Текст книги "Лунный камень"

Глава XV

Погруженный в свои мысли, сержант хранил молчание, пока мы не дошли до сосновой рощи. Там он вскинул голову, как человек, принявший решение, и снова заговорил со мной.

– Мистер Беттередж, – сказал он, – поскольку вы оказали мне честь и, так сказать, сели в мою лодку и поскольку, думаю, до окончания дня вы еще окажете мне помощь, я не вижу смысла продолжать играть друг с другом в кошки-мышки и предлагаю со своей стороны подать вам пример откровенного разговора. Вы не намерены сообщать мне сведения против Розанны Спирман, потому что с вами она вела себя хорошо и потому что вы всем сердцем ее жалеете. Эти гуманные порывы делают вам большую честь, но в таком деле подобные порывы должны быть отброшены. Розанне Спирман ничего не грозит… Даже если я докажу ее причастность к пропаже алмаза и представлю доказательства такие же очевидные, как нос у вас на лице.

– Вы хотите сказать, что миледи не отдаст ее под суд? – спросил я.

– Я хочу сказать, что миледи не может отдать ее под суд, – ответил сержант. – Розанна Спирман – всего лишь инструмент в руках другого человека, и ради этого другого человека Розанна будет спасена.

Говорил он убежденно, этого нельзя было отрицать, и все же я чувствовал какую-то внутреннюю тревогу, что-то в его словах вызывало у меня подозрение.

– Вы можете назвать имя этого другого человека? – спросил я.

– А вы разве не можете, мистер Беттередж?

– Нет.

Сержант Кафф остановился и посмотрел на меня с грустным участием.

– Мне нравится быть чутким к человеческим слабостям, – промолвил он. – Сейчас я это ощущаю по отношению к вам, мистер Беттередж. А вы, руководствуясь такими же похвальными порывами, особенно чутки к Розанне Спирман, не так ли? Вы, случайно, не знаете, в последнее время у нее не появлялось новое белье?

Что он имел в виду, неожиданно задав этот странный вопрос, признаюсь, мне было непонятно. Не видя, чем это может навредить Розанне, я ответил, что девушка попала в наш дом с очень скудным запасом белья, и миледи, в благодарность за ее хорошее поведение (слова «хорошее поведение» я выделил особо), подарила ей новое белье меньше двух недель назад.

– Мы живем в жалком мире, – философски произнес сержант. – Человеческая жизнь, мистер Беттередж, является своего рода мишенью. Несчастья всегда метят в нее и неизменно попадают в яблочко. Если бы не этот новый запас белья, мы бы нашли какую-нибудь новую ночную рубашку или нижнюю юбку в вещах Розанны и таким образом уличили бы ее. Вы следите за моей мыслью? Вы сами допрашивали служанок и знаете, что две из них обнаружили перед дверью Розанны. Наверняка вам также известно, чем занималась девушка вчера, после того как сказалась больной. Не догадываетесь? Господи, это же просто, как вон то пятно света на дереве. В четверг в одиннадцать часов утра старший инспектор Сигрейв (это скопление человеческих слабостей) показывает всем служанкам пятно на двери. У Розанны возникают определенные подозрения, она при первой же возможности возвращается в свою комнату, находит пятно на ночной рубашке, юбке или на чем-то еще, прикидывается нездоровой, незаметно уходит в город, покупает ткань для новой юбки или рубашки, шьет ее одна в своей комнате в четверг ночью, разводит огонь (не для того, чтобы уничтожить ее – за нею подглядывают две любопытные служанки, и она понимает, что запах гари выдаст ее, да и от пепла потом нужно будет как-то избавляться), так вот, она разводит огонь, чтобы постирать и погладить подменную юбку, а юбку с пятном прячет (возможно, на себе), и сейчас, в эту самую минуту, она избавляется от нее в каком-нибудь удобном месте на пустынном берегу в этой роще. Прошлым вечером я проследил за нею, когда она ходила в рыбацкую деревню, где зашла в определенную хижину, которую нам, вероятно, придется посетить, прежде чем мы пойдем обратно. Проведя в хижине какое-то время, она вышла оттуда, что-то пряча под плащом. Плащ на женских плечах – это эмблема милосердия, он скрывает множество грехов. Я видел, как она, выйдя из хижины, пошла по берегу на север. Мистер Беттередж, у вас здесь побережье считается хорошим морским пейзажем?

