Текст книги "С. Михалков. Самый главный великан"

Список Михалкова

Леонид Максименков[67]67
  Леонид Валентинович Максименков (р. 1960) – независимый историк и журналист. Доктор философии (Университет Маг Гилл, Монреаль, Квебек, 1993 г.).


[Закрыть] ПОлчаса из жизни Сергея Владимировича Михалкова

(Москва, 18 июня 1963 г., 17.00–17.30 часов)

В политической биографии Н.С. Хрущева, написанной около тридцати лет тому назад Роем Медведевым, рассказано следующее:

«Трудно сказать, какие именно решения принимались по поводу этого возросшего после войны влияния церкви и принимались ли вообще какие-либо формальные решения. Но как показали события начала 60-х годов, речь шла не только о мерах идейного и воспитательного характера, но и административных. Широкую огласку получила, например, история, связанная со сносом в Москве церкви Преображения на Преображенской площади. Местные власти сообщили церковной общине, что храм подлежит сносу в связи со строительством линии метрополитена. Все просьбы об изменении проекта отвергались. Тогда в последний день отведенного срока верующие заперлись в церкви во время службы. Пришлось прибегнуть к помощи милиции и дружинников. Церковь была снесена.

Действующие церкви сносили не только в Москве, но и во многих других городах и селах, хотя многие из сносимых храмов считались памятниками старины. В этой связи большая группа известных представителей московской интеллигенции обратилась к Советскому правительству. Письмо передал Хрущёву известный поэт, занимавший высокие официальные посты в Союзе писателей, С. Михалков. Хрущёв встретил его не слишком любезно и упрекнул:

– О десятке церквей жалеете, а о сотнях тысяч людей, нуждающихся в жилище, не подумали!»[68]68
  Рой Медведев. «Хрущев. Политическая биография». Benson, Vermont: Chalidze Publications. 1986. C. 224.


[Закрыть]

Свидетельство Роя Александровича о переданном Хрущеву письме порождает больше вопросов, чем ответов. Прежде всего, следует уточнить, что Сергей Владимирович Михалков занимал выборный пост в Союзе писателей РСФСР (не нужно путать с большим Союзом писателей СССР). Но пост секретаря Правления республиканского союза был скорее почетным, чем «высоким» и «официальным». Важнее была работа Михалкова главным редактором всесоюзного киножурнала «Фитиль».

Далее. «Начало шестидесятых» – расплывчато. Храм Преображения Господня в Преображенском был взорван в четыре часа утра 18 июля 1964 г., а уже 13–14 октября Хрущев смещен с высших партийно-государственных постов. Это конкретные даты. Есть ли связь между мифическим «письмом интеллигенции» и взрывом Храма?

Если же передача Михалковым письма с протестом Хрущеву имела место в «начале шестидесятых годов», то когда именно? В нашей истории год, месяц, а иногда и день имеют существенное значение. Что за группа «известных представителей» подписала это письмо? Только ли из «московской интеллигенции»? Кому было адресовано обращение? К «Советскому Правительству» или также в Президиум ЦК КПСС или в Президиум Верховного совета СССР? Лично Хрущеву? Это письмо Михалков передал при свидетелях или без них? Напрямую или через помощников Хрущева? Шла ли в письме речь о судьбе сносимых церквей?

Откуда известно о дословной реакции Хрущева, вплоть до восклицательного знака в цитате? Насколько верны переданные слова ответа? Где письмо было передано? Список вопросов можно продолжать.

В опубликованном списке «Посетители кремлевского кабинета Н.С.Хрущева. 1958–1964 гг.» фамилии Михалкова нет. (Источник: «Вестник архива Президента Российской Федерации», № 5, 2003 г. Стр. 76—112).

Историки – народ скептический и упрямый, в идеале – беспристрастный и объективный, в чем-то похожий на судей и на прокуроров. Нам нужны документы, лучше всего в архивном контексте, с доказуемой аутентичностью и достоверностью, атрибуцией и провенансом, подшитые в папки с сургучными печатями и прошитые нитками с клеем – дабы избежать любого подозрения в фальсификации. Устной истории, мемуарам и интервью под магнитофон мы склонны доверять намного меньше.

