Текст книги "Сокровищница ацтеков"

XI. Затопленный город

Приятный, теплый ветерок дул нам в лицо, когда мы двинулись вдоль узкого прохода. Весело светило солнце, и воздух отличался живительной свежестью, свойственной местности, лежащей высоко над уровнем моря. Не смотря на то, что путь назад был прегражден и нам оставалось только идти вперед, какие бы опасности ни грозили одиноким путникам в этой пустыне, мы были в приподнятом настроении. Янг, обогнавший остальных, принялся насвистывать «Янки Дудль», а вслед затем, на конце нашего кортежа, где шагал Пабло рядом с тяжело нагруженным Эль-Сабио, раздался аккомпанемент этой народной песни, наигрываемый на губной гармошке.

Дно ущелья, по которому протекал ручей, спускалось под гору отлогим скатом, что значительно облегчало нам ходьбу с тяжелой ношей за плечами. Там и сям наш путь заграждался массами скал, упавшими с вершины, или целыми деревьями, вырванными ветром из слабой почвы на скалистых утесах и скатившимися вниз; два раза мы встречали крутые спуски; они сильно затруднили бы нас, если б мы не захватили с собой веревок, которыми были перевязаны раньше наши тюки. Труднее всего было спускать Эль-Сабио. Но с помощью веревок и при благоразумном поведении ослика все сошло благополучно.

Так мы прошли около шести миль или более по изгибам ущелья, впрочем, зорко всматриваясь вперед, потому что при его конце – предполагая, что оно и здесь, как по ту сторону пещеры, выходило в долину, поросшую травой – мы легко могли наткнуться на индейский лагерь. Мы были уверены, что это так и случилось, когда поздним вечером Рейбёрн, занявший место Янга впереди, подал сигнал остановиться, пока он сделает маленькую рекогносцировку местности. Остановленные так внезапно, мы взяли ружья и вынули револьверы, готовясь к неожиданному нападению, а Рейбёрн дошел до поворота ущелья и скрылся из наших глаз.

Потом он вернулся и подал нам знак следовать за ним, только осторожно. Когда мы присоединились к нему, он подвел нас к повороту ущелья и перед нами открылось широкое пространство. Ущелье в этом месте внезапно расширялось, образуя просторную долину, огороженную, насколько мог окинуть взгляд, стенами почти перпендикулярных высоких скал. В глубине долины ярко зеленели луга, чередовавшиеся с молодыми рощицами, а в самом центре, достигая с обеих сторон ее краев, блестело озеро, голубую поверхность которого чуть замутняли только отражения белых облачков, лениво плывших по небу.

Вид свежей зелени, воды, открытый горизонт после долгого странствия по скалистым горам, после многих дней, проведенных в дикой горной местности и путешествия по сожженным солнцем, бурым равнинам, вызвали невольные слезы восторга на моих глазах. Фра-Антонио бросил мне сочувственный взгляд; он также был необыкновенно восприимчив к красотам природы.

Между тем Рейбёрн с Янгом, судя по их тревожным взглядам, думали только об опасности, которой могла грозить нам эта очаровательная долина; на ближайшем к нам берегу были выстроены дома, а на противоположной стороне виднелись другие, так как ширина озера не превышала двух миль. Спрятавшись за скалу, Рейбёрн долго и сосредоточенно рассматривал окрестность в зрительную трубу.

– Признаюсь, это место поражает меня, – сказал он наконец, отрывая глаза от инструмента. – Здесь, несомненно, был город, но я не вижу в нем ни малейших признаков жизни; удивительнее же всего то, что дома как будто спускаются в озеро. Возьмите трубу, профессор, и вы увидите, что некоторые из них на этой стороне стоят как следует, на твердой почве, а далее, по отлогому берегу, другие жилища уже находятся в воде; еще дальше, над поверхностью озера, видны одни только крыши. И, насколько я мог рассмотреть, на противоположном берегу повторяется то же самое. Можно подумать, что озеро образовалось после постройки города.

Посмотрев в зрительную трубу, я убедился, что Рейбёрн говорил правду; кроме того, мне было удивительно, что многие из этих домов были велики и выстроены из камня. Их форма напоминала мне здание, виденное Чарнеем, и я очень желал спуститься к озеру, чтобы рассмотреть их ближе. Янг и фра-Антонио также поочередно посмотрели в трубу и не заметили никаких признаков жизни в долине; такое открытие придало нам храбрости пуститься далее. Но что еще более ободрило нас, так это царский символ, вырезанный на скале, как раз у конца ущелья, где начинался крутой спуск; вырезанная под ним стрела указывала прямо вдоль крутой тропинки.

