Текст книги "Китайская головоломка"

Глава двадцать вторая

Во время долгого перехода ничего подобного не случалось. В те дни, когда им приходилось скрываться в пещерах Яньаня, ничего подобного не случалось. И в идеях Мао Цзэдуна ответа не находилось. И даже в самом духе Мао ответа не было.

Генерал Лю заставил себя вежливо выслушать новости, которые принес ему гонец. В гнилые времена империи, зло, содержащееся в сообщении, пало бы на голову гонца. Но времена наступили новые, и генерал Лю просто сказал:

– Вы можете идти. Благодарю вас, товарищ.

Ничего подобного никогда раньше не случалось. Гонец отдал честь и ушел, закрыв за собой дверь. Генерал Лю проводил его взглядом и остался один в комнате без окон, где пахло масляной краской, где стоял всего один стул и кровать, а вентиляция работала ужасно.

Другие генералы пусть живут в роскоши, но народный генерал не должен подчеркивать свое высокое положение. Другие генералы пусть строят себе дворцы как у императоров, но только не он. Он был подлинно народным генералом – он хоронил своих братьев в горах, и оставил под снегом сестру, он в тринадцать лет был призван на работы на полях мандарина, а его сестра в то же время – на работу в постели мандарина.

Величие генерала Лю как народного генерала заключалось не в его важности и чванстве, а в его жизненном опыте. Он за десять миль нюхом мог почуять, что за противник перед ним. Он видел, как солдаты насилуют и грабят, но он видел и то, как солдаты возводят города и строят школы. Он видел, как один человек может уничтожить целый взвод. Но он никогда раньше не видел то, что видел сейчас. И кто бы мог подумать, что это происходит в Америке – в стране, где все так обожают бытовые удобства и легкую жизнь!

Он снова взглянул на записку, которую держал в руке, и вспомнил все записки, которые ему приходилось читать в эти три дня, что он скрывается.

Сначала были наемные бандиты в Пуэрто-Рико. Не революционеры, но профессионалы в своем деле. Они потерпели неудачу.

Затем был Рикардо де Эстрана-и-Монтальдо-и-РисГернер, человек, о котором было известно, что у него не бывает промахов. Но и он потерпел неудачу.

Потом была банда «Вэй Чин». И они тоже потерпели неудачу.

И когда вооруженные люди и уличные банды потерпели неудачу, настал черед могучих рук и черных поясов каратэ.

Он снова перечитал записку. Они тоже потерпели неудачу. Они не выполнили ни одной из двух поставленных задач: не уничтожили тех, кто пытается разыскать генерала, и не привели к нему его возлюбленную жену, с которой он прожил всего один год.

И если генерал Лю и его люди будут и дальше терпеть неудачи, то может случиться так, что народ Китая окажется во власти миротворцев в Пекине, и забудет про годы тягот и лишений, и тогда что же – конец революции?

Разве не понимают они, что Мао – всего лишь человек? Великий человек, но всего лишь человек, а людям свойственно стареть и слабеть, и желать смерти тихой и спокойной.

Разве не видят они, что это заключение мира с империализмом на самом деле шаг назад, отступление? И когда? Теперь, когда победа так близка. Неужели сейчас, в двух шагах от победы, они отдадут себя во власть этому сыну мандарина, премьеру, и сядут за один стол вместе с издыхающим капиталистическим чудовищем?

Нет, если только генерал Лю сумеет помешать этому. Генерал не потерпит никакого мира с империализмом. Ему удалось провести премьера – тот даже не понял мотивов действий генерала.

Он приложил максимум усилий для того, чтобы его не считали лидером «партии войны» в Китае. Он был просто народным генералом до того самого момента, как премьер избрал его своим посланником, который должен был уладить все детали встречи премьера с этой свиньей – американским президентом. Это он организовал отравление эмиссара на борту самолета, а когда планы премьера посетить США не изменились, он вызвался лететь в Америку. А потом он переоделся в европейскую одежду, застрелил своих людей, скрылся, и никем не замеченный сел на поезд, который и привез его сюда.