Я ответил как можно короче:

– Да.

– О вкусах не спорят, – сказал сержант Кафф. – Если смотреть на это с моей точки зрения, я никогда не видел более однообразного морского пейзажа. Если вам нужно пройти следом за другим человеком вдоль берега и если этот человек решит обернуться, здесь даже негде спрятаться. Мне пришлось выбирать: либо задержать Розанну по подозрению, либо пока что оставить ее, дав ей возможность играть в свою маленькую игру. По причинам, перечислением которых я не буду вас обременять, я предпочел пойти на любые жертвы, нежели уже сегодня возбудить тревогу одной особы, имя которой мы называть не будем. Я вернулся в дом, чтобы попросить вас провести меня на север другой дорогой. Песок благодаря свойству сохранять следы является одним из лучших сыщиков, которых я знаю. Если мы не встретим Розанну, выйдя к ней навстречу по этой дороге, песок расскажет нам, чем она занималась, если только не стемнеет слишком рано. Вот песок. Прошу прощения, но я советую вам идти молча и следовать за мной.

Если врачам известна такая болезнь, как сыскная лихорадка, то эта хворь начала стремительно охватывать вашего покорного слугу. Сержант Кафф вышел между песчаными холмами к берегу. Я, клокоча от возбуждения, двинулся за ним, остановился на некотором расстоянии и стал ждать, что будет дальше.

Вышло так, что остановился я почти на том же месте, где мы с Розанной разговаривали, когда рядом с нами неожиданно появился мистер Франклин. Клянусь, я почти почувствовал, как бедняжка сунула ладошку в мою руку и легонько пожала ее в благодарность за доброту. Клянусь, я почти услышал ее голос, рассказывающий мне о том, что Зыбучие пески притягивают ее к себе всякий раз, когда она выходит из дома. Почти увидел, как ее лицо засветилось, когда она впервые увидела мистера Франклина, торопливо выходящего к нам из-за дюн. На душе у меня становилось все тоскливее и тоскливее, пока я думал об этих вещах, и вид уединенной маленькой бухты, когда я оглянулся по сторонам, чтобы взбодриться, лишь усилил мою тревогу.

Догорал последний вечерний свет, и над всем пустынным местом повисла жуткая, мертвая тишина. Волны океана накатывали на песчаный берег бухты без всякого шума. Вода вдали казалась неподвижной и мрачной, не было даже малейшего ветерка, который мог бы пошевелить ее. На мертвой поверхности моря плавали отвратительные желтоватые клочья водорослей. На склонах двух торчавших из воды камней в последних лучах солнца тускло поблескивали тина и слизь. Начинался прилив, и, пока я стоял там в ожидании, широкая темно-желтая поверхность Зыбучих песков задрожала и покрылась зыбью – это было единственное движение во всем жутком месте.

Я заметил, что сержант вздрогнул, когда его внимание привлекла дрожь песка. Понаблюдав минуту-другую, он развернулся и подошел ко мне.

– Ненадежное место, мистер Беттередж, – сказал он, – и нигде на берегу не видно следов Розанны.

Он провел меня дальше по берегу, и я заметил, что его и мои следы были единственными отпечатками на песке.

– В какой стороне от нас рыбачья деревня? – спросил сержант.

– Коббс-Хоул, – ответил я, – совсем недалеко на юг.

– Сегодня вечером я видел, как девушка шла на восток по берегу из Коббс-Хоула. Следовательно, она могла идти сюда. Коббс-Хоул на другой стороне этого мыса? Мы сможем пройти туда сейчас, когда отлив?

– Да, – ответил я на оба вопроса.

– Если вы не против, я предлагаю выдвинуться немедленно, – сказал сержант. – Пока не стемнело, я хочу найти место, где она сошла с берега.

Мы прошли ярдов двести в сторону Коббс-Хоула, как вдруг сержант Кафф встал на колени прямо на песок. Со стороны это выглядело, как будто его вдруг охватило страстное желание помолиться.

