Текст книги "Невероятные случаи зарубежной криминалистики. Часть 1"

АККУРАТНЫЙ ГРЕК

– А вы кто? – спросил инспектор Конрад Роденгаст человека в униформе.

– Эдвин Финнерти, ночной сторож.

– А что за униформа на вас?

– Нашей фирмы.

– Что вы здесь делаете?

– Охраняю помещения редакции и склады «Рурал Нью-Йаркер».

– А что это такое?

– Журнал.

– Не слышал о таком.

– Вполне возможно, он адресован прежде всего сельским жителям в окрестностях Нью-Йорка и дальше.

– В котором часу вы вышли на улицу?

– В половине третьего. Остановился перед домом, расположенным возле Восьмой авеню, 337. Вас интересуют подробности, господин инспектор?

– Да, конечно.

– Так вот, я набил трубку и закурил. Видите ли, в этом бедламе в центре Нью-Йорка я чувствую себя как дома и часто не замечаю всего этого гама. Но в два-три часа утра здесь почти спокойно. Поэтому я услышал, как хлопнула дверь соседнего пансиона.

– Вы не поинтересовались, что там происходит?

– Нет. Зачем мне это было надо?

– Вам не показалось это необычным?

– Нет. Я все хорошо видел. Дверь расположена немного выше, чем обычно. К ней ведет лестница в несколько ступенек. И я увидел там фигуру какого-то парня. Он пятился, словно что-то тащил. Затем исчез за перилами.

– Вам не показалось это подозрительным?

– Нет. Почему? Здесь, в центре Нью-Йорка слоняется всякая нечисть, вам это самому хорошо известно, господин инспектор, поэтому и решил, что это кто-то смывается ночью из пансиона и тянет за собой свои манатки, чтобы не платить за ночлег. Так вот, а затем я отчетливо услышал удар, словно кому-то заехали куском тяжелого кабеля. И я его увидел.

– Как он выглядел?

– Как выглядел? Что можно увидеть в темноте? Небольшого роста, коренастый.

– Куда он направлялся?

– К углу Девятой авеню. Там исчез. Дело в том, что на почтамте в это время как раз закончилась смена, и из здания вышло несколько десятков служащих, и он смешался с ними. Но знаете, что меня поразило, господин инспектор?

– Что же?

– У того парня уже ничего не было в руках. Он ничего не нес! «Куда подевался его узел?» – спросил я сам себя. Мне даже в голову не пришло, что он оставил лежать мешок возле лестницы. Сами видите, в этом месте падает тень. Я плюнул на этого парня, решил вернуться назад в здание, но почему-то передумал и пошел посмотреть, нет ли чего у лестницы. Там и обнаружил труп.

– Что вы предприняли?

– В ту минуту ничего, господин инспектор, дело в том, что в этот момент я услышал те самые шаги.

– Какие те самые?

– Похожие на те, что были у парня, который сначала тащил мешок, а затем вдруг ушел без него.

– Вы его увидели?

– Да. Он шел вон оттуда, от угла Восьмой авеню. Когда я его увидел, он выглядел, как и раньше.

– И как же он выглядел?

– Такой маленький, широкоплечий. Под мышкой у него была сложенная газета. Он подошел к входу, поднялся по ступенькам к двери, вошел в пансион, и двери за ним захлопнулись. Вот и все.

– И что вы сделали?

– Что я сделал? – переспросил сторож. – Хотел побежать к телефону и вызвать полицию. Но тут двери пансиона снова открылись, и из них вышел все тот же парень. Из-за парапета мне была видна только верхняя часть туловища, но это был он. Парень нес что-то продолговатое, завернутое не то в газету, не то в бумажный кулек, и снова направился к Восьмой авеню. И знаете, что меня удивило, господин инспектор? Парень прошел всего в шаге от трупа и даже глазом не моргнул. Не остановился, не склонился и даже не взглянул на него.

– Вы пошли за ним?

– Конечно же я пошел за ним. Он направлялся на станцию «Пенсильвания». Я прибавил шагу, чтобы он не исчез из вида.

– Затем вы увидели полицейский патруль.

– Точно. Дежурная машина находилась на углу Тридцать третьей. Полицейские направились за ним и задержали его.

