Текст книги "Базилика"

Может, она просто никогда не смешивала замороженные горные груши с оливками?

Глава 11

На следующее утро в колледже святого Дамиана назрел кризис. Я шел за ректором, похожим на воробья, маленьким и аккуратным испанцем по имени Диас, по мрачным коридорам мимо одинаковых коричневых деревянных дверей небольших комнат, в которых жили семинаристы. Пройдя три четверти пути, мы столкнулись с пухлым семинаристом из Индии по имени Гилберт, готовым продать собственную мать за улыбку ректора.

– Он там кричит ужасные вещи, – сообщил Гилберт с важным видом.

Ректор богословского колледжа, большой семинарии в Ватикане, должен соображать быстро. Диас решительно сделал шаг в сторону, и я пошел первым.

На кровати, подтянув колени к груди, сидел светловолосый немецкий юноша по фамилии Шмидт. Рядом с ним валялся баллончик красной краски.

«К черту Бога», – гласила красная надпись, сделанная неуверенными буквами на ядовито-зеленой стене. Странно, почему он написал это по-английски.

– Ay, mi Dios,[65]65
  О Боже мой (исп.).


[Закрыть] – тихо сказал Диас и перекрестился, ограждая себя от зла.

Только это было не зло, а всего лишь душевное и физическое истощение середины семестра.

– К черту Матфея, Марка, Луку и Иоанна! – выкрикнул Шмидт.

Его скрутило, словно пружину, одной рукой он вцепился себе в волосы. Я поднял баллончик с краской, и Шмидт уставился на меня лихорадочным взглядом, но его глаза смотрели куда-то в другое измерение.

– К черту Марию! – крикнул он. Диас и Гилберт отшатнулись, от ужаса у них перехватило дыхание.

– И ту муху, которая тебя укусила, приятель, – сказал я.

Шмидт был неподвижен, но, когда я легонько сжал ему локти, он обмяк. Он едва переставлял ноги, когда я почти тащил его по коридору. Должно быть, мы здорово шумели, но ни одна дверь не открылась, даже чуть-чуть. Любопытство в семинариях не поощряется.

В общей ванной комнате я поставил Шмидта под душ. Он заплакал, когда на него полилась холодная вода. Потом я заставил его одеться и отвез на такси в особую клинику, о которой в Ватикане никогда не упоминают. С ним будет все в порядке, подумал я, но оттуда его уже не выпустят.

После того как он послал Марию.

Позже тем же утром в штаб-квартире полиции Ватикана я обнаружил самого счастливого человека в Риме.

– Паоло, это просто фантастика, – Марко Галли был переполнен радостью» – Дело Карузо раскрыто. Ты молился? Я молился. Честно, молитвы иногда бывают услышаны. У нас есть признание, признание!

– Кто признался?

– Увидишь. Скорее. Я с нетерпением жду допроса.

Я поспешил. Полицейский, раскрывший свое первое убийство, немного напоминает подростка на первом свидании: многое может пойти неправильно.

В участке полиции Ватикана только две камеры, и в одной из них в то утро были сложены картонные коробки с молитвенниками. В узком коридоре рядом с другой камерой Галли поставил двух швейцарских гвардейцев в полосатой униформе сторожить беднягу, который там находился. Он был похож на привидение – невысокий, худощавый, потрепанный мужчина, чье лицо рассказывало о перенесенных им тяготах не менее красноречиво, чем его грубые руки – о тяжелом труде. На нем был поношенный, лоснящийся от времени костюм священника. Пронзительные черные глаза мгновение внимательно изучали меня, а потом он тупо опустил взгляд и продолжил рассматривать терракотовый пол. Глядя на него, вы ни за что не назвали бы его убийцей. Но этот приятель уже бывал раньше в тюрьме. Я это знал.

– Кто он?

– Говорит, что священник, но, на мой взгляд, что-то не очень он похож на священника. Он откуда-то из тех краев, что раньше назывались Чехословакией. Это все.