Но P.A. Медведеву за сообщенный факт – спасибо. Он подал сигнал. Остальное зависит от нас, тем более что после декабря 1991 года советские архивы приоткрылись. Более-менее.

Автор текстов трех государственных гимнов Советского Союза и России Сергей Владимирович Михалков прожил без малого век. А в новой России нет ни одной опубликованной научноисторической, с архивными ссылками, биографии или монографии об авторе слов национального гимна. В интеренет-каталогах бывшей «Ленинки» в Москве и в «Публичке» в Петербурге мы не обнаружили посвященных ему диссертаций, ни докторских, ни даже кандидатских. Так что эпизод с «письмом» по вторичным источникам проверить невозможно. Кроме как в эмигрантской книжке диссидента Валерия Чалидзе, он нигде больше не фигурирует.

Остаются источники первичные, т. е. архивы.

Попробуем ответить на вопросы. Ответ был найден, но он оказался намного важнее заданного вопроса.

Время события: 18 июня 1963 г. Около пяти часов вечера.

Место: Москва, Кремль, Зал заседаний Верховного Совета в Большом Кремлевском дворце.

Событие: Пленум Центрального комитета КПСС. Первый за почти полувековую послеоктябрьскую историю страны пленум ЦК единственной и правящей партии целиком посвящен идеологическим вопросам. Утром секретарь ЦК Леонид Ильичев делает большой доклад «Очередные задачи идеологической работы партии». На вечернем заседании начинаются прения. По установившемуся ритуалу первым выступает руководитель московской партийной организации, за ним – ленинградской, третьим – украинской.

Сюрпризом для всех становится четвертый оратор. Из стенограммы:

«Председательствующий тов. БРЕЖНЕВ: Слово имеет тов. Михалков – секретарь правления Союза писателей Российской Федерации, подготовиться тов. Елютину».

В.П. Елютин – член ЦК, министр высшего и среднего специального образования СССР. С.В.Михалков – не член ЦК, не кандидат и даже не заседает в Центральной ревизионной комиссии.

Слушатели и зрители – три тысячи человек. Из них пять сотен – участники пленума, остальные – приглашенные. Это – высшая номенклатура, элита страны. Президиум ЦК (так тогда называлось Политбюро) решил пригласить на пленум деятелей литературы и искусства, работников науки. Так в числе гостей оказывается Михалков. Пленуму придается значение партийного съезда, который тогда собирался раз в четыре года. Люди на ярусах, балконе и в дальних рядах партера сидят с наушниками, потому что в таком огромном зале даже с микрофоном ничего не слышно. Сегодня там все перестроено, и Дворцу возвращен исторический имперский облик.

Регламент для выступающих – двадцать минут. Можно поговорить, не сказав ничего, а можно – оставить след, при наличии таланта, политической воли и смелости, на десятилетия.

Речь С.В.Михалкова без малого полвека пролежала невостребованная в Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ) – бывшем архиве Общего отдела ЦК КПСС. Это опять-таки обычное для нашей академической истории явление. Документы не востребованы на 99 %. Оказывается, что опубликованная официальная краткая версия отличается от реально произнесенной, как день от ночи. Но это можно сказать и о пленуме в целом.

Несколько слов о контексте времени и места и о главном герое рассказа. Подходит к концу десятый год пребывания Хрущева на посту первого секретаря ЦК КПСС, пятый – в кресле премьера – Председателя Совета министров СССР и одновременно председателя Совета обороны и верховного главнокомандующего. Номинально Хрущев возглавляет и Бюро ЦК КПСС по РСФСР – оргбюро по созданию компартии Российской Федерации (судя по протоколам, на заседаниях бюро, созданного на волне антисталинского XX съезда, он никогда не появлялся). Одним словом Хрущев – абсолютный диктатор.

