Текст книги "Сонеты. Лучшая любовная лирика"

36. «Любовь, что нас с тобой в одно соединяет…»

 
Любовь, что нас с тобой в одно соединяет,
С тем вместе, милый друг, и резко разделяет –
И гибельный позор, что стал судьбой моей,
Приходится мне несть без помощи твоей.
 
 
К одной лишь стороне суждения не строги;
А в жизни нас с тобой ждут разные тревоги,
Которые, хоть в нас любви не истребят,
Но множества часов блаженства нас лишат.
 
 
Мне без того нельзя почтить тебя признаньем,
Чтоб грех мой на тебя – увы! – не пал стыдом,
А ты не можешь, друг, почтить меня вниманьем,
Чтоб не покрыть себя чудовищным пятном.
 
 
Я ж так люблю тебя, что мне уже мученье
Услышать о тебе и слово в осужденье.
 

37. «Как сгорбленный отец огнем очей живых…

 
Как сгорбленный отец огнем очей живых
Приветствует шаги окрепнувшего сына –
Ах, так и я, чью жизнь разрушила судьбина,
Отраду нахожу в достоинствах твоих!
 
 
О, если красота, богатство, ум, рожденье,
Иль что-нибудь одно, иль все, что я назвал,
Воздвигли в ком-нибудь свой трон на удивленье,
А я привил к ним страсть, которой воспылал,
 
 
То я уж не бедняк, несчастный и презренный,
Покамест, облачен в покров их драгоценный,
Могу всех благ твоих владыкой полным быть
И частию твоей священной славы жить.
 
 
Все, что я вижу вкруг, иметь тебе желаю;
Когда ж получишь все – я блага все познаю.
 

38. «Не может Муза в снах и вымыслах нуждаться…»

 
Не может Муза в снах и вымыслах нуждаться,
Покамест будет в стих мой пламенный вливаться
Твоих мышлений рой, которым было б грех
В величии своем доступным стать для всех.
 
 
Благодари себя, когда мои созданья
Проявят что-нибудь, достойное вниманья!
И как мне не найти на песнь себе ума,
Когда снабжаешь мозг мой крыльями сама?
 
 
Будь музой же сама, десятою по счету
И лучшей в десять раз, чем старые, кому
Петь гимны не унять в поэтах нам охоту,
И за собой веди достойных славы тьму.
 
 
Когда ж мои стихи прославятся молвою,
Пусть труд живет со мной, а похвала с тобою!
 

39. «Могу ли восхвалять достоинства твои…»

 
Могу ли восхвалять достоинства твои,
Когда ты часть – меня и целое – любви?
Хваля себя, увы! я время лишь теряю,
А чествуя тебя, себя лишь прославляю.
 
 
Поэтому-то нам отдельно надо жить,
Чтоб наша не могла любовь единой быть
И чтоб я мог, когда вниманья удостоишь,
Воздать тебе хвалу, какой один ты стоишь.
 
 
Разлука! О, каким была б мученьем ты,
Когда б кровавых мук твоих не подслащала
Возможность посвящать любви свои мечты,
С которыми впросак и Время попадало.
 
 
Ты научаешь нас сливаться всех в одно,
Хваля того, кому вдали жить суждено.
 

40. «Возьми себе все то, что я люблю, мой друг…»

 
Возьми себе все то, что я люблю, мой друг:
Но к прежнему всему не много то прибавит,
Ведь все, что мог бы дать тебе любви досуг,
Уже давно тебя и нежит и забавит.
 
 
Я не могу за то сердиться на тебя,
Что ты в делах любви владеешь лучшей долей;
Но грех тебе, когда, влекомый злою волей,
Берешь, что после прочь бросаешь от себя.
 
 
Я извиню тебе покражу, похититель,
Когда ты оберешь и всю мою обитель,
Хотя щипки любви бывают тяжелей
Всей желчности людской и ярости их всей.
 
 
О, сладострастье, зло златящее лучами,
Убей меня, но быть не можем мы врагами!
 

41. «Различные грешки, рожденные свободой…»

 
Различные грешки, рожденные свободой,
Когда, расставшись, я не вижуся с тобой,
Не прочь сойтись ладком с твоею красотой,
Затем что идут вслед тебе соблазн с природой.
 
