Текст книги "Судный день американских финансов. Мягкая депрессия XXI века"

Надувание пузыря

Сразу после появления акций на рынке из всех слоев общества стали приходить заявки на их покупку. Заявок было настолько много, что весь персонал банка неделями занимался их сортировкой. На крошечную улицу Кенкампуа толпами стекались оптовые и розничные торговцы, герцоги, графы и маркизы и часами толкались там в надежде узнать, приняты ли их заявки. Когда, наконец, был объявлен окончательный список подписчиков, оказалось, что заявок в шесть раз больше, чем акций. Результат? Цена акций компании немедленно взлетела до небес.

Улица Кенкампуа в одну ночь превратилась в биржевую площадку на открытом воздухе. Арендная плата в домах на этой улице резко подскочила. Предприимчивые лавочники за бешеные деньги сдавали помещения не менее предприимчивым горожанам, в мгновение ока превратившимся в брокеров.

Примерно в то же самое время герцог стал замечать, что бумажные деньги действуют на людей как эликсир. Затея Ло перестала быть экспериментом; она обернулась оглушительным успехом. Как он и предсказывал в своем эссе за 15 лет до того, люди обрели невообразимое доверие к бумаге как платежному средству. Новые деньги активно переходили из рук в руки, торговля и ремесло процветали. Используя безупречную логику политиков всех времен и народов, Филипп II не мог не догадаться: люди поверили в бумажные деньги; банкноты дают правительству удобный инструмент для заимствований (хотя и старые долги были еще не выплачены); бумажные деньги принимают на рынке с премией, и они, похоже, вдохнули жизнь в замершую экономику Франции. Так почему бы не печатать побольше банкнот?

Герцог, прежде противившийся прямому участию правительства в операциях банка, теперь переименовал его в королевский – Banque Royale, наделил его монополией на аффинаж золота и серебра и к концу 1719 г. выпустил 1000 млн новых банкнот, увеличив тем самым денежную массу в 16 раз. Новые деньги в сочетании с лихорадочным спросом на акции Компании Индий имели тот же эффект, что брошенные в горящий камин петарды. Началось безумие. Цена акций на улице Кенкампуа доходила до десяти номиналов и выше.

Спекулянты неистово трудились, надеясь сколотить состояние на новых выпусках акций. Герцог и Ло любезно помогали им в этом. В стиле, достойном политики Федерального резерва в 2001 г., канцелярия регента в мае 1720 г. выпустила пять деклараций, разрешивших эмиссию еще 2696 млн новых банкнот. Денежная масса пухла как на дрожжах.

Возможно, покупатели акций Миссисипской компании имели те же планы, что и американцы поколения бэби-бума, которые в течение 1990-х годов стремились обеспечить себе благосостояние после выхода на пенсию. Они покупали акции новой компании на выпускаемую правительством резанную бумагу. В Луизиану не вкладывался новый капитал, и она не приносила никаких доходов. Но у толпы перед дверями банка Ло были свои идеи, своя логика и свои мечты.

Из воздуха

По всем признакам французская экономика выглядела совершенно оправившейся. Всего за четыре года страна позабыла о невзгодах и теперь лоснилась от довольства. Париж, центр процветания, бурлил. Со всей Европы сюда стекались всевозможные товары, предметы роскоши и искатели счастья. Население столицы увеличивалось. Цены росли. В моде была роскошь – шелка, кружева, бархат. Дорогую мебель и предметы искусства везли со всех сторон света, и покупали все это не только аристократы. Впервые в истории Франции процветание коснулось среднего класса. Казалось, что наступила новая эпоха: заработки ремесленников выросли вчетверо; безработица упала, повсюду возводились новые дома – каждый намеревался разбогатеть!

Цена акций, выпущенных в августе 1719 г., быстро выросла до 2830 ливров. Но к середине сентября их курс еще удвоился. К концу сентября курс слегка снизился, до 4800 ливров, но потом рост продолжился: 6463 ливров 26 октября, 7463 – 18 ноября и 8975 ливров днем позже! Рост продолжался до 8 января 1720 г., когда за одну акцию Компании Индий давали 10 100 ливров (рис. 3.1 на с. 100).

