Текст книги "Щит и меч. Книга вторая"

– Просто она разнервничалась, – сказал Вайс.

– Да, – согласилась Шарлотта, – и я тоже. Эти бомбежки скоро всех нас сделают сумасшедшими. – Спросила тихо: – Вы еще придете к вам когданибудь? – Добавила смущенно, вопрошающе ласково глядя на Иоганна своими грустными темно-серыми глазами: – Теперь, когда вы вошли в круг наших знакомых, вы можете приехать к нам один, без Генриха, если он будет занят.

Иоганн кивнул, сел в машину, оглянулся. Шарлотта стояла у низенькой, сплетенной из ветвей калитки, подняв руку в прощальном приветствии.

Прежде чем поделиться с Генрихом своими впечатлениями о семействе Румпфов, Иоганн долго и обстоятельно излагал ему правила и тактику, которым Генрих должен теперь следовать. И поймал себя на том, что говорит с той же отеческой интонацией, которая слышалась обычно в голосе Барышева, когда тот наставлял его самого.

Внезапно Генрих прервал Иоганна:

– А ты знаешь, что отец Каролины умер вовсе не от болезни, а был отравлен?

– Кем?

– Я знаю только, что его отравили.

– Ты увлечен ею?

– Приближаюсь к этому состоянию, – буркнул Генрих. – Но не могу остановиться.

– Видишь ли, – сказал Вайс, – я, например, не считал и не считаю главным, решающим для тебя то, что твой отец был убит фашистами.

– Моим дядей!

– Фашистами, – настойчиво повторил Вайс. – Главным и решающим для тебя было другое. Ты убедился, понял, что не можешь идти с теми, кому сейчас принадлежит власть над немецким народом.

– Господи! – воскликнул Генрих. – Опять он философствует!..

Вайс, будто не слыша насмешливого восклицания Генриха, продолжал спокойно и рассудительно:

– Каролина же, если, допустим, узнает, что ее отец был убит по указанию какого-то определенного лица, возможно, воспылает ненавистью именно к этому человеку. Но не к нацистскому строю…

– Ты в этом уверен? – перебил Генрих.

– Я только строю предположение.

– Значит, я должен приказать себе: «Стоп!»? Ну, а если это увлечение окажется полезным?

– Я предпочел бы другие методы.

– А если забыть о вашей более чем странной этике, тогда как? – спросил Генрих.

– Дело не в этике. Ты должен был заметить, как безудержно болтала Каролина, когда стала нервничать, испугавшись бомбежки. Такой несдержанной из-за своей чрезмерной нервозности она может быть и при других обстоятельствах, и это не пройдет незамеченным. Значит, чем дальше ты будешь от нее держаться, тем лучше для нас обоих – разумнее и безопасней.

– Но ведь ее болтовня представляет интерес для тебя – я заметил это по твоему лицу.

– Она говорила только о том, что нам и так известно из других источников.

– Ну хорошо, возможно, я ошибся, ты прав. Но у меня хватило наблюдательности установить и еще кое-что. По-видимому, Шарлотта произвела на тебя впечатление?

Иоганн молча кивнул, не поворачивая головы.

– Ладно, не отводи своего трусливого взгляда. Я буду великодушней, чем ты. Пожалуйста, встречайтесь, сколько хотите! Шарлотта – хорошая девушка.

Иоганн сказал печально:

– Вот именно, настолько хорошая, что я боюсь, как бы ее суждения не принесли ей беды. Нельзя ли как-нибудь предупредить ее?

– Вот ты и предупреди, да не днем, а при луне, в Груневальдской таинственной лесной чаще.

– Я не вижу здесь повода для шуток, – тихо сказал Иоганн. – Но ты сам понимаешь, я не могу ее ни о чем предупреждать. И даже, возможно, больше не встречусь с ней.

– Ты это серьезно?

Иоганн снова кивнул.

– Ну, – сказал Генрих, – считай, что мы с тобой понесли одинаковые потери.

– Мне кажется, Шарлотта – очень хорошая девушка, – повторил Вайс.

– Ну да, ты хочешь этим сказать, что потерял больше, чем я. Впрочем, возможно. Каролина слишком уж красива, и вряд ли у нее есть за душой что-либо, кроме ее красоты. Пожалуй, ты прав. И ты несчастней меня. Прими же мои соболезнования!..