– Наверно, это и есть укрепленный город, – сказал Янг, – и, если сокровищница ацтеков находилась здесь, мы можем беспрепятственно овладеть кладом: ведь тут нет живой души. Подхлесни-ка хорошенько своего вислоухого, Пабло, и пойдем дальше. Какая жалость, что мы были принуждены оставить своих мулов! Если сокровищница наполнена серебряными слитками, нам придется захватить с собой очень мало, потому что у нас теперь остался один Эль-Сабио.

Пабло не понял его слов, сказанных по-английски, но он услыхал свое имя вместе с именем Эль-Сабио, а выразительный жест Янга объяснил ему остальное. Мальчик стал понукать Мудреца и вся наша компания торопливо побежала под гору.

Вообще, наш путь от пещеры оказался гораздо более удобным, чем можно было думать сначала. По мере того как мы подвигались вперед, становилось очевидным, что наша дорога была проложена и выровнена человеческими руками. Во многих местах мы встречали террасы, которые поддерживались отлично выстроенной стеной; глубокие впадины были заложены большими ровными глыбами камня, представлявшими нечто вроде моста; когда же это шоссе делало крутой поворот вокруг высокого выступа скалы, передняя часть утеса оказывалась сглаженной. Все это было сооружено, конечно, в очень отдаленные времена, на что указывали обломки скал, валявшиеся тут и почерневшие от времени.

– Тот же человек, который поставил на место статую идола, работал и здесь, – пояснил Рейбёрн. – И человек этот был первоклассный инженер. Хотелось бы знать, как он ухитрился перебросить такие каменные глыбы через расщелину скалы. Тут решительно негде поставить подъемного крана, и мне удивительно, как мог он ворочать подобные тяжести.

Восхищение Рейбёрна профессиональным искусством давно прошедших времен возрастало еще более, когда дорога повернула в долину и пошла по отлогому спуску совершенно ровной линией, к озеру, где широкая набережная была вымощена квадратными плитами. Мы с фра-Антонио также заинтересовались этим сооружением, вполне тождественным с мощеной дорогой, найденной на восточном берегу Юкатана и продолжающейся на острове Козумель.

Этой мощеной аллеей мы вошли в город, потому что открытое нами поселение совершенно заслуживало такого громкого названия. Правда, первые дома были малы и состояли из одной комнаты, подобно жилищам рабочего класса на окраинах всякого современного мексиканского города. В них царили тишина и запустение, но с первого взгляда казалось, будто бы они покинуты на время, потому что домашняя утварь обитателей оставалась на прежнем месте, точно повседневная жизнь шла своим чередом в этих стенах. В первом домике, куда мы вошли, глиняный горшок стоял на каком-то подобии очага, а рядом с очагом лежала кучка угля. В горшке виднелись остатки костей, а под ним – несколько пригоршней несгоревшего угля. Можно было подумать, что стряпня производилась здесь какой-нибудь час назад. Рейбёрн даже сунул руку в золу – пощупать, горяча ли она. Но более внимательный осмотр убедил нас, что прошло много времени с тех пор, как на этом очаге пылал огонь. В одном углу комнаты мы нашли кучу циновок, но при малейшем прикосновении они рассыпались под нашими руками; а кость в горшке была до того суха и выветрена, что оказалась легкой, как пробка.

Подобные же следы человеческого жилья нашли мы и в других домах. При первом взгляде, все они казались покинутыми с минуту назад; но потом оказывалось, что уже много, много лет здесь не было живой души. В одном доме стоял ткацкий станок, похожий своим устройством на те, которые употребляются до настоящего времени индейцами племени навахо; на нем висел частью оконченный кусок материи, которая некогда была толстым сукном. В другом месте одежда из бумажной ткани была небрежно брошена на полку, как будто за минуту перед тем. Но, когда я вздумал взять ее в руки, она рассыпалась у меня между пальцами, обратившись в тончайшую пыль.