Но в стране неспокойно. Прошедший год оказался кризисным по всем фронтам: и внутреннему, и внешнему. Волнения и расстрел рабочих в Новочеркасске. Повышение цен на продовольствие. Неурожай. Шпионский скандал полковника Пеньковского потряс верхушку генералитета и разведку. Хрущев громит выставку абстракционистов в Манеже и фильм «Застава Ильича», проводит разносные совещания с деятелями литературы, искусства и культуры. Публикуются «Похороны Сталина» Е.Евтушенко и «Один день Ивана Денисовича» А.Солженицына. Советские ракеты на Кубе, американская блокада и Карибский кризис ставят мир на грань ядерной катастрофы. Тайный конфликт с Китаем и Мао Цзэдуном сменяется открытым противостояниям Москвы и Пекина. Мировая система социализма под угрозой раскола.

Пленум ЦК должен стать демонстрацией консолидации элиты вокруг «нашего дорогого» Никиты Сергеевича, отметить десятилетие его царства. Пленум несколько раз откладывается. Его сценарий корректируется. Под него даже подводят полет в космос первой женщины-космонавта Валентины Терешковой. Космонавт Валерий Быковский с другого космического корабля просит пленум принять его в члены КПСС. Ответственность выступающих с высокой трибуны пленума велика. Конечно, это не сталинские годы. Никого за ошибки или проработку не арестуют, но точку в карьере, а значит политическую смерть, обеспечить могут.

Шестьдесят третий для Михалкова – тоже рубежный год. Он на вершине творческих успехов и общественного признания. Секретарь правления российского Союза писателей. Президиум ЦК доверил ему руководить уникальным экспериментом – сатирическим киножурналом «Фитиль». В марте по случаю пятидесятилетия он награжден вторым орденом Ленина. Правда, торжества проходят не по высшему разряду. Юбиляру не дают Зал им. Чайковского. Коллеги просили Центральный детский театр. Дали скромный Центральный дом литераторов.

У «Фитиля» и его главного редактора много высокопоставленных недоброжелателей, которые начинают писать письма-протесты на Старую площадь. Но в целом – авторитет высок. Акции на номенклатурной бирже котируются как никогда. Любой выбранный наугад архивный документ того времени свидетельствует об этом. Например, разрешение ЦК полететь на техническом рейсе Аэрофлота в Гавану в качестве спецкора «Правды» и «Огонька» летом 1962 г. (на Остров Свободы уже плыли наши ракеты с ядерными боеголовками). На штампе Комиссии по выездам при ЦК КПСС стоит необычная надпись: «Разрешен выезд. Полет на самолете Москва-Гавана-Москва».

Подчеркнем, что Михалков – один из руководителей писательского Союза России, а не СССР. Двадцатый съезд окрылил многих русских людей, коммунистов и беспартийных. Прежде всего обещанием и надеждой, что Российская Федерация, Советская Россия наконец-то обретет символы своей государственности. Ради этого и для получения поддержки со стороны номенклатуры в борьбе со сталинистами создают Бюро ЦК КПСС по РСФСР. При Сталине такие Оргбюро приводили к логическим результатам. Но не при Хрущеве. Обещание окажется по большому счету пустым. Однако успеют создать оргкомитеты творческих союзов и сами союзы: писателей, художников, композиторов. Союзы писателей и художников станут ростками будущей российской независимости и государственности. Не будь их, с высоты сегодняшнего дня судьба России после развала СССР видится весьма проблематичной. На ум приходит сравнение с Социалистической республикой Сербией и ее автономными краями Косово и Воеводина в составе Федеративной Югославии.

В 1959–1960 гг. одной из первых совместных акций союзов писателей и художников РСФСР стала инициатива создания «Добровольного общества охраны памятников культуры РСФСР».

Консолидировав свою власть и став премьером, Хрущев и его узкий круг обманут ожидания и не выполнят обещания. Более того, в 1958 г. начнется новый этап борьбы с Русской Православной Церковью. Новое наступление пойдет под негласным знаменем борьбы с… культом личности Сталина. Агитаторы и пропагандисты будут объяснять, что Сталин в 1943 г. восстановил патриаршество «под себя», что он захотел возродить церковь, дабы подменить ею большевистскую партию. Были приняты секретные, «не для печати», постановления. Под угрозу уничтожения попали церкви, монастыри, ценнейшие иконы, фрески…

Таков контекст выступления Михалкова на пленуме.