 
Ты юн – и потому способен быть прельщен;
Ты статен и красив – и будешь осажден;
А с женщиной сойдясь из тех, кто в свет родится,
Непобежденным вспять едва ль кто возвратится.
 
 
Но ты бы, милый друг, мог пощадить меня
И не давать страстям и юности мятежной
На путь тот направлять заблудшего себя,
Где должен будешь ты попрать две клятвы нежных:
 
 
Ее – сразив ее своею, красотой,
И лживую свою, слукавивши со мной.
 

42. «Не в том беда, что ты красоткой обладаешь…»

 
Не в том беда, что ты красоткой обладаешь,
Хоть горячо ее любил я – понимаешь,
А в том, что и она владеет уж тобой;
А это тяжелей всего мне, милый мой.
 
 
Но я молчу, своих обидчиков прощая:
Ты любишь потому, что я люблю ее;
Она ж кидает тень на счастие мое,
Тебе любить себя открыто позволяя.
 
 
Расстанься с ним – она его приобретет;
А потеряй ее – мой друг ее возьмет;
Они сойдутся, я ж обоих потеряю,
Причем мне оба крест на плечи взвалят – знаю.
 
 
Но вот в чем счастье: друг и я одно звено,
И значит, что любим я ею с ним равно.
 

43. «Глаза мои, укрыв под веками себя…»

 
Глаза мои, укрыв под веками себя,
Не никнут уж, сойдясь с немилым им предметом,
Затем что смотрят лишь на чудную тебя –
И тьма ложится в прах и делается светом.
 
 
А ты, чья тень на тьму кидает тихий свет,
Как ярко б заблистал твой образ средь планет,
Когда и тень твоя, представ во мраке ночи,
Могла мне озарить невидящие очи!
 
 
И что за благодать была б для глаз моих
Увидеть образ твой в игре лучей дневных,
Когда и тень твоя, с неясными чертами,
Средь ночи и во сне мелькает пред глазами.
 
 
Когда ты не со мной, я вижу ночь во дне.
И ночь сияет днем, лишь явишься ко мне.
 

44. «Когда мое, как мысль, легко бы тело было…»

 
Когда мое, как мысль, легко бы тело было,
Ничто бы в мире всем мне путь не преградило,
И вопреки всему – природе и судьбе –
Я с мира рубежа примчался бы к тебе.
 
 
Тогда, хотя б в тот миг стопы мои стояли
На вечных ледниках окраины земли,
Мгновенно бы меня желания умчали,
А вихри чрез моря к тебе перенесли.
 
 
Но мысль меня гнетет, что я – не мысль, и следом
Носиться не могу, царица, за тобой,
А принужден водой и матерью-землей
С слезами ожидать конца грядущим бедам –
 
 
И ничего от двух стихий не получить,
За исключеньем слез, сужденных им точить.
 

45. «Другие ж две – огонь и воздух легкокрылый…»

 
Другие ж две – огонь и воздух легкокрылый –
Всегда с тобой, где б твой ни находился милый.
И бережно несут, легко, как тихий вздох,
Один – мои мечты, другой – мои желанья.
 
 
Когда же эти два крылатые созданья
Уходят – жизнь моя, сложась из четырех
Стихий, течет с двумя и, молча, до тех пор,
Склонясь на смертный одр, тоской на нем томится.
 
 
Пока чета послов к одру не возвратится
И не вернется в грудь огонь, живящий взор.
Теперь они со мной, свершивши путь свой дальний,
И шепчут, что огнем в ней бьет живая кровь.
 
 
Я радуюсь тому – и тотчас же шлю вновь
К тебе их, милый друг, разбитый и печальный.
 

46. «Глаза и сердце в бой вступают меж собою…»

 
Глаза и сердце в бой вступают меж собою,
Чтоб разделить восторг твоею красотою.
Глаза мои хотят от сердца заслонить
Твой образ; сердце ж прав желает их лишить –
 
 
И говорит, что ты, мой друг, в нем обитаешь,
В убежище, куда не проникает глаз;
Глаза же говорят при этом каждый раз,
Что ты во всей красе в их блеске восседаешь.
 
 
Чтоб этот спор решить, приходится спросить
У мыслей, в сердце том живущих непрестанно, –
И мощный голос их спешит определить
Что сердцу, что глазам в тебе принадлежит:
 
 
«Глазам принадлежит наружное безданно,
А сердцу – право быть близ сердца постоянно».
 

