страшилки, накидки и самодельные крылья, как у летучих мышей, засесть на склоне у железной дороги и, когда из-за поворота появится поезд, включить тошнотно-зеленые прожектора и посмотреть, что будет. И хотя удалось собрать только половину от намеченного количества ребят, все прошло вполне успешно: поезд затормозил с жутким скрежетом, тетки завизжали, проводники заорали. Этьен вырубил свет, и дети, вскарабкавшись по насыпи, разбежались кто куда.

После этой проделки Гровер, который в тот вечер был в маске зомби собственного изготовления, высказал странную мысль:

– Я теперь чувствую себя по-другому и гораздо лучше, после того как побыл зеленым, пусть даже тошнотно-зеленым, пусть даже всего одну минуту.

И хотя они об этом больше не говорили, Тим чувствовал себя точно так же.

Весной Тим с Этьеном впервые в жизни забрались на товарный поезд и доехали до Питтсфилда, где им надо было встретиться с торговцем по имени Арти Когномен{167}167
  …торговцем по имени Арти Когномен. – Когноменом (от лат. cognomen – прозвание) называлось фамильное имя у римлян, стоявшее на третьем месте после имени собственного и имени рода.


[Закрыть]. Это был толстяк с непроницаемым лицом, раньше живший в Бостоне и похожий на члена городского управления; он курил трубку с чашечкой в виде головы Уинстона Черчилля с сигарой. Арти продавал разные забавы и штуки для розыгрышей.

– Есть отличные дырявые стаканы, только что прибыли, – сообщил он. – А также широкий выбор подушек-пердушек, взрывающихся сигар…

– Не надо, – отрезал Этьен. – Что у вас есть, чтобы изменить внешность?

Арти продемонстрировал им все, что у него было: парики, накладные носы, очки с подрисованными вытаращенными глазами и прочую дребедень. Но они в конце концов выбрали только усики, которые легко прицеплялись под нос, и две баночки черной краски для лица.

– Вы, парни, похоже, не цените достижений прогресса, – сказал мистер Когномен. – Эта ерунда пылится у меня уже много лет. Может, она уже побелела. Вы что, собираетесь воскресить водевиль?

– Мы собираемся воскресить друга, – не задумываясь выпалил Этьен и удивленно переглянулся с Тимом, как будто эти слова произнес кто-то четвертый в комнате.

Затем летом семья Баррингтон поселилась в Нортумберлендских Усадьбах, и дети, как обычно, узнали об этом заранее. Их родители вдруг стали говорить о приезде Баррингтонов больше, чем о других новостях. В их разговорах стали звучать такие слова, как «обесценивание недвижимости» и «интеграция».

– Что такое интеграция? – спросил Тим у Гровера.

– Я знаю, что интегрирование – это операция, обратная дифференцированию, – ответил Гровер, затем изобразил на доске оси х и у и некий график. – Пусть это будет функция от х. Рассмотрим ее значения при малых приращениях х… – И он прочертил несколько вертикальных линий от кривой вниз на ось х, наподобие вертикальных прутьев тюремной решетки. – Их можно провести сколько угодно и как угодно близко друг к другу.

– Пока этот кусок не станет сплошным, – сказал Тим.

– Нет, он не может стать сплошным. Если бы там была тюремная камера и эти линии – прутьями решетки, а тот, кто сидит за ней, мог бы как угодно уменьшаться, он всегда мог бы стать достаточно худым, чтобы протиснуться сквозь эти прутья. Как бы плотно они ни располагались.

– А может, есть какая-нибудь другая интеграция? – поинтересовался Тим.

– Про другие не слышал, – ответил Гровер.

В тот же вечер они включили подслушивающее устройство в спальне родителей Гровера, чтобы, если повезет, узнать что-нибудь новое о приезде негритянской семьи.

– Наверху все очень волнуются, – сказал мистер Снодд. – Не знают, продавать сейчас или все-таки попробовать переждать. В общем, того и гляди начнется паника.