ЗАСЕДАНИЕ ВТОРОЕ (вечернее)

Представим зал заседаний Верховного Совета Большого кремлевского дворца, в котором собралось тысячи три человек высшей номенклатуры. Сергей Владимирович выходит на трибуну. За ним – в президиуме руководство партии, государства и правительства, в нише десятиметровый беломраморный меркуровский Ленин. Перед трибуной застывшая во внимании многонациональная элита огромной страны.

Обратимся к неправленой стенограмме. Она точно передает нюансы. От нее веет эффектом присутствия. Выступающим дают по двадцать минут. С учетом того, что Хрущев известен своей любовью прерывать докладчиков и выступающих, реально из двадцати минут времени может остаться меньше.

Зал наэлектризован. До Михалкова на трибуне побывал забытый сегодня секретарь ЦК КП Украины по идеологии товарищ А. Д. Скаба. К концу его скучного выступления Хрущев вошел в азарт и разогрел зал диалогом. Речь идет о писателе Викторе Некрасове, авторе знаменитой повести «В окопах Сталинграда»:

Хрущев. Некрасов член партии?

Скаба. Член партии.

Хрущев. Зачем его держите? Он не согласен с Центральным Комитетом, а мы не согласны с ним. Нет места таким людям в партии. (Бурные аплодисменты). (РГАНИ. Ф. 2. On. 1, Д. 644, л. 59).

Зал почувствовал возможность оргвыводов, а значит, почуял запах крови. Об этом необходимо упомянуть, дабы передать атмосферу.

Михалков начинает неторопливо, торжественно:

«Дорогие товарищи, мне первый раз в жизни приходится выступать с такой высокой трибуны, поэтому я волнуюсь больше, чем обычно. Эта высокая трибуна обязывает меня говорить о том, что, на мой писательский взгляд, является сегодня наиболее важным, и поэтому я хочу говорить о воспитании наших внуков и детей». (Там же, л. 64).

Сказав «в первый раз в жизни», Михалков был формально прав: он никогда не выступал с такой «высокой трибуны» пленума ЦК. Но конкретно с этой трибуны он уже выступал: за полтора года до этого, на Всесоюзном совещании по вопросам идеологической работы. Речь его была смелой, и Хрущеву, который и тогда руководил совещанием, она, вероятно, запомнилась и, судя по вторичному приглашению, понравилась.

В сказанном и написанном Михалковым за семьдесят лет его общественно-политической деятельности, безусловно, есть много публицистической конъюнктуры, газетной злободневности. А может ли быть по-другому? Но в его публицистике все же больше вневременного и актуального. На том идеологическом совещании в декабре 1961 года Михалков говорил Хрущеву и залу:

«Но вот в международном аэропорту Шереметьево в зале ожидания висят люстры. Каждая из них стоит 60 тыс. рублей народных денег! Если одна из них, не дай бог, сорвется, то она может придавить целую делегацию. (Смех.) Эти люстры отвечают потребностям и вкусам мещанина. Это он, наш отечественный, доморощенный мещанин обожает плюш и бархат на окнах, бронзу под золото, дурные картины в позолоченных рамах, обои с разводами под шелк, оранжевые абажуры, коврики с кошками, оленями и лебедями, тяжелую мебель». (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 167. Л. 271).

Напомним, что средняя зарплата в стране тогда была рублей восемьдесят-сто в месяц.

В той же речи Михалков передает свой разговор с боевым генералом:

«Заместитель командующего Одесским военным округом, бывший партизанский генерал тов. Дука[69]69
  Михаил Ильич Дука (1909–1976) – герой Советского Союза, один из руководителей партизанского движения на Брянщине. На Параде Победы он нес к Мавзолею символический ключ от поверженного Берлина. – Примеч. авт.


[Закрыть] с горечью рассказывал мне, как он был свидетелем того, как трое юношей по очереди плевали в вечно горящий огонь у подножия памятника неизвестному матросу в Одессе. Ему лично пришлось, при полной пассивности окружающих, применить физическую силу, чтобы прекратить эти глумления и кощунства над воинской славой безвестного героя. Хотелось бы пожелать, чтобы мы подняли в глазах молодежи уважение к боевым наградам и форме воинов нашей родной армии». (Там же, л. 267).