При отлучке из расположения каждый обязан был информировать Густава о том, где и с кем он провел время. Но письменного рапорта не требовалось. Информация носила видимость ленивой беседы равного с равным.

После первого же визита к Шварцкопфам Вайс с твердым достоинством решительно дал понять Густаву, что ни на какие сведения о них тот рассчитывать не может.

– Очевидно, Вилли Шварцкопф вызывает у вас большую симпатию? – иронически заметил Густав.

– Не в этом дело, – серьезно сказал Вайс. – Когда Вилли проявил интерес к моему образу жизни, я ответил ему так же, как сейчас ответил вам.

– Вы так осмотрительны!

– Да, – сказал Вайс. – Так. Я очень дорожу дружбой с Генрихом Шварцкопфом. Я ему многим обязан.

– Ну что ж, – протянул Густав, – вы правы: это действительно слабость. Но такой недостаток настолько не распространен среди тех, кто у нас служит, что я готов с ним примириться.

– Благодарю вас, – сказал Вайс.

Визит Иоганна к Румпфам не вызвал интереса у Густава. Тем более что Шарлотту Вайс охарактеризовал как типичную воспитанницу «гитлерюгенда», фанатичку, для которой работа на заводе – только способ выразить свою страстную преданность фюреру.

Но о Каролине фон Вирт он говорил с таким пылким восторгом, что Густав вынужден был осведомиться, не влюбился ли Вайс в нее с первого взгляда, а потом как бы между прочим заметил:

– Ну что ж, желаю вам приятных свиданий. Когда вы собираетесь снова встретиться с ней?

– Я не решился попросить ее об этом, – потупил глаза Вайс.

– Почему?

– Вот тут я хотел бы с вами посоветоваться, – с искренним чистосердечием в голосе попросил Вайс. – Конечно, она красивая девушка, из хорошей семьи, но долго жила с отцом за границе, и я не заметил в ней высокого патриотизма.

– Не заметили? – удивился Густав. – В таком случае поздравляю! Значит, она настолько увлеклась вами, что забыла о политике.

– Вы так хорошо ее знаете?

Не ответив на этот вопрос, Густав посоветовал:

– Во всяком случае, учтите: красота для женщины может быть таким же оружием, как ум для мужчины. А то и другое в равной мере необходимо в арсенале секретных служб.

– Вы предлагаете мне привлечь ее? – спросил Вайс.

Густав снисходительно улыбнулся.

– Я предлагаю вам подумать над моими словами.

– Кажется, я вас понял, – пробормотал Вайс.

– Вот и отлично. Какой же вы сделали для себя вывод?

– В свое время вы скажете мне, должен я буду возобновить знакомство с Каролиной фон Вирт или нет.

– Вы умница, Петер, – сказал Густав.

Не все сотрудники особой группы офицеров связи при Вальтере Шелленберге постоянно находились в укрытых кустами сирени коттеджах. Некоторые из них жили у себя дома, а сюда приезжали, только чтобы получить задание. Это были люди, хорошо известные в берлинском обществе. Все они принадлежали к почтенным семействам и имели независимое материальное положение.

Один из них, Гуго Лемберг, сын известного берлинского адвоката, юрист по образованию и летчик по военной профессии, привлек внимание Вайса.

Этот спортивного вида молодой человек держался весьма независимо и высказывал суждения резкие и решительные. Однажды он спросил Вайса:

– Вы работали в абвере и занимались русскими делами. Скажите, как по-вашему, допускают они мысль о возможности какихлибо сепаратных переговоров с Германией?

– Нет, – сказал Вайс.

– А о том, что Россия может быть побеждена нами?

– Нет, – повторил Вайс.

– Ну, а те, которые работают с нами?

– Обычно это отбросы.

– Значит, вы считаете, что подрывная работа изнутри в России бесперспективна?

– У нас были отдельные удачные операции, например…

– Я вас понял, – перебил Гуго. Предложил Вайсу сигарету, задумчиво затянулся дымом. – Отсюда можно прийти к одному выводу: для того, чтобы мы могли выиграть войну на Востоке, нам необходимо как можно раньше и успешнее проиграть ее на Западе. И некоторые полагают, что лучше пойти на уступки нашим только военным противникам на Западе, чем быть побежденными нашими военно-политическими врагами на Востоке.