Не должно было быть никаких осложнений, и он собирался тихо и спокойно просидеть тут семь дней – весь срок, который премьер отвел американцам. Но этот невероятный американец спутал все карты, а сейчас он, вероятно, уже подбирается к самому логову генерала. Когда его соратники услышат, что случилось в школе каратэ, они могут совсем пасть духом. Нужно немедленно поднять их боевой настрой.

Генерал Лю сел на жесткую кровать. Он трижды обдумает свои планы, рассмотрит все детали с трех разных сторон. А потом он будет говорить с людьми.

Когда все будет готово, он предпримет решительные действия, а когда его план увенчается успехом, он снова будет держать в руках Мэй Сун, прекрасный цветок, единственную отраду его жизни, единственное, что у него есть, кроме сознания долга.

На этот раз неудачи быть не должно. И ему не помешает даже этот невероятный американец, который снова воскресил старинные китайские предания и сказки. Да, первое, что надо сделать, это убедить людей не верить в сказки,

Генерал Лю поднялся и забарабанил в тяжелую металлическую дверь. Ему открыл человек в армейской форме цвета хаки.

– Я хочу немедленно встретиться со всеми руководителями, – заявил генерал Лю, потом захлопнул дверь и услышал, как защелкнулся замок.

В считанные минуты все собрались, битком набившись в душную комнату. Те, что пришли раньше других, уже начали задыхаться. Многие вспотели, и генерал Лю обратил внимание на то, какие у них толстые рожи, какие вялые, какие бледные. Как они отличаются от тех людей, которые были с ним во время долгого перехода! Они больше похожи на мягкотелых цепных псов Чан Кайши, толпящихся у трона этого диктатора.

Что ж, генералу Лю не раз приходилось вести в бой необученных солдат. Он начал говорить. Он говорил о долгой и трудной борьбе, о тяжелых временах, о том, как были преодолены все тяготы. Он говорил о голоде и холоде, о том, как и это они превозмогли. Он взывал к гордости, которая есть в душе у каждого стоящего перед ним, и когда они перестали замечать жару и духоту и сердца их запылали революционным огнем, он нанес главный удар.

– Товарищи! – произнес он на опальном кантонском диалекте. Посмотрел на собравшихся, и с каждым встретился взглядом. – После стольких великих побед и завоеваний разве имеем мы право отступить перед детской сказкой? Разве зима в пещерах Яньаня не была страшнее, чем сказка? Разве армия Чан Кайши и его цепных псов не была страшнее, чем сказка? Разве современное оружие не страшнее, чем сказка?

– Да, да, – раздались голоса. – Верно. Как это верно!

– Тогда с какой стати, – возвысил голос генерал Лю, – должны мы бояться сказок о Синанджу?

Молодой человек с энтузиазмом воскликнул:

– Мы не боимся страданий. Мы не боимся смерти. И уж конечно же, мы не боимся сказок.

Но один старик, одетый так, как одевались в Китае давным-давно, произнес:

– Он убивает как ночные тигры Синанджу. Вот что он делает.

– Я боюсь этого человека, – заявил генерал Лю, и слушатели опешили. – Но я боюсь его как человека, а не как сказочного героя. Он сильный и страшный человек, но нам уже не раз приходилось побеждать сильных и страшных людей. Но он никакой не ночной тигр Синанджу, потому что никаких тигров Синанджу в природе не существует. Синанджу – это просто деревня в Корейской Народно-Демократической Республике. Товарищ Чен, вы бывали в Синанджу. Расскажите вам, что это такое.

Человек средних лет в темном строгом деловом костюме подошел к генералу Лю и стал рядом. Лицо его было словно выковано из стали, а волосы были жесткие, как колючая живая изгородь. Он обернулся к собравшимся в этой душной комнате.

– Да, я бывал в Синанджу, – сообщил он. – И я разговаривал с жителями Синанджу. До победы великой революции они были бедны и их нещадно эксплуатировали. А теперь они начинают вкушать плоды победы и свободы.