Это было сказано в декабре 1961 г.

В июне 1963 г. казалось, что поэт и драматург повторит что-то похожее, тем более что он он продолжает: «По складу своего характера я писатель-сатирик, но прежде всего я писатель для детей».

Не теряя времени, а времени мало, писатель-сатирик переходит в наступление. Он говорит о проявлениях «бесхозяйственнного равнодушия к театрам юного зрителя и кино для детей», подчеркивает роль библиотек.

Главный редактор «Фитиля» Михалков оперирует фактами. Он был мастером подлинной детали. Для него истина всегда конкретна, она отражена в цифрах, в точных цитатах и названиях документов. Он рассказывает об одном «революционном» решении Министерства культуры Казахстана: «Одним росчерком пера оно закрыло на бескрайних просторах республики 276 городских и районных детских библиотек, а освободившиеся помещения раздало различным организациям». Оратор цитирует горе-приказ: «…в целях улучшения деятельности специальных учреждений республики» (РГАНИ. Ф. 2. On. 1. Д. 644. Л. 73). В зале стоит дружный смех. Ведь критикуют не их республику, край, область. Пусть казахский делегат потом расскажет, что это за «спецучреждения»!

Но для Михалкова казахские горе-циркуяры – повод, один шаг до положения дел на бескрайних просторах России.

Пафос идет по нарастающей, достигает наднационального обобщения. Ведь Михалков предупредил, что будет говорить о «воспитании наших внуков и детей»:

«Та экономия, которая получена в результате всех этих упразднений и реорганизаций, ни в какой мере не может быть оправдана! А урон колоссален и он скажется не сегодня, а завтра. Такая «экономия» неминуемо влечет за собой разбазаривание накопленных годами фондов детской литературы, уход из библиотек опытных работников, сокращение количества читателей детских библиотек и, что особенно важно, резкое ухудшение качества идейно-воспитательной работы с детьми».

Если бы не последние слова о качестве идейного воспитания, то можно было бы подумать, что это сказано сегодня. Мысль звучит актуально. Так ли много изменилось за прошедшие полвека? Именно в этот момент Хрущев вторгается в выступление Михалкова. Начинается диалог. Обратимся к стенограмме:

«ХРУЩЕВ. А имеющиеся ассигнования на детские библиотеки пустить тогда на детские воспитательные колонии или детские тюрьмы и милицию. (Смех, аплодисменты).

МИХАЛКОВ. Спору нет, где возможно, там нужно наводить порядок. Но если, к примеру, начать экономить на длине брюк, то летом это еще туда-сюда, но зимой можно отморозить себе ноги по колено. А если, по аналогии, подобным образом «экономить» на воспитании детей, то можно заморозить детские души настолько, что потом их и не разморозишь! (Бурные аплодисменты)». (Там же, лл. 73–74).

Михалков был признанным мастером театрального жанра, популярным драматургом-сатириком. В этой живой театральной пьеске-экспромте на главной трибуне страны он сам выступает одновременно драматургом, режиссером-постановщиком, действующим лицом и исполнителем. Вызвав бурные аплодисменты зала, он добился, что на сцену главного театра страны вышел абсолютный на тот момент лидер сверхдержавы.

Хрущев прерывает оратора на полуслове, на словах «на лучших традициях реалистического искусства». Диалог прекращен, и в «лучших традициях» искусства Островского и Чехова лидер начинает диалог, но на заданную Михалковым тему. В оперном либретто это был бы дуэт Хрущева и Михалкова:

«ХРУЩЕВ. Товарищ Михалков, я сейчас вспомнил под влиянием Вашего выступления свою юность. Помню, и я пел, и рабочие пели песенку. Там такие слова приводятся: стояла школа десять лет, она стояла и упала. Потом стали рассуждать, как тут быть? Собрались и порешили: так оставить, а на месте этой детской школы кабачок во славу божью поставить.