Он бросил мне папку из плотной бумаги.

Из исписанного круглым школьным почерком швейцарского гвардейца единственного листка следовало, что отец Ян Певеч появился у ворот святой Анны накануне ночью, чтобы признаться – ибо это его долг – в том, что это он ударил человека деревянной сувенирной статуэткой на крыше базилики Святого Петра.

– Это же обо мне! Это тот человек, который меня ударил.

На губах Галли блуждала улыбка победителя.

– Так и есть.

Я снова заглянул в папку и перевернул листок. На обороте ничего не было.

– А где сказано, что он убил Карузо?

– Он этого не сказал. Пока. Но скажет. Мы допросим его, обдерем его, как артишок, листик за листиком.

– Марко, этот человек говорит на каком-нибудь из существующих языков?

– Конечно, говорит, но, увы, это не итальянский. Он разговаривал по-немецки со швейцарцем.

Галли с надеждой посмотрел на меня. Я покачал головой.

– Его молитвенник на латыни. Мое знание латыни, скажем так, оставляет желать лучшего. Может, ты…

– А если серьезно?

– Полагаю, остается слабая надежда, что он знает английский.

На самом деле Ян Певеч говорил по-английски чисто и правильно. Он сидел на стуле с жесткой спинкой прямо, словно кол проглотил, аккуратно поставив ноги вместе и положив на колени сцепленные руки. Кольцо на правой руке было единственной приметной вещью. Оно выглядело неуместно и не соответствовало его сану. Во всем остальном он был идеальным арестантом. Да к тому же он признался.

По словам Певеча, он много лет был священником, но в Риме впервые. Он не сказал почему, но думаю, мы все понимаем – причина крылась в том, что из всех государств-сателлитов Советского Союза во времена «холодной войны» Чехословакия подавляла церковь жестче всех.

Видимо, вследствие этого среди сравнительно небольшого количества многострадальных чешских священников, переживших коммунистов, возникла неофициальная традиция паломничества. Они приезжали в Рим, чтобы отпраздновать рождение нового дня – новую зарю их церкви – молитвами с купола Святого Петра, На протяжении многих лет, по словам Певеча, он мечтал об этом путешествии. Это превратилось в навязчивую идею.

Несмотря на темноту, рассказывал Певеч, он легко прошел в базилику с помощью не такого уж секретного ключа от «двери священника». Это был простительный грех – прокрасться мимо предостерегающих знаков на галерею, ведущую к куполу. Он любовался куполом, величие которого превосходило его воображение, а перед рассветом опрометчиво решил выйти на залитую светом звезд крышу. Он оставался там, намереваясь уйти утром, с туристами. Услышав шаги мужчины, он понял, что это не турист. Он спрятался, но когда мужчина подошел слишком близко, Певеч ударил его, а потом сбежал вниз по галерее. Это был грех, и с тех пор он тяжким грузом лежал на его совести. Он совершил ужасный неоправданный проступок и сожалел об этом. Он пришел, чтобы сознаться и понести наказание.

Почему он ударил незнакомца без предупреждения или причины? Я задал этот вопрос. Певеч безучастно уставился на меня, оставив вопрос без ответа. Он видал и более опытных дознавателей, чем я. Но потом я понял, в чем дело.

– Спроси его, почему он убил Карузо, – попросил Галли. Я задал другой вопрос:

– Когда вас посвятили в сан, святой отец?

– В 1948 году.

– В Чехословакии, при коммунистах?

Едва заметный кивок.

– Святой отец, сколько времени вы провели в тюрьмах при коммунистах?

Последовала длинная пауза, и когда он заговорил, голос зазвучал так тихо, что я едва его услышал.

– Двадцать семь лет, четыре месяца и девять дней.

Я ожидал чего-то в этом роде. Но не целую жизнь. Коже! Двадцать семь… за то, что он был священником.

– Ради веры это почти ничего, – сказал он с достоинством и одновременно с некоторой скромностью.