Из человеческих останков среди этого печального запустения был найден только иссохший труп женщины в верхней комнате одного из более поместительных домов дальше окраины города. Она лежала на постели из матов, немного повернувшись на бок и протянув одну руку к глиняному сосуду, стоявшему возле нее на полу. Поза этого трупа была крайне характерна: она говорила о жгучей, лихорадочной жажде, о такой крайней слабости, что один или два дюйма, отделявшие руку от сосуда, являлись уже неодолимым препятствием, непроходимой пропастью. Вероятно, в этих стенах раздавались болезненные, слабые стоны; больная изнемогала от жажды, но не могла добраться до воды и наконец умерла в полнейшем, безотрадном одиночестве. Узкая полоска света, пробравшись в расселину стены, освещала зубы покойницы под высохшими губами, и мертвая голова как будто усмехалась. Картина выходила крайне зловещей и страшной.

Подойдя к самому озеру, мы убедились, что Рейбёрн был прав: только немногие дома стояли на суше; остальные строения были затоплены у своего подножия и выступали из воды, у других же виднелись только крыши. Очевидно, вся долина была кратером потухшего вулкана, и оставалось только предположить, что в дальнейшем, вследствие нового геологического переворота в природе, громадная масса воды внезапно хлынула сюда и затопила выстроенный здесь город. Что бы ни вызвало эту катастрофу, она, по-видимому, наступила совершенно внезапно. Обстановка домов показывала, с какой торопливостью они были покинуты; жители, вероятно, обратились в беспорядочное бегство, обезумев от страха: доказательством этому служила, между прочим, несчастная больная, останки которой мы нашли. Судя по ее жилищу, она была женщиной с достатком и все-таки ее бросили, старую или больную, на произвол судьбы.

Лицо Янга вытянулось, когда мы стояли на берегу озера и смотрели на далекие очертания противоположного западного берега.

– Если это то самое место, которое мы отыскивали, – сказал он, – я полагаю, что наш несметный клад порядком подмок; впрочем, какой-нибудь умный человек, пожалуй, догадался перенести его на другой берег. По-моему, нам лучше всего переправиться туда и хорошенько все осмотреть, только бы отыскать дорогу вокруг озера. Вероятно, между утесами найдется тропинка.

Но, пройдя дальше по берегу, мы убедились, что никакой тропинки не существует. По обеим сторонам долины отвесные стены скал поднимались прямо из воды.

– Ладно, – заметил Рейбёрн после осмотра, – мы найдем способ так или иначе перебраться на ту сторону. Я думаю, что нам необходимо завтра утром переплыть озеро, а для этого надо выстроить плот. Вот тут отличные сосны у самой воды; их легко будет распилить и они легки на воде; остановимся пока на этом. А теперь надо позаботиться об ужине.

Пабло уже развел огонь, предварительно расседлав Эль-Сабио, чтоб тот мог освежиться, катаясь по мягкой зеленой траве и утоляя ею свой голод. Между тем Янг жарил ветчину и кипятил кофе. Мы рассчитывали в тот вечер полакомиться свежим мясом, так как вид плодородной долины с первого взгляда обещал изобилие дичи; но до сих пор никто из нас не заметил здесь ни одного четвероногого и ни одной птицы; даже в озере не было заметно присутствия рыбы.

На утро мы взялись за топоры и стали строить плот: хотя Рейбёрн и уверял, что сосновое дерево легко распиливается, однако я должен сознаться, что эта работа была для меня чрезвычайно утомительна и трудна; мои руки покрылись от нее волдырями, а спинные мускулы невыносимо болели несколько дней. Действительно постройка плота достаточной величины для того, чтобы он мог поднять всех нас с тяжелым багажом и Эль-Сабио в придачу, была нешуточным делом. Мы потратили на нее два с половиной дня, и я никогда не радовался так сильно, как в ту минуту, когда этот несчастный плот был наконец готов. По словам Янга, критически осматривавшего наше произведение, ему не доставало «стиля». Действительно, это был просто ряд неотесанных бревен, причем нижние и верхние из них шли вдоль, а средние поперек, и все это вместе было связано веревками с наших тюков; но все-таки самодельное судно было достаточно велико, прочно и крепко.

Окончив постройку, мы погрузили все наши вещи, а Пабло удалось с помощью ласк и увещаний уговорить Эль-Сабио занять место на импровизированном пароме. Потом мы вошли на него сами и оттолкнулись от берега. Для управления этой неуклюжей махиной нами было сделано четыре грубых весла, достаточно пригодных для этой цели, потому что на озере не замечалось течения, а в воздухе было тихо.