Вот, видимо, по такой схеме рассуждали в Казахстане, когда взяли и библиотеки закрыли. А на их месте, наверное, заведения питейные открыли. (Веселое оживление. Бурные аплодисменты).

МИХАЛКОВ. Я очень рад, Никита Сергеевич, просто счастлив, что Вы меня несколько поддержали.

ХРУЩЕВ. И я рад и не рад. Рад оттого, что Вы согласны со мной, и не рад, что Вы думали, что я согласен с теми, которые библиотеки закрыли. (Веселое оживление. Бурные продолжительные аплодисменты)». (Там же, лл. 75–76).

Не прошло и десяти минут, а философская логическая конструкция для второго действия мини-пьесы почти готова. Главный на данный момент «инженер человеческих душ» великой страны Хрущев поддержал основной тезис драматурга: нельзя экономить на душах детей, нельзя закрывать библиотеки, иначе вместо них придется строить или кабаки, или тюрьмы. Хрущев не подозревает, какой второй акт на этом тезисе ему и залу готовит оратор. Михалков переходит к главной части своего выступления, которое будет вымарано из официальных анналов пленума и похоронено в архивах на пятьдесят лет, вместе с диалогами и монологом Хрущева, да и самим пленумом.

Вторую часть речи Михалкова можно озаглавить его же словами: «О разумном идеологическом использовании исторических памятников».

МИХАЛКОВ: «Не случайно первым именем в списке монументальной пропаганды не кто иной, как Владимир Ильич, назвал Андрея Рублева, прославленного на весь мир русского средневекового художника».

Это первый раскат грома. Андрей Тарковский не начал еще снимать свои «Страсти по Андрею». Для высшей номенклатуры имя великого русского иконописца – неудобное воспоминание. Всего лишь два года назад празднование шестисотлетия Рублева чуть не окончилось международным скандалом. Иностранные гости из Всемирного совета мира и ЮНЕСКО, приехавшие по приглашению Советского комитета защиты мира, ужаснулись состоянием средневековых монастырей. Секретарь ЦКМихаил Суслов просил заведующего отделом культуры ЦК Д.А. Поликарпова «предварительно посмотреть, где и как хранятся произведения А. Рублева (где-то в Андрониковом монастыре за Таганкой), насколько удобно их показывать?» Подразумевалось, что иностранцам. Сочли, что после аврального ремонта монастыря удобно. А вот гости расценили по-другому. Потребовалось вмешательство Комиссии ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей и оргвыводы.

Да, не это имя, имя Андрея Рублева, хотели услышать от Михалкова партийные мудрецы и гости пленума победителей.

Следует второй раскат грома:

МИХАЛКОВ: «Во многих местах насаждается пренебрежительное отношение к культурным ценностям прошлого, бездумно и неразумно уничтожаются историко-художественные сокровища народа: взрываются памятники зодчества, уничтожаются произведения станковой и монументальной живописи, разрушаются и портятся памятники революционного движения гражданской и Великой Отечественной войны». (Там же, л. 77).

Это уже лексика обвинительного заключения. Сокровища народа бездумно и неразумно уничтожаются, взрываются, разрушаются, портятся. Такое на массовом пленуме ЦК слышали не часто.

С трибуны Пленума ЦК КПСС в зале Большого Кремлевского дворца перед лицом высшего руководства страны и тысяч притихших зрителей, слушателей, участников Михалков продолжает:

«Как член Советского комитета защиты мира, я выражаю здесь не только свою точку зрения. Члены нашего Комитета просили меня от их имени сказать то же самое. Они постоянно сталкиваются с этим наболевшим вопросом, и нам горько быть свидетелями того, как сегодня исчезают с лица земли ценнейшие памятники нашей русской культуры, пережившие даже фашистскую оккупацию». (Там же, лл. 77–78).

Такое в Кремле также слышали не часто, а вероятно, не слышали никогда: «Наша русская культура, пережившая даже фашистскую оккупацию». Получается, что «наша русская культура» (а не безличная космополитическая советская, социалистическая по форме и интернациональная по содержанию) «пережила даже немецко-фашистскую оккупацию», а теперь ее уничтожают и взрывают «свои».

