Текст книги "Лунный камень"

Глава III

Вопрос о том, как правильно начать повествование, я попытался решить двумя способами. Во-первых, я почесал голову, но это не принесло ответа, а во-вторых, посоветовался с дочерью Пенелопой, которая подала мне совершенно новую мысль.

Как считает Пенелопа, мне стоит описывать то, что происходило, последовательно, день за днем, начиная с того дня, когда мы узнали, что наш дом собирается посетить мистер Франклин Блейк. Просто удивительно, как память подбирает нужные события, когда возникает необходимость остановиться на какой-то дате. Единственная сложность заключается в том, чтобы восстановить даты. С этим Пенелопа обещает помочь, сверившись со своим дневником, который ее научили вести, когда она училась в школе, и который она с тех пор непрерывно ведет. В ответ на мое предложение ей самой написать этот рассказ вместо меня, пользуясь дневником, Пенелопа вспыхнула, гневно сверкнув глазами, и заявила, что ее дневник предназначен исключительно для нее и что ни одно живое существо, кроме нее самой, никогда не узнает, что в нем. Когда я поинтересовался, что это означает, Пенелопа ответила: «Ничего». Моя умница!

Итак, приступая к работе по плану Пенелопы, хочу упомянуть, что в среду утром я был вызван в гостиную миледи, и было это двадцать четвертого мая одна тысяча восемьсот сорок восьмого года.

– Габриель, – сказала она, – у меня есть новость, которая вас удивит. Франклин Блейк вернулся из-за границы. Он гостит у отца в Лондоне и завтра приезжает к нам. Он пробудет здесь до следующего месяца и проведет у нас день рождения Рейчел.

Будь у меня в руках шляпа, одно лишь почтение удержало бы меня от того, чтобы подбросить ее до потолка. В последний раз я видел мистера Франклина, когда он был еще мальчишкой и жил с нами. Это был во всех отношениях (насколько я помню) милейший мальчик, который когда-либо запускал волчок или разбивал окно. Мисс Рейчел, которая присутствовала при этом разговоре и которой я адресовал это замечание, в ответ заметила, что она помнит его свирепейшим из мучителей кукол и грубейшим из водителей уставших маленьких девочек на поводке, которых когда-либо рождала Англия. «Я горю от возмущения и умираю от усталости, когда думаю о Франклине Блейке», – подытожила мисс Рейчел.

Услышав все вышесказанное, вы, разумеется, спросите: как вышло, что мистер Франклин провел годы взросления не на родине? Отвечу: дело в том, что его отец имел несчастье быть ближайшим наследником герцогского титула и не мог этого доказать.

Если в двух словах, вот как это вышло.

Старшая сестра моей хозяйки вышла за славного мистера Блейка, в равной степени знаменитого своим богатством и судебной тяжбой с герцогом. Сколько лет он надоедал судам в своей стране, требуя изгнать герцога и передать титул ему, сколько адвокатских кошельков он набил, скольких невинных людей столкнул лбами, заставив спорить о том, прав он или нет, я даже не могу подсчитать. Его жена умерла, умерли двое из его троих детей, прежде чем суды наконец решили указать ему на дверь и отказались брать его деньги. Когда все было кончено и герцог остался герцогом, мистер Блейк осознал, что единственным способом расквитаться со страной за то, как она с ним обошлась, было не предоставить этой стране чести заниматься образованием его сына. Свои мысли он облек в такую форму: «Могу ли я доверять своим родным ведомствам после того, как мои родные ведомства повели себя со мной?» Добавьте к этому, что мистер Блейк вообще недолюбливал мальчиков, включая собственного, и вы согласитесь, что все это могло закончиться только одним.

Мистер Франклин был увезен из Англии и отправлен в заведение, которому его отец мог доверять, в такой замечательной стране, как Германия. Заметьте, что сам мистер Блейк при этом спокойно остался в Англии трудиться на благо соотечественников в парламенте и писать отчет о деле герцога, который до сегодняшнего дня остается незавершенным.