– Расскажите про легенду, – прервал его генерал Лю. – Расскажите про легенду.

– Да, – ответил Чен. – Я пытался найти Мастера Синанджу. Какой Мастер, спросили меня люди. Мастер, повелитель ночных тигров, сказал я. Ничего такого нет, ответили они. А если бы было, разве жили бы мы в такой нищете? И я уехал. И даже испанец, который одно время работал на нас, сказал, что не смог найти Мастера Синанджу. Так с какой стати мы должны считать, что он существует на самом деле?

– А вы положили деньги в карманы жителей Синанджу? – спросил старик, подававший голос и раньше.

– Нет, – сердито отозвался Чен. – Я представляю революцию, а не Нью-Йоркскую фондовую биржу.

– Жители деревни Синанджу поклоняются только деньгам, – сказал старик. – Если бы они сказали «нет» после того, как вы дали им денег, я мог бы больше доверять вашему рассказу.

Генерал Лю возвысил голос:

– Американец, о котором мы говорим, – белый как тесто. Разве станет Мастер Синанджу делать ночного тигра из бледнолицего человека? Даже согласно легенде, ночными тиграми Синанджу становились только сами жители Синанджу.

– Ошибаетесь, товарищ генерал. Легенда гласит, что однажды будет на свете Мастер, так сильно любящий деньги, что в обмен на огромное состояние он передаст мертвому белому человеку все секреты Синанджу. Он сделает из него ночного тигра, самого страшного и ужасного из ночных тигров. Он поставит его в один ряд с богами Индии, в один ряд с Шивой-Дестроером, разрушителем миров.

В комнате воцарилась тишина. Все стояли не шелохнувшись.

– Ну что же, – сказал генерал Лю. – Через час этот разрушитель, этот белый мертвец, будет лежать на этой кровати. И вы получите почетное право казнить это легендарное тело. Или, может быть, вы считаете, что революция может подождать, пока не кончится эта сказка?

Генералу удалось разрядить обстановку. Все рассмеялись. Все, кроме старика. Он сказал:

– Рядом с белым человеком видели пожилого корейца.

– Это его переводчик.

– Он может оказаться и самим Мастером Синанджу.

– Вздор, – отрезал генерал Лю. – Это жалкий цветочек, уже готовый к погребению. – Чтобы не столь уж явно позорить старика, генерал Лю низко поклонился ему в старинной манере. – Верный товарищ. Вы так много сделали для революции – оставайтесь с нами и сейчас, в момент наивысшего торжества.

Все вышли, готовые к новым подвигам. Они снова стали боевой единицей. А старика генерал попросил остаться.

Генерал подошел к двери, закрыл ее и пригласил старика сесть на кровать. Сам он сел на единственный в комнате стул и обратился к старику:

– Расскажите про Синанджу. Я тоже слышал эту легенду, но я ей не верю.

Старик кивнул. Глаза у него были старые, как самые старые горы. Кожа лица словно бы ссохлась и задубела.

– Но в последнее время мне пришлось столкнуться с большим количеством вещей, в которые трудно поверить, – продолжал генерал Лю. – Предположим, это не сказка, и этот Шива, разрушитель, Дестроер существует на самом деле. В легенде говорится что-нибудь о его слабых местах?

– Да, – ответил старик. – На него оказывает свое воздействие луна справедливости.

Генералу Лю с большим трудом удалось подавить полыхающую внутри ярость. Как часто ему приходилось иметь дело с этими старинными предрассудками, с этой старомодной витиеватостью речи и мысли! Разве не в этом причина многовековой отсталости и нищеты? Ему удалось заставить себя вести разговор в спокойном тоне.

– А другие слабости есть?

– Да.

– Как его можно победить?

– Яд, – коротко и просто ответил старик, но потом добавил, взвешивая каждое слою: – На яд нельзя полагаться. Тело у него ведет себя странно, и может быстро справиться с ядом. Яд его только ослабит, потом надо действовать оружием.