– Слава богу, – сказала мать Гровера, – что у них нет детей, а то и в АУР тоже была бы паника.

Заинтригованные, они послали Хогана на следующее заседание АУР, выяснить, что там происходит. Хоган доложил о том же самом:

– Говорят, что ребенка на этот раз нет, но надо думать о будущем и иметь план действий на случай, если приедут с детьми.

Трудно было понять, чего так боятся их родители. К тому же, как выяснилось, они были не только напуганы, но еще и неправильно информированы. Когда Баррингтоны приехали, на следующий день Тим, Гровер и Этьен после школы пошли к их дому – просто посмотреть, что к чему. Дом ничем не отличался от остальных в этом районе; но потом они увидели мальчика – тот стоял у фонарного столба и наблюдал за ними. Он был худощаво-высоким и темнокожим и одет в свитер, хотя на улице было тепло. Они представились и сказали, что идут на эстакаду бросать шарики с водой на машины, и предложили пойти с ними.

– А как тебя зовут? – спросил Этьен.

– Допустим, – сказал он и щелкнул пальцами, будто только что вспомнил, – меня зовут Карл. Да, Карл Баррингтон.

Оказалось, что он умеет метко швырять шарики с водой, попадая прямо в капот машины перед ветровым стеклом. После эстакады они все отправились на свалку поиграть с подшипниками и коробками передач, а потом проводили Карла домой. На следующий день он пришел в школу, и на следующий тоже. Он тихо сидел в углу за свободной партой, учителя его не вызывали, хотя в некоторых вещах он разбирался не хуже Гровера. Где-то через неделю Гровер узнал еще одно значение слова «интеграция». Оно прозвучало в программе Хантли и Бринкли{168}168
  …в программе Хантли и Бринкли… – Чет Хантли (Честер Роберт Хантли, 1911–1974) и Дэвид Макклюр Бринкли (1920–2003) в 1956–1970 гг. вели на канале Эн-би-си самую высокорейтинговую программу вечерних новостей «The Huntley-Brinkley Report» («Доклад Хантли и Бринкли»).


[Закрыть] – единственной, которую он смотрел по телевизору.

– Это когда белые и цветные дети учатся в одной школе, – сообщил Гровер.

– Значит, у нас интеграция, – сказал Тим. – Так?

– Да. Они этого не знают, а у нас уже есть интеграция.

Потом родители Тима и Гровера и даже, как утверждал Этьен, прогрессивный доктор Ленитроп затеяли все эти телефонные звонки с ругательствами и грязными словами, за которые сами всегда отчитывали детей. Из всех родителей, похоже, только отец Этьена не участвовал в этом деле.

– Он говорит, что лучше бы люди перестали волноваться по поводу негров и начали беспокоиться по поводу автоматизации, – сообщил Этьен. – Что такое автоматизация, Грови?

– Я начинаю изучать этот предмет на следующей неделе, – сказал Гровер. – Потом расскажу.

Но не успел, потому что к этому времени они все снова вплотную занялись подготовкой к ежегодным «спартаковским маневрам». Они стали все больше времени проводить в своем логове в усадьбе короля Ёрью, разрабатывая детали заговора. Это была уже третья операция, и они понимали, что действительность неизбежно окажется бледнее, чем замысел, что нечто неподвижное и невидимое, то, к чему они не могли относиться с жестокостью и что не могли предать (хотя вряд ли это отношение можно было назвать любовью), всегда будет мешать им сделать последний и необратимый шаг – так же, как нарисованный известью план школы на поляне Фаццо помешал малышам в прошлом году. Потому что все члены совета школы и АУР, работники железной дороги и бумажной фабрики были чьими-нибудь родителями – если не на самом деле, то по крайней мере попадали под эту категорию; и в какой-то момент детская потребность в родительском тепле, защите, помощи против страшных снов, синяков и просто одиночества брала верх и вытесняла преходящее возмущение миром взрослых.

