Текст книги "Базилика"

Глава 20

По возвращении домой у меня не оказалось времени на размышления об угрозах или танцующих папах В колледже святого Дамиана назревал кризис, уладить который мог только отважный брат Пол. Так сказал мне отец ректор, пребывавший в хмуром одиночестве, когда я разыскал его, обнаружив записку у подъезда и другую – на моей кровати. По крайней мере, на этот раз не было гвоздик.

– Конечно, подобное происходило и раньше, этого следовало ожидать. Но сегодняшний случай, скажем так, вопиющий. Вот – признание, – сказал ректор, сидя за темным деревянным столом, из-за которого он наводил ужас на поколения будущих священников. Сложив домиком ухоженные пальцы, он сухо изложил детали преступления. В общежитии колледжа святого Дамиана существовала тщательно разработанная система консультаций для семинаристов, и он знал, что я в курсе. Мы оба также знали, что в конце семестра ректор уходит на пенсию. Он хотел уйти достойно, но тихо.

– Что именно вы хотите, чтобы я сделал, отец ректор?

– Я хочу, чтобы вы решили эту проблему, брат Пол. Уладили бы это. Вы должны знать как. Я… подобные вещи…

Есть определенная правда жизни даже в Ватикане, и часть ее заключается в том, что вы можете помещать молодых людей, призванных быть священниками, в самое идеальное окружение, можете посылать их учиться на целый день, молиться за них всю ночь, изнурять их наставлениями и физическими упражнениями, но вы не избавите их от сексуального желания. Я хотел было сказать отцу ректору, что иногда даже папа просыпается с возбужденным пенисом, но не стал этого делать. Потому что, если он поперхнется своей вставной челюстью, то можете не сомневаться, как не сомневаетесь в том, что в церквах есть свечи, что именно брату «Уладь-это» придется возвращать старого козла к жизни.

Первое, что я сделал, это смыл дорожную пыль, для чего потребовалось раздобыть целлофановые мешки и обернуть повязку на руке, чтобы я, ай-ай, ее не намочил. Вы когда-нибудь пытались найти целлофановые мешки в Риме воскресным вечером в доме, где живут семинаристы? Все это не прибавило мне желания заниматься тем, чем я был вынужден заняться, а именно – пойти к семинаристу по имени Петр Муэсен, флегматичному датчанину (так я думал) со второго курса факультета теологии.

Это был высокий, худой молодой человек с остро выступавшим кадыком и самыми лучшими мозгами в этом учебном заведении. Когда я вошел, он съежился.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил, – сказал он из дальнего угла маленькой комнаты, сидя, склонив голову к коленям, на аккуратно застеленной кровати.

– Я брат, а не священник, Петр. И пришел сюда не для того, чтобы говорить с тобой о грехах, а для того, чтобы просить тебя об одолжении.

– Простите, брат. Я думал, отец ректор…

Он осторожно прощупывал почву.

– Просить меня об одолжении? Разве вы не разговаривали с отцом ректором?

– Да, я разговаривал с ним, Петр. Он рассказал мне, что ты питаешь плотские чувства к одному из наших студентов.

– Правда, брат Пол. Это Огастус. – сказал он, назвав темноволосого, хорошего телосложения студента-первокурсника из Австрии, у которого было больше мускулов, чем мозгов. – Огу красивый. Мне хочется его трогать.

– Огастус знает, что он тебе небезразличен? Ты его, гм, трогал?

– Нет. конечно, нет. Мне так стыдно.

Ох уж мне этот ректор-шмектор.

– Давай разберемся, правильно ли я понял. Последние несколько дней на тебя накатывает желание. И ты побежал рассказывать ректору. Ты думаешь, что не годишься в священники.

Губы дрожат, вот-вот брызнут слезы. Пристыженные небеса.

– Петр, ректор просил напомнить тебе – убежден, он тоже испытывал подобное, – что на определенной стадии обучения каждый священник сталкивается с подобными искушениями. Вот что это. Искушения. Они посылаются, чтобы испытать нас. Это могут быть женщины, алкоголь или даже воровство. Искушения существуют для того, чтобы их побеждать. Как только ты их победишь, ты станешь лучшим священником, потому что выдержал испытание. Вот что ректор просил передать тебе.