– Откуда у вас это замечательное кольцо, отец?

Он нервно покрутил его левой рукой и спокойно ответил:

– Это подарок, который я получил после освобождения. От Его святейшества… не этого, а того, раньше.

Мы могли бы проверить, разослать факсы в Прагу, Братиславу или любой другой уголок несуществующей ныне страны, в которой он родился, но я знал, что это бессмысленная бюрократическая формальность. Он говорил правду, невероятную, но неопровержимую. Этот праведник никого не убивал.

В небольшой комнате воцарилась тишина, постепенно становясь невыносимой. До ряби в глазах я разглядывал досье. Певеч смотрел в никуда.

– Отец Певеч, – сказал я, когда мое терпение кончилось, – ваше пребывание на куполе нас не интересует. А также ваши действия на крыше. Если хотите знать, то вы меня ударили, но у меня очень крепкая голова…

Впервые в заключенном, отсидевшем двадцать семь лет, затеплилось что-то человеческое.

– Вас! Я не хотел ударить вас так сильно. А потом вы упали… мне так жаль…

– А теперь позвольте мне рассказать вам, что, как мне кажется, произошло на самом деле. Вы видели что-то, произошедшее на крытой галерее под куполом. Когда пришел тот человек – это был я, – вы набросились на него, потому что боялись, что каким-то образом «органы», – я сделал паузу, чтобы намекнуть на то, что речь идет именно о той организации, с которой он познакомился при коммунистах, – что «органы» непременно постараются вовлечь вас, даже обвинить в этом. Вы ударили меня и убежали по переходу, по которому туда поднялись…

Певеч хранил молчание.

Наконец он произнес:

– Это произошло в первые мгновения рассвета. Они разговаривали, спорили. Потом… он упал. Что я мог поделать? Я выбежал на крышу. Остальное… вы правы Мне очень жаль.

– Кто были эти люди? – продолжал я.

– Их было двое, оба мужчины, кажется. Я был далеко, на противоположной стороне галереи купола… у меня зрение… я думаю, допускаю, что они могли быть священниками, но я могу ошибаться.

– Лица?

– Слишком далеко.

– Что произошло?

– Они стояли очень близко друг к другу, словно обнимались. Затем началась борьба. Я услышал громкую речь – думаю, они говорили по-итальянски. Один мужчина упал, а другой убежал.

– Тот, который убежал, как он был одет?

Черные брюки, белая рубашка. Священник без куртки или воротника, мне показалось. Он ушел быстро; у него была элегантная походка.

– Он был высоким? Маленьким? Какого цвета у него были волосы?

Певеч пожал плечами.

– Мне жаль, но все произошло так быстро, и, боюсь, я смотрел больше на того, кто упал. Потом я побежал на крышу, прятаться.

Я дважды заставил его пересказать это, но не услышал ничего нового.

– Было так странно, – сказал Певеч, словно разговаривал сам с собой. – Тот, который упал, он не кричал.

– А вы бы кричали?

– Это было бы естественно.

Он немного подумал.

– Но, вероятно, не в базилике.

В итоге мы с Галли взяли Певеча с собой обедать. Когда полицейские вернули престарелому священнику его вещи, он порылся в пластиковом пакете и вытащил предмет около двадцати сантиметров в высоту, завернутый в рваные газеты. Деревянная статуэтка Франциска Ассизского.

– Думаю, это должно остаться у вас, брат Пол.

Я взял статуэтку. Милый сувенир, даже несмотря на то, что правая рука Франциска, всегда изображаемая поднятой в приветствии, была отломана в результате насильственного столкновения с моей головой. За обедом мы много выпили.

Оставшуюся часть дня я прогуливался по площади Испании, дожидаясь Тилли, оказавшейся на этот раз нервной и раздраженной. Редакторы требовали от нее биографического очерка о папе, и настроение у нее было прескверное. Она разбирала груду газетных вырезок и документы Ватикана.

