Текст книги "Тайна гибели Лермонтова. Все версии"

VI. 15 июля 1841 года

Место первоначального захоронения М. Ю. Лермонтова на пятигорском кладбище

А. И. Арнольди, 1841

Был жаркий июльский день

Чтобы узнать, как начинался в Пятигорске день 15 июля, не нужно много воображения. Достаточно хоть раз побывать на российском юге жарким летним утром, чтобы без труда представить себе лишенные утренней прохлады рассветные часы, выползающее из-за горизонта багрово пылающее солнце, полнейшее безветрие и банную духоту, особенно неприятную в Горячеводской долине, среди раскаленных скал обнимающих ее машукских отрогов.

Да, с утра день 15 июля ничем не выделялся из череды таких же жарких июльских дней. И жизнь курортная в Пятигорске началась такая же, как вчера, позавчера и неделю назад. Едва выглянуло солнце, больные потянулись к источникам. Выпивали положенное число стаканов, гуляли вокруг колодцев, потом отправлялись на ванны.

И все же происходило в то утро кое-что не совсем обычное. Смотрите: по дороге, ведущей из Пятигорска в Железноводск, рано утром катят легкие дрожки с одиноким седоком. Левая рука, висящая на перевязи, вынуждает его управляться с вожжами одной правой, что не так-то просто. Зачем же пустился в этот нелегкий путь юноша-офицер, в котором молодые люди из лермонтовской компании без труда узнали бы Михаила Глебова? Правда, их нет в этот ранний час на железноводской дороге. Впрочем, погодите! Вот и они – Лев Пушкин, Михаил Дмитриевский, Александр Бенкендорф – рысят потихоньку, сопровождая коляску, где сидят Катя Быховец и ее тетка Обыденная. Правда, полной уверенности в том, что эта компания действительно проезжала тем утром по железноводской дороге, у нас нет, но очень хотелось бы верить, что такая поездка имела место.

Заглянем теперь в гостиную Верзилиных, чтобы не пропустить момент, о котором рассказала Эмилия Александровна, падчерица генерала: «Пятнадцатого июля пришли к нам утром кн. Васильчиков и еще кто-то, не помню, в самом пасмурном виде; даже maman заметила и, не подозревая ничего, допрашивала их, отчего они в таком дурном настроении, как никогда она их не видала. Они тотчас замяли этот разговор вопросом о предстоящем князя Голицына бале, а так как никто из них приглашен не был, то просили нас прийти на горку смотреть фейерверк и позволить им явиться туда инкогнито. Жаль было, что лучших танцоров и самых интересных кавалеров не будет на балу, где предполагалось так много удовольствий».

Почему же так пасмурны князь Васильчиков и его спутник, которым был, вернее всего, Сергей Трубецкой? Да потому, что знают: сегодня к вечеру должен состояться поединок Мишеля Лермонтова с Николаем Мартыновым. И очень расстроены этим. Эмилию же, которой тоже о дуэли известно, куда больше огорчает ожидаемое отсутствие на предстоящем празднике у князя Голицына «интересных кавалеров»…

Если мы теперь вернемся к источникам, то вместо обычных толков, пересудов и сплетен услышим сегодня совсем другое! Вы думаете – о предстоящей дуэли, как уверяют нас почтенные биографы Лермонтова и следующие им авторы? Нет-нет! У всех на устах – праздник, который устраивает князь Владимир Сергеевич Голицын.

Постоянным посетителям Вод он хорошо известен – не раз приезжал сюда лечиться от полноты и частенько радовал «водяное общество» своими придумками – веселыми праздниками, различными забавами, эффектными зрелищами вроде фейерверков или иллюминаций. А нынче князь с помощью горячих вод лечит рану, полученную в боях с горцами. Но остается таким же веселым и жизнерадостным, как обычно. И праздник в честь своих именин задумал грандиозный. Днем – роскошный обед в Ресторации для избранного общества, вечером – бал, да такой, какого еще не бывало в Пятигорске. В Казенном саду для него уже специально построен просторный павильон – с зеркальными стенами, украшенный зеленью и цветами. Нет, наверное, в городе человека – приезжего или местного, – который не побывал бы в Казенном саду, чтобы взглянуть на это диво.

Чем же занимается именинник? Он с самого утра принимает визитеров. Всех, кто приходит к нему с поздравлениями, лично зовет на праздничный обед, а вечером на бал. Тем же, приятным ему, особам, которые не смогли явиться, князь разослал письменные приглашения. Отправлены они и капитану Столыпину с поручиком Лермонтовым.