А вот что сморщенный старый ублюдок сказал в действительности: «Избавь этот дом от его присутствия, брат. Сейчас же». Что, он предполагал, я сделаю? Отправлю бедолагу ночевать на железнодорожный вокзал?

Я всего лишь брат, но кое-какая власть у меня есть. Какая-то часть моего вранья достигла цели. Я видел, что настроение Петра потихоньку меняется, поэтому решил продолжить.

– Я хочу помочь моему другу священнику, который сейчас а больнице, Это непростое задание, и если ты сочтешь его слишком тяжелым, пожалуйста, скажи.

Теперь он сидел на краю кровати, выпрямив спину и внимательно слушал.

– Отец Лютер выздоравливает после тяжелого ранения, но у него небольшая потеря памяти из-за травмы. Я хочу, чтобы ты стал его компаньоном и помог ему восстановить память.

– Но как я узнаю…

– Ты будешь ходить на занятия, как обычно, каждое утро. Потом ты будешь посещать больницу и подробно рассказывать отцу Лютеру, чему вас учили в этот день. Принеси ему свои книги. Если он решит, что знает тот или иной предмет, ты остановишься и расскажешь eму что-нибудь еще. Если он не помнит, ты будешь рассказывать ему все, что знаешь; читать свои записи потому или иному курсу с самого начала, если будет необходимо. Ты будешь питаться в больнице и спать там, пока отец Лютер не будет уверен, что сможет обходиться без тебя. Ты сделаешь это, Петр?

– Да, оте… брат. Я смогу! Я сделаю!

У Лютера был статус особо важной персоны, поэтому, когда некоторое время спустя мы с Петром появились в больнице, никто не осмелился предупредить меня о том, что часы посещений закончены. Когда я вошел в палату, Лютер разговаривал с монахом, который за ним ухаживал.

– Эй, смотрите, кто вернулся с бала. С кем танцевал. Пол?

– По правилам Ватикана танцевать могут только епископы и вышестоящие. Мы же должны тяжко влачить ноги.

Я рассказал ему о Петре.

– Отлично. Моим ребятам есть чем себя занять, а не сидеть со мной еще и по ночам, – сказал он. После того как другой монах ушел, Лютер жестом указал на толстую повязку, которую не смогла должным образом спрятать даже рубашка с длинным рукавом, и тихо сказал: – Расскажи мне про руку, Пол. Это случилось в Неаполе?

Я рассказал ему об усатом нападавшем. Его глаза сузились, и я увидел, что в них зажегся старый огонь.

– Когда нападают в такой ситуации, как на тебя, защититься невозможно. Пока раздаешь причастие. Мерзавец. Повезло тебе с дароносицей.

– Да, но хорошая новость в том, что охотятся они за мной. Может, это никак не связано с папой. Надежда на это есть, хотя боюсь, что слабая.

Мы еще немного поговорили на эту тему, стараясь разбавить страх фамильярностью, но, как бы я ни старался нарезать яблоко, сердцевиной его всегда оказывался папа. Круг уменьшился, приближался час расплаты.

Один, два, три.

Джимми Кернз. Лука Карузо. Густаво Видаль.

Три священника, три союзника папы. Мертвы.

Четвертый – брат Пол. На очереди. Но Лютер уже ранен; сопутствующий ущерб.

Если в этом заключалась логика, последовательность; если так бьют барабаны мщения, то ничего не остановить.

Пять.

Его святейшество Пий XIII.

Затем Лютер сказал:

– Парень, который в меня стрелял, я не очень его разглядел, но запомнил образ, лицо, правда. Я бы точно узнал его, приди он сменить мне судно, только усов у него не было никаких. Я уверен.

Двое наемных убийц? Один для меня. А другой для папы?

Когда я уходил, Лютер сказал:

– Одна вещь об этом пареньке, Петре. Он должен будет… – Лютер сделал паузу, чтобы обдумать то, что хотел сказать, – …ну, что касается всего этого, обучать меня. Возможно, я кое-что знаю, чего-то нахватался. Но точно знаю, что многие из этих знаний должны быть гораздо глубже. Боюсь, я не одолею.

– Не переживай ты так. Есть простой выход.

– Какой?