Наконец-то! Слава богу, я это рассказал, и теперь ни вам, ни мне не нужно больше забивать голову мистером Блейком-старшим. Оставим ему битву за герцогский титул, а сами займемся алмазом.

Алмаз возвращает нас к мистеру Франклину, благодаря которому несчастливый камень появился в нашем доме.

Наш славный мальчик, оказавшись за границей, не забыл нас. Время от времени от него приходили письма, иногда миледи, иногда мисс Рейчел, а иногда и мне. Перед отъездом он взял у меня взаймы моток лески, нож с четырьмя лезвиями и семь шиллингов шесть пенсов, которых я с тех пор не видел и уже не надеюсь увидеть. В письмах ко мне в основном говорилось о том, чтобы занять у меня еще, но от миледи я узнавал, как он живет за границей, став взрослым. Познав все, чему могли научить его немецкие университеты, он отправился к французам, а после них к итальянцам. Они, как представлялось мне, сделали из него универсального гения: он немного писал, немного рисовал, немного пел, играл и сочинял… подозреваю, беря при этом взаймы так же, как у меня. Состояние его матери (семьсот фунтов годовых) обрушилось на него, когда он достиг совершеннолетия, и прошло сквозь него, как сквозь решето. Чем больше денег он получал, тем больше ему было нужно. В кармане мистера Франклина была дыра, которую ничто не могло зашить. Куда бы он ни приезжал, его веселость и беспечность обеспечивали ему радушный прием. Жил Франклин там и сям, а адрес свой он любил указывать таким образом: «Европа, до востребования». Дважды он решал вернуться в Англию повидаться с нами, и дважды, не при вас будет сказано, какая-нибудь женщина вставала у него на пути и останавливала его. Третья попытка, как вы уже знаете со слов миледи, оказалась успешной. В четверг двадцать пятого мая мы должны были впервые узреть, в какого мужчину превратился наш милый мальчик. Он имел мужественный характер, был хорошего происхождения и, по нашим подсчетам, двадцати пяти лет от роду. Теперь вы знаете о мистере Франклине Блейке столько же, сколько знал я до того, как этот почтенный господин оказался в нашем доме.

В четверг стояла чудесная солнечная погода, миледи и мисс Рейчел, не ожидая мистера Франклина до ужина, отправились на обед к каким-то живущим по соседству друзьям. Когда они уехали, я пошел осмотреть спальню, приготовленную для гостя, и нареканий у меня не возникло. Затем, будучи не только дворецким, но и экономом (по собственной просьбе, заметьте, поскольку мне было неприятно, чтобы кто-нибудь кроме меня мог распоряжаться ключом от погреба покойного мистера сэра Джона), я взял бутылку нашего знаменитого кларета «Латур» и вынес ее на теплое летнее солнышко, чтобы напиток прогрелся до ужина. Вознамерившись и себя подставить теплому летнему солнышку – то, что хорошо для старого кларета, хорошо и для стариковского тела, – я взял плетеный стул и вышел на задний двор, но там меня остановил звук, похожий на приглушенный барабанный бой, который доносился с террасы, расположенной перед комнатами миледи.

Я вышел на террасу и увидел стоявших лицом к дому трех коричневых индусов в белых льняных блузах и штанах.

Присмотревшись, я заметил, что на шее у них болтаются маленькие барабанчики. Позади них стоял маленький, худенький белобрысый английский мальчик, державший в руках мешок. Я решил, что это бродячие фокусники, а в мешке у мальчика необходимая для их ремесла утварь. Один из индусов, говоривший по-английски и, надо признать, обладавший лучшими манерами, дал мне понять, что я не ошибся. Он попросил разрешения показать фокусы в присутствии хозяйки дома.

Я не пакостный старикашка, люблю весело провести время и меньше чем кто бы то ни было склонен не доверять кому-то только из-за того, что его кожа на несколько оттенков темнее моей. Но даже лучшие из нас имеют свои слабости, а моя слабость такова: когда я знаю, что корзинка с фамильным серебром стоит на столике в буфете, она сразу вспоминается мне, если я вижу бродячего незнакомца с манерами лучше, чем у меня. Разумеется, я сообщил индусу, что хозяйки нет дома, и попросил его вместе с приятелями уйти. В ответ он отвесил красивый поклон, и они ушли. Я же вернулся к креслу, расположился на солнечной стороне двора и не то чтобы заснул, но, признаться, был очень близок к этому.

