Текст книги "Базилика"

Глава 6

День начался вполне обычно.

Каждый год я прохожу два или три курса занятий в разбросанных по всему Риму епископальных университетах, потому что мое религиозное начальство решило, что это хорошо. Думаю, что если сложить мои зачеты за все прослушанные курсы, то мне можно было бы дать ученую степень, но, с другой стороны, будь я более активен, то уже был бы рукоположен в священники.

В тот семестр неделя для меня началась с первыми петухами в понедельник на занятиях по нумерологии; это был не мой выбор, уверяю вас. Профессор, теолог из Дании, был чрезвычайно религиозной натурой при полном отсутствии энтузиазма. В то утро я потерял его мысль где-то на переходе от цифры шесть к семерке. Сидевшая рядом со мной симпатичная монахиня из Аргентины остановилась на том же, что и я, этапе и увлеченно рисовала бородача, то ли Че Гевару, то ли кого-то очень похожего, что могло принести ей большие неприятности по возвращении в монастырь.

– В библейские времена все числа имели значения, выходившие за пределы того, что они изображали, – продолжал свой нудный рассказ датчанин, в пятый раз повторяя одно и то же. В классе было около пятидесяти студентов: семинаристы, священники, желающие повысить собственную ученую степень, монахини и несколько мирян; епископские университеты предоставляли недорогое обучение и хороший диплом.

– Семь – это совершенство. Дом мудрости. Семь столпов мудрости; семь тяжких грехов.

Аллилуйя, аллилуйя. К тому времени, когда он добрался до десяти, у меня по телу уже мурашки бегали.

– Десять заповедей. Их могло быть двенадцать, или пятнадцать, или семьдесят восемь, – сдержанная улыбка, – но нет, их – десять. Это число докажет свою божественную ценность, если хотите, но рассмотрим сумму шести заповедей и четырех канонических добродетелей.

На Антонии, монахине из Аргентины, была свежая белая блузка и длинная юбка в цветочек, прекрасно облегавшая фигуру. Она положила ладонь мне на руку, с видом заговорщицы наклонилась ко мне и быстро прошептала по-испански:

– Скучно, как в лифте без зеркала.

– Кофе?

Я заслужил быструю улыбку. Мы с Антонией были не единственными студентами, после перерыва не вернувшимися в класс к датчанину. Из коридора мы отправились в ярко освещенный бар, который как итальянцы, так и жители Ватикана называют кофейней. Я решил, что произвожу хорошее впечатление, но Антония вдруг широко раскрыла глаза от удивления. Не отрывая взгляда от чего-то, что находилось за моей спиной, она чуть не выронила чашку.

На мое плечо легла рука, и я обернулся, полагая, что увижу ватиканского полицейского. Это был швейцарский гвардеец. Я смутно помнил его, но не знал, как его зовут, однако свою алебарду вместе с разноцветным камзолом, который, как говорят, придумал Микеланджело, он оставил дома. Вместо этого на нем была современная униформа: высокая форменная фуражка, серые брюки, темно-синяя куртка и пистолет на ремне. Его можно было бы принять за патрульного дорожного полицейского, если не знать, что в государстве Ватикан, во всех его двадцати кварталах, не так много дорог, по которым можно было бы погонять на автомобиле.

– Вы меня поймали, – сказал я. – Мы сбежали с занятий. Но вам нужен только я. Ее я заставил пойти со мной.

Среди добродетелей швейцарских гвардейцев юмор ценится не особенно высоко. Он даже не улыбнулся. Вместо этого он взял под козырек.

– Серьезная проблема. Командор Галли будет вам благодарен, если вы немедленно прибудете к нему, – громогласно объявил он, словно читая по бумажке.

Громко и ясно. Заканчивай, и вперед.

Пока мы добрались до площади, где нас ждала полицейская машина, я успел на бегу перебрать в голове все возможные варианты.

Господи, прошу тебя. Только не Рико.

Обычно на автобусе дорога с занятий в Ватикан занимает тридцать пять минут. Гвардеец – его звали Курт – преодолел это расстояние на крошечном «Фиате» ровно за тринадцать минут; он несся с холма словно «Феррари», на двух колесах обогнув переполненную площадь Венеции.

– Куда мы едем, Курт?

– Несчастный случай в базилике.

– Кто?

Он пожал плечами.