Может ли такое быть? Ведь по многим источникам известно, что отношения поэта с князем испортила размолвка, связанная с организацией бала у Грота Дианы. Но нам уже известно, что пошли такие разговоры от Раевского, написавшего с чужих слови о конфликте Лермонтова с Голицыным и о некоем «противопоставлении балов», которое усердно смакуется доныне. А вот о том, что Лермонтов и Столыпин тоже получили от Голицына приглашения на праздник, сообщает Мартьянов со слов их квартирного хозяина В. И. Чилаева, человека хорошо осведомленного и заслуживающего доверия. Впрочем, и без того ясно, что Голицыну, солидному, хорошо воспитанному человеку, смешно было бы обижаться на «мальчишек», одного из которых он, к тому же, высоко ценил как талантливого поэта и храброго офицера. Ясно нам и то, что приглашения Лермонтову и Столыпину вручены не были, поскольку оба еще накануне уехали в Железноводск: Столыпин – чтобы начать, а Лермонтов – продолжить уже начатое там лечение.

Давайте-ка отправимся вслед за ними к подножию горы Железной, где среди густого леса стоит всего десяток-другой домов, большей частью турлучных или деревянных, и красуются ванны в войлочной кибитке. Мы встретим там немногочисленных жителей и редких лечащихся. Из знакомых нам лиц, кроме Лермонтова со Столыпиным, увидим только женскую половину семейства Арнольди – мачеху Александра и его сестру, которые с нетерпением ждут в гости своего лихого гусара. Он пока еще лечится в Пятигорске, но сегодня обещал навестить их и, быть может, уже тронулся в путь.

Чем были заняты Лермонтов со Столыпиным? Прибыв накануне, они явно отдыхали после дороги. И пошли покупать билеты на ванны лишь сегодня поутру. Вот уж это мы знаем совершенно точно. В «Книге дирекции Кавказских Минеральных Вод на записку прихода и расхода купаленных билетов» имеется запись, сделанная именно 15 июля: «г. поручику Лермонтову пять билетов на ванны №№ 1 и 2 по 50 коп. билет на 2 руб. 50 коп.». Следом – запись о приобретении пяти билетов капитаном Столыпиным. Так что мы можем быть уверены: о предстоящей дуэли они не знают и собираются спокойно, без помех, заняться лечением.

О том, что Мартынов жаждет немедленной дуэли, которая должна состояться сегодня же, им сообщает Михаил Глебов. В литературе о дуэли встречаются суждения, что Лермонтовде был извещен о дуэли запиской, посланной со слугой или кем-то из навестивших его знакомых. Но, согласитесь, доверять столь деликатную информацию слуге – верх легкомыслия! И посвящать в тайну знакомых – значит подвергать лишних людей опасности судебного преследования. Недонесение о готовящейся дуэли, как мы знаем, по законам Российской империи считалось уголовным преступлением.

Нет, это обязательно должен был сделать секундант. Потому-то Глебов, несмотря на больную руку, и отправился в путь, чтобы сообщить Лермонтову оговоренные им с Васильчиковым условия, время и место поединка, а также пункт, где они, дуэлянт и его секундант, должны встретиться, чтобы вместе явиться на поединок. Для этой цели был выбран ресторан Рошке в колонии Каррас – так было удобнее всего.

И еще одно дело привело Глебова в Железноводск – необходимость договориться со Столыпиным об имевшихся у того дуэльных пистолетах. Представляется, что Столыпин, как и Лермонтов, не слишком верил в то, что дуэль состоится, и не стал брать с собой в Железноводск ящик с пистолетами. А значит, вынужден был отправиться с Глебовым в Пятигорск, чтобы взять их на оставленной пока за собой квартире и передать секундантам. Но не исключено, что пистолеты все же находились в Железноводске, и тогда Глебов со Столыпиным выехали оттуда, прихватив их с собой. Говорить с уверенностью и о приезде Глебова в Железноводск, и о его возвращении вместе со Столыпиным позволяет свидетельство Александра Арнольди, который видел их обоих, едущих из Железноводска в Пятигорск.

Помните: знакомясь с этим гусаром-гродненцем, мы отмечали, что его воспоминания кажутся противоречащими достоверно известным фактам. Но это случилось из-за перепутанного им (писал-то он воспоминания сорок лет спустя) времени своего выезда из Пятигорска. Если же исправить время вояжа Арнольди, то все становится на свои места. Тогда не подлежит сомнению, что на дороге в Железноводск он встретил Глебова и Столыпина, ехавших оттуда.