Проснулся я оттого, что моя дочь Пенелопа подбежала ко мне так, словно в доме начался пожар. Что, вы думаете, она хотела? Она хотела, чтобы трех индийских фокусников немедленно задержали по той причине, что они, дескать, знают, кто к нам приезжает из Лондона, и замышляют что-то недоброе против мистера Франклина Блейка.

Имя мистера Франклина пробудило меня, я открыл глаза и попросил дочь пояснить, что она имеет в виду.

Как оказалось, Пенелопа только что вернулась из сторожки нашего привратника, где делилась слухами с его дочерью. Девушки увидели индусов с мальчиком, уходящих после разговора со мной. Вообразив, будто с мальчиком дурно обращаются – даже не знаю, почему они так подумали, разве только потому, что он был таким красивым и худеньким, – девушки прокрались вдоль зеленой изгороди между нами и дорогой и проследили за действиями иностранцев. А действия их были странными.

Сначала они осмотрелись по сторонам и убедились, что на дороге кроме них никого нет. Потом троица развернулась и какое-то время внимательно присматривалась к дому. После этого они стали громко лопотать и спорить на своем языке, глядя друг на друга с некоторым сомнением. Затем они все повернулись к своему английскому мальчику, как будто ждали, что он им поможет, и главный индус, тот, который говорил по-английски, сказал: «Протяни руку».

Дойдя до этих жутких слов, моя дочь Пенелопа сказала, что не знает, как у нее сердце не выскочило из груди. У меня возникла мысль, что ей помешал корсет, но вслух я только произнес: «Какой ужас! Прямо мороз по коже!» (Nota bene: женщины любят такие фразочки.)

Так вот, когда индус сказал «протяни руку», мальчик отшатнулся, покачал головой и сказал, что не хочет. Тогда индус самым приятным тоном поинтересовался, хочет ли он, чтобы его отправили обратно в Лондон и оставили там, где они нашли его, спящего в корзине на рынке, голодного, оборванного, всеми забытого. Это, похоже, закрыло вопрос. Малыш неохотно протянул руку, индус достал из-за пазухи бутылочку и налил из нее ему на ладонь какое-то черное вещество, похожее на чернила. Прикоснувшись к голове мальчика и поводив над ней руками, индус сказал: «Смотри». Мальчик замер и стоял неподвижно, как статуя, глядя на чернила в пригоршне.

Пока что мне все это казалось обычным фокусом, приправленным бесцельной тратой чернил, и на меня снова накатила дремота, но следующие слова Пенелопы заставили меня встрепенуться.

Индусы снова посмотрели по сторонам, и главный из них сказал мальчику:

– Узри английского джентльмена из чужих краев.

Мальчик промолвил:

– Вижу его.

Индус спросил:

– По этой дороге к дому или какой-либо другой английский джентльмен будет идти сегодня?

Мальчик промолвил:

– По этой дороге к дому, а не по какой-либо другой, английский джентльмен будет идти сегодня.

Индус, немного помолчав, задал второй вопрос:

– У английского джентльмена это с собой?

Мальчик ответил, тоже немного помолчав:

– Да.

Индус задал третий и последний вопрос:

– Английский джентльмен придет сюда, как и обещал, в конце дня?

Мальчик промолвил:

– Не знаю.

Индус поинтересовался почему.

Мальчик сказал:

– Я устал. У меня в голове поднимается туман и мешает мне видеть. Сегодня я больше ничего не увижу.

На этом опрос закончился. Главный индус сказал что-то на своем языке двоим товарищам, указав сначала на мальчика, а потом в сторону города, в котором, как мы потом узнали, они снимали комнаты. Затем, снова поводив руками над головой мальчика, дунул ему на лоб, и тот, вздрогнув, очнулся. После этого они двинулись по дороге к городу, и девушки больше их не видели.

Говорят, во всем можно найти смысл. Каким же был смысл сказанного?