– Так вы говорите, яд?

– Да.

– Что ж, значит – яд.

– А вы видите средство, как ввести яд в его организм?

Их разговор прервал стук в дверь. Вошел гонец и протянул генералу Лю записку.

Он прочитал ее, и с сияющим видом обратился к старику:

– Да, товарищ. Очаровательное, обаятельное, милое средство ввести яд. Оно только что прибыло.

Глава двадцать третья

Такого великолепного мяса в устричном соусе Римо не пробовал никогда. Темный соус с непревзойденным ароматом и плавающие в темном озере тоненькие островки мяса. Римо подцепил вилкой еще кусочек, поболтал им в соусе, поднял – с него капали мелкие капельки – и отправил в рот, и он лежал там – восхитительный кусочек, ласкающий язык и небо.

– Никогда в жизни я не получал такого удовольствия от еды, – сказал он Мэй Сун.

Мэй Сун сидела напротив, отделенная от Римо белой скатертью стола. Наконец-то она замолкла. Она, разумеется, все отрицала. Никаких посланий от похитителей Лю она не получала. И не знала, откуда взялась маленькая красная книжечка в ее комнате. И никто не велел ей заманивать Римо в школу каратэ.

Она отрицала это, пока они шли в ресторан. Она отрицала это, направляясь в туалет в ресторане, где она получила инструкции от старой китаянки. Она отрицала это даже тогда, когда заказала мясо в устричном соусе, и отрицала это тогда, когда внезапно потеряла аппетит и позволила Римо одному расправляться с едой.

А Римо все ел и ел, ожидая, кто или что выйдет из стен ресторана. На него было уже совершено четыре нападения, ж теперь похитителям генерала Лю – кто бы они ни были – пришло время играть в открытую. Бедный старик! Вероятно, таится где-нибудь взаперти, а теперь еще и жена его предала. Что ее восстановило против мужа – возраст? Или, как однажды заметил Чиун: «Предательство – вот суть женщины».

Римо тогда ответил по обыкновению очень мудро:

– Опять ты несешь ахинею. А что же матери? Очень многие женщины никого не предают.

– Есть и кобры, которые не кусаются. Я скажу тебе, почему предательство в крови у женщин. Они слеплены из того же теста, что и мужчины. Хе-хе.

Он тогда хихикнул точно так же, как и сейчас, когда вышел из-за стола и отправился на кухню, чтобы убедиться, что в пище не будет ни кошек, ни собак, ни китайских, ни каких иных насекомых.

– Это мясо в устричном соусе – совершенно особенное, правда? – спросила Мэй Сун, когда Римо подчистил последний кусочек.

Ощущение тепла разлилось по всему телу, потом чувство глубокого удовлетворения, и мышцы его расслабились. В воздухе носились дивные запахи, а красота и изящество Мэй Сун приводили его просто в неописуемый восторг. Кресла из кожзаменителя стали воздушными подушками, а зеленые стены с белыми узорами – гирляндами разноцветных огней, и все танцевало и кружилось вокруг, и было ужасно приятно и здорово жить в этом мире, потому что Римо отравили.

Прежде чем стало совсем темно, Римо дотянулся к Мэй Сун, чтобы попрощаться с нею – маленький нежный жест, что-нибудь вроде указательного пальца левой руки ей в глаз, чтобы взять ее с собой. Он не был уверен, что дотянулся до нее, потому что внезапно провалился во что-то очень темное и глубокое, куда засасывало людей, и откуда они уже не могли выбраться. И устричный соус поднялся к горлу и вернулся в рот. Восхитительный устричный соус. Надо будет узнать рецепт.

Повар, конечно же, грубил Чиуну. Он на повышенных тонах говорил что-то о качестве еды до тех пор, пока сковородка с кипящим маслом не заставила его вести себя разумно, тихо и вежливо. Какой-то мистической силой эта сковородка была поднята в воздух, и горячие капельки масла полетели повару прямо в его надменное лицо.