– Взгляни на это. Треди улыбается, кивает, машет, хорошо выглядит и умно говорит. Он молодой, энергичный, красивый – но этим разочаровывает еще больше. Потому что если на папском престоле он все время выглядит спокойным, то совершенно ясно, что, кроме развенчания нескольких старых и давным-давно умерших святых, он не сделал ничего. Он зануда. Скучный, скучный, скучный, – отрезала Тилли.

– Все-таки он хороший, – попытался возразить я.

– Чушь. Терпеть его не могу. Если Бог действительно существует, Он бы дал нам неординарного папу. Войтыла был отвратительный, но, по крайней мере, это была интересная личность.

– Разве ты не слышала, что Треди, возможно» скоро предпримет кое-что новенькое? Исповедь, не выходя из автомобиля? Месса в Интернете? Рукоположение в сан женщин и развитых не по годам детей?

Тилли фыркнула.

– Эти слухи распространяют скучающие вроде меня Треди и улицы не перейдет, если у него не будет на это подписанного конклавом разрешения. Евнух.

Поворчав, проклиная и театрально вздыхая, за чем я с тайной улыбкой наблюдал с террасы, Тилли отослала статью. Работа была скучной, но после она повеселела. Мы выпили, и позже, когда солнце скрылось, а площадь погрузилась в сумерки, вместе отправились в более приятные места. Не потревожив новый колючий плед. Аллилуйя.

Следующим днем, в субботу, пока семинаристы были на утренних занятиях, я собирал вещи бедняги Шмидта и обломки собственных мыслей.

Два священника в темноте поднимаются под купол базилики. Роковая случайность во время молитвы? Возможно. Или тот, другой священник, заманил Карузо на купол, чтобы убить его? Тогда это было преднамеренным убийством. Что могло стать причиной? Секс? Но по всем сведениям, Карузо больше привлекали девушки, чем молодые люди. Мог в таком случае «другой» священник быть женщиной? Я уже предлагал подобное отцу Видалю как ложный след, но безуспешно. Предположим, возник спор между двумя мужчинами, и речь шла не о сексе. О чем тогда? Точно не о деньгах. О религии? Например, о религиозной политике?

Я решил не ходить в ватиканскую полицию, но позвонил Галли. Богомолец-неудачник.

– Да, Паоло, как мы и предполагали, в своей стране отец Певеч – праведник и героическая фигура. Mio Dio![66]66
  Боже мой! (итал.).


[Закрыть] Мне не нужен герой, мне нужен злодей. Кардинал Дюпре снова звонил сегодня утром…

– Что ты ему сказал?

Кардинал был желчным французом, отвечавшим в правительстве за полицию Ватикана.

– Следствие ведется, улики изучаются, информация анализируется, а гипотезы проверяются.

– Он тебе поверил?

– Нет, конечно. Все кардиналы знают, когда им врут.

В общежитии колледжа святого Дамиана, направляясь в бар для сотрудников, чтобы выпить дежурную утреннюю чашку эспрессо, я неожиданно столкнулся с семинаристом, которого просил сделать распечатки файлов с дискет Карузо. Это был коренастый паренек из Наталя,[67]67
  Провинция в ЮАР.


[Закрыть] обладавший прекрасной памятью; по словам его преподавателей, он подавал большие надежды и в будущем обещал стать светилом теологии.

– Здесь масса всего, и большая часть материалов продублирована на разных дисках. Мне нужно еще два дня, и я отдам вам остальное, брат Пол.

– Интересные материалы?

Он покраснел.

– Ты ведь читаешь их, да?

Конечно, он читает их.

– Я хочу, чтобы ты прочитал распечатки. Расскажешь мне, о чем там.

Краска схлынула с его лица.

– Странное сочетание, словно за одним компьютером работали двое, но совершенно точно, что все написано одним человеком. Формулировки…

– Что с содержанием?