Мы забежали несколько вперед – ведь утро в Железноводске еще продолжается. И к Лермонтову, очень возможно, приехали еще гости – те самые, которых мы видели рано утром по железноводской дороге. Об этой поездке мы узнаём из письма Екатерины Быховец – «прекрасной смуглянки», как называл ее Михаил Юрьевич. Если письмо подлинное, во что хотелось бы верить, то мы можем с уверенностью назвать гостей, посетивших Лермонтова в то утро. Кроме самой Кати и ее тетки Обыденной это Михаил Васильевич Дмитриевский, Лев Сергеевич Пушкин и юнкер Александр Бенкендорф.

Здесь нужно рассказать об этом письме, до сих пор порождающем немало споров, подробнее.

Оно было обнаружено через полвека после событий. В 1891 году на толкучке в Самаре ученик реального училища В. Акерблом приобрел у букиниста какую-то книгу, в которую было вложено письмо, завернутое в листок бумаги с надписью «Письмо Катеньки Быховец, ныне госпожи Ивановской с описанием последних дней жизни Лермонтова». Письмо было отправлено редактору журнала «Русская старина» М. Семевскому. Тот опубликовал его, предварительно показав биографу Лермонтова Висковатову, который нашел письмо интересным и не выразил никаких сомнений в его подлинности. Зато такие сомнения высказал тогда же другой биограф поэта, Мартьянов, правда все же использовав в своем биографическом труде кое-какие факты, описанные Катей.

С тех пор практически все исследователи и биографы Лермонтова в своих работах опирались на письмо Быховец, не подвергая сомнениям приведенные в нем факты. Лишь в 80-х годах минувшего века появились материалы, утверждающие, что письмо это – позднейшая подделка. Их авторы – Е. Рябов и Д. Алексеев – ссылались на странные обстоятельства его обнаружения, на некоторые противоречия и несуразности в тексте, на несоответствие приведенных в нем фактов тем, что известны по воспоминаниям других мемуаристов. Был указан даже наиболее вероятный автор подделки – П. П. Вяземский, ранее сфабриковавший и опубликовавший фиктивные письма и воспоминания француженки-путешественницы Адель Омер де Гелль, которая якобы была последней любовью Лермонтова. В последнее время противником подлинности письма Кати Быховец выступил Н. Н. Серафимов.

Нужно признать: убедительно доказанная версия о том, что письмо Кати Быховец – поддельное, нанесла бы лермонтоведению тяжелый удар. Понятно поэтому, что появились и защитники подлинности письма Кати, во главе которых выступил известный лермонтовед В. А. Захаров. Любопытно, что в наши дни ведущие биографы поэта снова оказались по поводу этого письма на противоположных полюсах мнений. Правда, сегодня обе стороны вооружены фактами, которыми не располагали Висковатов и Мартьянов. Но спор так и остался незавершенным. Вероятно, все дело в том, что большинство аргументов каждой стороны ее противники способны оспорить.

А нельзя ли отыскать такие, против которых спорить трудно? Например, изложенные в письме факты, которые могли или, наоборот, не могли быть известны мистификатору. Так, описывая поездку в Железноводск, состоявшуюся 15 июля, Быховец называет среди своих спутников Дмитриевского, Льва Сергеевича Пушкина и юнкера Бенкендорфа. На обратном пути, по словам Кати, все они вместе с Лермонтовым обедали в колонии Каррас.

О том, что Лев Пушкин обедал с Лермонтовым за несколько часов до его гибели, никто из современников не упоминал, кроме некоего Полеводина, письмо которого стало известно в XX столетии. Мистификатор об этом, естественно, никак не мог знать. Как и о том, что поэта в Железноводске посетил Дмитриевский. Этот факт стал известен только из воспоминаний однополчанина Лермонтова по Гродненскому гусарскому полку А. Арнольди, которые в те годы, когда могла быть изготовлена фальшивка, еще не были опубликованы и, следовательно, не могли быть известны мистификатору. Что касается юнкера Бенкендорфа, то в одном из воспоминаний, опубликованных в 70-е годы XIX века, вскользь говорится о том, что к вечеру 15 июля этому болезненному молодому человеку было плохо после верховой прогулки в жаркий день. «Выудить» из массы публикаций той поры столь мелкий факт только для того, чтобы назвать среди спутников Кати мало значащую для поэта фигуру, мистификатор, конечно, мог, но зачем бы стал это делать? Едва ли ему было известно и о родстве Екатерины Быховец с упоминаемой в письме Обыденной – вникнуть в такие тонкости Катиной биографии, пожалуй, было не под силу даже многомудрому Вяземскому.