– Если ты решишь, что для тебя это слишком мудрено, то сможешь стать простым братом.

Он снова рассмеялся, смех прежнего Лютера. Угроза миновала. У меня в глазах стояли слезы благодарности, когда я и моя ноющая рука покинули больницу.

Следующее утро я провел в офисе Франко Галли, рассматривая на экране компьютера фотографии светских и духовных лиц с ватиканскими паспортами.

Предчувствие меня не обмануло, еще до полудня я вернулся в больницу с фотографиями, чтобы Лютер посмотрел на лица. Среди них была фотография мексиканца по имени Луис Кубильяс. Два года назад, когда была сделана фотография, у него были прямые усы. Тогда он начал работать в «Ключах».

Теперь, когда он взялся резать причащавших его людей, усы Луиса были куда гуще и длиннее. Его имя к тому же было и в записной книжке Карузо. Усатый Кубильяс, как выяснилось, не был священником. И братом тоже. Он был диаконом; это полуцерковный чин, подходящий людям, желающим быть религиозными, но не отказывающимся от светского образа жизни.

Диаконы могут жениться. Чин диакона принимают будущие священники. В любом случае у диакона есть право при определенных обстоятельствах надевать одеяние священника.

Это означало, что Кубильяс мог быть тем человеком в одежде священника, которого близорукий отец Певеч видел с Карузо на галерее.

Может, Кубильяс засунул Видаля в пианино? Его имени не было в списке гостей в тот вечер, но это не преграда для охотников выпить и закусить за чужой счет в таком райском месте, как Ватикан. И Кубильясу наверняка хватило бы сил для подобной работенки.

Галли был счастлив, что наконец у меня есть настоящий подозреваемый. Но Лютер не помог.

– Ни один из них. даже приблизительно.

Лютер категорически покачал головой и отдал мне пачку фотографий. Кубильяс, анфас и в профиль, был среди них под третьим номером.

Я постарался скрыть разочарование.

– Ну, раз ты уверен…

– Я уверен. То лицо было, я не знаю, моложе, лучше, круглее, нежнее; лицо, которое, возможно, мне знакомо. Извини, но я никак не могу вспомнить.

Следующие два дня я провел, добывая информацию о диаконе Кубильясе. Наблюдал за людьми, входившими и выходившими из закопченной штаб-квартиры «Ключей». Ничего.

Я даже нанес поздний визит по адресу, который Кубильяс оставил в Ватикане как свое место жительства в Риме. Тихая квартира в зеленом и дорогом квартале города. Второй этаж, две спальни, милое местечко. Абсолютно нетронутые замки. Необитаемое жилище. Гулкая пустота. Как в могиле.

Когда однажды вечером в конце той недели я зашел к пале, он неотрывно смотрел в экран компьютера. Он махнул рукой, чтобы я подошел.

– Думаю, это интересно, может решить проблемы церкви, мировые проблемы. Что ж, позволь сообщить тебе, это колоссальный труд, – сказал он. – Бывают дни, когда я желаю, чтобы на конклаве Святой Дух заставил меня проголосовать за того косоглазого бразильца.

Приближался первый визит папы в Нью-Йорк, и Диего Альтамирано сообщил мне: папа так много работает над своими речами, что кардиналам не останется и пятнадцати минут.

Можно подумать, раньше было по-другому…

Я спросил:

– Предпочитаешь на гриле или жареную в масле?

– А?

Я кивнул в сторону монитора.

– Ходят слухи, что ты работаешь над поваренной книгой о блюдах из тилапии…

– Чертова тилапия!

Я был рад услышать его смех.

– Реальность такова, что, как сообщил мне брат, проклятые рыбешки сдохли. Я получил сообщение этим утром. Вирус или еще что; погибло целое поколение рыбы будущего. Бобби очень расстроен. Я пытался дозвониться до него, но он уже куда-то уехал. Только Господь знает, во что он влезет в следующий раз.

Мне не пришлось долго ждать, чтобы узнать, почему Треди просил меня зайти. Он бросил мне тоненькую черную папку с листками внутри.

– Почитай, это интересно, а я пока закончу речь, – предложил он. На обложке была надпись: «Только для Его святейшества».