Тем не менее четверо друзей сидели в секретной комнате, где к вечеру стало холодно. Пьер шнырял по углам. Ребята договорились, что Карл исследует хронометраж выпускания воздуха из шин автомобилей на стоянке у торгового центра; Этьен постарается раздобыть необходимые детали для спроектированной Гровером гигантской натриеметательной рогатки, а Тим будет начинать все «спартаковские» тренировки с разминки, основанной на комплексе упражнений, принятых в Канадских военно-воздушных силах. Гровер выделил им необходимое количество людей, и на этом совещание закончилось. Двигаясь след в след, они проделали обратный путь через дом, полный зловещих теней, звуков и таящихся в каждом углу опасностей, выбрались наружу, где по-прежнему шел дождь, и забрались на борт «Течи».

Они доплыли до водопропускной трубы под автострадой, прошли через трубу и по краю болота вышли на поле Фаццо, чтобы еще раз проверить местность для проведения маневров. Затем отправились на участок железной дороги за станцией Фокстрот и, расположившись в ирговых кустах, ягоды с которых были съедены еще летом, принялись швырять камни на рельсы, чтобы определить, каким должен быть угол обстрела. Но поскольку было почти темно, определить что-либо было практически невозможно. Поэтому они вернулись по рельсам в Мандаборо, не доходя до вокзала, свернули к центру города и, уже чувствуя легкую усталость, добрели до кондитерской, где уселись в ряд перед стойкой и заказали четыре лимоннолаймовых газировки. «Четыре?» – переспросила продавщица. «Четыре», – подтвердил Гровер, и продавщица, как всегда, окинула их недоумевающим взглядом. Несколько минут они провели у вращающихся проволочных стендов, разглядывая комиксы, и пошли провожать Карла домой. Тем временем дождь усилился.

Не доходя до квартала, где жили Баррингтоны, они почувствовали неладное. Вынырнув из темноты со стороны дома, мимо промчались два легковых автомобиля и пикап, из которого сыпался мусор, их дворники ошалело метались по лобовым стеклам, колеса дугой вздымали воду с мокрого асфальта, и хотя ребята успели отскочить на газон, машины окатили их холодными брызгами. Тим оглянулся на Карла, но Карл ничего не сказал.

Добравшись до дома Карла, мальчики увидели, что вся лужайка перед домом засыпана мусором. Несколько секунд они, застыв на месте, смотрели на мусор, потом, словно по команде, принялись ворошить его ногами в поисках улик. Мусор толстым слоем покрывал всю лужайку точно по границам участка. Должно быть, его привезли в том пикапе. Тим обнаружил знакомые пакеты, в которых его мать обычно приносила продукты из магазина, а также кожуру больших апельсинов, которые им прислала тетя из Флориды, коробку от ананасового шербета, который Тим сам купил дня два назад, и прочие, обычно скрытые от посторонних глаз, отброшенные подробности их домашней жизни за прошедшую неделю: смятые конверты от писем, адресованных его родителям, окурки черных сигар «Ди Нобили», которые отец курил после ужина, алюминиевые банки из-под пива, смятые точно посередине слова «пиво» (отец всегда именно так их сминал и научил этому Тима), – в общем, десять квадратных футов неопровержимых улик. Гровер бродил по лужайке, разворачивал скомканные бумажки и разглядывал прочие предметы, убеждаясь, что здесь есть мусор и из его дома.

– И из дома Ленитропов, и Мостли, – сообщил Этьен, – и, наверное, еще из домов тех, кто живет поблизости.

Под навесом для машины мальчики нашли мусорные баки и принялись убирать в них мусор, но минут через пять дверь дома открылась и миссис Баррингтон начала орать на них.

– Мы просто убираем мусор, – сказал Тим. – Мы ваши друзья.

– Нам не нужна ваша помощь, – сказала миссис Баррингтон. – И друзей нам таких не надо. Я каждый день благодарю Отца Небесного за то, что у нас нет детей, которые могли бы водиться с такой шпаной. Убирайтесь отсюда, и поскорее. – И она заплакала.