Этот невысокий коренастый человек страшно испугался, когда полицейский положил ему руку на плечо. У парня были темные прямые волосы, оливково-желтая кожа, черные глаза, и говорил он на ужасном английском.

– Вы арестованы. Следуйте за нами, – сказал ему полицейский.

– Почему с вами? – спросил неизвестный.

– Об этом вам сообщат в участке. Как вас зовут?

– Джон Манос, – сказал парень и достал свои документы. – Я ничего не сделал, почему я должен идти с вами?

– Откуда вы?

– Я грек. Греция. Работать в Бронксе. Не очень хорошо говорить, но работать хорошо. Я «о'кей бой». Спросишь моего шефа, он говорит: «Манос – ты о'кей бой».

– Где ты живешь, Манос? – спросил полицейский.

– Руминг-хауз. Гостинка. Дом номер 337 на Тридцатой улице.

– Почему ты ночью выходишь из дома и снова возвращаешься? Ночной сторож видел тебя.

– Первый раз я вышел, когда был голоден. Я был страшно голоден. Я целый день был болен. Плохо, очень плохо. Живот. Потом было хорошо, и я был голоден.

– Выходит, ты отправился купить что-нибудь поесть?

– О'кей, господин. Пошел, господин. И купил газеты.

– Ты вернулся и через минуту снова вышел, – сказал ночной сторож Финнерти, и это прозвучало как оправдание.

– Нашел дома пустая бутылка. Я не люблю пустая бутылка. Я люблю порядок. Взял бутылка и вынес в мусорник.

– Куда?

– В мусорный ящик на Тридцать третьей улице.

– Зачем ты завернул ее в газету? Если идут что-то выбрасывать в мусорник, то незачем это заворачивать в бумагу!

– Заворачивать в бумагу, чтобы никто не думай, что Манос пьяница. У нас в пансионе не может жить ни шлюха, ни пьяница. Если бы в мой постель была шлюха, то я должен быть убирайся. Если бы Манос был пьяница, то тоже должен убирайся.

– Пошли посмотрим, что там.

Они подошли к дому номер 337, где в шаге от лестницы лежала мертвая женщина. Джон Манос остановился перед ней и смотрел на нее широко открытыми глазами.

– Что с ней? – спросил он через минуту.

– Мертвая. Неужели ты ее раньше не заметил?

– Когда я могу видел ее?

– Ты ведь проходил рядом. Даже дважды.

– Я не видеть ее. Я не видеть ничего.

Мертвую женщину звали Элис Персик. Убийство произошло в ночь с 30 на 31 марта 1943 года в Нью-Йорке в западной части Тридцатой улицы. Труп был обнаружен ночным сторожем Эдвином Дж. Финнерти.

На место происшествия прибыло несколько полицейских чиновников. Первым приехал детектив отдела расследования убийств нью-йоркской полиции Джон Хоторн. Вскоре после него появился начальник третьего следственного управления инспектор Конрад Роденгаст. Их встречал сержант местного полицейского участка Джон Дж. Брсннан, по стечению обстоятельств дежуривший на посту всего в нескольких десятках метров от места происшествия.

Убитая лежала у самого дома. Точнее, полусидела, так как верхняя часть туловища опиралась о стену. Это была рослая женщина лет пятидесяти с легкой проседью в темных волосах. Дешевое зеленоватое платье, легкое пальто в клеточку. Одна ее нога была голая и босая, на другой – чулок и туфля с высоким каблуком. Вторую туфлю не нашли. Зато обнаружили второй чулок, который лежал возле мертвой в небольшом бумажном кульке.

Центр Нью-Йорка не засыпает даже ночью. Район возле станции «Пенсильвания» расположен, неподалеку от Бродвея и Таймс-Сквер, где магазины открыты до глубокой ночи, а ночные заведения – до самого утра. Около трупа неизвестной женщины остановилось несколько любопытных – то ли очень рано выходивших из дома, то ли очень поздно возвращавшихся домой. Кто-то сказал, как зовут женщину, другой добавил, что она жила недалеко от места происшествия в западной части Тридцатой улицы, дом номер 311, на дверях – табличка: «Эрнст К. Питерсон». Это ее брат.

Следователь Хоторн отправился по указанному адресу и стал расспрашивать хозяина дома.

– Почему ее зовут Персик, если у ее брата фамилия Питерсон?