Вздох облегчения. Это не папа. Все равно это кто-то, вероятно, в определенной степени значительный для Ватикана, раз уж меня подняли по тревоге пятой категории.

– Мертв?

– Какой длинный спуск!

Курт забавлялся. В сельской долине, столетиями поставлявшей в Ватикан швейцарских гвардейцев, эта профессия передавалась из поколения в поколение, от отца к сыну. Преданность папе была у них в крови. Для них важна хорошая осанка, высоко ценится выправка. Ум не обязателен. Мотороллер выскочил из-под колес Курта, едва нас не задев.

– Если мы погибнем, никто от этого не выиграет, – рявкнул я.

– Ха, – издал он грубый швейцарский возглас недовольства, причину которого я не понял, в отличие от значения, поскольку мы на предельной скорости пронеслись по Корсо Витторио, благополучно преодолели развязку на Луонготевере, ибо Господь милостив, промчались по мосту через реку и с включенной мигалкой и воем сирены выскочили на улицу делла Кончильяционе.

В начале проспекта находилась самая большая и, по-моему, самая прекрасная церковь в мире. Базилика стояла здесь уже тысячу семьсот лет, и мне никогда не наскучит бродить по современной постройке, возраст которой не превышал четырех столетий. Перед церковью простирается площадь Святого Петра, так что у подъезжающих к этой гигантской piazza машин есть выбор: взять влево, к внешней границе Ватикана и воротам Порта Кавалледжери, через которые посетители проходят в новый зал приемов папы, построенный при Павле VI; или повернуть направо и в конце концов оказаться у ворот святой Анны, ведущих в папские апартаменты, величественную Ватиканскую библиотеку и к муниципальным учреждениям, таким же, как и в любом другом маленьком городке: почта, телефонная и электрическая компании, большой супермаркет, аптека, в которой вам продадут любое существующее на земле лекарство, кроме презервативов и противозачаточных таблеток.

Объездной путь справа представлялся более интересным, но Курт повернул налево, и после новых мгновений страха один из его друзей-швейцарцев жестом пригласил нас проехать через высокие черные железные ворота. Замедляя ход, мы ехали параллельно огромной церкви и наконец, преодолев более половины ее протяженности, остановились у безымянной двери, охраняемой двумя полицейскими в штатском.

Один из них кивнул, и я последовал за ним в недра базилики. Мы прошли мимо того места, которое в 1950 году было признано археологами могилой Петра, первого папы. Полицейский впереди меня теперь почти бежал через галерею гротов, каждый из которых был могилой какого-нибудь папы, украшенной или очень простой, в зависимости от вкусов покойного и его времени. Я знал, что сейчас мы находимся под алтарем базилики, и вскоре мы уже поднимались по короткому пролету винтовой лестницы к главному уровню церкви.

Сколько бы раз я ни приходил сюда, в базилике у меня всегда перехватывало дыхание. Человек казался букашкой. Церковь имела форму латинского креста, а купол – там, где балки соединялись со стержнем, – выстроен над главным алтарем.

Прочие достоинства и недостатки базилики останутся вечным поводом для споров, но, когда речь заходит о сдерживании толпы, Ватикан не отличается от Диснейленда. Церковь была открыта для посетителей, но большое пространство под куполом огорожено металлическими заграждениями. Небольшой участок за ними также был огражден и закрыт белой холстиной, которой пользуются реставраторы.

Было несложно догадаться, почему. Более мертвого человека, чем тот, что лежал передо мной на мраморном полу, и представить было сложно. Он упал с большой высоты, и приземление не было мягким.

– Паоло, добро пожаловать, хорошо, что пришел, – произнес склонившийся над телом человек.

Марко Галли был жилистым мужчиной с жесткими черными усами, под стать его глазам и обычному настроению. Он был лучшим следователем в Ватикане.

– Не самое приятное начало недели, но, возможно, ты не прочь взглянуть?

– Конечно.

Он имел в виду, что ему не нравилось то, что он здесь обнаружил.

– Кто-нибудь видел, как это произошло? – спросил я, присаживаясь на корточки рядом с Галли.

– Мы не нашли никого, кто видел бы, как все начиналось, но сестринская община монахинь проводила в одном из боковых приделов раннюю утреннюю службу. Они слышали, как он упал; шуму было довольно много.

Словно яблоко, разбившееся о камень.