47. «Блеск глаз и сердца бой склоняются друг к другу…»

 
Блеск глаз и сердца бой склоняются друг к другу,
И каждый оказать другому мнит услугу.
Когда глаза тебя стремятся увидать,
А сердце вздох в груди старается сдержать, –
 
 
Тогда глаза живут твоим изображеньем
И манят сердце вдаль, пленяя наслажденьем;
Иной же раз глаза играют роль гостей
У сердца и мечтой с ним тешатся своей.
 
 
Итак, благодаря портрету или страсти,
Ты, и вдали живя, живешь всегда со мной,
Затем что мыслей ты избегнуть не во власти,
Когда я с ними век, они ж всегда с тобой;
 
 
А если и уснут, то образ твой здесь будет
И – на восторг глазам и сердцу – их разбудит.
 

48. «Сбираясь в путь и свой бросая уголок…»

 
Сбираясь в путь и свой бросая уголок,
Я осторожно все припрятал под замок,
Чтоб все, что покидал, нетронутым осталось
И от лукавых рук все время охранялось.
 
 
Тебя ж, в сравненье с кем сокровища – ничто,
В ком блещет столько благ для сердца и для взора
И не решится с кем равнять себя никто,
Я не могу укрыть от рук простого вора.
 
 
Я ни в какой тебя не заключал тайник,
За вычетом того, где твой не блещет лик,
Хоть знаю, что он здесь – в груди моей – таится,
Откуда волен ты уйти и вновь явиться.
 
 
Но и оттуда, друг, возможность есть украсть,
Когда ты можешь влить и в добродетель страсть.
 

49. «Ко времени тому, что шествует вперед…»

 
Ко времени тому, что шествует вперед,
Когда оно, мой друг, когда-нибудь настанет,
Когда твой хмурый взгляд в мои пороки канет
И ты своей любви сведешь последний счет;
 
 
Ко времени тому, когда пройдешь ты мимо,
Приветствуя меня лучами глаз твоих,
И страсть, свои плоды раздавшая незримо,
Найдет причину вновь для взглядов ледяных, –
 
 
Ко времени тому готовиться я стану,
Стараяся сознать все промахи вполне,
И сам же на себя всей силою восстану,
Чтоб право на твоей сияло стороне.
 
 
Ты волен хоть сейчас навек со мной расстаться, –
Да и зачем тебе любить меня стараться?
 

50. «Мой друг, как тяжело свой путь мне совершать…»

 
Мой друг, как тяжело свой путь мне совершать,
Когда все то, чего душа моя желает, –
Свершения пути – меня лишь заставляет,
Удобство и покой припомнивши, сказать:
 
 
«Как много миль тебя от друга отделяет!»
Под гнетом бед моих мой конь едва ступает,
Причем инстинкт ему как будто говорит,
Что всадник от тебя нисколько не спешит.
 
 
И шпоры, что порой мой гнев в него вонзает,
Не в силах ускорить тяжелый шаг его –
И он на них одним стенаньем отвечает,
Что для меня больней, чем шпоры для него, –
 
 
Затем что мне оно о том напоминает,
Что счастье – позади, а горе – ожидает.
 

51. «Любовь моя коню простит все замедленья…»

 
Любовь моя коню простит все замедленья,
Когда он от тебя потащится со мной.
К чему спешить туда, где нет моей родной?
Ведь быстрота нужна нам лишь для возвращенья.
 
 
Но как я извиню ленивого коня,
Когда и быстрота – медленье для меня,
Когда – хоть ветер мчи – коня я шпорить буду
И видеть быстроту и в крыльях позабуду?
 
 
Не перегнать коню фантазии моей,
Рожденной средь огня бушующих страстей
И мчащейся вперед стезею вдохновенья;
Но страсть моя простит коню все прегрешенья.
 
 
Когда ж так тихо он по доброй воле шел,
То, бросивши его, примчуся, как орел.
 

52. «Я – тот богач, чей ключ к сокровищам его…

 
Я – тот богач, чей ключ к сокровищам его
Ему ночной порой дорогу пролагает, –
Среди которых он не каждый день бывает,
Чтоб тем не притупить восторга своего.
 