Но никто не отозвался на безумный вопль повара. Это надо было расследовать. Куда все подевались?

Чиун выбежал из кухни, на ходу проверив, хорошо ли смазаны дверные петли, и успеет ли официант, нагруженный подносами с посудой, проскочить в дверь. Петли были смазаны великолепно, а Чиун казался совсем старым, когда перешагивал через гору битой посуды, выходя в обеденный зал ресторана «Сад императора». Ни Римо, ни Мэй Сун не было.

Мог ли Римо просто взять и бросить его?

Конечно, мог. Дитя любило поступать по-своему, и очень часто совершало абсолютно необъяснимые поступки. Кроме того, он ведь мог получить новый приказ и понять, что это сигнал Чиуну, чтобы убрал Римо. Какие идиоты эти белые! Заставить Чиуна убить самого лучшего на земле европейца! Почему они не просят его убрать какого-нибудь политика, проповедника или музыканта, всяких там Адрианов Кантровицей, кардиналов Куков, Билли Грэмов, Леонардов Прайсов? Людей, не имеющих никакой ценности.

Нет, им надо было обязательно заставить его убрать Римо. Идиоты. Но такова уж природа этих белых. А ведь всего через каких-нибудь тридцать или сорок лет Римо, по всей вероятности, приблизится к Чиуну по уровню мастерства, а если обнаружит какие-то скрытые резервы, то, чего доброго, и превзойдет его.

Но станет ли белый человек ждать тридцать лет? Ну нет! Тридцать лет для него – это целая вечность.

Между Чиуном и столом Римо вырос официант. Чиун отодвинул его, чтобы не заслонял вид, и усадил на стул. Со сломанной ключицей. Потом Чиун заметил коричневатое пятнышко на скатерти там, где сидел Римо. Он спросил официанта, куда ушел Римо. Тот ответил, что не знает.

В зеркале, которое висело над входной дверью, Чиун увидел, как откуда-то сбоку выбежала группа людей – все одетые как официанты. Они направились прямиком к Чиуну.

Но они пришли вовсе не затем, чтобы предложить свою помощь. Наоборот – они хотели причинить людям лишние неудобства. Двое из них сразу же отказались от этой идеи – им пришлось позаботиться о своих легких. А легкие их нуждались в заботе, потому что оказались распоротыми сломавшимися ребрами.

Посетители завизжали, в страхе пытаясь вжаться в стены, а по проходу бежал человек, размахивающий большим ножом для разделки мяса. Он бежал и бежал. И нож тоже. И голова. Голова покатилась. А из тела хлестал фонтан крови, пока оно не добежало до толпы, которая вдруг перестала быть толпой. Нож пролетел и вонзился в стол возле миски с супом из акульих плавников. Голова долго катилась по полу и остановилась у ног вице-президентши местной женской сионистской организация.

И, в поднявшемся гвалте, перекрывая все голоса, вверх вознесен голос Чиуна:

– Я – Мастер Синанджу, идиоты! Как смеете вы?

– Нет! – завизжал официант и в страхе вжался в стену.

– Где мой сын, которого вы похитили у меня?

– Какой сын, о Мастер Синанджу? – взмолился съежившийся официант.

– Белый человек.

– Он умер от смертельного яда.

– Глупец! Неужели ты думаешь, что они сумеют надругаться над его телом? Где он?

Здоровой рукой официант показал на барельеф на стене, изображающий вид города Кантона.

– Жди здесь и ни с кем не разговаривай, – приказал Чиун. – Ты мой раб.

– Да, Мастер Синанджу.

Стрелой метнулся Чиун к барельефу, и хитроумный механизм молнией пронзила грозная рука, вся воспламененная яростью. Но в ресторане не осталось никого, и некому было увидеть это. Только насмерть перепуганный раб, всхлипывающий в углу. А он, без сомнения, будет ждать своего хозяина. Мастера Синанджу.

Генерал Лю увидел свою возлюбленную. Она шла вместе со всеми остальными по сырому заплесневелому коридору. Старик китаец и два официанта несли бесчувственное тело.