– Когда открывается базилика?

– Для публики – гораздо позже. Но из-за священников и прочих верующих, желающих помолиться, она практически всегда открыта. Есть маленькая боковая дверь с большим замком, но все в Ватикане знают, что ключ можно достать из-за камня, который находится на расстоянии двух ладоней справа от замочной скважины.

Я этого не знал; мне больше по душе молиться дома, в постели.

– Не думаю, что люди, приходящие помолиться в нерабочее время, записывают куда-нибудь свое имя или делают что-то в этом роде. Какой-нибудь сторож, который мог записывать их в журнал, отслеживать…

Взгляд и слова Галли заставили меня замолчать.

– Паоло, – с мягким упреком произнес он.

Я снова посмотрел на тело. Не знаю, как насчет молитв, но остальное было вполне очевидно.

– Прыгнул, толкнули, упал, – предположил я, хотя мог разглядеть среди останков достаточно, чтобы исключить один из вариантов.

Я внимательно посмотрел вверх, на купол, разделенный на шестнадцать секторов. В пятидесяти метрах над алтарем находилась галерея, с которой туристы могли обозревать нижнюю часть базилики. Упасть с нее не так уж просто, но если это произойдет, то падение окажется смертельным.

Тело представляло собой месиво. Ради этого свободного падения покойный оделся в темные брюки и хорошего качества итальянскую фирменную ветровку поверх голубой хлопчатобумажной рубашки без ворота. Один ботинок слетел, а другой, элегантный черный мокасин, застрял на правой ноге. Я знал эту манеру одеваться: итальянский стиль и не из дешевых. У него были короткие черные волосы с проседью над бледно-голубыми глазами и лицо сорокалетнего человека, рассмотреть которое было бы гораздо легче часом раньше. У него были руки офисного служащего: длинные пальцы и хорошо ухоженные ногти. Его одежда могла вполне быть какой-нибудь униформой.

Понадобится патологоанатом, чтобы узнать точную причину смерти. Не знаю, сколько у него было сломано костей, но целых я насчитал не много. Мне показалось, что он ударился правой стороной тела, а затем перевернулся на спину.

– Странно, что глаза открыты.

– И что с того? – спросил Галли.

– Когда труп лежит так, – я сделал шаг, встал над телом и посмотрел вверх, где находилась самая высокая точка огромного купола, такого далекого и пугающего, – не кажется ли тебе, что он видит небеса?

Галли пробормотал какое-то ругательство на римском диалекте и принялся объяснять нервному молодому человеку с фотоаппаратом, с каких ракурсов надо снимать. Рядом с телом, облизывая губы, словно собираясь с духом, и разминая кисти рук в прозрачных пластиковых перчатках, стоял коренастый человек с рыжей бородой и черным чемоданом у ног.

– Давай осмотри труп, Джузеппе. Он тебя не укусит. Нет, подожди секунду, – сказал Галли, обернувшись к фотографу. – Встань там, где он стоит, – Галли указал на меня, – и сделай один снимок тела и один – купола.

– Ради искусства, Марко?

– Ради теологических исследований, – ответил он. – Может, на негативе проявятся небеса.

Он намекнул мне, что не надо строить из себя умника.

Галли пошел посмотреть, как фотограф с преувеличенным отвращением человека, переходящего через навозную жижу, вставал над телом.

– А карабинеры[45]45
  Итальянская полиция, отвечающая за раскрытие умышленных преступлений и вооруженных нападений.


[Закрыть] все моложе и моложе, – посочувствовал я.

Галли проворчал:

– Это даже не карабинеры. Это мои люди из Ватикана, лучшие из лучших.

Конечно, Ватикан – суверенное государство, имеющее дипломатические связи в более чем ста тридцати странах. Но, кроме того, он – самая маленькая страна в мире. Подкрепление из Италии прибывает непрерывным потоком: от компьютерных гениев до специалистов по сдерживанию толпы, от уборщиков площадей до занимающихся делами о самоубийствах мировых судей из карабинеров, национальной военизированной полиции.

– Личность установлена?

– Похоже, следует осмотреть все там, наверху, – ответил Галли.

– Я знаю, что твои люди знают имена всех в церкви, всех, кто бы мог забраться на купол, чтобы помолиться.

– Купол закрыт на уборку.

До меня начало доходить.

– Но так рано там не убирают.