– Все же ваш морской ландшафт не так уж плох, – заметил сержант. – Здесь женские следы, мистер Беттередж! Будем считать их следами Розанны, пока не найдем убедительных доказательств обратного. Обратите внимание, весьма запутанные следы. Я бы даже сказал, нарочно запутанные. Ах, бедная душа, она не хуже меня знает сыскные особенности песка. Но разве у нее было время для того, чтобы запутать следы тщательно? Думаю, нет. Одна цепочка тянется со стороны Коббс-Хоула, а другая уходит в обратную сторону. Разве носок ее туфли не указывает прямиком на воду? И разве это не отпечатки двух каблуков дальше по берегу, тоже у самой воды? Не хочу ранить ваши чувства, но, боюсь, Розанна – коварная особа. Все выглядит так, словно она пыталась попасть на то место, которое мы только что покинули, но так, чтобы ее нельзя было найти по следам. Можно ли утверждать, что она прошла по воде с этой точки до каменного выступа у нас за спиной, а потом вернулась той же дорогой и вышла на берег там, где до сих пор видны следы каблуков? Да, это можно утверждать. Это согласуется с моим предположением, что, покинув хижину, она несла что-то под плащом. Нет! Не для того, чтобы уничтожить, – ибо в таком случае ей незачем было путать следы, чтобы я не узнал, куда она шла. Она хотела что-то спрятать, думаю, это более вероятно. Быть может, если мы пойдем дальше, нам удастся выяснить, что это.

После этого предположения моя сыскная лихорадка утихла.

– Я вам не нужен? – спросил я. – Тут от меня вряд ли какая-то польза будет.

– Чем дольше я вас знаю, мистер Беттередж, – сказал сержант, – тем больше добродетелей я в вас открываю. Скромность… Боже, до чего же редко это качество встречается в людях! И как щедро вы наделены этой редкостной добродетелью! Если я один войду в хижину, люди насторожатся после первого же заданного вопроса. Если я войду с вами, меня представит уважаемый сосед и разговору можно будет придать правильное направление. Я это вижу в таком свете. А вы?

Удачного ответа я с ходу не придумал, поэтому попытался выиграть время, спросив, в какую хижину он собирается заходить.

Выслушав описание, я понял, что речь идет о хижине, в которой жил рыбак по имени Йолланд с женой и двумя взрослыми детьми – сыном и дочерью. Если вы оглянетесь назад, то увидите, что, впервые представляя вашему вниманию Розанну Спирман, я упомянул, что она изредка перемежает походы на Зыбучие пески с посещением друзей в Коббс-Хоуле. Друзьями этими были Йолланды, достойные, уважаемые люди, делавшие честь нашей округе. Розанна познакомилась с ними через их хромую дочь, которую в наших краях прозвали Хромоножка Люси. Я подозреваю, что девушек сблизило взаимное сочувствие. Во всяком случае, Йолланды и Розанна всегда ладили и их редкие встречи всегда проходили тепло. Тот факт, что сержант Кафф выследил девушку до их хижины, выставил мою помощь в расследовании в совершенно новом свете. Розанна всего лишь сходила туда, куда до этого ходила не раз, и доказать, что она провела время с рыбаком и его семьей, было все равно что доказать ее полную невиновность. Стало быть, этим я ей не наврежу, а только помогу. У меня появилась возможность дать логике сыщика убедить меня, и я этой возможностью воспользовался.

Мы двинулись к Хоббс-Хоул, не сводя глаз со следов на песке, пока не стемнело.

На месте мы узнали, что рыбак с сыном вышли в море, а Хромоножка Люси, всегда слабая и утомленная, отдыхала у себя в спальне наверху. Добрая миссис Йолланд принимала нас в одиночестве на кухне. Услышав, что сержант Кафф – известная в Лондоне личность, она выставила на стол бутылку голландского джина, положила рядом пару чистых трубок и воззрилась на него так, будто не могла насмотреться.