Я подумал, что, во-первых, главный фокусник где-то случайно услышал разговор слуг, обсуждавших прибытие мистера Франклина, и решил, что сможет на этом заработать немного денег. Во-вторых, что он со своими людьми и мальчонкой собирался околачиваться где-то неподалеку от дома, дождаться возвращения миледи, чтобы потом прийти к ней и поразить чудесным предсказанием приезда мистера Франклина. В-третьих, что Пенелопа видела, как они репетировали свою уловку, как актеры репетируют спектакль. В-четвертых, что в тот вечер мне бы стоило присматривать за корзинкой с серебром. В-пятых, Пенелопе стоило бы остыть и оставить меня, своего отца, еще подремать на солнышке.

Мне это представлялось вполне разумным решением. Но, если вы хоть чуть-чуть знаете молодых женщин, то не удивитесь, когда я скажу, что Пенелопа не согласилась со мной. По словам дочери, смысл всего этого был очень серьезным. Она напомнила мне второй вопрос индуса: «У английского джентльмена это с собой?»

– Ах, отец, – воскликнула Пенелопа, всплеснув руками. – Не шутите! Что означает «это»?

– Спросим у мистера Франклина, моя дорогая, – ответил я. – Если ты сможешь дождаться его приезда. – Я подмигнул, давая понять, что говорю это в шутку, но Пенелопа восприняла мои слова очень серьезно. Меня позабавила искренность моей девочки. – Но что может мистер Франклин знать об этом? – осведомился я.

– Спросим его, – сказала Пенелопа, – и посмотрим, покажется ли это таким уж смешным ему. – Выпустив этот последний заряд, дочь оставила меня.

Когда она ушла, я решил, что действительно поговорю с мистером Франклином, главным образом для того, чтобы успокоить Пенелопу. Что было сказано во время этого разговора, состоявшегося позже в тот же день, я подробно изложу в соответствующем месте. Но, поскольку я не хочу сначала возбуждать ваше любопытство, а потом разочаровывать, позволю себе сразу вас предупредить, что в нашем разговоре о фокусниках вы не найдете даже намека на шутку. К моему величайшему удивлению, мистер Франклин, так же, как Пенелопа, отнесся к этому серьезно. Насколько серьезно, вы поймете, когда я скажу, что, по его мнению, «это» означало Лунный камень.

Глава IV

Мне, право, неловко оттого, что я занимаю ваше внимание своей персоной и моим плетеным стулом. Я же понимаю, сонный старик на солнечном дворе – не самая интересная тема для рассказа. Но события должно излагать в той последовательности, в которой они происходили, так что вам придется потерпеть еще немного со мной в ожидании приезда мистера Франклина Блейка.

После того как моя дочь Пенелопа покинула меня, не успел я снова погрузиться в дрему, как меня потревожил звон посуды в людской, означавший, что обед готов. Я обедаю в своей гостиной, поэтому дела до их обеда мне не было, и я мог только пожелать им всем хорошего аппетита и снова умоститься на своем стуле. Я как раз вытянул ноги, когда ко мне приблизилась другая женщина. Не моя дочь, а всего лишь Нэнси, судомойка. Я находился прямо у нее на дороге и, когда она попросила меня пропустить ее, заметил, что у нее кислое выражение лица, на что я как старший над слугами принципиально не мог не обратить внимания.

– Почему вы убежали с обеда? – спросил я. – Что опять случилось, Нэнси?

Нэнси попыталась пройти мимо меня, не отвечая, тогда я встал и взял ее за ухо. Она – славная юная пышка, и я таким образом обычно показываю свое расположение к девицам.

– Что опять случилось? – повторил я.

– Розанна снова опаздывает к обеду, – сказала Нэнси. – И меня послали ее привести. В этом доме вся самая тяжелая работа падает на мои плечи. Оставьте меня, мистер Беттередж!