– Не будь глупцом.

Ватикан может озадачить даже людей, проживших там многие годы. Но чтобы понять некоторые вещи, не всегда требуется божественное вмешательство. Надо просто подумать.

Кто-то упал с купола, проход на который закрыт изнутри церкви, куда вхожи только «свои», на пол базилики Святого Петра. Полицейский, расследующий его смерть, не зовет на помощь профессионалов. И уходит от разговора о личности погибшего. А если труп одет почти так же, как и я, то ответьте мне на вопрос, дети: чем зарабатывал на жизнь погибший и на кого он работал?

– Кто он? – спросил я, пока мы ждали лифта, поднимающего вверх, на купол.

– Его имя Карузо. Монсеньор из «Справедливости и мира», – ответил Галли, назвав один из весьма важных департаментов ватиканской курии. Мы вошли в стальную клеть, и Галли нажал на кнопку.

– С чего бы ему прыгать?

– Возможно, был болен раком, не мог бросить курить, девочки, проблемы с папой. Откуда мне знать, почему он прыгнул?

Марко Галли был полицейским, имевшим большие проблемы.

– Ладно, он прыгнул не сам.

– Ты ведь тоже обратил внимание на его пальцы и ногти, а, Паоло?

– Может, он в последнюю минуту передумал.

Кончики пальцев его ухоженных рук были окровавлены, а красивые ногти обломаны.

– Давай без шуток, Паоло, – предостерег Галли. – Самоубийство – тяжкий грех, сам знаешь.

А убийство – еще хуже, возможно, хотел сказать он.

Если подающий надежды молодой священник в минуту слабости нарушает обет безбрачия, он получит прощение, согрешил ли он с женщиной, другом-священником или – да поможет ему Господь – мальчиком-алтарником. Но если депрессия уводит такого священника в другом направлении и он решает лишить себя жизни, то оставляет сию юдоль слез в смертном грехе. Это не сулит ничего хорошего его бессмертной душе, с точки зрения церкви, которая относится к самоубийству так же отрицательно, как к абортам и эвтаназии. К тому же подобное событие не пойдет на пользу и добродетельной репутации церкви. А когда это происходит в базилике Святого Петра…

Все это означало, что если и существовал достойный вывод, к которому мог прийти мой друг Марко Галли, так только тот, что несчастный монсеньор Карузо умер в результате рокового падения с купола, и именно так он все и объяснит.

Галли не мог не заметить очевидное, но ему могли приказать кое-что изменить, ибо для чиновников, находящихся в самом сердце самодержавного государства и несущих бремя новостей, плохая новость – карьерный эквивалент падения с купола.

– Каким он был, этот Карузо?

Галли думал об этом.

– Умным, хорошо образованным, вел себя довольно непринужденно, его можно было назвать экстравертом, и тем не менее он был бесспорным кандидатом в епископы. Возможно, его отсылали в митрополию,[46]46
  Епархия архиепископа.


[Закрыть] чтобы он попривык за год-два.

– Как он попал наверх, если там было закрыто?

– Закрыто не значит заперто.

– Ну да, конечно.

В Ватикане сказанное никогда не означает только то, что сказано. Допустимы разные толкования.

– Проход закрыт, потому что часть ограждений находится внизу из-за уборки или реставрации, так что закрыто там даже в дни, когда реставраторы не работают, – сказал Галли. – К тому же, – добавил он, прежде чем я успел задать вопрос, – у входа есть специальный знак, напоминающий посетителям, что на ночь проход закрывается.

Хорошо, значит, так: церковь была заперта, и проход на купол закрыт. Но мы оба понимали, что любой житель Ватикана мог пробраться внутрь и подняться наверх если не на лифте, то одолев нелегкий подъем по широкой винтовой лестнице, которой пользовались выносливые паломники со здоровыми легкими за много веков до изобретения электричества.

За посещение базилики Святого Петра платить не нужно, но, чтобы подняться на купол, нужно внести плату, кто сколько хочет. Лифт облицован деревом, и в него может поместиться до двадцати туристов-американцев. Обычно лифтер гоняет его вверх-вниз не столько по причине необходимости, сколько для того, чтобы отбить охоту у восторженных паломников заниматься граффити.