Наступал вечер. Подвигаясь вперед, мы убедились, как велик был затопленный город. Сквозь кристально прозрачную воду мы могли видеть дно на большой глубине. Под нами по всем направлениям шли мощеные улицы с прочными каменными домами по краям. Ближе к центру долины объем домов значительно увеличивался и форма постройки становилась красивее; в самой же середине города, на краю обширной открытой площади, стояло здание такой необыкновенной величины, что мы приняли его за царский дворец. Но здесь глубина воды была настолько значительна, что мы с трудом различали под нами очертания его высоких стен. Никогда еще не испытывал я такой досады, как во время этого переезда. Еще бы: так близко от меня находилось столько замечательных древностей – казалось бы, стоит протянуть только руку, чтобы совершить открытия величайшей археологической важности, и что же? Все эти сокровища были так же недоступны для меня, как если б их вовсе не существовало.

Сейчас же за дворцом, когда мы подвинулись дальше, наш плот почти задел крышу величественного здания, стоявшего на вершине большой пирамидальной насыпи, подошву которой едва можно было рассмотреть в глубине озера. Это, вероятно, был главный храм города; достигнув его восточной стороны, мы с содроганием убедились в неожиданности катастрофы, постигшей город. На широкой террасе перед храмом находился жертвенный камень, и на его темной массе ясно белели человеческие кости. Всмотревшись внимательнее в воду, мы заметили, что вся терраса также густо усеяна костями. Следовательно, неожиданное наводнение потопило многие тысячи людей. Все эти жертвы катаклизма погибли самым жалким образом. В скором времени, вероятно, вся поверхность озера покрылась всплывшими телами утопленников, а потом они один за другим опять опустились на дно, где были застигнуты смертью. Их тела понемногу истлели и остались одни кости, сверкавшие белизной.

Я представлял себе ужасную сцену под нами, где теперь водворилось безмятежное царство смерти: несметная толпа народа собралась присутствовать на жертвоприношении, и вдруг этот страшный потоп хлынул на город с такой быстротой, что человеческая жертва, которую держали за шею на жертвенном камне, пожалуй, захлебнулась ранее, чем ее успели заколоть. Высокий холм был затоплен после всего, и несчастные жители, взобравшиеся сюда, должны были видеть, как их жилища исчезают под водой, прежде чем смерть добралась и до них. Без сомнения, они чувствовали себя в безопасности на таком возвышенном месте, освященном присутствием их богов. А когда наводнение дошло наконец до них, какая суматоха и борьба за существование поднялась между ними на короткое время! Сильные толкали слабых в безумном стремлении продержаться минутой долее на твердой земле. Но вот наконец торжествующая стихия в своем грозном величии обняла все живущее, и под ее зеркальной поверхностью скрылись и смолкли все ужасы жестокой человеческой агонии, сменившейся нерушимым покоем смерти.

XII. В долине смерти

Когда плот приближался к западному берегу озера, мы перестали видеть под собой дома; их сменили каменные ограды с загородными садами. Голые деревья, симметрично рассаженные в виде рощиц и по бокам аллей, вымощенных камнем, стояли еще там; высеченные из камня скамьи помещались в уголках, которые прежде, вероятно, манили к себе отрадной тенью, а некоторые сады были снабжены даже каменными бассейнами изящной формы. Город соединялся с этим, некогда очаровательным, предместьем широким мощеным шоссе, какое мы нашли и на восточном берегу. Это шоссе продолжалось на суше выше теперешнего уровня озера по направлению к западным утесам. На высоком западном берегу стояло немного домов, но они были обширны, красивы, окружены садами с каменной оградой и, очевидно, принадлежали богатым и знатным гражданам.

Здесь мы нашли некоторые следы былого великолепия; по стенам висели некогда роскошные и тяжелые ткани, истлевшие теперь до тонкости паутины и державшиеся только золотыми нитями, затканными в них. Глиняная посуда прелестной формы, хотя с несколько грубыми орнаментами, указывавшими на остатки варварства, была расставлена повсюду и почти вся сохранилась в целости. Мы нашли также много красивого оружия: мечей, копий, ножей – из того же удивительного металла, как и меч, найденный Пабло в ущелье, но гораздо лучшей работы и изящной формы. Из того же металла было сделано высокое седалище, которое мы сочли царским троном, найденное нами в самой большой комнате в лучшем изо всех домов. Мы предположили, что это здание было некогда загородным дворцом. Аудиенц-зала, в которой стоял трон, была очень картинно украшена по стенам барельефами людей и животных; тут были целые сцены битв, совета, охоты, обведенные бордюром такого правильного рисунка, что фра-Антонио и я угадали в нем иероглифические надписи. Впрочем, этот предмет так подробно разобран в моей книге «Условия жизни на североамериканском материке до Колумба», что я не буду вдаваться в излишние подробности.