Я тихонько присел в углу, собираясь послушать, как сержант исхитрится вывести разговор на Розанну Спирман. Его всегдашняя манера начинать беседу издалека в этом случае проявилась ярче, чем обычно. Я не представляю, как ему это удалось, однако не подлежит сомнению, что начал он с королевской семьи, первометодистов и цены на рыбу и от этого перешел (в своей обычной горестной и скрытной манере) к пропаже Лунного камня, скверному характеру нашей первой горничной и неприязненному отношению к Розанне Спирман слуг в целом. Дойдя таким манером до этого пункта, он сообщил, что наводит справки об исчезнувшем алмазе отчасти для того, чтобы отыскать его, а отчасти для того, чтобы снять с Розанны несправедливые подозрения со стороны ее врагов в доме. Спустя примерно четверть часа после того, как мы расположились в кухне, добрая миссис Йолланд уже свято верила, что разговаривает с лучшим другом Розанны, и убеждала сержанта Каффа подкрепиться и отпить из голландской бутылки.

Убедившись, что сержант от миссис Йолланд ничего не добьется, я просто сидел и наслаждался их разговором точно так же, как в свое время наслаждался какой-нибудь пьесой в театре. Великий Кафф выказывал чудеса терпеливости, пытаясь зайти то с одной стороны, то с другой, и стрелял, как могло показаться, наугад, в надежде случайно попасть в мишень. Все в пользу Розанны Спирман, и ничего против нее – вот как закончилась эта беседа, как он ни старался воспользоваться тем, что миссис Йолланд болтала без умолку и нисколько не сомневалась в его искренности. Последнюю попытку он предпринял, когда посмотрел на часы и встал, собираясь прощаться.

– Желаю вам покойной ночи, сударыня, – сказал сержант. – И на прощание скажу, что ваш покорный слуга – искренний доброжелатель Розанны Спирман. Только она не уживется на своем месте, и мой ей совет – уйти с него.

– Господи прости, но она и уходит! – воскликнула миссис Йолланд. (Nota bene: я перевожу слова миссис Йолланд с йоркширского диалекта на английский язык. Когда я говорю вам, что гениальный Кафф то и дело переставал понимать ее и снова схватывал суть ее речей, только когда я приходил на помощь, вы можете сами решить, что было бы с вами, если бы я передал ее речь в точности.)

Розанна Спирман уходит от нас! Я навострил уши. Было по меньшей мере странно, что она не предупредила об этом миледи или меня. У меня закралось подозрение, что последний случайный выстрел сержанта Каффа, возможно, попал в цель. Я уже сомневался, что мое участие в происходящем так уж безобидно, как мне представлялось. Если для сержанта было обычным делом оплести сетью обмана честную женщину, то я как добрый протестант не должен был забывать, что прародителем лжи является дьявол и что дьявол и зло никогда не бывают далеко друг от друга. Почуяв недоброе, я хотел было увести сержанта Каффа из этого дома, но он снова сел и попросил налить пару капель из голландской бутылки. Миссис Йолланд села напротив него и налила ему стакан. Я же, ощущая сильнейшую тревогу, подошел к двери и сказал, что должен покинуть их, однако так и не вышел.

– Значит, она уходит, да? – сказал сержант. – И чем она будет заниматься, когда уйдет? Печально, печально. У бедняжки совсем нет друзей, кроме вас да меня.

– Ну почему? Есть, – промолвила миссис Йолланд. – Я уже говорила, сегодня она приходила к нам и, поговорив немного со мною и моей Люси, попросилась пойти наверх, в комнату Люси. Это единственное место в нашем доме, где есть перо и чернила. «Хочу написать письмо другу, – сказала она, – а у себя этого сделать не могу, потому что остальные слуги все время подсматривают». Кому было адресовано письмо – не скажу, но это, наверное, было очень длинное письмо, если судить по тому, как долго она над ним сидела. Когда она спустилась, я предложила ей почтовую марку. Письма у нее в руках не было, и марку она не приняла. Вы же знаете, бедная девочка немного скрытна насчет себя и своих поступков. Но где-то у нее есть друг, это точно, к этому другу она и пойдет.

– Скоро? – поинтересовался сержант.

– Как только сможет, – ответила миссис Йолланд.

Тут я отошел от двери. Как глава прислуги миледи я не мог допустить, чтобы в моем присутствии велись разговоры о том, уходит наша служанка или не уходит.

– Должно быть, вы ошибаетесь насчет Розанны Спирман, – сказал я. – Если бы она собиралась уходить, она бы первым делом поставила в известность меня.