– Она вышла замуж за какого-то Персика, грека. Но он убежал от нее.

– Чем она занималась? Я имею в виду, на что она жила?

– Прошу вас, инспектор, чем еще может здесь заниматься подобная женщина?! Шаталась по барам. Если какой-нибудь прощелыга платил ей, то она приводила его к себе. Но о мертвых говорят только хорошее. Несколько раз ее приводили порядочно выпившей.

– У нее было много приятелей?

– Парней много. Не знаю, были ли это приятели.

– Полагаете, она была у них на содержании?

– Не знаю, кто мог бы ее содержать. Спросите об этом у ее брата.

– Не знаете случайно, где живет ее бывший муж?

– Где-то в Бруклине.

Труп сфотографировали, очертили его силуэт на тротуаре, затем отвезли в морг. Врач в покойницкой больницы «Медикал экзаминерс» установил время смерти. Возле трупа никаких следов не было найдено.

– Идемте, Манос, мы осмотрим ваше жилище, – сказал следователь Хоторн.

Грек жил на втором этаже кирпичного дома. В комнате было тщательно прибрано. Пол блестел, окно вымыто, посуда чистая, каждая вещь находилась на своем месте: и ботинки в ящике, и даже носки в шкафу. Грек, судя по всему, был педантом. Вполне можно было поверить, что он в три часа утра отправился выбрасывать в мусорник пустую бутылку, чтобы она не портила общего вида в комнате.

– Я не убивал. Я ничего не сделал, – твердил грек. – Здесь ни разу не был ни одна женщина. Шеф запретил. Я никогда не видел убитую.

У него сняли отпечатки пальцев, а тем временем Роденгаст расспрашивал уборщицу, пришедшую на работу.

– Вы прибираете в комнатах на втором этаже?

– Кроме его комнаты. Он прибирает ее сам. Это рехнувшийся человек. Ни с кем не дружит, ни с кем не встречается. Я никогда не видела его с женщиной.

– Где он работает?

– Где-то в Бронксе. Уходит на работу во второй половине дня и работает до самого утра. Экономит каждый цент. Однажды он рассказал мне, что собирает на дом. Говорил, что вернется в свою греческую деревню и заживет как господин.

– Он утверждает, что ему вчера было плохо. Вам известно

что-нибудь об этом?

– Да, ему было плохо. Он лежал в комнате и носа из дома не высовывал.

– Кто живет рядом?

– Какой-то Сондерз.

– Кто это?

– Пожилой мужчина. Уже несколько дней не встает с постели. Хворает. Когда я у него прибирала, то он сказал, что уже две ночи от боли глаз не сомкнул.

– Значит, он бы услышал, если бы в соседней комнате происходило что-нибудь необычное?

– Спросите его. Но я думаю, что он бы услышал даже писк мыши. Ему больше нечего делать, кроме как слушать, что происходит вокруг.

К нему постучали. Никто не отзывался. Зашли в комнату. Старик лежал в постели и действительно плохо выглядел.

– Да, слышал. Вы знаете, что я слышал, – ответил старик, когда его стали расспрашивать. – Примерно в два часа ночи он вышел. Затем вернулся и через минуту снова вышел.

– Вам не показалось странным, что это происходило поздно ночью?

– Нет. Манос – ночная птица. Днем спит, ночью бодрствует. Он человек наоборот.

– Как это понимать?

– День и ночь у него поменялись местами. Порядочен как монашка – не кутит, не гуляет. Собственно, не может этим заниматься. Разве можно кутить днем?

Полицейские обыскали комнату и ничего не нашли. Все отпечатки пальцев принадлежали только Маносу. Сходили в мусорник за бутылкой, которую он ночью вынес. Это была бутылка из-под дешевого португальского вина «Риверсайд». На ней также нашли отпечатки пальцев одного Маноса.

Эрнест К. Питерсон опознал в морге тело своей сестры.

– Понимаете, что меня удивило, – сказал ему Хоторн, – этот беспорядок в ее комнате. Ведь женщины большей частью заботятся о чистоте.

– Но не она. Ей было все равно. Уже несколько лет она едва сводила концы с концами. Как я ее только не укорял – ничего не помогало. Она все равно делала, что хотела, и я в конце концов махнул на нее рукой. И у меня есть нервы.