– О, в основном это эссе и наброски речей, посвященных проблемам церкви. В этом-то вся трудность. На нескольких дискетах в материалах высказываются идеи весьма пуританские, бескомпромиссные, старомодные. Но в большинстве файлов материалы, содержащие новые и смелые идеи. Они призывают к переменам и буквально переворачивают некоторые важные современные учения с ног на голову. Очень смело.

То же, что и раньше: Карузо работал на два фронта Почему? Если я это пойму, тогда, возможно, узнаю, у кого был мотив убить его. Я старательно думал над этим не нашел ответа и решил поразмышлять на игровой площадке.

С баскетбольным мячом он всегда двигался вправо, поэтому я прикрывал его именно с этой стороны. Я вел его хорошо, но новый игрок заблокировал меня, и он проскользнул мимо к корзине.

– Быстрей! – заорал я. Лютер плавно скользнул по площадке и после прохода, нога в ногу, в последнюю секунду отбил мяч, когда тот, описывая дугу, уже летел в корзину.

Лютер оставался с моим игроком, но удачно подобранный мяч предоставил Лютеру еще один шанс. На этот раз он совершил проход через середину площадки, высоко прыгнув в зоне у кольца – одно из его любимых движений. И снова Лютер возник перед ним, легко прыгнув словно пантера, возвращая мяч обратно на землю. Мяч отскочил в аут. Пока товарищ по команде возвращал мяч, бомбардир с раскрасневшимся лицом, в футболке, которую можно было выжимать, в гневе обратился к Лютеру:

– Проклятье, отец Лютер, я же – папа!

Лютер улыбнулся.

– Если будете держать мяч далеко от себя, то дьявол заберет его у вас, когда захочет, Ваше святейшество.

Треди рассмеялся. Мне он сказал:

– Приводи еще парней вроде этого, Пол, и я попробую себя в очередном виде спорта.

Мы играли по старинке, трое на трое, днем, под открытым небом, на очень закрытой площадке, существование которой – не самая большая тайна Ватикана.

Не знаю, часто ли Треди играет, но я получаю приглашения поиграть в воскресенье днем раз в две недели. Игроки сменяли друг друга, но чаще всего я играл в защите у папы, а наши команды состояли из свободных от службы швейцарских гвардейцев, педантичных и скучных как на площадке, так и за ее пределами.

В этот раз все было по-другому: приглашение поступило не от иссушенного и строгого японца, личного секретаря Треди. В трубке я услышал незнакомый молодой голос, который представился отцом Диего.

– Его святейшество приглашает вас, гм, постучать мячом, – сказал он на хорошем английском, в котором угадывался испанский акцент.

– С удовольствием. Мы знакомы, святой отец?

– Нет. Я Диего Альтамирано, новый помощник Его святейшества.

Ага. Все ясно. Тот самый специалист в «искусстве боя», который может уничтожить целый полк щелчком четок. Я спросил:

– Вы тоже будете играть, святой отец?

– Его святейшество полагает, что, вероятно, буду… но, если честно, я не особенно хорошо играю в баскетбол… А вы думаете, что я должен играть? Надеюсь, вы не против того, что я вас об этом расспрашиваю, я же новичок.

– Если он пригласил вас поиграть, значит, хочет, чтобы вы играли. Пожалуйста, передайте, что я принимаю его предложение, и раз теперь у него есть вы в качестве новобранца, я тоже приведу с собой подкрепление.

На ленивом разогреве Треди поиграл немного с Лютером, я – с Диего. То, что я увидел, мне понравилось. Латиноамериканец, черноволосый, коренастый, метр восемьдесят, атлетического сложения, от природы наделенный выразительными мускулами и отличным здоровьем. Прямо фотомодель, если бы не шрам на щеке и сан священнослужителя. Он говорил, что не очень хорошо играет в баскетбол, видимо, имея в виду, что отказался от предложения играть за профессионалов и решил пойти в семинарию. У него был хороший глазомер, мягкие руки, а ноги были словно пружины.

Обычно мы с Треди задавали тон среди швейцарских гвардейцев. В тот день мы остались на вторых ролях Лютер был первоклассным игроком и выше Диего, однако старше и медлительнее. Он одинаково играл и правой, и левой рукой.