Он ждал все это время, и минута за минутой поступали сообщения: указания даны, яд подан, яд проглочен; а потом пришлось ждать целую вечность, прежде, чем этот невероятный американец потерял сознание.

Но игра, как оказалось, стоила свеч. Он схвачен, и скоро будет мертв. И она здесь. Изящный ароматный цветок – единственная радость и отрада в его многотрудной жизни.

– Мэй Сун! – обрадованно воскликнул он и бросился к ней мимо истекающих потом официантов, и мимо старика. – Как долго я ждал тебя, любимая!

Ее губы были чуть-чуть липкими от американской губной помады, ее платье из теской ткани подчеркивало всю прелесть се юного трепетного тела. Генерал Лю прижал ее к груди и прошептал:

– Пойдем. Я так долго тебя ждал.

Старик-китаец, увидев, что генерал уходит вместе с женой, крикнул ему вслед:

– А что нам делать с этим, товарищ генерал? – и нервно потер руки. В узком коридоре било жарко и душно. Он едва дышал.

– Он уже наполовину мертв. Прикончите его. – И генерал исчез в своей маленькой каморке, таща за собой на буксире Мэй Сун.

Старый китаец остался в коридоре вместе с белым человеком, которого держали два официанта. Он кивком головы указал на одну из дверей, и достал из кармана огромную связку ключей. Найдя нужный ключ, он вставил его в замок деревянной двери.

Дверь отворилась легко, и взору предстала тесная каморка, а в ней – алтарь, освещенный дрожащим пламенем свечей. На алтаре стояла фарфоровая фигурка Будды, сидящего в позе самаяхи. В каморке витал запах благовоний – тех, которые сжигают ежедневно вот уже многие годы как подношение Будде.

– На пол, – приказал старик. – Кладите его на пол. И никому не рассказывайте про эту комнату. Поняли? Никому не рассказывайте.

Официанты ушли, плотно закрыв за собой дверь, а старик подошел к алтарю и поклонился.

В Китае религиозные и философские системы сменяли друг друга, но Китай оставался Китаем. И пусть новые правители неодобрительно смотрят на поклонение любым богам, кроме диалектического материализма, – рано или поздно им придется признать и других богов, как не раз уже случалось в истории Китая: все новые правители рано или поздно признавали всех старых богов.

Сегодняшний Китай – это Мао. Но и Будда тоже. А также и предки старика.

Из недр своего халата он извлек маленький кинжал и вернулся туда, где лежал белый человек. Может статься, ночные тигры Синанджу больше не стоят в одном ряду с богами, и Мастер ушел вместе с ними, и Шива, разрушитель, пришел и уйдет туда, куда ушли все до него.

Это был хороший нож, стальной, родом из черных лесов Германии, купленный у немецкого майора в обмен на огромное количество нефрита, стоимость которого во много раз превышала стоимость ножа. Это было в те времена, когда немцы и американцы, и русские, и англичане, и японцы забыли о своих разногласиях ради того, чтобы сильнее втоптать в грязь лицо Китая.

Майор продал нож. Теперь старик вернет его белой расе лезвием вперед. Черная деревянная рукоятка намокла в потных руках старика. Острие он приставил к белому горлу. Сначала он воткнет нож сверху вниз, потом резанет в одну сторону, потом в другую, потом сам отойдет в сторонку и будет смотреть, как льется кровь.

Лицо спящего казалось на редкость сильным – глубоко посаженные глаза за закрытыми веками, тонкие, четко очерченные губы. Неужели это и есть Шива?

Конечно, нет. Ведь он сейчас умрет.

– О, отец и дед, и ваши отцы и деды, и все отцы и деды прошлых лет, – нараспев произнес старик. – Во имя вас, и за все те унижения, которые мы перенесли по милости этих варваров.