– Когда она в последний раз была дома?

– Этого я уже не помню.

– Она ночевала здесь?

– Да, иногда. Но меня это не касалось.

– У нее был какой-нибудь любовник?

– Какой-нибудь? Какие-нибудь!

– Вы знаете хотя бы некоторых из них?

– Нет. Правда, один бил ее. Думаю, что он был моложе ее. А недавно она сказала, что этот Коул однажды убьет ее.

– Где его можно найти?

– Этого я, господин инспектор, не знаю. Это только она знала. Но она вам уже ничего не скажет, – цинично осклабился он.

Коула объявили в розыск. Затем был приглашен окружной прокурор Пагнусс, знавший греческий. Стали допрашивать подозреваемого Маноса. Ничего нового узнать не удалось, и грека отправили в камеру. Следствие село на мель. Подозреваемый, собственно, не был подозреваемым, так как против него не имелось ни одной улики. Кто же убил Элис Персик?

Прокурор Пагнусс оставил Маноса за решеткой. Хотя против него и не было улик, но с самого начала прокурор не мог избавиться от чувства, что в его комнате не было женщин, что его вообще никто не навещал. Это было нелогично, а поэтому – подозрительно. О нем навели справки. Манос был одним из переселенцев, иммигрантов, которых в Соединенных Штатах миллионы. Юношей он приехал в Америку, чтобы заработать деньги, и все в своей жизни подчинил этой цели. Работал, ел и спал, но прежде всего экономил на всем и копил цент к центу.

Показания свидетелей не имели большой ценности. Все они, включая ночного сторожа Финнерти,. видели только фигуру мужчины, и не было никаких доказательств, что человек, тащивший тяжелый мешок, был похож на того, кто выносил поздно ночью пустую бутылку в мусорник. Конечно, Манос мог завлечь Элис Персик к себе в комнату, а затем по какой-то причине задушить ее. Но это была ничем не подтвержденная версия. Зачем ему это надо было делать? Зачем надо было этому чрезмерно порядочному и аккуратному греку-переселенцу так рисковать? Была ли у него вообще причина для убийства?

Доктор Бенджамин Вэнс был сотрудником Института судебной экспертизы. При вскрытии он установил, что Элис Персик задушил человек, скорее всего мужчина, в пальцах которого заключена невероятная сила. Манос когда-то мальчиком работал в кондитерской. От постоянного замеса теста руки его окрепли, а пальцы стали как клещи. Но и это обстоятельство еще ничего не доказывало.

Полицейские тогда же на рассвете обыскали окрестности и обнаружили на Тридцатой улице за мусорным ящиком пакет, завернутый в газету. В нем находилась вторая туфля Элис Персик, дамская шляпка, два мужских носовых платка и мужская майка. На бумажном кульке, в котором был найден чулок убитой, стоял штамп G 12 Е 1. Кулек был предназначен для упаковки винных бутылок. Следователи обошли все магазины, торговавшие вином, и дневные бары, расположенные между Тридцатой и Пятьдесят девятой улицами, и на Сорок первой нашли магазин, где продавали португальское вино «Риверсайд». Это была редкая марка, ни в одном другом магазине это вино не продавали. Вероятно, Манос купил его именно здесь. Но продавцы не могли вспомнить грека, и этот след не привел к разгадке.

Прокурор Пагнусс и инспектор Хоторн снова поехали в комнату Маноса. На этот раз им помог случай. Был вечер, и они не сразу нашли выключатель. Поэтому Хоторн зажег фонарик. Луч света случайно упал на линолеум. Недалеко от кровати на полу были два светлых пятна, на первый взгляд органического происхождения: высохшая слюна или другое выделение человека. Они вырезали куски линолеума и отправили их в Институт судебной экспертизы для исследований. Там выяснилось, что это высохшая вспененная слюна. Такая обычно вытекает изо рта задушенной жертвы. Удалось также установить группу крови. Слюна принадлежала человеку с группой крови «А». Эта группа была у Элис Персик.