Однако ни в одном из домов, к великому огорчению Рейбёрна и Янга, мы не нашли и следа того клада, который так соблазнял их обоих. И, действительно, если несметные богатства хранились до сих пор в затопленном городе, трудно было предположить, чтоб они лежали в одном из этих загородных домов; вероятно, хранилищем их служило какое-нибудь прочное здание в самом центре города, а в таком случае до них нельзя было добраться в глубине озера. Если это был в самом деле укрепленный город, представлявший цель наших поисков, – что вполне могло быть, потому что ни один город в мире не был окружен более высокими стенами, как эти могучие утесы, замыкавшие со всех сторон долину, – наши труды пропали даром в смысле нахождения клада. Что же касается меня, то я был вполне вознагражден за все, выстраданное мной, открытием такой громадной археологической важности; фра-Антонио разделял мое бескорыстное удовольствие, но он также был разочарован, потому что надеялся просветить светом христианства живые души, а здесь не было ничего, кроме костей бесчисленных мертвецов.

Мощеная дорога продолжалась к западу и мы пошли по ней, так как здесь должен был находиться выход из долины. Поднявшись на значительную высоту, шоссе расширялось и по обеим сторонам было обставлено каменными статуями бога Чак-Мооля. Янг тотчас начал взбираться поочередно на каждую из них с самым деловым видом и с презрительной миной на лице. Но какова ж была его досада, когда ни одна статуя не пошатнулась, пока он сидел, болтая ногами, на ее голове. «Нет, эти не качаются», – сказал он, слезая с последней и посматривая на нее с упреком. Но его лицо просияло, когда мы, пройдя немного далее, увидали другую, более крупную статую идола в сидячем положении; фигура эта помещалась в гроте, высеченном в скале у конца мощеной дороги. Чтобы соорудить этот грот, понадобилось много труда и смелости. Он имел, по крайней мере, сто футов вышины и столько же ширины, глубоко вдавался в утес и был закруглен сверху, а снизу к нему вела высокая лестница, также высеченная в скале. В центре ниши, на ровном полу стояла громадная каменная глыба кубической формы, служившая седалищем для каменной фигуры Чак-Мооля. Отверстие ниши было обращено прямо на восток, и, когда мы приблизились к ней, каменная фигура была чуть видна в темном пространстве грота, заслоненного тенью гигантского утеса, простиравшейся далеко в длину. Поднявшись на ступени к большому алтарю, мы увидали перед собой всю долину, и, прежде чем ее затопило озеро, с этого места был ясно виден весь город. Пока мы приближались к идолу, я заметил, что Пабло остался немного позади, как будто в глубине его сердца была затронута какая-то струна или в нем заговорил инстинкт крови, наполнивший его душу благоговейным трепетом.

Но Янг, конечно, не проявил никаких благоговейных чувств к каменному истукану. С проворством обезьяны, какого я никак не ожидал от его толстых ног и коренастого тела, взобрался он на алтарь, а потом с важностью сел на голову статуи. Однако нашего весельчака постигло новое разочарование: идол не подался ни в ту, ни в другую сторону. Тут мы принялись рассматривать его подробно и поняли причину этой неподвижности: как фигура, так и самый алтарь, на котором она сидела, были высечены из цельной массы, составлявшей часть утеса, где была вырублена ниша. Это было замечательное произведение; я рассматривал его, удивляясь искусству и терпенью людей, создавших такое диво. Между тем Янг спустился из грота, страшно рассерженный. Он проклинал народ, нарочно дурачивший путешественников.

– Ну, и к чему они понаставили истуканов этого Джека Муллинса? Какие-то безобразные фигуры, которые не качаются, когда они должны качаться! Это такая же подлость с их стороны, как и то, что они спрятали свое сокровище в такое место, откуда его нельзя извлечь без водолазного колокола.