Особа, упомянутая здесь как Розанна, была нашей второй горничной. Питая нечто наподобие сострадания к нашей второй горничной (почему – скоро узнаете) и видя по лицу Нэнси, что в разговоре со своей сослуживицей она собирается употребить бранных слов несколько больше, чем требуется в данных обстоятельствах, я вдруг подумал, что мне особо нечем заняться и я мог бы сам привести Розанну, намекнув ей, что в будущем надо быть пунктуальнее. Я знал, что от меня она этот совет примет с благодарностью.

– Где Розанна? – спросил я.

– На песках, конечно, – ответила Нэнси, мотнув головой. – Сегодня утром у нее в очередной раз голова закружилась, и она попросилась сходить подышать воздухом. Как же она мне надоела!

– Возвращайся к обеду, девочка моя, – сказал я. – Мне она не надоела, так что я сам приведу ее.

Лицо Нэнси, наделенной хорошим аппетитом, просветлело. Когда Нэнси довольна, на нее приятно посмотреть. А когда на нее приятно посмотреть, я щелкаю ее по подбородку пальцем. И в этом нет ничего безнравственного, просто у меня такая привычка.

Я взял трость и отправился на пески.

Нет, вот так сразу вести вас на пески нельзя. Мне стыдно, что я вас снова задерживаю, но вам просто необходимо сперва узнать историю песков и Розанны по той причине, что исчезновение алмаза имеет к ним обоим самое непосредственное отношение. Как же я стараюсь вести повествование, не отвлекаясь, и как плохо у меня получается! Но послушайте, люди и вещи имеют обыкновение появляться в нашей жизни непредсказуемо и, можно даже сказать, напрашиваются на то, чтобы быть замеченными. Отнесемся к этому спокойно и будем кратки; скоро мы окажемся в самой гуще загадки, обещаю!

Розанна (если говорить о человеке прежде, чем о вещи, чего требует обычная вежливость) была единственной служанкой в доме, взятой на службу недавно. Где-то за четыре месяца до описываемых мной событий миледи, пожелав спасать недавно вышедших из тюрьмы падших женщин от возвращения на дорогу преступности, побывала в Лондоне в одном исправительном заведении. Смотрительница, видя интерес миледи к этому заведению, указала ей на одну девицу по имени Розанна Спирман и рассказала ей историю до того душещипательную, что я не осмелюсь здесь ее повторить, ибо не хочу волновать себя, да и вас, без нужды. Если коротко, то Розанна Спирман промышляла воровством, но, поскольку она была не из тех воров, которые создают целые компании в Сити и обворовывают тысячи, а из тех, что обкрадывают кого-то одного, правосудие настигло ее, после чего последовали тюрьма и исправительное заведение. Смотрительница, невзирая на прошлое Розанны, считала ее редкостной души человеком, который только и ждет возможности доказать, что она достойна сердечного участия любой доброй христианки. Миледи, будучи такой доброй христианкой, каких мало, ответила на это смотрительнице: «У Розанны Спирман будет возможность доказать это у меня на службе». Спустя неделю Розанна Спирман поступила в наш дом второй горничной.

Ни одной живой душе не была рассказана история девушки, кроме Рейчел и меня. Миледи оказывала мне честь, советуясь со мной по разным вопросам. Поговорили мы и о Розанне. В последнее время я перенял привычку покойного сэра Джона во всем соглашаться с миледи и горячо поддержал хозяйку относительно Розанны Спирман.

Нашей бедной девице не могло повезти больше. Никто из слуг не мог попрекнуть ее прошлой жизнью, поскольку никто не знал, как она жила раньше. Она получала жалованье и пользовалась преимуществами наравне с остальной дворней, да еще миледи иногда потихоньку подбадривала ее добрым словом. В ответ она, должен сказать, показала себя вполне заслуживающей доброго к себе отношения. Не обладая физической силой и будучи подверженной упомянутым выше приступам головокружения, она старательно взялась за работу, не жаловалась, обязанности свои исполняла аккуратно и четко. Вот только у нее не получилось подружиться ни с кем из служанок, кроме моей дочери Пенелопы, которая всегда была добра к Розанне, хоть особенно и не сближалась с ней.