– Я уверен в конечной победе великого рейха, – сказал Вайс.

– Я тоже, – сказал Гуго.

Как-то Гуго пригласил Вайса к себе. Особняк Лембергов находился недалеко от Ванзее, в районе Далема. И здесь Вайс неожиданно встретил ротмистра Герда. Но тот при виде Вайса не выразил никакого удивления: очевидно, он заранее знал об этой встрече.

Обедали на огромной застекленной террасе, пол которой был устлан грубыми каменными плитами. Разговор за обедом носил самый отвлеченный характер. Потом поднялись в кабинет отца Гуго. Увидев на библиотечных полках большое собрание последних изданий периодической советской печати, Вайс не счел нужным скрыть удивление.

Гуго объяснил:

– По поручению некоторых влиятельных лиц отец взял на себя задачу сделать анализ политико-психологического состояния советского общества.

– Ваш отец знает русский язык? – спросил Вайс.

– Нет, но у моего отца есть помощники, знающие его в совершенстве, – сказал Гуго.

– Господин Вайс тоже обладает такими познаниями, – напомнил Герд.

– Мне приятно убедиться не столько в лингвистических познаниях моего гостя, – сказал Гуго, – сколько в его смелых и правильных характеристиках политико-морального состояния русских. – Он обернулся к Иоганну: – Это делает вам честь. – И чуть наклонил голову с тщательно проведенным пробором в коротких, гладко прилизанных волосах.

Предложив Вайсу и Герду сесть в кресла и сам усаживаясь возле круглого курительного столика, Гуго спросил:

– Скажите, как по-вашему, есть ли различие в степени виновности между изменой империи и изменой рейху?

– Я не юрист и, к сожалению, не могу разбираться в подобных тонкостях, – сказал Вайс.

– Ну хорошо, – согласился Гуго. – У вас еще будет время обдумать мой вопрос. Но задал я его с определенной целью – чтобы вы поняли: рейх бессмертен, и каждый из нас, кто причинит хоть какой-либо ущерб делу рейха, заслуживает смерти.

– Несмоненно! – горячо воскликнул Вайс.

– Отлично, – сказал Гуго. – Теперь попрошу особого вашего внимания. Вам, возможно, придется встречать и сопровождать иностранцев, которые являются противниками фюрера, но друзьями Германии. Если они в вашем присутствии позволят себе высказывать критические суждения о фюрере, как вы поступите?

Вайс сказал убежденно:

– Если встречи с такими людьми входят в мои служебные обязанности, я буду держать себя в соответствии с теми указаниями, которые получу…

Герд не выдержал, прервал Вайса и с самодовольным торжеством объявил Гуго:

– Теперь вы убедились? Я же вам говорил! У него удивительно развито чувство понимания своего места. – Обернувшись к Вайсу, сказал, как бы извиняясь: – Вы, надеюсь, не обиделись? Правда – высший наш повелитель!.. – Попросил Гуго: – Вы позволите мне внести некоторые разъяснения? – Герд прикрыл глаза, сложил руки на животе и стал мямлить: – Видите ли, все мы, несомненно, в равной мере обожествляем фюрера. И величие его настолько бесконечно и совершенно, что постигнуть его не дано даже наиболее выдающимся представителям других наций.

– Короче! – нетерпеливо попросил Гуго.

– Словом, я хочу сказать вот что: бессмертие фюрера воплощено в нашей великой германской империи, и забота о ее сохранении есть служение фюреру. Но Гитлер – это только имя. Фюрер же – дух Германии. Поэтому, если сопутствуемое вами лицо будет интересоваться, сможет ли германский народ во имя нашей великой империи, якобы и без Гитлера, успешно выполнить свою историческую миссию, хотелось бы, чтобы вы привели в подтверждение этого достаточно убедительные доводы.

– Если мне прикажут, – сказал Вайс.

– И не забудьте охарактеризовать большевисткое единодушие русских столь же определенно, как вы сделали это недавно в разговоре со мной, – добавил Гуго.

– Я надеюсь, – сказал Вайс, – что обо всем этом будет упомянуто при инструктировании.