Покупая акции в кредит, самые простые люди сколачивали немыслимые состояния: лакей заработал 30 млн ливров, бродяга – 70 млн, лавочник – 127 млн. Аристократы придумали даже новое слово для такого рода людей. Они презрительно именовали их «миллионеры». Ричард Кантильон, 23-летний ирландский банкир, работавший в то время в Париже, получил кучу денег – чуть ли не 20 % годовых налоговых доходов французской казны. Такие люди становились легендами. Распространение легенд подстегивало спекулятивную лихорадку. Заболевший спекулянт послал слугу продать 250 акций по 8000 ливров. К тому времени, когда тот добрался до рынка, цена поднялась до 10 тыс. ливров. Он продал акции, вернул хозяину его 4 млн ливров, а 500 тыс. оставил себе. После чего он упаковал вещи и был таков. Громадное состояние сделал и личный помощник самого Ло.

Ло превратился в самого уважаемого иностранца Франции. Для французов этот финансовый гений, вернувший стране процветание, был выше короля. Толпы обожателей боролись за возможность мельком увидеть своего идола, так что его карету постоянно эскортировали солдаты короля. Сен-Симон вспоминает: «Просители и ходатаи ломились в его двери, пытались проникнуть к Ло через окна, выходящие в сад, а некоторые вваливались в приемную через каминную трубу».

Курс акций Миссисипской компании Джона Ло, 1719–1720 гг.

Компания Южных морей, 1719–1720 гг.

Рис. 3.1. Распространение богатства: деньги из «мыльного пузыря» расходятся по миру. Значительная часть денег, крутившихся в спекуляциях с акциями Миссисипской компании Джона Ло (вверху), перетекла в Лондон, чтобы спустя шесть месяцев поучаствовать в пузыре Южных морей (внизу). Эти же деньги способствовали росту цен на предметы роскоши и недвижимость во Франции, что через три столетия повторилось в Японии и Соединенных Штатах.

Женщины всех слоев общества плели интриги, чтобы привлечь его внимание. «Они так преследуют его, что он не имеет покоя ни днем, ни ночью, – писала герцогиня Орлеанская. – Герцогиня первая целовала ему руки, а уж если герцогиня целовала руки, какие части тела расцеловали бы простые женщины?»

Благодаря успеху своего «проекта» к 1720 г. Ло стал самым богатым человеком на Земле. Чтобы не видеть неистовства и увечий, сопровождавших торговлю на улице Кенкампуа, Ло купил целый квартал там, где сегодня находится модная Вандомская площадь. Он открыл офис в отеле Сюиссон и начал скупать замки по всей стране. К тому времени, как ему предложили покинуть Францию, он был владельцем уже дюжины замков. В апогее своего богатства и популярности Ло был владельцем центрального банка Франции и всей территории Луизианы, простиравшейся от Мексиканского залива до Великих озер, от Аппалачских гор до Скалистых гор Среднего Запада. Его компания имела монополию на торговлю с обеими Америками, Индией и Дальним Востоком. Этот простой шотландец незнатного происхождения получил титул герцога Арканзасского и стал первым американским герцогом.

Увы, все на свете подлежит коррекции, в том числе и репутация.

Конец иллюзии

Как заметил спустя сто лет Фредерик Бастиа, в экономике есть то, что видно, и то, что не видно. Зачастую важно именно то, что невидно. В глазах всего мира французы в целом и парижане в особенности богатели с невиданной скоростью. Герцог Орлеанский был совершенно уверен, что придуманные Ло бумажные деньги – это эликсир, необходимый стране, так что усердно их печатал. «А почему было их не печатать? – вопрошает Тведе. – Разве не было очевидно, что именно бумажные деньги дали стране процветание? Деньги были вроде смазки, нужной для экономического механизма, разве не так? Чем больше смазки, тем лучше все движется!»