Зато он должен был хорошо знать, что, как совершенно недвусмысленно заявил в те годы князь Васильчиков, секундантов в дуэли Лермонтова с Мартыновым было четверо. Между тем в письме говорится о «двух молодых мальчиках», ставших секундантами. Опытный мистификатор, каким считается Вяземский, скорее всего повторил бы заявление князя, ставшее тогда своего рода сенсацией. Конечно, подобные аргументы тоже нельзя считать «железными», но все же они добавляют уверенности, что Катя это письмо действительно писала.

Как выглядела ее встреча с Лермонтовым? «Как приехали на Железные, Лермонтов сейчас прибежал; мы пошли в рощу и все там гуляли», – рассказывает Катя. Приехала компания, надо полагать, довольно поздно. Ведь по дороге они останавливали у Рошке – пили кофе, завтракали, конечно же, особенно не торопясь. Ко времени их приезда Глебов со Столыпиным, возможно, уже отбыли из Железноводска. Если нет, то Лермонтов оставил их ради гостей.

Пошла компания, естественно, в парк – единственное место в Железноводске, достойное внимания приезжих. В отличие от других парков Кавказских Минеральных Вод, его создавали, не сажая деревья, а прорубая аллеи в густых зарослях естественного леса, на который парк остается похож и сегодня. В те же времена его аллеи, подобные лесным дорожкам, удивляли дикой красотой и свежестью, спасавшей от ужасной жары и духоты, которые в тот день особенно мучили курортную публику в Пятигорске.

Время идет. Где-то над горами уже собирается гроза, но в Железноводске еще ярко светит солнце. Лермонтов, шагая под руку со своей кузиной, смеется, шутит, лишь иногда, оставшись с ней наедине, становится грустным и задумчивым. Да, дуэль уже близка! Но пока на тенистых аллеях он переживает последние безмятежные часы своей жизни. «Я все с ним ходила под руку. На мне было бандо. Уж не знаю, какими судьбами коса моя распустилась и бандо свалилось, которое он взял и спрятал в карман… с полными глазами слез [он меня]] благодарил, что я приехала, умаливал, чтоб я пришла к нему на квартиру закусить, но я не согласилась; поехали назад, он поехал тоже с нами».

Арнольди хорошо запомнил, что навстречу ему, через некоторое время после Глебова со Столыпиным, проехали на извозчичьих дрожках Лермонтов и Дмитриевский. Это кажется странным, если считать письмо Быховец подлинным, – ведь, по словам Кати, ее спутники были верхами. Впрочем, объяснение можно найти: скажем, тот же юнкер Бенкендорф мог повести лошадь Дмитриевского в поводу, если Михаил Васильевич захотел проехать с Лермонтовым в извозчичьем экипаже, чтобы поговорить по душам.

Ну а если письмо Быховец – все-таки подделка, станут ли наши знания о последнем дне Михаила Юрьевича скуднее? Безусловно! И все же кое-что мы можем выяснить и без la belle noire. Так, почти не подлежит сомнению, что в гостях у Лермонтова в тот день действительно был Михаил Васильевич Дмитриевский, поскольку Арнольди совершенно незачем было придумывать, что видел его едущим с Михаилом Юрьевичем. И то, что Лермонтов обедал у Рошке перед дуэлью, тоже подтверждают многие современники. А коль он ехал в Шотландку с Дмитриевским, то вполне логично, что и за стол они сели вместе. И то, что Лев Пушкин обедал с ним в этот день, известно не только из письма Кати Быховец, но и некоего петербуржца Полеводина. К тому же близ колонии Каррас Пушкина видел в тот день Любим Тарасенко-Отрешков. И выезд из города юнкера Бенкендорфа в день дуэли подтверждается им же. Обед же Кати с «кузеном» у Рошке – факт, отмеченный несколькими свидетельствами. Так что, независимо от того, существовало письмо Кати или было сфальсифицировано, можно уверенно говорить о том, что Лермонтов перед дуэлью находился в компании симпатичных ему людей и вместе с ними обедал у Рошке.