Когда провели экспертизу мужской майки и обоих носовых платков, то установили, что они принадлежали человеку с группой крови «В», какая была и у Джона Маноса. Если у Маноса была кровь группы «В», а выделения на полу его комнаты принадлежали человеку с группой «А», то грек лгал, утверждая, что его никто и никогда не посещал. Если Манос лгал, то для этого у него должна была быть причина. Естественно, эти выводы еще ничего не доказывали, однако подозрение усиливалось. Но подозрение – не доказательство вины.

Маноса допрашивали целыми неделями, но он все время твердил одно и то же: «Я ничего не делал, ко мне в комнату никто не приходил». Затем его познакомили с результатами экспертизы, даже не рассчитывая, что он что-нибудь поймет. Однако Джон Манос сознался. 25 октября 1943 года убийца предстал перед нью-йоркским судом, и судья Фреш приговорил его к тюремному заключению сроком от шести до двадцати лет. Во время судебного разбирательства полностью прояснилось, как и почему произошло убийство Элис Персик.

В ночь с 30 на 31 марта 1943 года Джон Манос встретил Элис Персик на улице. Он утверждал, что перепутал ее с одной знакомой. Аккуратный грек не был затворником, и возвращаясь по утрам домой, иногда приглашал к себе кого-нибудь из женщин легкого поведения, прогуливающихся по улицам. Эти визиты происходили где-то между тремя и пятью часами утра и потому он не опасался, что о них станет известно владельцу дома. Соседи в это время уже давно спали, и все в доме считали грека добродетельным и порядочным мужчиной.

Элис Персик согласилась подняться в комнату Маноса. Однако уже в комнате, при свете грек обнаружил, что ошибся. Эту женщину он не знал и не захотел даже разговаривать с ней, потому что она была пьяна.

– Я не знал, что мне делать. Она не хотела уходить. Я ее выпроваживал, а она не хотела уходить. Взяла бутылку «Риверсайд», села на кровати и стала пить. Я боялся, что она начнет шуметь. Сказал ей, чтобы вела себя тихо. Но она смеялась, как клоун. Затем стала размахивать бутылкой, и я испугался, что она разобьет окно. Она пела и кричала. Я схватил ее за шею, чтобы она замолчала. Она упала на пол и осталась лежать. И уже не шевелилась.

Весь день Манос провел в комнате с покойной, сказав соседям, что плохо себя чувствует и не хочет, чтобы его беспокоили. За это время он решил, как избавиться от убитой. Дождался ночи. Когда погасли окна больницы, находившейся на противоположной стороне улицы, он вытащил труп на улицу. При этом у мертвой потерялась туфля. Манос засунул туфлю в карман, где уже лежали нижняя рубашка и два носовых платка, которые он собирался выбросить. А также шляпа, упавшая с мертвой на лестнице. Убийца оставил труп у лестницы и отправился дальше, выбросил подобранные вещи, завернув все в газету. Манос положил пакет в первый попавшийся мусорник. Окольным путем грек вернулся домой, заметил, что при транспортировке с одной ноги покойницы снялся чулок. Манос поднял его на лестнице, пошел в свою комнату и положил чулок в кулек от вина. Кулек он выбросил недалеко от трупа. Манос вспомнил, что Элис Персик пила из бутылки и оставила на ней свои отпечатки пальцев. Поэтому он тщательно протер бутылку и пошел выбросить ее в мусорник. Ему казалось, что он идеально замел следы. Но он ошибся. Хотя эксперты и не представили полиции безоговорочные доказательства его вины, однако результаты экспертизы вывели убийцу из состояния душевного равновесия, и он сознался.

ДЕЛО ЛЖЕЦА СМИТТИ

Рамси, в котором не насчитывается и десяти тысяч жителей, находится примерно в пятидесяти километрах от центра Нью-Йорка. Он состоит из дешевых семейных домиков, выстроившихся вдоль дорог, ведущих к лесу и полю. Пуллис-авеню – деревенская дорога с деревянными виллами по обе стороны, Фардейл-авеню – тоже не проспект, и Чапел-роуд начинается и оканчивается в поле. Здесь есть еще «трэйлёр-ранч» – несколько взятых на прокат жилых вагончиков, где живут те, у кого нет своего дома. Они просто обставлены, к ним подсоединено электричество, подведена вода, обогреваются они нефтью. В одном из таких вагончиков в 1957 году жил двадцатитрехлетний Эдгар Смит со своей девятнадцатилетней женой Пэт, урожденной Хортон, и маленькой дочуркой Пэтти-Энн. Она родилась в 1956 году на рождество.