60

После встречи с Гуго Лембергом и Гердом ничего не изменилось для Вайса. Он по-прежнему продолжал выполнять незамысловатые поручения Густава, он пользовался относительной свободой, и это дало ему возможность связаться с Центром. Он подробно информировал о новом своем положении, получил соответствующие указания, а также узнал, что ему поручено и в дальнейшем поддерживать контакт с резидентом в Берлине.

Местом явки был назначен салон массажа, расположенный вблизи штаб-квартиры Вальтера Шелленберга на Беркаерштрассе.

Процедуры в салоне назначал профессор Макс Штутгоф. Он сам осматривал каждого нового пациента, но массировал только избранных посетителей, а к наиболее высокопоставленным выезжал на дом в старомодном, отделанном изнутри красным деревом «даймлере».

Пройдя в кабинет, Вайс увидел седовласого пожилого человека с лицом, покрытым доблестными следами дуэлей. Как он потом узнал, эти шрамы с большим мастерством нанес Штутгофу советский хирург.

Вайс назвал пароль и, получив ответ, ожидал, что профессор немедленно примет у него информацию и передаст инструкции. Однако Штутгоф предложил Вайсу раздеться и тщательно обследовал его. Заполняя медицинскую карточку, с довольным видом отметил, что после ранения, полученного Вайсом во время эпизода с танком, ему действительно необходимо пройти курс массажа. Упрекнул Вайса: пренебрегая своим здоровьем, тот довел нервную систему до непозволительной степени истощения. Выписал лекарства и порекомендовал соответствующий режим.

– Послушайте, – нетерпеливо сказал Вайс, – не надо из меня делать жертву ваших сомнительных познаний.

– Почему сомнительных? – обиделся Штутгоф. – Я, батенька мой, начал практиковать еще тогда, когда вы пионерский галстук носили. И поскольку ваши родители неоднократно проявляли беспокойство о состоянии вашего здоровья, я как медик получил прямое указание Центра заняться вами самым серьезным образом. И, если понадобится, даже поместить вас в стационар…

– Еще чего! – рассердился Вайс.

Профессор усмехнулся:

– Учтите, я здесь пользуюсь большим влиянием, и мне ничего не стоит сообщить кому-либо из власть имущих, что вы нуждаетесь в лечении. И вас, как цуцика, уложат в мою лечебницу по указанию хотя бы того же вашего Густава. Я помог ему полностью восстановить функционирование коленного сустава, который он повредил, очевидно, во время какой-нибудь бандитской операции. Так что прошу проявлять ко мне самую высокую почтительность. А теперь прошу вас пройти к кассиру. Внесете соответствующую сумму, вас обслужат, а потом я вас выслушаю, как полагается.

После того как Вайус подвергся разного рода лечебным процедурам, которыми славилось заведение профессора Штутгофа, он в приятном изнеможении вернулся в уже знакомый кабинет, передал информацию и выслушал инструкции. На прощание профессор сказал:

– Не забудьте показать свой абонемент в наш салон Густаву, а также разрекламировать среди своих сослуживцев целительные свойства процедур, которые вы здесь получили. Не обязательно встречаться со мной при каждом вашем посещении салона. Целесообразней будет найти для связи с вами товарища, который располагает большими возможностями для различного рода поездок, чем я.

Учтите: мое заведение дает значительный доход и приносит большую пользу некоторым моим клиентам. И было б весьма нежелательно, если б из-за каких-либо обстоятельств я не смог столь успешно и плодотворно продолжать свою деятельность. Поэтому наши встречи должны быть крайне редкими.

Теперь слушайте внимательно. Сейчас в Германии среди власть имущих образовались группы, которые установили связи кое с кем из правящих кругов США и Англии, ведут с ними тайные переговоры. Цель – заключение сепаратного мира. Взамен Германи берет обязательство сменить вывеску Гитлера, продолжая добиваться осуществления его военно-политических целей на Востоке, но уже при поддержке армий союзников или, по крайней мере, с их экономической помощью. В компенсацию за это Германия пойдет на ряд уступок Западу. У каждой группы есть свои вариации. Но сущность у всех одна. В общем, это не что иное, как заговор против народов антифашистской коалиции.