 
И празднества затем свершаются так строго,
Что в каждом их году встречается не много.
Подобно жемчугам, заделанным в венце,
Иль ряду дорогих алмазов на кольце,
 
 
Иль выбору одежд, хранящихся до срока,
Храню и я тебя в душе своей глубоко,
И только иногда вскрываю свой тайник,
Чтоб сделать дорогим один особый миг.
 
 
Так возвеличься ж ты, чьи вид и совершенства
Способны возбудить надежду на блаженство!
 

53. «Скажи мне, из чего, мой друг, ты создана…»

 
Скажи мне, из чего, мой друг, ты создана,
Что тысячи теней вокруг тебя витают?
Ведь каждому всего одна лишь тень дана,
А прихоти твои всех ими наделяют.
 
 
Лишь стоит взгляд один склонить на облик твой,
Чтоб тотчас Адонис предстал тебе на смену;
А если кисть создаст прекрасную Елену,
То это будешь ты под греческой фатой.
 
 
Весну ли, лето ль – что поэт ни воспевает,
Одна – лишь красоту твою очам являет,
Другое ж – говорит о щедрости твоей
И лучшее в тебе являет без затей.
 
 
Все, чем наш красен мир, все то в тебе таится;
Но с сердцем, верь, твоим ничто, друг, не сравнится.
 

54. «О, красота еще прекраснее бывает…»

 
О, красота еще прекраснее бывает,
Когда огонь речей в ней искренность являет!
Прекрасен розы вид, но более влечет
К цветку нас аромат, который в нем живет.
 
 
Пышна царица гор, лесов, садов и пашен,
Но и шиповник с ней померится на вид:
Имеет он шипы и листьями шумит
Не хуже, чем она, и в тот же цвет окрашен.
 
 
Но так как сходство их в наружности одной,
То он живет один, любуясь сам собой,
И вянет в тишине; из розы ж добывают
Нежнейшие духи, что так благоухают.
 
 
Так будешь жить и ты, мой друг, в моих стихах,
Когда твоя краса и юность будут – прах.
 

55. «Ни гордому столпу, ни царственной гробнице…»

 
Ни гордому столпу, ни царственной гробнице
Не пережить моих прославленных стихов,
И имя в них твое надежней сохранится,
Чем на дрянной плите, игралище веков.
 
 
Когда война столпы и арки вдруг низложит,
А памятники в прах рассыпятся в борьбе,
Ни Марса меч, ни пыл войны не уничтожат
Свидетельства, мой друг, живого о тебе.
 
 
И вопреки вражде и демону сомнений
Ты выступишь вперед – и похвала всегда
Сумеет место дать тебе средь поколений,
Какие будут жить до страшного суда.
 
 
И так, покамест сам на суд ты не предстанешь,
В стихах ты и в глазах век жить не перестанешь.
 

56. «Восстань, любовь моя! Ведь каждый уверяет…»

 
Восстань, любовь моя! Ведь каждый уверяет,
Что возбудить тебя трудней, чем аппетит,
Который, получив сегодня все, молчит,
А завтра – чуть заря – протест свой заявляет.
 
 
Уподобись ему – и нынче же, мой друг,
Скорей насыть глаза свои до пресыщенья,
А завтра вновь гляди и чувством охлажденья
Не убивай в себе любви блаженной дух.
 
 
Пусть промежуток тот на то походит море,
Что делит берега, куда с огнем во взоре
Является что день влюбленная чета,
Чтоб жарче с каждым днем соединять уста.
 
 
Иль уподобься ты дням осени туманным,
Что делают возврат весны таким желанным.
 

57. «Когда мне раз слугой твоим пришлося стать…»

 
Когда мне раз слугой твоим пришлося стать,
Я должен лишь твои желанья исполнять.
Есть время у меня – оно не драгоценно –
И я твоим рабом останусь неизменно.
 
 
Я не могу роптать на долгие часы,
Когда слежу их бег, велениям красы
Послушен, и в тиши о горечи разлуки
Не смею помышлять, терпя в замену муки.
 
 
В злых мыслях даже я не смею вопрошать,
Где ты живешь и бдишь, с кем говоришь и ходишь,
А, осужден, как раб, о том лишь все мечтать,
Как счастливы все те, с кем время ты проводишь.
 
 
Любовь ведь так глупа, что все, что ни придет
Тебе на ум, всегда достойным хвал найдет.
 