– Ошибаюсь? – воскликнула миссис Йолланд. – Да всего час назад она купила у меня вещи себе в дорогу. В этой самой комнате, мистер Беттередж. Да, кстати, – сказала несносная женщина и вдруг начала шарить по карманам, – я кое-что хотела сказать о Розанне и ее деньгах. Кто-нибудь из вас увидит ее, когда вы вернетесь к себе?

– Я с величайшим удовольствием передам ваше послание бедняжке, – ответил сержант Кафф, не давая мне вставить слово.

Миссис Йолланд достала из кармана несколько шиллингов и шестипенсовиков и с раздражающей аккуратностью пересчитала их на ладони. Потом протянула монеты сержанту, хотя весь вид ее говорил о том, что ей очень не хочется расставаться с деньгами.

– Не могли бы вы вернуть их Розанне и передать ей от меня поклон? – спросила миссис Йолланд. – Она заплатила за пару вещичек, которые ей сегодня понравились, и деньги в этом доме, конечно, всегда нужны, не отрицаю, но мне как-то не по себе оттого, что я беру у бедняжки, наверное, последнее. Да и, сказать по правде, когда муж завтра утром вернется с работы, я не думаю, что он будет рад, услышав, что я взяла с Розанны Спирман деньги. Пожалуйста, передайте ей, что она может оставить эти вещи себе как подарок. И не оставляйте деньги на столе, – прибавила миссис Йолланд, вдруг положив монеты перед ним на стол так, будто они обожгли ей пальцы. – Времена сейчас тяжелые, а человек слаб. Вдруг я не удержусь и спрячу их обратно в карман!

– Идемте, – позвал я. – Я больше не могу ждать. Пора возвращаться домой.

– Я иду сразу за вами, – сказал сержант Кафф.

Второй раз я подошел к двери и второй раз не смог переступить порог, как ни старался.

– Возвращать деньги – это такое деликатное дело, сударыня, – услышал я голос сержанта. – Я уверен, вы и так дешево с нее взяли, не так ли?

– Дешево? – ответила миссис Йолланд. – А вот сходите, посмотрите сами.

Она взяла свечу и повела сержанта в угол комнаты. Я не смог удержаться, чтобы не пойти за ними. В углу был свален старый хлам, в основном вещи из металла, которые рыбак в разное время поднимал с затонувших кораблей и которые он еще не успел продать. Миссис Йолланд сунула руку в эту кучу и извлекла из нее старый, покрытый лаком оловянный ящичек с крышкой и кольцом, чтобы вешать – такие штуки используют на кораблях, чтобы предохранять карты и прочие бумаги от влаги.

– Вот, – сказала она. – Сегодня Розанна купила у меня такую же вещь. «Как раз подойдет, – она сказала, – для моих манжет и воротничков, чтобы не помялись в сундуке». Один шиллинг девять пенсов, мистер Кафф. Не сойти мне с этого места, ни полпенни больше.

– Очень дешево, – с тяжким вздохом промолвил сержант.

Он взвесил ящичек на руке, и мне показалось, что я услышал пару нот «Последней розы лета», пока он на него смотрел. Так и есть! Он сделал очередное открытие не в пользу Розанны Спирман в том самом месте, которое казалось мне наиболее безопасным, и все из-за меня! Можете представить, что я тогда испытал и как я раскаивался в том, что помог встретиться миссис Йолланд и сержанту Каффу.

– Ну все, довольно, – решительно произнес я. – Нам правда пора.

Не обращая на меня ни малейшего внимания, миссис Йолланд снова погрузила руку в кучу хлама и на этот раз достала собачью цепь.

– Попробуйте, какая тяжелая, сэр, – сказала она сержанту. – У нас таких было три штуки, и Розанна забрала две. «Зачем вам, дорогая, две собачьи цепи?» – спросила я ее, а она отвечает: «Если их соединить, ими как раз можно сундук обвязать». «Но веревкой же дешевле будет», – говорю. «Цепью надежнее», – отвечает она. Тогда я ей: «Никогда не слышала, чтобы сундуки цепью обматывали», а она мне в ответ: «Миссис Йолланд, не возражайте. Просто отдайте мне цепи». Странная девушка, мистер Кафф. Золотой характер, и с моей Люси ладит лучше, чем родная сестра, но всегда немного странноватая. Я отдала их ей. Три шиллинга шесть пенсов, слово честной женщины, мистер Кафф!