Эдгар Смит был бездельником и никчемным человеком, работал только тогда, когда заставляла нужда, а в остальное время шатался по пивнушкам и приятелям. Он ничего не умел и ничему не хотел учиться, однако жил со своей женой и ребенком в согласии. Никто и никогда не слышал, чтобы Пэт жаловалась на него. Ей помогала ее мать. Похоже было, что они не голодали, а Смитти, как прозвали его приятели, даже иногда мог сам заплатить в бильярдной за пиво. На большее он был не способен.

Энтони Зелински было сорок пять, его жене Марии – сорок два года. У них росли три дочери – восемнадцатилетняя Мэри, пятнадцатилетняя Виктория, тринадцатилетняя Мирна и одиннадцатилетний сын Энтони. Виктория была, что называется, дерзкой девчонкой. Красилась, как эстрадная «звезда», экстравагантно одевалась и задирала парней. Поговаривали, что у нее был любовник. И даже не один. Дома об этом тоже подозревали. Не случайно поэтому, когда в ночь с 4 на 5 марта 1957 года она не вернулась домой, и ее стали искать, Зелински-старший воскликнул в сердцах:

– Если я найду Вики у кого-нибудь в постели – прибью.

Сначала ее разыскивала старшая сестра Мэри со своим женихом Джорджем Селфом. Они объехали все улицы и переулки, побывали в трактирах. Безрезультатно. Затем на поиски отправились отец Зелински и его супруга. Они тоже вернулись не солоно хлебавши. Когда рассвело, а Вики по-прежнему не появилась, в половине восьмого они сели в машину и поехали искать дочь. Но сначала остановились возле полицейского участка, заявили об исчезновении Виктории и оставили сержанту ее фотографию.

Они проехали Фардейл-авеню до самого перекрестка с Ча-пел-роуд. Заметив что-то, отец Зелински вдруг затормозил.

– Это туфелька Вики, – сказал он.

– Правая, – добавила мать и заплакала.

Через несколько десятков метров они нашли платок, затем пучок окровавленных волос и, наконец, вторую туфельку. Отец Зелински зашел в ближайший дом и позвонил в полицейский участок. Было десять минут десятого. Полицейская машина появилась через десять минут. Начали осмотр окрестностей. Сначала подобрали ее золотую цепочку с кулончиком в виде сердечка, а немного поодаль, в старом карьере, на камнях, обнаружили ее труп.

Она лежала скрючившись на камнях, вокруг остатки снега, на ногах – белые носочки, левый наполовину снят. Голубые джинсы, свитер, задранный до самой шеи, лифчик сорван. На правой груди – следы укуса. Казалось, что вся челюсть отпечаталась на белой коже. Вики Зелински размозжили голову, и часть мозга вытекла. Детективы Джеймс Стюарт и Фрэнк Синатра подошли к уже появившимся у карьера зевакам и попросили тех, у кого были с собой фотоаппараты, сделать снимки места происшествия, поскольку в уголовной полиции графства Берген не было собственного фотографа.

В Рамси и его окрестностях чудовищное убийство произвело сенсацию. Никто из старожилов не помнил столь гнусного преступления. Потому в карьере спустя некоторое время столпилось множество любопытных, и они затоптали все следы. Следователям удалось лишь зарисовать следы протекторов, отпечатавшиеся на снегу и размокшей земле, обвести мужские следы и сделать всего два гипсовых слепка: следа мужчины и покрышки автомобиля. Кто-то сказал, что это должен быть мужчина с явным неправильным прикусом, и полиция с самого начала стала разыскивать мужчину с беличьими зубами, а встревоженные жители Рамси и окрестностей окрестили неизвестного убийцу упырем.

Несмотря на то, что Рамси находится близко от центра Нью-Йорка и всего в десятке километров от окраины большого города, в графстве Берген господствовали деревенские нравы. Все друг друга знали, ни одно событие не оставалось в тайне, а женщины собирались в магазине посплетничать. Всем было известно, что Вики легкомысленная девушка, и ее знали все парни в возрасте до тридцати лет. Среди них был и Джо Гилрой, толстый и кудрявый цриятель Эдди Смита.