«За столом разговор оживился, – сообщает об этом обеде Мартьянов. – Дамы рассказывали о великолепии устроенного князем Голицыным вечера, о выписанном из Ставрополя оркестре музыки, о роскошном убранстве павильона, о лицах, получавших приглашение».

Катя Быховец сообщает в письме подруге:

«В колонке обедали. Уезжавши, он целует несколько раз мою руку и говорит:

– Кузина, душенька, счастливее этого часа не будет больше в моей жизни».

Стоит отметить, что вокруг этого обеда нагорожено и немало небылиц. Разные «свидетели», а за ними и биографы поэта кого только не отправляли к Рошке – и целую толпу приятелей-офицеров, и конюха Евграфа Чалова, который держал их лошадей, и князя Васильчикова, и даже… Мартынова, которого там якобы хотели помирить с Лермонтовым.

Но мы опять торопим события. Давайте посмотрим, что происходило днем в Пятигорске. Столыпин, уехавший туда вместе с Глебовым, по приезде в Пятигорск, надо полагать, нашел у себя на квартире приглашение именинника князя Голицына. О том, что происходило далее, мы узнаем от Мартьянова, описавшего этот эпизод со слов Чилаева. У нас нет оснований ему не верить, поскольку Василий Иванович, как лицо довольно значительное в масштабах Пятигорска, был явно приглашен Голицыным на обед и вполне мог находиться где-то поблизости к князю при появлении Столыпина:

«Столыпин, получив… приглашение, поехал поздравить князя и поблагодарить за внимание. …У именинника Столыпин нашел большое общество, все выдающиеся его представители были в сборе. Князь Владимир Сергеевич принял его с особенным радушием и гостеприимством. Осведомился о Лермонтове и, узнав, что он ждет его из Железноводска, выразил надежду, что он, вероятно, также не побрезгует хлебом-солью старика. Наконец, при дальнейших разговорах так расположил к себе Алексея Аркадьевича, что он изъявил согласие провести у князя весь день. Князь С. В. Трубецкой получил также приглашение и находился тут же. Около четырех часов начался обед…»

Вероятно, около этого же времени состоялся и обед у Рошке, который закончился, если верить Кате, в пять часов. Говоря о дальнейшем, мы должны обратить внимание на яркое погодное явление – сильнейшую грозу.

Поскольку она случилась в тот самый день, когда у подножия горы Машук произошла роковая дуэль, в сознании людском эти два из ряда вон выходящих события слились воедино. И потому любой рассказ о дуэли Лермонтова с Мартыновым неизменно «украшается» (если, конечно, здесь уместно это слово) картинами неукротимой стихии, разбушевавшейся как раз в то время. Сверкали в черном небе ослепительно-яркие молнии, грозно грохотал гром, порывы ветра гнули и трепали ветви деревьев… Нередко описанием подобных страстей грешат не только беллетристы, но и авторы научных сочинений, игнорируя тем самым реальное положение дел.

Нужно сказать, что погода в год тысяча восемьсот сорок первый выдалась на юге России очень беспокойной. После суровой зимы, какой не помнили старожилы, и мокрой, с обложными дождями весны пришли небывалая жара и сушь. Южане хорошо знают, как это выглядит в жизни: раскаленное солнце день за днем висит в пыльно-голубом небе, обрушивая на землю потоки зноя, от которого нет спасения даже в самых прохладных уголках садов и парков. Горячий ветер гоняет по улицам пыльные вихри, срывает с деревьев до времени пожелтевшие листья. Имейте в виду, что небывалая жара и сушь на юге России тем летом – вовсе не плод авторской фантазии, они отмечены в «Тысячелетней летописи необычайных явлений природы».

Такое лето обычно бывает чревато сильными грозами, которые и в 1841 году случались не раз. Мы знаем, что сильная буря предшествовала приезду Лермонтова в Пятигорск и была даже отмечена им в записной книжке, подаренной Одоевским. Сильнейшая гроза случилась 6 июля. Тогда в соседнем Георгиевске молния поразила одного из казаков, встречавших полковника Траскина и сопровождаемую им супругу генерала Граббе. «Ужасная буря, подобной которой издавна не запомнили старожилы», случилась и позднее, в октябре. Ну а природный катаклизм 15 июля был описан многими очевидцами. Большинство их отмечает, что гроза была довольно длительной и случилась во время дуэли или сразу после нее.