Наш долг – представить неопровержимые документальные доказательства изменнических действий тех, кто, вопреки союзническому долгу и воле своих народов, вступает в тайный сговор с общим нашим противником, попирая обязательства, подписанные главами своих правительств.

Следовательно, единственная и самая важная задача вашей деятельности здесь – добыть такие документы. И все, кто будет связан с вами, выполняют эту задачу. Тут требуется величайшая осторожность, ибо любой опрометчивый поступок послужит сигналом, что советская разведка действует в этом направлении.

А теперь, чтобы вы поняли всю важность задания: мы уже располагаем такими данными об этих переговорах, что если хотя бы часть из них стала известна Гитлеру, он незамедлительно приказал бы казнить многих и многих ближайших своих сподвижников, которые втайне от него связались с союзниками.

Возможно, любая другая разведка так и поступила бы. Но мы всегда видим перед собой высшие цели. Мы хотим предотвратить угрозу, нависшую над будущим всего человечества. Эти документы должны быть представлены советским правительством правительствам наших союзников. Во всяком случае, их главам.

– Нельзя ли все-таки хоть бы одну завалящую копию Гитлеру показать?..

Профессор улыбнулся, погрозил пальцем и добавил серьезно:

– Гитлер тоже пытается вести тайные дипломатические переговоры с союзниками. Но делами имперской канцелярии занимаются, надо полагать, другие наши товарищи. Конечно, в меру доверия, оказываемого им приближенными фюрера.

Вайс изумленно поднял брови.

Профессор сказал мечтательно:

– Если бы на будущем параде Победы наши товарищи могли пройти строем по Красной площади в своих немецких мундирах… Они выглядели бы, наверно, как внушительное подразделение… – Профессор смолк, задумался, и вдруг лицо его просияло. Он поднялся, вытянул по швам руки, приказал шепотом: – Капитан Александр Белов! По поручению командования сообщаю: за героическую работу в тылу врага вы награждены орденом Отечественной войны первой степени.

– Служу Советскому Союзу! – сказал Иоганн, встав перед профессором.

Профессор прикоснулся ладонью к его груди.

– Вот, – сказал он дрогнувшим голосом. – Принимай в сердце и носи. – Обнял Иоганна, тяжело засопел, оттолкнул. – И уходи, уходи быстрей. Я тут с тобой расчувствовался, а мне сейчас одну отвратительную образину массировать придется. Палач, гад! Придушить его хочется, а я ему морщины на роже и на шее отглаживаю. Ну, отчаливай! В час добрый!

Спустя несколько дней Вайс получил приказание встретить на Темпельгофском аэродроме пассажира и отвезти его по сто девятому маршруту в округ Темплин, в поместье Хоенлихен, где размещался госпиталь для эсэсовцев. Вайсу уже было ведомо, что никакой это не госпиталь, а штаб-квартира рейхсфюрера Гиммлера.

По дороге он должен был остановиться в местечке Вандлиц и предложить гостью закусить в ресторане «Амзее» у третьего стола справа, если считать от стойки бара.

Пассажир оказался представительным мужчиной. Держался он весьма непринужденно и не находил нужным маскировать свою англосаксонскую внешность и манеры иностранца.

Он нисколько не удивился, что Вайс знает английский язык. Сев в машину, сразу же предложил Вайсу виски и американские сигареты.

– Вот что, парень, можешь называть меня Джо, – я знал простаков с таким именем. Я сам тоже простак, – отрекомендовался пассажир и приказал тоном, не терпящим возражений: – Сначала повози меня по вашей большой деревне. Интересно посмотреть, где наши ребята больше всего наломали камней.

Вайс сказал:

– Мне приказано следовать по маршруту.

Джо полез в карман, вынул стянутую резинкой пачку долларов, предложил:

– Можешь взять себе несколько картинок с портретом президента.

– Нет, – сказал Вайс.

– Слушай, птенчик, я не занимаюсь ерундой и, будь спокоен, к военной разведке не имею никакого отношения. Ты сфотографируешь меня моим фотоаппаратиком на фоне развалин – только и всего. А потом сунешь аппарат вашим, пусть они сами проявят и отпечатают пленку. Я знаю ваши порядки не хуже тебя.