Я даже не представляю, чем девушка могла вызвать недовольство. Красавицей ее не назовешь, значит, зависти она не вызывала. Напротив, Розанна была самой некрасивой девушкой в доме, к тому же ей не повезло: у нее одно плечо выше другого. Мне кажется, остальным слугам пришлись не по нраву ее молчаливость и замкнутость. Она читала или работала даже в часы досуга, когда остальные сплетничали, а когда наступала ее очередь отдыхать, в девяти случаях из десяти она молча надевала шляпку и шла гулять в одиночестве. Она никогда ни с кем не ссорилась, ни на кого не обижалась, просто настойчиво и вежливо держалась обособленно от остальных. Добавьте, что при ее некрасивости в ней было что-то, напоминавшее не служанку, а леди. Возможно, это ее голос, возможно, черты лица, – могу только сказать, что остальные женщины подметили это, как только она переступила порог дома, и сразу же заявили (совершенно несправедливо), что Розанна Спирман зазнайка.

Рассказав историю Розанны, я должен еще обратить ваше внимание на одну из многочисленных странностей этой необычной девушки и уж после этого перейду к истории песков.

Наш дом стоит высоко на йоркширском берегу, рядом с морем, и окружен со всех сторон чудесными тропинками для прогулок, ведущими во все направления, кроме одного. Это направление я считаю ужасным. Сперва идешь четверть мили через унылые заросли сосны, а потом выходишь между двух утесов к бухте – более уродливой и уединенной не сыскать на всем нашем взморье.

Песчаные склоны спускаются к самому морю и упираются в две остроконечные скалы, торчащие в разные стороны. Одна из них называется Северная, вторая – Южная. Между ними находится участок Зыбучих песков, одних из самых страшных на всем йоркширском побережье, который перемещается то в одну сторону, то в другую, в зависимости от времени года. Когда прилив сменяется отливом и наоборот, что-то происходит в невиданных песочных глубинах, отчего вся поверхность плавуна начинает самым удивительным образом содрогаться. Местные жители так и прозвали это явление – Зыбучие пески. В полумиле отсюда, у края бухты, большая отмель глушит силу океана, наступающего извне. Зимой и летом, когда вода достигает Зыбучих песков, море, оставив свои волны на отмели, мягко катится вперед, то вздымаясь, то опускаясь, словно дыша, и покрывает опасное место в полной тишине. Поистине страшное зрелище. Лодки не заплывают в эту бухту, дети из нашей рыбацкой деревеньки под названием Коббс-Хоул не приходят сюда играть, и мне порой кажется, что даже птицы как будто облетают стороной Зыбучие пески. Чтобы молодая женщина, имевшая возможность выбрать десятки других приятных прогулок и всегда найти спутников, для чего ей достаточно было сказать: «Пойдемте!», предпочла именно это место и в свободное время приходила сюда поработать или почитать в одиночестве, уверяю вас, это совершенно невероятно. И все же, хотите верьте, хотите нет, Розанна всегда именно здесь любила гулять, разве что пару раз ходила в Коббс-Хоул повидаться со своим единственным другом в этих краях, о котором позже. Так же верно и то, что я в тот день пошел в то же место, чтобы привести девицу на обед, и это благополучно возвращает нас к главной теме и снова направляет в сторону песков.

В сосновой роще следов девушки я не нашел. Выйдя на песчаные склоны, я увидел ее в соломенной шляпке и простом сером плаще, который она носила, чтобы по возможности скрыть уродство плеча. Она стояла одна на берегу, устремив взгляд на Зыбучие пески и море.

Когда я подошел, она вздрогнула и отвернулась от меня. Я как главный над слугами, если мне не смотрят в лицо, всегда стараюсь узнать причину. Я повернул ее к себе и увидел, что она плачет. У меня в кармане очень кстати оказался большой носовой платок, один из шести красавцев, подаренных мне миледи. Я достал его и обратился к Розанне:

– Милая, давай пойдем присядем на берегу. Я вытру твои слезы, а потом не побоюсь спросить, из-за чего ты плакала.