58. «Избави Бог меня, чтоб, ставши раз рабом…»

 
Избави Бог меня, чтоб, ставши раз рабом,
Я вздумал проверять дела твои, забавы
И ждать отчета, друг, во времени твоем,
Тогда как я твои обязан чтить уставы.
 
 
Пусть буду я страдать в отсутствии твоем,
Покорный всем твоим капризам и веленьям,
И ложь надежды злой, не чтя ее грехом
Твоим, переносить с безропотным терпеньем.
 
 
Ты так сильна, что где б дух ни носился твой,
Ты временем своим сама располагаешь,
Так как оно тебе принадлежит одной,
И цену ты сама своим поступкам знаешь.
 
 
Я ж должен только ждать, хоть ожиданье – ад,
И молча прохожу твоих проступков ряд.
 

59. «Когда лишь ново то, что есть и было прежде…»

 
Когда лишь ново то, что есть и было прежде,
То как далек наш ум от истины, в надежде
Трудящийся создать, но лишь несущий гнет
Рожденных до того бесчисленных забот.
 
 
О, если бы могла нас летопись заставить
За несколько сот лет на миг один взглянуть
И образ твой таким могла бы нам представить,
Каким его впервой из слов усвоил взгляд,
 
 
Чтоб я увидеть мог, что древность рассказала
Про созданный вполне прекрасный образ твой
И лучше ль древних мы, иль раса хуже стала,
Иль в мире все идет обычной чередой.
 
 
Я ж знаю, что умы философов покойных
Хвалили иногда и менее достойных.
 

60. «Как волны к берегам стремятся чередой…»

 
Как волны к берегам стремятся чередой,
Так и минуты вслед одна другой стремятся,
Становятся в ряды одна вслед за другой
И силятся вперед пробиться и умчаться.
 
 
Рожденное едва – уж к зрелости ползет,
Но лишь она его цветами увенчает,
С ним разрушенье в бой вступает в свой черед,
А Время всех даров своих его лишает.
 
 
И по челу оно проводит борозды,
Румянец молодой с прекрасных щек смывает,
Растаптывает в прах всех прелестей следы
И все своей косой бесчувственной срезает.
 
 
Но стих мой, не страшась руки его сухой,
В грядущих временах почтит тебя хвалой.
 

61. «Уже ль желала ты, чтоб образ твой прекрасный…»

 
Уже ль желала ты, чтоб образ твой прекрасный
Попытку лечь, уснуть мне сделал бы напрасной
И сон мой возмутил явлением теней,
Похожих на тебя и милых для очей?
 
 
Не дух ли свой ты шлешь в сомненье неотступном
В такую даль, чтоб здесь за мною наблюдать,
Найти меня в пыли и праздным и преступным
И ревность тем свою и гордость оправдать.
 
 
О нет, любовь твоя не так уж безгранична!
Зато моя к тебе смущает мой покой
И не дает сомкнуть очей в тиши ночной,
Храня из-за тебя все зорко безразлично.
 
 
Да, я храню твой сон, когда ты средь чужих,
Далеко от меня и близко от других.
 

62. «Глаза мои грешат излишком самомненья…»

 
Глаза мои грешат излишком самомненья,
А также и душа, и чувства все мои –
И нет ни в чем тому недугу исцеленья,
Так корни в грудь вонзил глубоко он свои.
 
 
Я к своему ничье лицо не приравняю,
И ни на чей я стан не променяю свой;
Ну – словом – так себя высоко оценяю,
Что никого не дам и сравнивать с собой.
 
 
Но лишь порассмотрю, каков на самом деле,
Изломанный борьбой и сильно спавший в теле,
Я глупым это все и пошлым нахожу –
И вот что я теперь про то тебе скажу:
 
 
«Мой друг, в себе самом тебя я восхваляю
И красотой твоей себя же украшаю!»
 

63. «Придет пора, когда моя любовь…»

 
Придет пора, когда моя любовь,
Как я теперь, от времени завянет,
Когда часы в тебе иссушат кровь,
Избороздят твое чело и канет
 
 
В пучину ночи день твоей весны;
И с нею все твое очарованье,
Без всякого следа воспоминанья,
Потонет в вечной тьме, как тонут сны.
 
 
Предвидя грозный миг исчезновенья,
Я отвращу губящую косу,
Избавлю я навек от разрушенья
Коль не тебя, то черт твоих красу,
 
 
В моих стихах твой лик изобразив, –
В них будешь ты и вечно юн, и жив!
 