Обвинение идет по нарастающей, наполняется конкретикой. Зал продолжает глухо молчать. Из президиума также никаких сигналов не поступает. Михалков приводит «всего три примера маленьких» «бездумного и неразумного» уничтожения. Но эти примеры дорогого стоят.

Пример № 1. Стенограмма – не правленая. В ней есть шероховатости.

«В журнале «Фитиль» мы показали памятник XII века, взорванный в городе Витебске. Через месяц Совет Министров Белоруссии взял под охрану руины. Мы запросили Витебский обком, нашу редакцию, что сделано, как эти руины будут сохраняться. Нам ответили, что руины будут сохранены, это будет стоить 32 тысячи рублей новыми деньгами. Но это ведь не из кармана того, кто это взрывал, а из кармана государства. Так не проще ли было памятник этот XII века, известный во всем мире, сохранить? Вот товарищ Серов сидит, он меня тоже уполномочил об этом сказать. Это я говорю, чтобы ответственности было меньше». (Там же, л. 78).

Речь идет о Церкви Благовещения Пресвятой Богородицы в Витебске. Владимир Серов был президентом Академии художеств СССР. Он не только ничего не подтвердит, но, испугавшись, в своей речи об этой проблеме вообще не скажет ни слова, пробубнив дежурные лозунги. Получилось, что о трагедии с церковью из дотатарской Руси открыто сказал не художник, не архитектор, а писатель.

Пример № 2: «В Приморском крае на братской могиле бойцов, погибших при освобождении Спасска, построены трибуны стадиона».

Пример № 3: «Стены Брестской крепости с бессмертными словами героев, отдавших свою жизнь за отечество, исписанные кровью на их кирпичах, еще в 1956 году разбирались на хозяйственные нужды города». (Там же, л. 79).

О войне в тот год говорили приглушенно, дабы не попасть под обвинение в пропаганде «культа личности». Сталинград стал именоваться Волгоградом, а Сталинградскую битву упорно называли «Битвой на Волге». При этом ее главным героем стал… член военного совета фронта генерал-лейтенант Хрущев.

Отметив «непоправимый моральный и духовный ущерб нашему народу», факты появления «у молодых людей нигилистического отношения к традициям», вспомнив попытки, «часто безрезультатные», Министерства культуры СССР (подразумевалось, что министра Екатерины Алексеевны Фурцевой) «пресечь уничтожение этих ценностей», сделав горький вывод о том, что со всем этим «трудно справиться», – Сергей Владимирович Михалков обращается во весь голос с трибуны Большого Кремлевского дворца:

«Товарищи члены Центрального Комитета, Никита Сергеевич, общественность давно уже выдвинула положение [так в тексте – ЛM.] создать Всесоюзное добровольное общество охраны памятников и на общественных началах авторитетную государственную комиссию во главе с крупными нашими деятелями культуры, без решения которых нельзя было бы снимать с охраны и брать на охрану те или иные исторические памятники культуры или истории. Об этом просят широкие круги советских патриотов. Об этом просит Советский комитет защиты мира». (Там же, лл. 79–80).

Скептики, а таких много, на это могут возразить, что речь поэта и драматурга была санкционирована, согласована, отшлифована в агитпропе ЦК. Не согласен. Во-первых, стенограммы сфальсифицировать трудно, а подкупить стенографисток тем более, они девушки неподкупные. Во-вторых, Михалков полемизирует не только с белорусскими партийными властями, но и с тем, кто выступал непосредственно передним – с секретарем по идеологии ЦК компартии Украины Скабой. А речи товарища Скабы он точно загодя увидеть не мог и воспринял ее на слух. Например, товарищ из Киева критиковал учебник «История СССР» для девятого класса средней школы за то, что в нем слишком много говорится о царях, читай, русских царях:

«[…] Главы этого учебника носят, прямо скажем, «царственные названия»: «Царь Федор Алексеевич», «Правление Софьи», «Царевна Софья», «Юность Петра», «Петр II», «Анна Ивановна», «Елизавета Петровна», «Начало царствования Екатерины II», «Павел I» и т. д. В то же время показу классовой борьбы и других социально-экономических проблем в учебнике отводится совершенно недостаточно места». (Там же, лл. 48–49).