– Это сделала для меня сестра Гертруда. Ты ее знаешь?

– Понаслышке.

Сестру Гертруду знали все. Это была высокая монахиня-ирландка и главный компьютерный специалист, почти легендарная фигура, которая практически в одиночку перевела всю бухгалтерию Ватикана из пятнадцатого века в двадцать первый.

– При личной встрече она производит даже большее впечатление, – пробормотал папа, снова повернувшись к компьютеру.

«Анализ компьютерных дисков, подброшенных к воротам святой Анны», – начала свой отчет монахиня. Я с большим вниманием принялся читать.

«Диски содержат текущие финансовые и административные сведения, подтверждающие систематическую незаконную деятельность общества «Священных ключей», – говорилось в отчете. Далее приводились роскошные подробности, говорившие о том, что «Ключи» получают крупные и регулярные денежные перечисления, миллионы – это слишком много для религиозного учреждения – из банков Колумбии, Майами, Швейцарии и с Каймановых островов. Поток денег вливался в банк Ватикана, и большая его часть снова уходила на счета в Люксембурге и на острове Гернси. Хорошо продумано, но довольно просто.

Классное отмывание денег. Наркотических денег Что еще? Из своих собственных расследований я знал что всеми деньгами «Ключей» управляли светские лица; самые праведные в Ватикане не умеют считать дальше количества бусин на четках. Я бы мог поклясться что такие духовные представители «Ключей», как епископ Беккар, ни о чем подобном и не знали.

Диски являли собой необходимое Треди средство борьбы против «Ключей». Должностное преступление, совершенное должностными лицами внутри церкви, старо, как сама церковь. И столько же лет способу, с помощью которого церковь с ними борется. Как учреждение церковь процветает на обмане.

– То, что доктор прописал, а? – сказал я, когда папа пулеметной очередью завершил штурм клавиатуры.

– Да, это должно положить всему конец, – ответил он. – С теми материалами, которые Густаво Видаль, упокой Господь его душу, привез из Южной Америки, круг вот-вот замкнется.

– «Ключи» и Кабальеро. Я до сих пор не могу поверить. Ты собираешься расправиться с «Ключами»?

Треди только хмыкнул. Затем он меня ошарашил:

– А что тебе известно о компьютерных дисках, которые были подброшены к моей входной двери, hermano?

– Ты же знаешь, я не настолько туп, чтобы не разбираться в компьютерах. Компакт-диски, например, самый легкий способ хранить большое количество информации; к настоящему моменту они почти повсеместно вытеснили более громоздкие и старые кассеты с пленкой. Технология…

Он пристально смотрел на меня; казалось, прошло много времени. Я понял: он знал, что я не буду врать ему напрямую. У меня не было времени скопировать иски. Я чувствовал, что еще немного, и у меня начнутся угрызения совести, но не по поводу совершенной кражи. Кроме того, худшим из того, что произошло в старом палаццо, был побочный ущерб. Лютер.

В конце концов, Треди махнул на это рукой. Думаю, мы оба понимали, что есть тайны, которые папам знать не следует. С долгим вздохом папа потянулся, размял плечи и подошел к портативному бару в углу. Налил два больших стакана неразбавленного солодового виски, которое он предпочитал, когда не пил ром, и принес мне стакан.

– Твое здоровье, – сказал папа.

На лице Треди были следы усталости и мешки под глазами, которых я никогда раньше не замечал. Он надавил на глаза большим и указательным пальцами, словно хотел прогнать боль. У меня не было раньше возможности рассказать ему о Неаполе, и когда я подошел к эпизоду об усатом человеке с ножом, то понял, что новый груз лег на его плечи.

Я подумал, что очень сильно люблю этого праведного и одинокого человека, которого честолюбие и история заставили играть роль, сулящую больше разочарований и страдания, чем успеха.

Страдания – величина постоянная, не так ли? На мгновение перед моими глазами возник трагический и незабываемый образ доктора Лонги, любовницы Карузо, изучавшей бездушные рентгеновские лучи, которые обещали их ребенку смерть.

Возможно, Треди читал мои мысли, ибо он спросил:

– Ты найдешь того, кто стоит за этим, Пол? Кто убил Карузо и Видаля? Кто стрелял в Лютера?