– У меня аудиенция. Выигрывает тот, кто сейчас забьет, – сказал Треди.

Лютер блокировал папу. Швейцарский гвардеец из команды Лютера, защитник, из-за линии бросил мяч в игру Альтамирано. Отличный бросок из-за спины Треди. Он пригнулся, находясь лицом к Лютеру, сделал обманное движение и побежал влево. Влево! С каких это пор влево? Застигнутый врасплох Лютер так и не смог его догнать. Треди подпрыгнул и отличным броском практически положил мяч в корзину.

– Ну и дела, – крякнул Лютер.

– Каждый сам за себя, – сказал папа.

Этим вечером мы с Лютером угощали Диего ужином. Диего, как выяснилось, был сиротой родом из Латинской Америки. Его воспитали священники после гибели родителей в автокатастрофе.

– Я с нетерпением ждал того дня, когда стану одним из них, – сказал он.

Знакомая история: новобранцы не спешили, но по всему миру церковь до сих пор неизменно собирала урожай из молодых людей, как монахинь, так и священников, поставляемый ее же питомцами. Естественно, вернувшись домой, его епископ решил, что Диего рожден для большего. В Риме Диего жил уже около двух лет, изучал теологию, чтобы получить ученую степень. А потом в отделе кадров Ватикана включили компьютер, который указал на него, как на самого подходящего священника на должность охранника, и Диего неожиданно для себя стал постоянным спутником папы римского.

– Я несколько смущен. Я понимаю, что должен защищать Его святейшество, – сказал Диего, – но никто не объяснил мне, от чего или от кого. Это нелегко.

– Никому не доверяй, – с отеческой уверенностью произнес Лютер, находясь под сильным воздействием притягательного «Бароло».[68]68
  Красное сухое вино.


[Закрыть]

Диего встревожился.

– Лютер имел в виду, что надо держать ухо востро. Проверять всех и все, что покажется тебе хоть немного подозрительным, и не беспокоиться о том, кого ты при этом потревожишь, – сказал я, и это не было шуткой.

Хорошо говорить. Мне самому следовало бы воспользоваться этим советом спустя два вечера, когда, поужинав у Лютера, я возвращался в одиночестве, не подозревая, что мое жестокое и двуликое прошлое воскресло и вот-вот обрушится на меня.

Согласен, мне следовало быть внимательней. Хочу только добавить, что стояла одна из тех мягких римских лунных ночей, когда начинает казаться, что над миром царит покой, и еще – что я уже не такой молодой и быстрый, как когда-то. Это случилось, когда я пересекал Кампидоглио, площадь перед ратушей, которую спроектировал для Рима Микеланджело. Было поздно, большая площадь, вокруг которой расположились археологический музей и старый дворец, где заключались гражданские браки, была безлюдной, и лишь влюбленная парочка медленно прогуливалась в сторону римского форума.

Я обогнул бронзовую копию статуи Марка Аврелия, что возвышалась над площадью и была развернута к длинной и широкой каменной лестнице, круто спускавшейся к улице внизу.

Я его не видел.

Позже я понял, что он, вероятно, шел за мной от дома Лютера и, догадавшись о моем маршруте, незаметно обогнал меня. У начала лестницы росли кусты, там он, должно быть, и ждал, поскольку краем глаза я успел заметить момент нападения, когда я подходил к лестнице.

С огромной силой он набросился на меня из-за спины и нанес удары ниже талии и выше колен. В футболе это означает «подрезать», но на верху каменной лестницы это был удар убийцы, после которого я полетел вниз.

Может, мне удалось бы удержать равновесие, но я качнулся вперед, споткнулся о невидимую преграду, опрокинулся и, словно тряпичная кукла, полетел в темноту. На следующий день Лютер обнаружил остатки прочной рыболовной лески из моноволокна, привязанной к одной из каменных балюстрад.