Михалков отвечает, получается, что экспромтом:

«Я не знаю как товарищу Скабе… но мне печально было читать в журнале стихи советского школьника, ученика 10 класса, которые звучат так:

 
Еще мальчишкой удивлялся дико:
Раз все цари плохие, почему
Царя Петра зовем Петром Великим
И в Ленинграде памятник ему?
Зачем он нам, державный этот конник?
Взорвать бы, чтоб копыта в небеса!»
 

Восстановим историческую справедливость. Приведем сегодня процитированное С.В.Михалковым стихотворение до конца:

 
[…] Зачем он нам, державный этот конник?
Взорвать бы, чтоб копыта в небеса!
Шевченко, говорят, односторонне
Отнесся… Нет, он правильно писал:
 
 
«Це той перший, що розпинав
Нашу Украiну».
 
 
Не Петр, а те голодные, босые,
В болоте основали Ленинград.
За долгую историю России
Ни одного хорошего царя.
 

Академичность вопроса требует научного комментирования. Назовем имя этого школьника: Леонид Владимирович Киселев (в украинских источниках Леонид Володимирович Кисельов). Назовем и литературно-художественный и общественно-политический журнал, где подзаголовком «Первые стихи» было опубликовано это стихотворение: «Новый мир», орган Союза писателей СССР, № 3, март 1963 г. Стр. 159–160. В содержании оговорено: «Леонид Киселев, ученик 10 класса школы № 37 г. Киев». Номер тиражом 107 тыс. 650 экз. сдан в набор 25 января 1963 г., подписан к печати 29 марта, то есть пролежал в цензуре-Главлите два месяца и вышел в свет и был разослан подписчикам после исторических встреч Н.С.Хрущева с советской интеллигенцией на Ленинских горах.

Если это – первые стихи, какие же будут стихи последние? Что-то до боли знакомое слышится в стихах этого семнадцатилетнего юноши, рожденного в послевоенном сорок шестом в освобожденном Красной Армией от оккупантов Киеве. Слышится голос из тридцатых. Забытый Джек Алтаузен[70]70
  Джек Алтаузен (настоящее имя Яков Моисеевичу 1907–1942), русский советский поэт.


[Закрыть] и его вступление к поэме «30 дней» (1930):

 
Я предлагаю
Минина расплавить,
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам
Двух лавочников славить,
Их за прилавками
Октябрь застал.
Случайно им
Мы не свернули шею,
Я знаю, это было бы под стать,
Подумаешь,
Они спасли Расею!
А может, лучше было б не спасать?
 

Приведенная Михалковым цитата из опуса киевского школьника – ответ киевскому товарищу Скабе, который ополчился на учебник истории СССР. Связь призыва чистить учебники истории от «царей» с поэзией школьника на страницах «Нового мира» для Михалкова настолько же очевидна, как и закрытие в Казахстане детских библиотек при одновременном открытии детских спецучреждений.

Наступает апогей речи и разгадка ребуса, заданного P.A. Медведевым в биографии Хрущева.

МИХАЛКОВ: «В связи с остро назревшим вопросом сохранения ценностей настоящего и прошлого, группа наших виднейших деятелей культуры, среди которых я могу назвать академиков Серова, Корина, Герасимова, скульптора Вучетича и Героя Социалистического труда Федора Николаевича Петрова, просила меня передать Вам, Никита Сергеевич, это небольшое письмо».

О СОДЕРЖАНИИ ПИСЬМА

Что именно было в этом загадочном письме, с точностью сказать невозможно. Архивы Президиума – Политбюро ЦК с материалами после октября 1952 года до сих пор наглухо закрыты. Без них интеллектуальную и генеральную историю России и Советского Союза написать невозможно. Но все же можно предположить с большой долей вероятности, потому что в архивах сохранились несколько писем от тех же примерно адресатов на ту же тему с вариациями одного призыва: «S.O.S. – спасите русские памятники!»