Старик опустился на колени, чтобы всем весом своего тела воткнуть нож. Пол был жесткий и холодный. Но лицо белого человека внезапно порозовело, потом покраснело, словно кровь, готовая пролиться, прилила к нему. Между губами образовалась коричневая полоса. Старик вгляделся внимательнее. Что это – игра воображения? Тело, которое должно было умереть, вдруг наполнилось жизненным теплом. Тонкая полоска стала темно-коричневой лужей на губах, потом из углов рта потекли тонкие ручейки, потом – стремительный поток, а потом – настоящий водопад, а лицо покраснело, и тело напряглось, и – фонтаном на пол, прочь из организма вырвался устричный соус вместе с мясом, и яд, и еще какая-то жидкость, и все это пахло устрицами и уксусом. Он же должен был умереть! Он должен был умереть. Но тело его отказывалось принять яд.

– А-а-а! – завопил старик. – Это Шива, Дестроер!

Последним отчаянным усилием он поднял нож, стремясь вонзить его со всей силой, на какую был способен. Последняя попытка – все же лучше, чем совсем не пытаться. Но в тот самый момент, когда нож взмыл вверх, громом прогремел голос, проникая до самых дальних уголков подвала:

– Я – Мастер Синанджу. Как смеете вы? Где мое дитя, которое я создал из своего сердца и ума, и воли? Я пришел за своим сыном. Как вы хотите умереть? Страшитесь смерти, ибо смерть придет к вам от руки Мастера Синанджу.

Снаружи, у двери маленькой каморки слуги в страхе закричали:

– Там! Там! Он там!

Старик не стал ждать.

Нож резко и стремительно пошел вниз – старик вложил в удар всю силу. Но он не пошел вниз по прямой. Нет – он описал в воздухе дугу и направился к сердцу старика. И боль, и жар, и шок объяли старика. Но удар был точен, и что такое боль в сравнении с наказанием от руки Мастера Синанджу? Он попытался поглубже всадить нож себе в сердце, и содрогнулся всем телом. Но дальше нож не пошел. Да и не было в этом необходимости. Он увидел, как на него надвигается холодный каменный пол, и приготовился встретить своих предков.

Римо пришел в себя, когда ему в спину вонзилось чье-то острое колено. Он лежал, уткнувшись лицом в пол. Кто-то наблевал на пол. Кто-то еще и кровь пролил на пол. Чья-то рука хлестала его по шее. Он попытался перевернуться, ударить того, кто его бьет, в пах, и вывести из строя. Когда у него ничего не получилось, он понял, что это Чиун.

– Ешь, ешь. Жри, как свинья. Лучше бы ты умер – тогда ты надолго запомнил бы этот урок.

– Где я? – спросил Римо.

Шлеп, шлеп.

– А какая тебе разница, раз ты ешь как белый человек?

Шлеп, шлеп.

– Я – белый человек.

Шлеп, шлеп.

– Не напоминай мне, идиот. Я это слишком хорошо знаю, и мне от этого очень больно. Не ешь медленно. Не пробуй свою пищу на вкус. Жри. Жри, как стервятник. Просунь свой длинный клюв в падаль и глотай все без разбору.

Шлеп, шлеп.

– Да я уже здоров.

Шлеп, шлеп.

– Я отдал тебе лучшие годы своей жизни, а ты что делаешь?

Римо поднялся на колени. На какое-то мгновение, пока Чиун хлестал его по шее, ему пришла в голову мысль, а не нанести ли ему боковой в челюсть, но потом он оставил это намерение. И потому позволил Чиуну всласть нахлестаться, пока он не убедится, что Римо снова дышит нормально.

– И что ты делаешь? После всех моих наставлений. Ха! Ты ешь, как белый человек.

– Но это было великолепное мясо в устричном соусе.

– Свинья, свинья, свинья, – каждое слово сопровождалось оплеухой. – Ешь, как свинья. Умрешь, как собака.

Римо увидел старика, лежащего в луже крови. Кровь по краям уже начала темнеть.

– Ты прикончил старика? – спросил он.

– Нет, он оказался умнее.

– Да, на вид он парень неглупый, – заметил Римо.