64. «Когда я вижу вкруг, что Время искажает…»

 
Когда я вижу вкруг, что Время искажает
Остатки старины, чей вид нас восхищает;
Когда я вижу медь злой ярости рабой
И башни до небес, сравненные с землей;
 
 
Когда я вижу, как взволнованное море
Захватывает гладь земли береговой,
А алчная земля пучиною морской
Овладевает, всем и каждому на горе;
 
 
Когда десятки царств у всех нас на глазах
Свой изменяют вид иль падают во прах, –
Все это, друг мой, мысль в уме моем рождает,
Что Время и меня любви моей лишает, –
 
 
И заставляет нас та мысль о том рыдать,
Что обладаешь тем, что страшно потерять.
 

65. «Когда земля, и медь, и море, и каменья…»

 
Когда земля, и медь, и море, и каменья
Не могут устоять пред силой разрушенья,
То как же может с ней бороться красота,
Чья сила силе лишь равняется листа?
 
 
Возможно ль устоять весеннему дыханью
В губительной борьбе с напором бурных дней,
Когда вершины скал и мощь стальных дверей
Противиться крылам времен не в состоянье?
 
 
О, злая мысль! Куда ж от Времени уйдет
Промчавшихся времен пленительнейший плод?
Кто даст отпор его губительному кличу
И в силах у него отнять его добычу?
 
 
Никто – иль чудо, друг, свершится над тобой
И будешь ты блистать в чернилах красотой!
 

66. «Томимый этим, к смерти я взываю…»

 
Томимый этим, к смерти я взываю;
Раз что живут заслуги в нищете,
Ничтожество ж – в веселье утопая,
Раз верность изменяет правоте,
 
 
Раз почести бесстыдство награждают,
Раз девственность вгоняется в разврат,
Раз совершенство злобно унижают,
Раз мощь хромые силы тормозят,
 
 
Раз произвол глумится над искусством,
Раз глупость знанья принимает вид,
Раз здравый смысл считается безумством,
Раз что добро в плену, а зло царит –
 
 
Я, утомленный, жаждал бы уйти,
Когда б тебя с собой мог унести!
 

67. «Зачем ему здесь жить, когда зараза с ним…»

 
Зачем ему здесь жить, когда зараза с ним,
И скрашивать порок присутствием своим,
Давая тем греху возможность поживиться
И, с ним переплетясь, в одно соединиться?
 
 
Зачем копировать румянец щек его,
Фальшиво цвет живой их в мертвый превращая?
Что в цвете роз ему, красе родного края,
Когда в его щеках довольно своего?
 
 
Что жить ему, когда природа обеднела
И крови уж ему не может больше дать?
Он все был для нее – и жизнь, и благодать;
Она ж и пред лицом других благоговела.
 
 
И бережет его она, чтоб показать,
Какая прежде к ней сходила благодать.
 

68. «Его лицо есть дней минувших отпечаток…»

 
Его лицо есть дней минувших отпечаток,
Когда краса цвела и вяла, как цветы,
И ни на чьем челе не смел блистать остаток
Вновь созданной в тиши поддельной красоты;
 
 
Когда, отдав тела прожорливой могиле,
Не срезывали кос с головок золотых,
Чтоб на челе других они вторично жили
И пук чужих волос не радовал других.
 
 
В нем прежней красоты видна еще святыня,
Благая, без прикрас, как сердца благостыня,
Не мыслящая вновь весну себе купить
И обобрать других, одетым бы лишь быть.
 
 
И бережет его природа данью чувству,
Чтоб показать красу фальшивому искусству.
 

69. «Та часть тебя, что мир способна озарять…»

 
Та часть тебя, что мир способна озарять,
К себе, мой друг, восторг всеобщий привлекает
И всюду громко так твой образ прославляет,
Что даже злым врагам приходится молчать.
 
 
Итак, наружно ты увенчан похвалами;
Но те, что так тебя расхваливали сами,
Пытаются теперь проникнуть дали мглу
И прежнюю берут обратно похвалу.
 
 
Достоинство ума в деяньях познавая,
Они вперяют взор в тайник души твоей
И осуждают все, забыв про блеск очей
И запах сорных трав дыханью придавая.
 
 
Чего же запах твой не схож с твоей красой?
А потому, мой друг, что ты – цветок простой.