К несчастью для Ло, сказочный успех его идей и популярность навлекли на него зависть немалого числа политических врагов. В начале 1720 г. известный аристократ принц де Конти захотел получить очередной выпуск акций Компании Индий, но Ло ему отказал. Реакция де Конти? Он собрал все имевшиеся у него банкноты Banque Royale, набил ими доверху две телеги и доставил в банк. «Получите, мсье, – так заявил он, по словам очевидцев, – ваши банкноты “с оплатой по предъявлении”. Вам их предъявили? Ну, так давайте монеты».

Банку пришлось заплатить. Когда герцог узнал об этой выходке принца, он пришел в ярость и велел ему вернуть в банк две трети полученных монет. Но урон был уже нанесен. В фасаде доверия появилась первая трещина. Ричард Кантильон, понимавший, что банкноты ничем не обеспечены, продал все имевшиеся у него 20 млн ливров. Кантильон свернул свою банковскую деятельность и покинул Францию, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Двое других активных участников парижского финансового рынка, Бурдон и Ла Ришардьер, начали обменивать свои банкноты на металлы небольшими порциями, чтобы не привлекать внимания. Они тайно скупали серебро и драгоценности и все это, в том числе и монеты, для сохранности отправляли в Амстердам и в Англию.

Прошло совсем немного времени и вот уже ошалевшие толпы люмпенинвесторов пытались вломиться в банк, чтобы обменять свои обесценивающиеся банкноты и акции фирмы Ло, Миссисипской компании. Средние инвесторы начали тезаврировать золотые монеты, складывая их под матрасы или тайно вывозя из страны. Экспоненциальный рост денежной массы остановился и повернул вспять.

Рассчитывая с помощью указов восстановить доверие, прекратить тезаврирование металлических денег и остановить их утечку за границу, герцог совершил ряд роковых ошибок. Он издал указ, что стоимость банкнот на 5 % выше, чем равных по номиналу монет. Это не сработало, и он повторил тот же ход – объявил, что банкноты ценнее монет на 10 %. Потом, в феврале 1720 г., он вообще запретил гражданам Франции использовать золотые монеты, а позднее довел до их сведения, что всякий, у кого будет найдено более 500 ливров в золоте или серебре, заслуживает конфискации и штрафа.

В конце концов, герцог запустил печатный станок на полную мощность. Как уже отмечалось, с февраля по май того года было напечатано банкнот на сумму 1500 млн ливров. Денежная масса выросла почти до 3000 млн ливров. Наконец, Ло приказал собрать парижских «мятежников» и, прогнав их для наглядности по улицам столицы, отправить в Новый Свет за золотом. Однако когда в темных переулках стали появляться те же грязные рожи, доверие горожан было окончательно подорвано, а вскоре и вовсе сошло на нет.

Под конец ничто уже не могло спасти ни акции компании, ни обесценившиеся банкноты Banque Royale. В 1720 г. Миссисипская компания рухнула, разорив тысячи французских граждан среднего и высшего классов и подорвав устойчивость валюты. Еще за месяц до этого со стороны Франция казалась самой богатой, многолюдной и уверенной страной Европы. Теперь она была банкротом. Психика французов, от обитателей королевского двора до самых низов общества, была травмирована самой идеей акционерной компании. До последнего времени они даже избегали термина banque, предпочитая называть свои банки кредитными обществами – Credit National, Credit Lyonnais, Caisse D’Epargne.

Зеркало глупости

Ло, затмивший на время самого короля, был вынужден жить в Пале-Рояле под охраной королевских гвардейцев. Однажды толпа, заметив его экипаж, вместо того, чтобы любоваться былым кумиром, набросилась на карету и разнесла ее в щепки. К счастью для Ло, его там не оказалось. Позднее Филипп II дал ему разрешение покинуть Францию, и он уехал – покрытый позором и задолжав 6,7 млн ливров.

К моменту его смерти в Венеции в 1729 г. Ло, человек «холодного расчета и ослепительно новаторских идей», превратился, по мнению наблюдателей, в «тень самого себя… запуганный немолодой человек с выраженным тиком»[39]39
  Paul Strathern, Dr. Stragelove’s Game (London: Penguin Books, 2001).