– Он понял, что должно случиться. И принял правильное решение.

– Умнее вас, азиатов, никого не сыщешь.

Последняя оплеуха зазвенела у Римо в ушах, и Чиун закончил свою работу.

– Вставай! – приказал он. Римо поднялся на ноги, чувствуя себя примерно так же, как должна чувствовать себя трасса автогонок в Индианаполисе во время проведения соревнований. Он заморгал глазами и несколько раз глубоко вздохнул. И почувствовал себя вполне прилично.

– У-уф, – сказал он, заметив пятна блевотины на своей рубашке. – Они, наверное, подмешали в еду какую-то гадость.

– Тебе повезло, – солгал Чиун, – что это был не смертельный яд. Если ты решишь, что можешь оправиться от яда, то никогда не оставишь свои дурные пристрастия в еде.

– А, значит, все-таки это был смертельный яд, – улыбнулся Римо.

– Нет, – стоял на своем Чиун.

Римо широко ухмыльнулся, поправил галстук и оглядел комнату.

– Это что – подвал ресторана?

– А что? Ты проголодался?

– Нам надо найти Мэй Сун. Если она с генералом, то она может попытаться убить его. Вспомни, она заодно с его похитителями. Генерал в опасности,

Чиун коротко фыркнул, открыл дверь, переступил через два мертвых тела и вышел в коридор, пахнущих мускусом. Римо заметил, что замок деревянной двери был выбит.

Чиун шел в темноте, как воплощенное молчание, а Римо следовал за ним так, как его учили, – шаг вправо, шаг влево, строго следуя ритму движений старика, который шел впереди.

Чиун остановился, и Римо тоже. Быстрым, как молния, движением руки Чиун пронзил дверь, и она распахнулась. Римо на мгновение зажмурился – внутри горел яркий свет. На кровати мерно вздымалась сильная мускулистая желтая спина. Две юные ноги обвились вокруг талии. Черные волосы были посеребрены сединой. Римо увидел подошвы ног Мэй Сун.

– Быстрее, Чиун, – сказал он. – Придумай что-нибудь философское.

Мужчина обернулся, ошеломленный вторжением. Это был генерал Лю.

– О, привет, – сказал Римо.

– Никакого стыда, – заявил Чиун. – Одевайтесь.

Генерал Лю сделал резкий выпад рукой и схватил со стула автоматический пистолет 45-го калибра. Римо в мгновение ока подскочил к стулу, взял генерала Лю за запястье и одновременно поддержал его, чтобы не упал.

– Мы – друзья, – сказал он. – А эта женщина вас предала. Она в сговоре с теми, кто похитил вас и держал взаперти.

Мэй Сун приподнялась на локтях, на лице ее было написано удивление, тотчас сменившееся выражением ужаса.

– Неправда! – завизжала она.

Римо посмотрел на нее и не отреагировал автоматически на движение пистолета, поскольку оно предназначалось не ему. Потом он услышал треск и увидел, как полчерепа слетело с ее головы и разбилось вдребезги о каменную стену, разбрызгивая кровь и что-то серое, а мозг ее лежал в другой половине черепа как яйцо всмятку, поданное к столу.

Он выхватил пистолет из руки генерала Лю.

– Она предала меня, – дрожа, проговорил генерал Лю. Потом упал на пол и зарыдал.

И только значительно позднее, когда Римо шел по пекинской улице, он понял, что слезы генерала на самом деле были просто разрядкой и вызваны чувством облегчения, и что он, Римо, оказался очень плохим сыщиком. Он смотрел на генерала Лю – тот упал на колени, закрыл лицо руками и зарыдал, сотрясаясь всем телом.

– Бедняга, – прошептал Римо Чиуну на ухо. – Все это, да еще жена предала.

Чиун ответил фразой, в которую вложил особый смысл:

– Гонза шмук.

– Что? – переспросил Римо, не расслышав.

– По-английски это значит – очень и очень шмук.

– Бедняга, – повторил Римо.

– Шмук, – повторил Чиун.