Когда вы доживете до моих лет, вы поймете, что усаживание на берегу может быть более долгим занятием, чем вам кажется сейчас. К тому времени, когда я уселся, Розанна уже успела вытереть слезы собственным платком, который был гораздо хуже моего – из дешевого батиста. Она казалась очень спокойной и очень несчастной, но, когда я позвал, послушно села рядом со мной. Если вы хотите утешить женщину, посадите ее себе на колени. Я вспомнил об этом золотом правиле, но Розанна не Нэнси – вот в чем дело!

– Теперь, милая моя, скажи, почему ты плачешь? – спросил я.

– О прошедших годах, мистер Беттередж, – тихо ответила Розанна. – Моя прошлая жизнь порой еще возвращается ко мне.

– Ну, будет, будет, девочка моя, – сказал я. – Почему же ты не можешь забыть о ней?

Она взялась за лацкан моего сюртука. Я довольно неопрятный старик, и когда ем или пью, то часто пачкаю одежду. Время от времени кто-то из женщин вычищает на моей одежде пятна жира. За день до этого Розанна вывела одно пятно у меня с лацкана с помощью какого-то нового средства, которое уничтожает всевозможные загрязнения. Жир исчез, но на его месте осталось темное пятнышко. Девушка указала на него и покачала головой.

– Пятно ушло, – сказала она, – но место видно, мистер Беттередж… Место видно!

На подобное замечание, сделанное человеку о его собственном сюртуке, не так-то просто ответить. Что-то в самой девушке заставило меня почувствовать острую жалость к ней. У нее были красивые карие глаза, такие же ясные и чистые, как она вся. И она посмотрела на меня с уважением к моей счастливой старости, к моему доброму характеру, и мое сердце налилось жалостью к нашей второй горничной. Я почувствовал, что не смогу ее утешить. Оставалось одно… Отвести ее на обед.

– Помоги-ка мне подняться, – сказал я. – Ты опаздываешь к обеду, Розанна… И я пришел тебя позвать.

– Вы, мистер Беттередж? – удивилась она.

– Они послали за тобой Нэнси, – ответил я. – Но я решил, что тебе будет приятнее получить нагоняй от меня, дорогуша.

Вместо того чтобы помочь мне подняться, бедняжка вложила свою ладонь мне в руку и легонько ее пожала. Она очень старалась не заплакать снова и сдержалась, чем вызвала у меня уважение.

– Вы очень добры, мистер Беттередж, – сказала она. – Сегодня я не хочу обедать. Позвольте мне еще побыть здесь немного.

– Что тебе здесь нравится? – полюбопытствовал я. – Почему тебя тянет в это печальное место?

– Что-то влечет меня сюда. – Девушка водила пальцем по песку. – Я стараюсь держаться подальше, но не могу. Иногда, – продолжила она вполголоса, как будто страшась собственного воображения, – иногда, мистер Беттередж, мне кажется, что здесь меня ждет моя могила.

– Тебя ждет жареная баранина и пудинг на сале, – сказал я. – Отправляйся обедать. Вот что бывает, Розанна, когда думаешь на голодный желудок. – Говорил я строго, ибо меня возмущает (что неудивительно в моем-то возрасте), когда женщина двадцати пяти лет от роду говорит о своей скорой кончине.

Розанна, похоже, не услышала меня, она положила руку мне на плечо, удерживая меня на месте.

– Мне кажется, что это место меня околдовало, – сказала она. – Ночь за ночью оно снится мне, я думаю о нем, когда занимаюсь шитьем. Вы же знаете, что я благодарная, мистер Беттередж… Вы знаете, что я хочу быть достойной вашей доброты и доверия ко мне миледи. Но иногда я думаю, что жизнь здесь слишком спокойная и хорошая для такой женщины, как я, после всего, через что я прошла, мистер Беттередж… После всего, через что я прошла… Я больше чувствую себя одинокой среди слуг, зная, что я не такая, как они, чем здесь. Миледи не знает, и смотрительница исправительного дома не знала, каким ужасным упреком служат обычные честные люди сами по себе для такой, как я. Не браните меня, добрый вы человек. Я ведь выполняю свою работу, правда? Пожалуйста, не говорите миледи, что я недовольна, потому что я всем довольна. Просто у меня иногда неспокойно на душе, вот и все. – Она отдернула руку от моего плеча и вдруг указала на Зыбучие пески. – Смотрите! – воскликнула она. – Разве это не чудесно? Разве это не ужасно? Я видела это тысячу раз, но каждый раз наблюдаю, словно впервые!