– За каждую? – спросил сержант.

– За обе! – ответила миссис Йолланд. – Три шиллинга шесть пенсов за две цепи.

– Вы продешевили, сударыня, – покачал головой сержант. – Можно сказать, даром отдали.

– Вот ее деньги, – сказала миссис Йолланд и стала бочком приближаться к кучке серебра на столе, как будто оно против ее воли притягивало ее. – Оловянный ящичек и две собачьих цепи – вот все, что она купила и забрала с собой. Один шиллинг девять пенсов и три шиллинга шесть пенсов, вместе пять шиллингов три пенса. И у меня на душе неспокойно оттого, что я взяла у бедной девушки эти деньги, когда они могут ей самой пригодиться.

– Сударыня, у меня на душе неспокойно оттого, что вы хотите вернуть деньги, – сказал на это сержант Кафф. – Да вы, можно сказать, подарили ей эти вещи. Да-да!

– Вы правда так думаете? – просияла миссис Йолланд.

– Вне всякого сомнения, – ответил сержант. – Спросите мистера Беттереджа.

Спрашивать меня было бесполезно. Все, что они от меня услышали, это:

– Всего доброго.

– Чтоб они пропали, эти деньги! – воскликнула миссис Йолланд. Тут она словно утратила власть над собой, кинулась к монетам и быстро сгребла их себе в карман. – Не могу я видеть, как они лежат здесь и никто их не берет. – Непонятная женщина плюхнулась на стул и посмотрела на сержанта с таким видом, будто хотела добавить: «Теперь они у меня в кармане, попробуйте их оттуда достать!»

На этот раз я не только подошел к двери, но и перешагнул порог с твердым намерением идти домой. Объясняйте это как хотите, но у меня появилось ощущение, точно один из них или оба вместе смертельно оскорбили меня. Не успел я сделать и трех шагов, как сзади послышался голос сержанта:

– Благодарю вас за это знакомство, мистер Беттередж, – сказал он. – Я обязан жене рыбака совершенно новым для меня чувством. Миссис Йолланд озадачила меня.

Меня так и подмывало бросить в ответ какую-нибудь колкость, и причина на то была одна: я рассердился на него, потому что рассердился на себя. Но, когда он признался, что был озадачен, у меня на душе немного потеплело от возникшего сомнения: быть может, в конце концов, я причинил не такой уж большой вред? Осторожно помалкивая, я стал ждать продолжения.

– Да, – сказал сержант, как будто в темноте прочитал мои мысли. – Возможно, мистер Беттередж, при вашем участии в Розанне вас утешит, что вместо того, чтобы направить меня на след, вы меня с него сбили. Чем сегодня занималась Розанна, конечно же, понятно. Она соединила две цепи и привязала к кольцу на оловянном ящичке. Ящичек она утопила в воде на Зыбучих песках, закрепив свободный конец под каким-нибудь камнем в известном только ей месте. Она оставит ящичек там до тех пор, пока не закончится расследование, после чего достанет его, когда ей будет удобно. Пока что все очень просто. Но, – прибавил сержант, и в его голосе я впервые услышал раздражение, – для меня загадка… Что, черт возьми, она спрятала в этом ящичке?

Я подумал: «Лунный камень», но вслух сказал только:

– А вы не догадываетесь?

– Это не алмаз, – промолвил сержант. – Весь мой жизненный опыт говорит, что Розанна не брала алмаз.

После этих слов проклятая сыскная горячка снова разгорелась во мне. Во всяком случае, эта новая загадка вытеснила из моей головы все остальные мысли. Я выпалил:

– Запачканное платье!

Сержант Кафф остановился и в темноте положил руку мне на плечо.

– Если что-нибудь бросить в эти ваши Зыбучие пески, оно может снова подняться на поверхность? – спросил он.

– Никогда, – ответил я. – Любой предмет, хоть тяжелый, хоть легкий, попав в пески, засасывается вглубь и остается там навсегда.

– Розанна Спирман знает об этом?

– Она знает это не хуже, чем я.