– По маршруту будут подходящие развалины, – сказал Вайс.

– Ну, тогда валяй, – согласился Джо. Откинувшись на сиденье, спросил: – Ну, как здоровье вашего фюрера?

– А как здоровье мистера Рузвельта?

– Ох и ловкий ты парень! – рассмеялся Джо. И тут же грубо предупредил: – Только ты со мной не крути. Я знаю о тебе ровно столько, сколько мне нужно знать. Ты работал в военной разведке, нацеленной на Восток. Ну, быстро! Как оцениваешь русских?

– Они ваши союзники, и вы должны лучше знать их.

– Тебя учили так отвечать мне? – сердито спросил Джо.

– Ладно, – примирительно сказал Вайс. Сейчас я вам все начистоту: русские утверждают, что они первыми протянут вам руки на Эльбе.

– Через ваши головы?

– Через наши трупы.

– Значит, будете драться с ними до последнего солдата?

– До последнего немца. Так сказал фюрер.

– Как русские оценивают отсутствие второго фронта?

– Они говорят, что он уже есть. Они теперь называют вторым фронтом партизанское движение и движение Сопротивления в странах Европы.

– Значит, если кое-кто не поторопится, русские будут рассчитывать только на этот «второй фронт?»

– По крайней мере, так они его называют.

– Это любопытно, парень! Ну, и что из этого следует?

– Спросите Рузвельта.

– Я спрашиваю тебя, немца!

– Тогда просите, чтобы вас принял фюрер, – он первый немец империи.

– На нашей бирже он сейчас уже не котируется.

– Фюрер готовит вермахт к новому наступлению, и тогда вы иначе заговорите.

– Я не из тех, кто играет на повышение его акций.

– А есть у вас такие?

– Были… Но какого черта ты задаешь мне вопросы?

– Только из вежливости, сказал Вайс, – чтобы поддержать разговор.

– Ну, тогда сыпь, – согласился Джо.

– Вашего босса мы будем дожидаться в Вандлице?

– Как назначено. – И тут же Джо изумленно осведомился: – А тебе кто сказал, что я сопровождаю босса?

Иоганну никто этого не говорил. Просто он понял, что Джо – не тот человек, которого могли бы ожидать в Хоенлихене. Даже видным эсэсовцам нужен был особый разовый пропуск, чтобы попасть туда. Вся зона вокруг Хоенлихена считалась запретной. Он утвердился в своем предположении, как только нащупал локтем ручку пистолета-автомата под мышкой Джо: облеченный большими полномочиями человек не стал бы держать при себе оружие.

Вайс, не отвечая на вопрос Джо, сказал:

– Ничего, когда-нибудь сам станешь боссом. Это у вас в Америке быстро делается.

– Ну да, как же! – воскликнул Джо. – Я уже два раза валялся раненый в госпитале после таких поездок. – Он, по-видимому, сразу же примирился с тем, что Вайс угадал его должность, и, уже не скрываясь, откровенно пожаловался: – Разве можно в таких условиях отвечать за безопасность босса?

– Не стоит беспокоиться, – утешил его Вайс. – О боссе мы позаботимся не хуже, чем все ваши службы, вместе взятые.

– Поэтому мне и обещали такого парня, как ты, – сказал Джо, – из абвера, а не из гестапо.

– У вас считают, что абвер работает лучше?

– Нет, просто босс не хочет, чтобы за его безопасность отвечало гестапо. Быть под охраной военного разведчика – гораздо почетней, чем под охраной гестаповца. Из политических соображений босс не желает иметь дело с этой фирмой. Связь с гестапо может повредить ему дома. Простые избиратели решительно настроены против Гитлера, нацистов, гестаповцев и всяких ваших фашистов. Они платят налоги, они служат в армии – приходится с ними считаться.

– Ну да, – сказал Вайс. – Очевидно, босс так любит своих избирателей, что приехал просить, чтобы их не очень сильно щипали на Западном фронте.

– Берегите лучше собственную голову! – рассердился Джо. Заметил ядовито: – От наших «летающих крепостей» под каской не спрячешься.

– Ну, воевать-то мы вас научим, – усмехнулся Вайс.

– А вас русские отучат!