Тим пожал плечами и бросил только что поднятую апельсиновую шкурку. Подумал, не взять ли пивную банку, чтобы дома уличить отца, но тут же отбросил эту мысль, зная, что это не приведет ни к чему хорошему, кроме основательной взбучки. Потом медленно побрел за Гровером и Этьеном, оглядываясь на женщину, которая все еще стояла на пороге. Они уже прошли пару кварталов и только тогда заметили, что Карл идет за ними.

– Она не злая, – сказал он. – Просто совсем потеряла голову.

– Да, – согласились Тим и Гровер.

– Не знаю, – показав рукой в сторону своего дома, сказал Карл, который словно растворился в дожде, – идти мне домой или пока не надо. Что мне делать?

Гровер, Этьен и Тим переглянулись. Потом Гровер, как самый главный, предложил:

– Почему бы тебе не затаиться на время?

– Да, – согласился Карл.

Они дошли до торгового центра и зашагали по черному, блестящему асфальту автостоянки, в котором отражались горящие ртутные фонари, красная неоновая вывеска супермаркета, синяя вывеска автозаправочной станции и множество желтых огней. Они шли среди этих цветных пятен по широкой черной полосе, которая, казалось, простиралась до самых гор.

– Я, пожалуй, спрячусь в логове, – сказал Карл, – в усадьбе короля Ёрью.

– Пойдешь туда ночью? – спросил Этьен. – Не боишься каравеллийского офицера?

– Кавалерийского, – поправил Гровер.

– Он мне ничего не сделает, – сказал Карл. – Сами знаете.

– Знаем, – согласился Тим.

Разумеется, они знали: им было известно все, что может сказать Карл. Иначе и быть не могло: взрослые, если бы они узнали о нем, назвали бы Карла «воображаемым товарищем по играм». Дети сами домысливали его слова, его жесты, его гримасы, причины, по которым он плакал, то, как он бросал мяч в корзину, – и, домысливая, усиливали или облагораживали, словно примеряя на себя в будущем. Карл собрался из фраз, образов, возможностей, неприемлемых для взрослых, отвергнутых ими, оставленных за пределами города, словно останки автомобилей на свалке отца Этьена, – всего того, с чем взрослые не могли или не хотели мириться, а дети, напротив, могли играть часами, складывая воедино, переставляя, питая, программируя, совершенствуя. Карл принадлежал только им, был их другом и роботом, с которым они могли играть, покупать ему газировку, могли поручить ему опасное дело и даже, как сейчас, наконец отправить прочь.

– Если мне понравится, – сказал Карл, – я пока побуду там.

Друзья кивнули и расстались с Карлом, который развернулся, не оглядываясь, помахал им и потрусил через стоянку. Когда он исчез за пеленой дождя, мальчики, засунув руки в карманы, направились к дому Гровера.

– Грови, у нас еще интеграция или уже нет? – спросил Этьен. – Что, если он не вернется? Запрыгнет на товарняк и уедет?

– Спроси у своего отца, – огрызнулся Гровер. – Я ни фига не знаю.

Этьен схватил с земли пригоршню мокрых листьев и засунул их Гроверу за шиворот. Гровер шаркнул ногой по луже, чтобы обрызгать Этьена, но попал в Тима. Тим подпрыгнул и тряхнул мокрую ветку, окатив Гровера и Этьена холодной водой. Этьен хотел толкнуть Тима через Гровера, который встал на четвереньки, но Тим вдавил Гровера лицом в грязь. Так они миновали огни торгового центра и распрощались с Карлом Баррингтоном, оставив его в компании прочих затухающих призраков в ненадежном убежище; и, вдоволь нарезвившись под ночным дождем, разошлись по домам, где каждого ждал горячий душ, сухое полотенце, телевизор, поцелуй с пожеланием спокойной ночи и сны, которые уже никогда не будут безмятежны.