– Что ты об этом думаешь, Джо? Кто этот изверг с беличьими зубами? – спросил молодого человека следователь Синатра.

– Спросите об этом у Эдди Смита, – не раздумывая, ответил тот.

Этот странный парень избегал девушек, не ходил на дискотеки, не пил и не курил, в компании всегда держался особняком и мало говорил. Однако эту роковую фразу он произнес четко и без раздумий. Около десяти часов вечера детектив Синатра услышал эту фразу, а уже около полуночи перед вагончиком Смита появился следователь Грабер и постучал к нему в дверь.

– Можно вас на минуточку? – спросил следователь, когда заспанный Смит открыл ему дверь.

– А почему бы и нет? Но в чем дело?

– Вы ведь были знакомы с Вики Зелински?

– Да. А в чем все-таки дело?

– Кто-то убил ее.

– Об этом все знают.

– Так вот, прокурор хотел бы поговорить с вами об этом.

– Я готов.

В полицейском участке Мово его ждали два человека в штатском: прокурор Грай Калисси и его помощник Фрэд Гелд, а также следователи Де-Марко, Спар, Де-Лайсл и, естественно, Фрэнк Синатра и Джеймс Стюарт.

– Привет, Смитти, – сказал прокурор, когда Эдди появился в дверях.

– Садись, парень, – сказал его помощник Гелд. – Ты среди друзей.

– Твое имя? – спросил прокурор и кивнул секретарю.

– Эдгар Смит.

– Женат?

– Да. Один ребенок. Дочь Пэтти-Энн, два с половиной месяца.

– Ты брал вчера у Джо Гилроя автомобиль марки «меркурий» бирюзового цвета?

– Да.

– Ты знаешь Вики Зелински?

– Да.

– Сколько времени вы знакомы?

– Этого я вам точно не могу сказать, но довольно долго. Эту девчонку здесь все знают.

– У тебя с ней что-то было?

– С чего вы взяли? С какой стати? У меня дома молодая жена.

– Рассказывай, парень, тебе полегчает.

– Вы подумали на меня? Ну нет, это не я. С этим у меня нет ничего общего.

– Но ты ведь ездил на машине Гилроя вчера вечером в карьер?

Эдди Смит смотрел в пол и молчал.

– Рассказывай, парень, мы нашли в карьере отпечатки протекторов автомобиля, принадлежащего Гилрою. Признавайся, что ты был в карьере.

Эдди Смит не отвечал. Следователь Синатра выложил свои очередные козыри.

– Тогда я тебе скажу, что мы нашли на обивке переднего сиденья возле водителя. Пятно крови. И знаешь, кто его обнаружил? Твой друг Джо Гилрой. Пятно ему не понравилось, и он пришел к нам в участок. Таким образом, мы имеем следы покрышек, пятно крови и тебя, парень. На твоем месте я бы все подробно рассказал. Ты что-то хотел от Вики, но она не хотела, начала защищаться, ты сорвал с нее лифчик, бросился на нее, укусил за грудь. След от твоих зубов отчетливо виден, Смитти. Она защищалась, кричала, что обо всем расскажет, ты испугался, ведь сначала ты только хотел переспать с ней, а потом ударил девушку, но она продолжала кричать, и ты ее убил.

– Не-е-ет! – закричал Смитти.

Он совершил ошибку – не рассказал, как все было в действительности, а стал лгать. Глупо, наивно, любительски. Никто ему, естественно, не поверил.

– В тот вечер я не был с Вики, – сказал Смит.

– А в карьере был?

– В карьере был, – признался он.

– Зачем?

– Мне стало плохо, сильно тошнило. Я не хотел пачкать Гилрою машину, поэтому заехал на песчаную дорожку к карьеру, остановился и вышел.

– Выходит, тебя в карьере вырвало? – спросил следователь Синатра.

– Да.

– Что на тебе было надето, Смитти?

– Коричневые брюки и свитер.

– Что ты сделал с этими брюками?

– А что мне было с ними делать?

– Ничего я с ними не сделал.

– Гилрою ты сказал, что вынужден был их выбросить. Зачем тебе понадобилось их выбрасывать, Смитти?

– Потому что я их запачкал… Я же сказал, что мне было плохо.

– Ладно, Смитти, садись в машину и поедем туда. Ты нам точно покажешь, где тебя вырвало.