Когда лифт остановился, мы послушно проследовали по стрелкам за угол и вышли на узкую площадку, тянувшуюся по кругу под сводом купола. Вокруг нас на стенах мерцала мозаика гигантских полотен, патриархальные библейские фигуры, большие, чем реальные человеческие размеры, и невероятно суровые. С близкого расстояния они казались непропорциональными, но моих знаний хватало, чтобы понять, что это задумано художником специально для создания иллюзии перспективы: кажущиеся искаженными вблизи, фигуры выглядят вполне пропорциональными, когда на них смотрят снизу. Живя в Риме в окружении такого большого количества произведений искусства, кое-что постигаешь сам, но это я знал потому, что подружился с барокко и ренессансом, которые помогли мне выздороветь.

Я никогда не поднимался на купол базилики Святого Петра, так же как ни разу не съездил в Эверглейдс,[47]47
  Национальный парк, символ штата Флорида (США)


[Закрыть] когда жил в Майами. Следуя за Галли по переходу, я понял одну ошибку. Здесь очень высоко, и дух захватывает все больше с каждым сантиметром пути. Поразила меня, однако, не одухотворенность, которую купол базилики по задумке должен был воплощать и источать, но образ мыслей и дерзость Микеланджело, задумавшего все это, а также Бернини, завершившего его работу и забросившего все это наверх, и бухгалтеров, вслед за ним подсчитавших каждый драгоценный кирпич.

Через вход для туристов посетители попадали на галерею слева от главного алтаря, если смотреть от фронтальной части базилики. Не пройдя и половины окружности купола, посетители выходили наружу через другую дверь: туризм в один конец. По всей окружности здесь были железные перила по пояс, укрепленные доходившим до глаз проволочным ограждением из жесткой сетки в том месте, где могли находиться туристы.

В пятидесяти метрах от входа секции заграждения и перил были сняты, их собирались почистить и покрасить заново. И без серьезного расследования было понятно, откуда монсеньор Карузо отбыл в вечность, ибо на недавно уложенном мраморном полу виднелись глубокие царапины: видимо, такие следы оставляют на грубом камне отчаянно цепляющиеся за него пальцы.

– О Dio mio,[48]48
  О Боже мой (итал.).


[Закрыть] – прошептал Галли, обращаясь скорее к самому себе, чем к Богу, но так или иначе он просил о помощи.

– Лучше бы… – начал я, но Галли уже тихо разговаривал с кем-то по сотовому, и я представил, какая суматоха поднялась там, внизу.

– Через несколько минут они все закончат и поднимут оборудование сюда, – сказал он, складывая телефон. Нужно все заснять, взять отпечатки пальцев, соскобы из трещин в полу; в общем, по полной программе.

Мы аккуратно обошли следы и направились к выходу. Повернув налево, мы могли вернуться тем же путем, пройти снаружи изогнутой стены купола и оказаться на галерее. Поворот направо вел к узкой винтовой лестнице. «Купол: 330 ступенек», – гласила надпись на шести языках. Путь прямо казался наиболее привлекательным. Дверь вела на огромную плоскую крышу базилики, откуда открывался потрясающий вид на Рим.

– Che casino.[49]49
  Вот бардак (итал.)


[Закрыть] Ну и дела.

Галли вытащил сигареты и принялся прикуривать одну за другой от тех одноразовых зажигалок, которыми уроженцы Бангладеш торгуют в Риме на каждом светофоре. Я пожалел, что бросил курить.

– Чего уж хорошего. Конечно, это мог быть несчастный случай: поскользнулся, решил развлечься, подвела собственная смелость… – предложил я.

– Да, но это не то.

Галли нервно выпустил три струйки дыма подряд и бросил сигарету на крышу.

– Паоло, давай-ка воспользуемся тем, что вокруг никого нет. Если ты постоишь здесь, я поднимусь туда, пока эксперты не появились.

Галли указал в направлении узкого дверного проема и таблички, обещающей триста тридцать ступенек до фонаря купола.

Мог ли убийца там скрываться? Нет, конечно. Времени у него было предостаточно, и он спокойно покинул купол по широкой галерее, прежде чем первые полицейские прибыли поглазеть на труп.

Галли нужно было место и время, чтобы собраться для предстоявшего тяжелого испытания. Только что ему досталось отвратительное убийство священника, совершенное в таком людном месте.

Хорошо, что не мне.

– Без проблем, буду изображать туриста.

Так мне казалось.