– Тогда что было проще, чем привязать камень к платью и бросить его в Зыбучие пески? Я не вижу ни единой причины его прятать. И все же она спрятала его. Вопрос состоит в том, – сказал сержант, снова двинувшись вперед, – что она запачкала краской, юбку или ночную рубашку? Или есть нечто другое, что нужно спрятать во что бы то ни стало? Мистер Беттередж, если ничто не помешает, завтра мне придется отправиться во Фризинголл, чтобы узнать, что она покупала в городе, когда тайком добыла ткань на новую одежду вместо запачканной. Несомненно, опасно оставлять дом при таком положении дел, но еще опаснее делать следующий шаг в темноте. Прошу прощения за некоторую несдержанность, я сам упал в своих глазах, но эта Розанна Спирман ставит меня в тупик.

Когда мы вернулись, слуги ужинали. Первым, кого мы увидели во дворе, был полицейский, оставленный в помощь сержанту старшим инспектором Сигрейвом. Сержант спросил, вернулась ли Розанна Спирман. Да. Когда? Около часа назад. Что она делала? Поднялась наверх снять шляпку и плащ. А сейчас спокойно ужинает с остальными.

Не сделав никакого замечания, сержант Кафф отправился к черному ходу, падая все ниже и ниже в своих глазах. В темноте он пропустил дверь (хоть я и окликнул его) и остановился, только когда наткнулся на калитку, ведущую в сад. Когда я подошел, чтобы отвести его обратно правильной дорогой, я увидел, что он внимательно смотрит на одно конкретное окно в том этаже, где располагались спальни с тыльной стороны дома.

Подняв голову в свою очередь, я обнаружил, что объектом его наблюдений было окно комнаты мисс Рейчел и что огонь в нем быстро перемещался взад и вперед, как будто там происходило что-то необычное.

– Это комнаты мисс Вериндер? – спросил сержант Кафф.

Я ответил утвердительно и пригласил его зайти в дом на ужин. Сержант остался на месте и что-то сказал о том, что любит запах ночного сада. Я оставил его наслаждаться и, уже подходя к двери, услышал со стороны садовой калитки «Последнюю розу лета». Сержант Кафф сделал новое открытие! И на этот раз ему помогло окно младшей хозяйки!

Последнее соображение заставило меня вернуться к сержанту с вежливым замечанием, что я не могу его оставить одного.

– Вас там что-то удивляет? – добавил я, указав на окно мисс Рейчел.

Судя по голосу, самооценка сержанта вернулась на прежний уровень.

– Вы в Йоркшире любите биться об заклад, не так ли? – спросил он.

– А что? – осторожно произнес я. – Предположим, что да.

– Если бы я был йоркширцем, – продолжил сержант, взяв меня за руку, – я бы поставил целый соверен на то, мистер Беттередж, что ваша молодая хозяйка неожиданно решила покинуть дом. И если я выиграю, я готов поставить еще один соверен на то, что эта мысль появилась у нее за последний час.

Первое предположение сержанта удивило меня. Второе каким-то образом у меня в голове смешалось с сообщением полицейского о том, что Розанна Спирман вернулась с песков около часа назад. Оба предположения вместе произвели на меня странное впечатление. Когда мы пошли в дом ужинать, я стряхнул руку сержанта и, позабыв о манерах, первым вошел в дом, чтобы самому навести справки.

Сэмюэль, лакей, оказался первым, кого я встретил в коридоре.

– Ее светлость ждет вас и сержанта Каффа, – сказал он, прежде чем я успел что-нибудь спросить.

– Как давно ждет? – раздался голос у меня за спиной.

– Уже час, сэр.

Опять! Розанна вернулась, мисс Рейчел приняла какое-то необычное решение, миледи ждет сержанта – и все в течение последнего часа! Мне было неприятно осознавать, что эти разные люди и вещи были таким образом связаны. Не оборачиваясь на сержанта и не обращаясь к нему, я пошел наверх. Рука моя вдруг задрожала, когда я поднял ее, чтобы постучать в дверь хозяйки.

– Я не удивлюсь, – раздался у меня за плечом шепот сержанта, – если сегодня в доме разразится скандал. Но не волнуйтесь. Я улаживал и не такие семейные сцены.

Как только он это произнес, я услышал голос хозяйки, приглашавшей нас войти.