Ночью сильно похолодало. Падал снег. Эдгар Смит был лишь в рубашке и брюках – так он вышел из жилого вагончика. Его привезли в карьер, он искал место, где его вырвало, а полицейские наблюдали за ним. Через минуту у него зуб на зуб не попадал, губы посинели.

– Ты покажешь место, где тебя стошнило? – все время спрашивали его, а он ходил туда-сюда, делая вид, что ищет нужное место, но хорошо понимая, что не найдет его.

– Значит, ничего. Трепло. Ни слова правды. Ты бы лучше раскололся, Смитти. Стало бы легче, поверь. Тебя бы сразу отправили в теплую камеру, дали бы кофе и толстое ворсистое одеяло. Ну, что скажешь, Смитти?

Его снова отвезли в полицейский участок в Мово. Ненадолго оставив парня в покое, детективы совещались в соседней комнате, как дальше вести расследование. Затем они пришли к подозреваемому, и Фрэнк Синатра спросил:

– Куда ты выбросил брюки, Смитти?

Минуту он раздумывал, затем сказал:

– В пруд Келли. Бросил их с мостика.

Они сразу туда поехали, сели в лодку и стали осматривать дно. Ничего не нашли, вернулись в участок и снова попытались заставить его сознаться в убийстве.

– Это сделал не я, – все время твердил подозреваемый.

– А откуда взялось кровавое пятно на переднем сиденье? Мы установили, что это кровь Вики Зелински.

Это не было правдой, полицейские ничего не установили, но пытались поймать его с помощью этой уловки. Эдди Смит испугался и капитулировал.

– Ну ладно, расскажу, как все было. Я встретил Вики и был с ней в карьере. Но ничего более. Мы только болтали.

– Ты мог бы нам рассказать, Смитти, о чем вы болтали?

Минуту он колебался, и полицейские не трогали его, чувствуя, что надо дать ему время решиться на признание. Ему не хотелось откровенничать, и он с трудом выдавил из себя:

– Она говорила о моей жене.

– Можно узнать, что именно?

– Наговаривала на нее. Хотела вывести меня из себя. Вики была дрянью.

– В каком смысле?

– Задирала парней и заигрывала с ними.

– Что она говорила о твоей жене, Смитти? – спросил Синатра.

– Что она мне изменяет. Что об этом знают все в графстве Берген. Все, кроме меня.

– Что ты на это сказал?

– Ничего. Влепил ей затрещину, аж кровь из носа хлынула. Это действительно ее кровь была на моих брюках. Поэтому я хотел от них избавиться. Не мог же я заявиться так домой и обо всем рассказать моей Пэт!

Они сделали перерыв. Полицейские поняли, что и допрашиваемому надо перевести дух. Ему позволили сесть и предложили чашку кофе. Затем прокурор Калисси рявкнул на него:

– Почему мы должны тебе верить? Лжешь и лжешь! Сначала говорил, что выбросил брюки в пруд Келли. Это неправда. Мы нашли их в другом месте.

– Но я действительно выбросил их в пруд.

– Мы нашли их в кювете у шоссе недалеко от Оук-стрит. Они лежали там, словно на витрине, чтобы их мог подобрать любой проезжающий мимо. Их просто не возможно было не заметить.

Эдгар Смит понял, что произошло. Единственным человеком, знавшим, что он выбросил окровавленные брюки в пруд, был его друг Дональд Хоммелл. Очевидно, он их выудил и примостил в кювете у дороги. Это он мог сделать только с одной целью: сбить с толку следователей и направить их по ложному следу. Но зачем? Возможно, совесть его была нечиста? Значит, это он убил Вики Зелински?

Эдгар Смит дорого заплатил за то, что с самого начала расследования постоянно лгал. Он предстал перед судом, приговорившим его к смертной казни. Бедняга неустанно повторял, что невиновен, что он не убивал Вики Зелински.

– Все началось с досадных мелочей. Сначала у нас отказало отопление, – рассказывал он. – Закончилась нефть. Я взял канистру и на своей машине поехал в Рамси к бензоколонке Тони. Это было примерно в половине четвертого. Не проехал и половины пути, как у моего старого драндулета отказала коробка передач. Я взял канистру и пошел пешком.