Я посмотрел, куда она указывала. Начался прилив, и жуткий песок пришел в движение. Сперва широкая коричневая полоса медленно вздыбилась, а потом пошла рябью и задрожала.

– Хотите знать, что это напоминает мне? – спросила Розанна, снова сжав мое плечо. – Мне кажется, это похоже на то, как будто там, под песком, задыхаются сотни людей… Все они отчаянно пытаются выбраться на поверхность, но только погружаются все глубже и глубже в страшную бездну. Бросьте туда камень, мистер Беттередж! Бросьте камень, пусть песок засосет его.

Что за нездоровые речи! Вот как пустой желудок сказывается на беспокойном разуме. Ответ мой – довольно резкий, но, поверьте, полезный для самой бедной девицы – уже готов был слететь с моего языка, как вдруг меня отвлек голос, долетевший из дюн и звавший меня. «Беттередж! – крикнул голос. – Где вы?» – «Здесь!» – закричал я в ответ, не зная, кто меня ищет. Розанна быстро встала на ноги и повернулась в ту сторону, откуда доносился голос. Я уже подумывал тоже подняться и встать рядом с ней, но меня остановила внезапная перемена, произошедшая с лицом девушки.

Лицо ее покрылось прекрасным румянцем, которого я никогда прежде у нее не видел, она вся засияла от безмолвного и радостного удивления.

– Кто это? – спросил я.

Розанна в ответ повторила мой вопрос.

– Ах, кто это? – тихо промолвила она скорее для себя, чем для меня.

Я, не вставая с песка, повернулся и посмотрел себе за спину. Выйдя из дюн, к нам приближался молодой человек с блестящими глазами, в прекрасном сером костюме, перчатках и шляпе того же цвета, в петлице у него краснела роза, на лице играла улыбка, которая могла заставить улыбнуться в ответ сами Зыбучие пески. Прежде чем я успел подняться на ноги, он плюхнулся рядом со мной на песок, обнял меня по иностранному обычаю, да так крепко, что из меня чуть дух не вылетел.

– Старина Беттередж! – сказал он. – Я должен вам семь шиллингов шесть пенсов. Ну что, теперь узнали меня?

Господи, спаси нас и помилуй! На целых четыре часа раньше, чем мы его ждали! Мистер Франклин Блейк!

Не успев вымолвить и слова, я заметил, что мистер Франклин в удивлении перевел взгляд с меня на Розанну. Я последовал его примеру и тоже посмотрел на девушку. На миг встретившись глазами с мистером Франклином, она покраснела еще гуще, а потом развернулась и поспешно покинула нас в смятении, совершенно для меня необъяснимом, не поздоровавшись с джентльменом, не сказав ни слова мне. Это было очень на нее не похоже, ибо более воспитанной и вежливой служанки вы не найдете.

– Какая странная девушка, – заметил мистер Франклин. – Интересно, что она во мне такого увидела?

– Полагаю, сэр, – ответил я в шутку, намекая на материковое образование нашего молодого джентльмена, – заграничный лоск.

Я привел здесь небрежный вопрос мистера Франклина и мой глупый ответ для утешения и ободрения всех глупцов, ибо, как я заметил, недалеким людям доставляет большое удовольствие видеть, что те, кто умнее их, тоже время от времени поступают не лучше, чем они. Ни мистеру Франклину с его чудесным заграничным образованием, ни мне с моим возрастом, опытом и врожденной смекалкой не пришло в голову, что на самом деле могло означать необъяснимое поведение Розанны Спирман. Мы забыли о ней, несчастной душе, еще до того, как ее серый плащ в последний раз мелькнул между дюн. «И что с того?» – конечно же, спросите вы. Читайте дальше, мой любезный друг, проявите терпение, и вы пожалеете Розанну Спирман так же, как пожалел ее я, когда узнал правду.