– Думаю, да. Я думаю, что мексиканец убил Видаля и ранил Лютера. Возможно, Карузо тоже. Но есть еще кто-то, более важный, рано или поздно я достану и его тоже.

– Я собираюсь почтить их память – Карузо и Видаля. Не по имени, но они поймут. Я знаю, Он поймет.

Треди указал пальцем вверх, строго вверх.

– У Карузо, гм, была подруга, врач, она будет польщена, – сказал я. – Она произвела на меня очень сильное впечатление.

Это было еще мягко сказано. Я много о ней думал не зная, что с этим делать.

Треди кивнул. Он встал и начал расхаживать по комнате.

– Да, красивая женщина, и ее еще более красивая умирающая дочь. Спасибо, что рассказал мне о них. Я приглашал их сюда, я тебе не рассказывал? У нас был долгий и хороший разговор. Она ненавидит церковь, ты знаешь. Я попытался объяснить ей, что любил Луку Карузо так же сильно, как она, но не знаю, поверила ли она.

Папа молча походил еще немного, грузный человек, шагавший по хрупкому остову древней церкви. Наконец он сказал:

– Пол, ты же не считаешь, что Карузо – единственный священник, который влюблялся в красивую женщину? Думаешь, он один испытывал это желание?

– Все мы люди, Рико. Знал ли он о Тилли?

– А церковь? Иисус был божественным, но тоже человеком. Это то, во что мы верим, не так ли? Значит, церковь должна пролагать тропинку через пропасть, объясняя заблудшим и всему роду человеческому, что – божественно и что – благо.

Простому брату лучше помолчать, поэтому я держал рот на замке и внимал: Треди пробовал на слух то, что только что набил на компьютере.

– Все мы знаем, что по ключевым вопросам то, чему учит церковь, и то, с чем из всего этого соглашаются люди, сильно отличаются друг от друга, не так ли? Контрацепция, обет безбрачия, женщины-священники, разводы, моральные уступки. Разве можно быть католиком и вести себя словно в кафе: принимать из церковного учения только то, что нравится, и отбрасывать остальное? И вы до сих пор считаете себя католиками, продолжая так поступать? Ты скажешь, Пол, что существует огромное разнообразие мнений по этим вопросам, но они больше похожи на противоречия. Глубокие, жестокие, непреодолимые. С огромные пропасти, грозящие нас разъединить Я слушал.

– Я не боюсь этих вопросов. Но если я подниму один из них, вгрызусь в него, опасность будет заключена в том, что остальные начнут гноиться. Не могу же я вовсе не обращать на них внимания, поставить догматические заслоны и спрятаться за ними. Проблемы останутся.

Он сделал еще один глоток виски.

– А если я скажу, что нужно обратить внимание на все эти проблемы и что я собираюсь нанести удар по всем направлениям одновременно? Это встряхнет хотя бы одного-двух или нет?

Или раздует в церкви пожар, подумал я. Раскол. Самое ненавистное для Ватикана слово.

Но затем Треди объяснил, что он собирается сделать.

– Возможно, когда я подберусь к наивысшей точке, меня не станет, – сказал он, пожав плечами. – Если так, то следующий, кто придет после меня, доделает за меня остальное.

Треди осушил свой стакан, и я увидел, что его глаза вновь зажглись огнем.

– Что скажешь, hermano?

– Думаю, ты – гений.

Я поднял свой стакан в знак приветствия.

– Многие решат, что ты святой…

– Но, – закончил он за меня, – остальные проклянут меня за ересь.

Он фыркнул от смеха.

– Производственная опасность, связанная со сферой деятельности.

Как только я вышел, вокруг меня принялся кружить Клаудио Руссо, жилистый начальник безопасности Ватикана.

– Брат Пол, пожалуйста…

Он повел меня в тихую приемную.

– Думаю, вам следует на это взглянуть.

Когда он вручил мне четыре белые карточки из плотного картона, я понял, в чем дело.

Руссо сказал:

– Как вы знаете, Его святейшество получает много корреспонденции, и не вся она лестная, поэтому для проблемных писем существует отдельная процедура. Большинство таких писем присылают люди с причудами, но эти… они приходят на протяжении последних нескольких недель, и мы полагаем, могут означать серьезную угрозу для Его святейшества.