Позади алтаря грот был вырублен так глубоко, что в его глубине при наступлении сумерек царил полнейший мрак; бедняга Янг чуть не сломал себе шею, провалившись в небольшое отверстие в полу, тем менее заметное, что оно было скрыто выступом скалы. Однако он своевременно ухватился за этот выступ и не упал, после чего торопливо зажег восковую спичку, чтобы взглянуть, можно ли здесь пройти. Из отверстия спускались вниз каменные ступени, сильно истертые, как будто здесь прошли тысячи ног. Янг быстро спустился туда, держа перед собой восковую спичку, – мексиканские восковые спички горят, как свечи, – захватив их целую коробку на всякий случай. Через минуту мы услыхали его голос, окликавший нас, но не могли понять, откуда он раздавался, потому что Янг спустился вниз, а звук, слышанный нами, исходил как будто сверху. Прислушиваясь с удивлением, мы снова увидели свет внизу, и наш товарищ поднялся по лестнице, громко смеясь.

– Вот так штука! – сказал он. – Я думаю, что старые жрецы набросились бы на меня всей компанией, если б знали, куда я попал. Ведь истукан-то этот пустой, а в нем могут поместиться шесть человек, и в голове у него щель, так что оттуда можно все видеть и очень удобно возвещать разные пророчества, как будто от имени самого идола. Еще бы! Да с такими средствами можно заставить сделать что угодно тысячную толпу, которая искренне верит в Джека Муллинса.

Однако любопытное открытие, сильно заинтересовавшее меня и фра-Антонио, не подвинуло ни на волос решение вопроса, как нам выйти из долины. Мы все еще питали слабую надежду найти царский символ со стрелой, указывающей путь; этот знак убедил бы нас в том, что город, погребенный в глубине озера, был не тот, который мы искали. Впрочем, и без того следовало непременно найти выход. Не могли же мы оставаться в этом замкнутом месте! И вот мы принялись тщательно осматривать утесы па западной стороне. Ни один дюйм поверхности скал, насколько их можно было окинуть взглядом, не ускользнул от нашего внимательного осмотра; но, даже смело карабкаясь на выступы утесов в некоторых местах, мы не открыли ни следа тропинки. Таким образом мы медленно прошли вдоль утесов до северного края озера, потом также медленно вернулись обратно, а затем взяли вправо к южному краю, после чего вернулись снова к пункту отправления и сели в большом унынии перед статуей Чак-Мооля.

Только одно открытие сделали мы во время нашего обхода и оно послужило нам ключом к загадке: каким образом несчастный город был так внезапно затоплен водой? Как раз у северной окраины долины мы увидели высоко над нами громадную выемку более чем в тысячу футов ширины. Земля под ней была прорыта в виде глубокой канавы и усыпана громадными обломками скал. Очевидно, вода хлынула этим путем из горного озера сверху и город был моментально затоплен. Вероятно, жители были предупреждены о грозившей им участи оглушительным шумом обвала и увидели издали блеск воды, устремившейся сверху водопадом. Прежде чем вода затопила улицы города, они еще успели взобраться на высокую насыпь, где стоял их храм. Обезумев от ужаса, эти люди, вероятно, осаждали просьбами своих жрецов принести поскорее человеческую жертву для умилостивления разгневанного божества. Но надо полагать, что раньше, чем жертвоприношение совершилось, и народ, и жрецы, и обреченная жертва погибли вместе, настигнутые наводнением.

– Да, – заметил Янг, – катастрофа на Миль-Ривере – ничто в сравнении с этой, хотя и там произошло ужасное бедствие. Я проезжал с железнодорожным грузом в старую колонию, когда это случилось, и заехал посмотреть на место катастрофы. Но при мысли о том, что здесь случилось, кровь стынет в жилах. Это все равно, если бы на Бостон излились все воды Массачусетского залива.

Леденящая тоска закралась нам в душу: мы оказывались пленниками в пустынной местности, где смерть свирепствовала с такой жестокостью. Но к мрачному настроению, навеянному безвременной гибелью стольких тысяч людей, прибавился у нас еще более существенный страх, что и нам в скором времени предстоит присоединиться к этим умершим в давние времена. И смерть, подстерегавшая нас, грозила быть еще безжалостнее; те, по крайней мере, после короткой борьбы бессознательно перешли в вечность в волнах, сомкнувшихся над ними. Но наш конец обещал быть медленным и страшным! Мы были обречены умереть с голоду.