«Одесский вестник» за 1841 г., № 63: «Пятигорск. 15 июля около 5 часов вечера разразилась ужасная буря с молнией и громом: в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов».

Полеводин: «Странная игра природы. За полчаса до дуэли из тихой и прекрасной погоды вдруг сделалась величайшая буря; весь город и окрестности были покрыты пылью, так что ничего нельзя было видеть. Буря утихла, и через пять минут пошел проливной дождь. Секунданты говорят, что как скоро утихла буря, то тут же началась дуэль, и лишь только Лермонтов испустил последний вздох – пошел проливной дождь».

А. Меринский: «15 июля, с утра еще, над городом Пятигорском и горой Машук собиралась туча, и, как нарочно, сильная гроза разразилась ударом грома в то самое мгновенье, как выстрел из пистолета поверг Лермонтова на землю (в пятом часу пополудни). Буря и ливень так усилились, что несколько минут препятствовали положить тело убитого в экипаж».

М. Федоров: «Дуэль была во время сильной грозы… все обвиняют секундантов, которые, если не могли отклонить дуэли, могли бы отложить, когда пройдет дождь».

Н. Мартынов (в передаче Бетлинга): «На нашу общую беду, шел резкий дождь и прямо бил в лицо секундантам…»

А. Васильчиков (статья «Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова…»): «Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу».

М. Глебов (в передаче Э. Шан-Гирей): «…темно, кони привязанные ржут, рвутся, бьют копытами о землю, молния и гром беспрерывно…»

Но есть и другие свидетельства. Они утверждают, во-первых, что ливень в тот день был хоть и очень сильным, но не слишком продолжительным. А главное – что он не только начался, но и окончился еще до дуэли. Так, А. Арнольди, как мы знаем, ехавший в Железноводск задолго до вечера, утверждал: «Проехав колонию Шотландку… я торопился в Железноводск, так как огромная туча застилала горизонт, нагоняя меня от Пятигорска, и крупные капли дождя падали на ярко освещенную солнцем местность. …я приударил коня и пустился… вскачь, так как дождь усилился».

Э. Шан-Гирей: «…с четырех начинает накрапывать мелкий дождь; надеясь, что он пройдет, мы принарядились, а дождь все сильнее да сильнее и разразился ливнем с сильнейшей грозой; удары грома повторялись один за другим, а раскаты в горах не умолкали…»

Полагаясь на опыт и практику, можно утверждать, что на Кавказе гроза с сильным ливнем действительно не бывает долгой – редко длится более тридцати – сорока минут. Не бывает длительным и мелкий дождик, иногда предшествующий ливню. Так что если, по словам Э. Шан-Гирей, такой дождик начался в четыре часа, то ливень должен был хлынуть уже в пятом часу и мог продолжаться от силы до половины шестого.

Гроза, правда, могла бушевать еще некоторое время. В Пятигорске нередко бывает и так: дождь уже перестал, а в небе еще клубятся черные тучи, в них еще сверкают молнии и гремит, постепенно удаляясь, гром. Если подобное наблюдалось к началу дуэли, то, рассказывая об этом много лет спустя, тот же Васильчиков мог «для пущего страху» добавить, что непогода и сопутствовала самой дуэли, и продолжалась после нее.

Дабы драматизировать ситуацию, могли расписывать погодные страсти и остальные очевидцы, не задумываясь о том, что гибель на дуэли великого поэта – событие само по себе настолько драматичное, что не нуждается ни в каких дополнительных «страшилках», которых, кстати, на самом деле и не было. Ведь в протоколе следственной комиссии об осмотре места дуэли черным по белому написано: «На месте, где Лермонтов упал и лежал мертвый, приметна кровь, из него истекшая». Здравый смысл и жизненные наблюдения говорят: какой бы малый уклон ни имела поверхность, по ней сразу же после начала дождя побегут ручейки. При сильном же ливне, который, по свидетельству многих, в тот день обрушился на Пятигорск и его окрестности, по земле, особенно у подошвы Машука, имеющей приличный наклон, должны были течь бурные потоки, которые в момент смыли бы кровь. И раз она осталась, то никакие документы не нужны, чтобы понять: ливень к моменту выстрела Мартынова уже кончился.

Выяснение обстоятельств, связанных с грозой, нам необходимо, чтобы правильно представить себе саму дуэль, время которой неуклонно приближается. Вот уже и Васильчиков с Мартыновым выехали из Пятигорска, направляясь к назначенному месту.