Трудно не согласиться. На каждой открытке был рисунок, сделанный красными чернилами, которые я хорошо знал. Карикатурно изображенная фигурка человечка в папском облачении. На всех открытках папа был мертв и истекал кровью.

– Их случайно не с цветами доставили?

Руссо казался испуганным.

– Нет, почему, какие цветы? Только открытки, через почту Ватикана.

Убийца насмехался над нами. Сначала надо мной. Теперь над папой. Мишень четыре. Мишень пять. Вот о чем я думал. Но я ошибался, в списке убийцы была еще одна жертва.

– Я согласен с тем, что это серьезно, Клаудио, – сказал я Руссо, – Думаю, Его святейшеству следует знать. Проинформируй также итальянцев, американцев и Интерпол.

Очередная гвоздика была мне прислана без записки. Ее доставили в общежитие колледжа солнечным утром два дня спустя, но я не обратил на нее большого внимания, потому что в то утро Треди уничтожил «Священные Ключи».

Все началось с ватиканского пресс-секретаря на обычном полуденном совещании. Сообщение номер пять из девяти, что-то в этом роде.

С целью вклада в единство церкви и развития базового религиозного образования, объяснял он, общество «Священных Ключей» согласилось на предложение Его святейшества и отныне преобразуется в миссионерский орден для обучения детей начальных школ в бедствующих странах Западной Африки.

Подразумевалось, но так и не было сказано, что папа будет чертовски рад не слышать ничего больше о новостях и добрых делах общества. Сообразно с их новой миссией публикация нынешних книг и журналов «Ключей» будет прекращена, а печатные органы общества переориентированы на выпуск срочно требующихся и одобренных Ватиканом катехизисов на различных африканских языках.

– Беккар был похож на смерть. Если это и не прямое запрещение, все равно это хорошо, потому что теперь они полностью прекращают свою прежнюю деятельность. С тем же успехом они могут закрыться и исчезнуть.

Тилли зашла позлорадствовать после посещения прощальной пресс-конференции «Ключей».

– Беккар сказал, что он наконец встретился с Его святейшеством, чтобы обсудить постоянно меняющиеся потребности в наше переменчивое время, и что, как слуга церкви, он исполнит пожелания папы римского. Блестяще, так и напишу об этом старом козле.

Комментариев из Ватикана по этому поводу не последовало, но каким-то образом в руки главных ватиканских журналистов попали кое-какие внутренние документы и статьи из публикаций «Ключей», которые подавались, неофициально, конечно, как явно раскольнические и еретические. Когда эти материалы со временем попали ко мне, я понял, что самые яркие статьи – ставшие главными уликами! – принадлежали Луке Карузо и Густаво Видалю.

Крутые меры, предпринятые папой в отношении «Ключей», наделали в Ватикане немало шума. Мне было интересно, как Треди привязал наркотики и отмывание денег к ядовитой теологической беседе между папой и братом епископом. Когда все закончилось, Беккар, должно быть, понял, что религия ни при чем и что именно наркотики лишили его всякой защиты, сыграв обществу похоронный марш.

Меня порадовали новости. Рассуждая логически, падение «Ключей» давало Треди передышку, он получал больше пространства для маневра. Но Лютер был ближе к сути.

– Пол, если «Ключи» были так необходимы наркобандитам, нет никакой надежды, что они тихо отстанут. То, что сказал старый епископ, ничего не значит. Наркоши будут драться. Готов поспорить, – предупредил он.

– Что, ради всего святого, они могут сделать? Треди сровнял «Ключи» с землей.

– Я знаю это, Пол. Если не считать того, что «Ключи» все еще существуют.

– Да, но только название. Все кончено…

Лютер посмотрел на меня.

– Представь, приходит какой-нибудь новый папа и говорит; ой, Треди ошибался. Добро пожаловать, «Ключи». Как ты думаешь, сколько времени им потребуется, чтобы снова заняться отмыванием денег вместе со своими старыми друзьями – или новыми?

– Треди еще не стар, он силен. Он…

Но потом я тоже вес понял. Уничтожение «Ключей» заставит Кабальеро форсировать события. Теперь, чтобы убить папу, они будут действовать быстро.