Лишившись мулов и лошадей, наш караван был принужден оставить в пещере большую часть своего багажа; из боязни встречи с дикарями и в надежде найти в горах изобилие дичи мы оставили там почти всю провизию, захватив только боевые припасы и оружие. Но в этой долине, такой улыбающейся и прекрасной с виду, не оказалось живых существ, кроме нас самих. Ни одного четвероногого, ни птицы не видали мы в этой обители смерти; в озере даже не было рыбы; единственный след животной жизни, существовавшей здесь некогда, были иссохшие останки женщины, найденные нами в заброшенном доме, да кости, белевшие в озере. Действительно, это была долина Смерти, как мы прозвали ее. Во время постройки плота, мы не думали о сбережении провизии, тем более что тяжелый труд еще сильнее возбуждал наш аппетит. Теперь же, осмотрев свои запасы, мы убедились, что их достанет всего на три дня. Конечно, в случае крайности мы могли зарезать и съесть Эль-Сабио, хотя решиться на такое отчаянное средство нам было бы нелегко; мы привыкли видеть в этом животном своего товарища, терпеливо делившего наши труды и лишения; что же касается Пабло, то он счел бы нас тогда настоящими каннибалами. Да, наконец, если б мы и съели бедного ослика, то его мяса хватило бы нам едва на неделю, самое большое – на две. А что же потом?

Если б наши сердца могли вместить еще более горя, то оно прибавилось бы от мысли, что все предпринятое нами последовательно приводило к неудачам. Если долина Смерти была в самом деле местом, которое мы искали, то мало пользы было нам в этой находке. Фра-Антонио не мог найти здесь ни одной души для обращения в христианство. Я в качестве археолога, правда, сделал здесь немаловажные открытия, но опять-таки они были ничтожны по сравнению с тем, что было скрыто под водой; да и то немногое, что я открыл, останется неизвестным миру, если я сам не выберусь живым из этой западни. Что же касается Рейбёрна и Янга, то и они не могли воспользоваться соблазнявшим их кладом, если б даже он был под руками; будь несметные богатства насыпаны перед нами грудой, они не дадут нам ничего, если мы не выберемся отсюда. Сверх того, меня удручала мысль, что я погубил Пабло, пустившегося из любви ко мне в эту опасную экспедицию. Горько упрекал я себя в том, что позволил мальчику следовать за собой; я должен был предвидеть, что наш караван может попасть в такое положение, при котором всякий путь назад будет отрезан и моему слуге поневоле придется делить с нами все опасности и, пожалуй, пожертвовать жизнью в этом смелом предприятии. На самом деле так и случилось: нападение индейцев загнало нас в западню, а выйдя оттуда, мы сами заперли за собой выход; Пабло остался с нами и теперь ему грозила самая ужасная смерть, какую можно только себе представить.

Наступала ночь, когда мы закончили наши поиски, не найдя никакого выхода, и собрались все вместе у подножия статуи, где был сложен наш багаж и где Мудрец, в счастливом неведении ожидавшей его участи, жадно щипал сочную траву. Мы развели огонь, потому что воздух в низкой долине сделался влажен и холоден от поднимавшихся с озера испарений; расположившись около костра, мои товарищи принялись готовить ужин. Было бы бесполезно толковать о том, что являлось полнейшей очевидностью; но Янг, исполнявший должность повара, доказал, что он понимает наше критическое положение, приготовив для нас только половинные порции и заварив очень слабый кофе.

Молча уничтожили мы свой скудный ужин, а потом закурили трубочки, но и тут наша беседа не клеилась. Мы избегали говорить о том, что действительно занимало наши мысли, зато в каждом слове о посторонних предметах невольно сказывалось гнетущее горе. Я помню, что Янг, отличавшийся неистощимой веселостью, рассказывал нам в тот вечер только страшные истории о крушении железнодорожных поездов, где искалеченные люди лежали между опрокинутыми вагонами, крича от невыносимой боли, крича от страха, когда огонь, охвативши обломки поезда, подходил все ближе и ближе, так что умирающие жарились заживо. А Рейбёрн рассказал о партии инженеров, исследовавших дикую местность и осажденных индейцами на горном пике в Колорадо; они медленно умирали один за другим, терзаясь жестокой жаждой. Только один из них остался в живых. Чтобы продлить свою жизнь, пока придет спасение, он прибегнул к ужасному средству: именно пил собственную кровь, но все-таки умер в припадке бешенства почти в тот самый момент, когда товарищи подоспели ему на помощь.