[Закрыть]. Но Ло, старавшийся все всегда предусмотреть, сумел еще раз удивить французских и английских агентов, посланных для описи его имущества. В этой описи, сделанной в 1729 г., значатся 81 ящик с картинами, скульптурами, музыкальными инструментами и мебелью. Среди 481 картины были оригиналы величайших мастеров. На первой странице описи, рассказывает Мэрфи, перечислены 22 картины, в том числе по одной Тициана, Рафаэля, четыре Тинторетто и одна Паоло Веронезе. «На других листах переписи появляются и другие великие имена, – пишет Мэрфи, – в том числе Гольбейна, Микеланджело, Пуссена, Леонардо да Винчи, а также три Рубенса!»

Неудивительно, что после краха Миссисипского проекта Джон Ло стал мишенью такого числа сатирических гравюр, что в 1720 г. их собрали в отдельный том и опубликовали под названием «Великое зеркало глупости» (The Great Mirror of Folly). На одной знаменитой гравюре – фронтиспис для небольшой пьесы о маниях – изображен Ло и толпа продающих акции на улице Кенкампуа. Карикатурно изображенный Ло пожирает золотые и серебряные монеты, которые скармливает ему герцог Орлеанский; переваренные монеты выходят из него в виде бумаг, а неистовствующие инвесторы собирают эти банкноты.

Монтескье, основываясь на истории Ло, написал сатирическую аллегорию, в которой зло высмеивает идею, что золото и серебро – основы современной денежной системы – могут быть замещены чем-то столь легким и бестелесным, как банковский кредит. А Даниэль Дефо посмеялся над проектом Ло в красочных стихах[40]40
  Charles Mackay, “The Mississippi Scheme,” Extraordinary Popular Delusions and the Madness of Crowds (London: Wordsworth Editions, Ltd, 1995).


[Закрыть]^:

 
Дельцы объединились в тайный клан,
Навыпускали акций под завязку.
Над городом стоит молвы туман,
Долги растут, суля крутую встряску,
Деля пустое ничего на доли,
Народ сбивая в толпы поневоле.
 

(пер. Д. Цесельчука)

Историки экономики были, пожалуй, менее снисходительны. Карл Маркс предположил, что Джон Ло представлял собой «нечто среднее между жуликом и пророком». Альфред Маршалл отозвался о Ло как об «опрометчивом и неуравновешенном, но пленительном гении».

С другой стороны, в XX в. серьезные экономисты отнеслись к идеям Ло с уважением. «Я всегда считал, что Джона Ло нельзя отнести ни к какой категории, он сам по себе, – написал Йозеф Шумпетер в своем главном труде «История экономического анализа» (The History of Economic Analysis). – Он разработал экономическую часть своих проектов с блеском с глубиной, ставящих его в первый ряд монетарных теоретиков всех времен». Между тем Шилд Николсон полагает, что, несмотря на катастрофу, Джона Ло можно считать отличным финансистом; так же, как и Наполеон был великим воином, несмотря на Ватерлоо.

По стопам Ло: краткая история спекулятивных маний

Спекулятивные мании бывают незначительными, а бывают грандиозны. Почти за 300 лет, прошедших после Миссисипской мании, условия для такого рода эпизодов неоднократно менялись, но стремления, диалоги и драматическое напряжение остались в основном теми же.

«Сага о Миссисипском проекте [и о пузыре Южных морей] исторически актуальна, – пишет Марк Фабер, – потому что содержит все главные черты последующих маний: сомнительные личности, нравственная порочность, неоднозначные решения, создание денег и умножение рискованных займов, чтобы продлить спекулятивную оргию, катализатор, ведущий к началу краха, – обычно огласка какого-либо мошенничества, неспособность главного спекулянта найти деньги, чтобы погасить незначительное требование, известие о том, что у организаторов проекта нет денег, либо какие-либо неблагоприятные политические или экономические новости, после чего возникает паника, вместо алчности и эйфории воцаряются страх и желание спекулянтов любой ценой спасти шкуру»[41]41
  Marc Faber, Tomorrow’s Gold (CLSA, 2002).


[Закрыть].

Время от времени, то в одном поколении, то в другом, обычные люди вдруг начинают верить, что присутствуют при рождении новой эры, которая всем принесет невообразимое богатство и процветание. На идею о новой эре наталкивают разные события, но обычно открытия определенного рода: например, золотых россыпей в Калифорнии в 1849 г. или в районе Сиднея и Мельбурна в 1851 г.; внедрение новых изобретений: каналов, железных дорог, автомобилей, радио, персональных компьютеров, Интернета и беспроводной связи; или даже открытие новых территорий, как это было в случае Индии, Южной Америки и территории Миссисипи. Каждое из этих событий открывало период спекуляций. Возможно, такой же эффект произведет открытие китайского рынка в XXI в.

Время от времени волны «иррациональной эйфории» охватывают все население и, подобно заразной болезни, перемещаются из страны в страну. Мгновенные богатства, сколоченные во Франции в начале 1720 г., всего через полгода уже оказались в Лондоне, где помогли раздуть пузырь Южных морей. Через несколько лет сюда же явился и Ричард Кантильон, написавший здесь первую из своих известных книг по экономической теории. Уже на нашей памяти, после краха в 1989 г. японского рынка и последовавшего в 1990-е годы снижения процентных ставок, деньги хлынули из Японии на американские рынки. В Японии деньги брались в долг почти под нулевой процент, а затем на них покупались казначейские облигации США, приносившие 8,16 %.

Менее масштабные, локальные мании регулярно повторялись на протяжении прошлого столетия, но вред от них был невелик. В США в 1961 г. беспричинно выросли акции кегельбанов, в 1978 г. вдруг возник острый спрос на акции игорных заведений, а в 1983 г. резко поднялись акции первых производителей персональных компьютеров, таких, как Commodore, Atari и Coleco (первоначально занималась производством наземных бассейнов). Аналогичным образом акции таких сомнительных компаний, как Presstek, Diana и Iomega поднялись до заоблачных высот в 1995 г. Но все эти мелкие пузыри подобны пограничным стычкам или переворотам в малых странах. Они не привлекают большого внимания и лопаются прежде, чем широкая публика о них услышит.

На нашей памяти имели место и более масштабные, но все-таки безвредные спекулятивные мании, охватывавшие отдельные сектора. Рэй Дево перечисляет четыре: в 1968 г. в Великом мусорном рынке участвовали всевозможные акции, имеющие отношение к технологиям, что напоминает безумие «доткомов» 1999 г.; мании возникали на рынках урана, воздушных перевозок и цветных телевизоров, но они не распространились на другие отрасли[42]42
  Bill Bonner, “A Ereer Place?” Daily Reckoning (May 31, 2001). См.: http:// www.dailyreckoning.com.


[Закрыть]. Когда эти пузыри лопались, ущерб несли только участвовавшие в них акции. Впрочем, здесь есть и определенное последействие – многие из акций, некогда котировавшихся слишком высоко, оказываются практически нереализуемыми после того, как пузырь лопнет. Их ликвидность пропадает, а вместо них в центре спроса оказываются акции фирм с большой капитализацией.

Но крупномасштабные мании, подобно большим войнам – другое дело. Когда прокалываются эти огромные пузыри – 1873 и 1929 гг. в США, 1989 г. в Японии, 1997 г. в развивающихся странах, последствия для экономики бывают очень серьезными, зачастую даже глобального характера. Обычно пузыри зарождаются в ситуации низкой инфляции, благодаря чему расширение кредита непосредственно затрагивает цены финансовых активов, а не потребительских благ. Инфляция потребительских цен была невелика в 1920-е годы, очень мала в Японии в 1980-е годы, была мала и снижалась в США в 1990-е годы.

Фабер объясняет: «Модель пузыря всегда включает «сдвиг», который открывает экстраординарные возможности получения прибыли, ведет к неумеренному расширению торговли в кредит, заимствований, к спекулятивным эксцессам, к разгулу мошенничества и обмана, после чего наступает кризис, когда достоянием гласности становится широкомасштабное жульничество, и, наконец, наступает развязка – разъяренная публика требует призвать виновных к ответу. В каждом случае избыточность кредита и денежное стимулирование экономики разжигали огонь иррациональной спекуляции и привлекали внимание публики, так что стремление разбогатеть охватывало все более широкие группы людей, не имевших ни малейшего понятия о предмете спекуляции».

Инвесторы всегда не против, когда их активы растут в цене, так что кредитная инфляция продолжается беспрепятственно – и даже поощряется, пока не достигает такого гротескного уровня, что даже «умные» деньги не могут не заметить этого и начинают искать пути отхода. Аналогичным образом большой бум всегда сопровождается неким ажиотажем в области технологий или бизнеса. В 1920-е люди верили, что причиной наблюдавшегося экономического бума были новые машины, радио и бытовая электротехника. В 1980-е люди верили в японские методы управления качеством и во всю систему организации хозяйства.

Как показал Хаймен Мински, бумы играют важную экономическую роль – они привлекают ресурсы в перспективные секторы хозяйства и ускоряют их развитие. Инвесторы не настолько безумны, чтобы вкладывать деньги в бум в период его начала; их безумие в том, что они вкладывают деньги под конец, когда цены уже становятся совершенно абсурдными.

Крах инвестиционной мании наступает, когда реальность начинает вызывать подозрения, прибыли всё никак не материализуются, а уверенность сменяется вначале трепетом, а потом… страхом. Большие крахи обычно сопровождаются быстрым сжатием денежной массы и кредита, потому что кредиторы теперь боятся ссужать деньги все менее надежным клиентам. В 1720 г., после краха Миссисипской компании, несмотря на энергичное противодействие Филиппа II, возникла сильная дефляция и денежная масса во Франции сильно уменьшилась. Самые смышленые инвесторы в буквальном смысле вывезли из страны золотые и серебряные монеты. Утратив доверие к бумажным деньгам, испуганные торговцы и коммерсанты активно занялись накоплением монет, которые они держали в погребах и в земляных схронах. И банковский кредит сжался. Результатом очередного указа, предписавшего использовать банкноты достоинством от 1000 до 10 000 ливров только для покупки государственных облигаций, акций Компании Индий и для внесения на банковские депозиты, стало дальнейшее сокращение денежной массы. Так была доказана ложность одного из главных положений теории Ло. Когда доверие утрачено, центральный банк не в состоянии управлять денежным хозяйством. Однако идея жива.

Джон Ло умер, покрытый позором, но идея центрального банка до сих пор в такой же моде, как подоходный налог. Первый современный центральный банк, отличавшийся достаточной устойчивостью, был основан спустя 100 лет после другой финансовой катастрофы – Французской революции. Вскоре по этому пути двинулись и другие европейские страны. Сильные централизованные государства, характерные для XIX–XX вв., стремились к полному контролю над денежным обращением. Центральные банки дали им желаемое. Но, по крайней мере, на время, они усвоили важный урок. Согласно Фердинанду Липсу из Lion Capital Group (Цюрих, Швейцария), утвердившийся в XIX в. золотой стандарт представлял собой «высочайшее достижение цивилизованного мира. Золотой стандарт не был плодом ни конференции по вопросам кредитно-денежной политики, ни результатом прозрения какого-то гения. Он возник из опыта столетий»[43]43
  Цит. по тексту лекции, прочитанной на конгрессе «Гуманизм на распутье», проходившем в Фелкирхе, Австрия, 30 августа – 1 сентября 2002 г. Ferdinand Lips, “Why Gold-Backed Currencies Help Prevent Wars”.


[Закрыть].

Но постепенно мир забыл об опасностях бумажных денег. Мало-помалу экономисты, руководители центральных банков и политики признали приемлемость бумажных денег и принялись доказывать, что с их помощью они смогут обеспечить процветание, которого мать-природа нам не дает, т. е. развивают ту самую идею, которую однажды взялся реализовать Джон Ло (табл. 3.1 на с. 110–111).

Таблица 3.1

Краткая история спекулятивных эксцессов[44]44
  В 1990-х годах инвесторы американского рынка акций уверились, что бумы и крахи отошли в прошлое. Ан нет, пузырь 1996–2000 гг. привлек и уничтожил больше капитала, чем любой другой спекулятивный пузырь в истории. Спекулятивные мании часто сопутствуют открытию новой территории, внедрению новой технологии или окончанию войны.


[Закрыть]