– Правильно, – согласился Вайс. – То-то вы боитесь, чтоб русские раньше вас не вышли к Ла-Маншу.

– С чего ты это взял?

– А вот с того самого: хотите отделаться сепаратным договором.

– Не так это все просто, парень…

– Вот именно, – снова согласился Вайс. – Поэтому вам с боссом приходится больше бояться здесь агентов Рузвельта, чем гестапо.

В местечке Вандлиц Вайс свернул налево по узкой, заросшей сиренью улочке и остановился у ресторана «Амзее».

Предназначенный для них столик был уже накрыт.

Во время завтрака Иоганн больше молчал, зато Джо говорил без умолку. Официант, судя по его внимательному, сосредоточенному лицу, запоминал каждое слово Джо, которое ему удавалось услышать. Персонал, обслуживающий посетителей в ресторане, составляли сотрудники гестапо.

Дорога в Хоенлихен тянулась почти сплошь через лес. Здесь были охотничьи угодья, и молодые олени несколько раз перебегали путь перед машиной.

Джо скоро заснул. Шоссе было пустынно, но Вайс не превышал указанной ему скорости. У Среднегерманского канала их обогнали бешено мчавшиеся машины с синеватого отлива бронебойными стеклами.

Охранники у решетчатых железных ворот не потребовали предъявления документов: у них были фотографии Вайса и Джо.

Хоенлихен, эта секретная цитадель Гиммлера, выглядел, как выглядит богатое поместье. Оранжереи, глубокий чистый пруд, огромный гараж. В чаще деревьев дом с высокими черепичными крышами, террасами, балконами. Покой, тишина.

Очень вежливый человек в штатском, взяв чемодан Джо, повел его по устланной каменными плитами дорожке к небольшому двухэтажному флигелю, а Вайсу указал глазами на помещение, предназначенное, по-видимому, для охраны. Там Вайса встретил эсэсовец, сопроводил в одну из комнат и сказал, чтобы он ждал здесь дальнейших приказаний.

На следующее утро Вайсу было приказано отвезти Джо в концентрационный лагерь Равенсбрюк, находящийся в тринадцати километрах от Хоенлихена, и там выполнить все пожелания американца. Потом доставить Джо в Берлин и показать все, что он захочет увидеть, а затем отвезти на аэродром.

Собственно, в самый лагерь Джо допуска не получил. Комендант принял его в канцелярии, где на стульях сидели несколько упитанных женщин в полосатой одежде заключенных. Вайс сразу понял, что это переодетые немки-надзирательницы.

Джо сфотографировал их и задал им несколько вопросов, на которые ответил комендант. Но когда он покинул канцелярию и направился к машине, в ворота лагеря вошла в сопровождении охраны небольшая партия узниц. Джо оживился и сказал коменданту, что их он тоже хочет сфотографировать.

Комендант категорически запретил ему это. Тогда Джо предложил, ухмыляясь:

– Снимите с них лагерную одежду и дайте им обыкновенную, словом, переоденьте их, как это вы сделали с теми, кого я только что с вашего позволения фотографировал. – И, видя, что комендант непоколебим, подмигнул и заверил: – Можете быть спокойны, эти фотографии будут свидетельствовать только о том, что немецкие женщины доведены войной до крайней степени истощения. Уверяю вас, увидев такой фотодокумент, многие наши сенаторы прослезятся.

Комендант был из смышленных гестаповцев. Спустя некоторое время узниц, переодетых в гражданские платья охранниц, выстроили возле канцелярии.

Джо спросил коменданта, не найдется ли в лагере несколько ребятишек, имеющих столь же вызывающий жалость вид, как эти дамы.

– Дети – всегда трогательно, – объяснил он.

Эта его просьба тоже была выполнена.

Пока Джо суетился, заставляя женщин и детей стоять не строем, а свободной группой, Вайс из своей «лейки» сфотографировал его на фоне лагерной ограды за этим занятием.

Когда вернулись в Берлин, Вайс по требованию Джо повез его в районы, наиболее сильно разрушенные бомбардировками. Джо старательно и долго фотографировал развалины. Потом, на пути к аэродрому, Вайс спросил:

– Ты что, продашь эти снимки в газеты?

– Это решит босс, – сказал Джо. – Я работаю на него, а он – на политику.

– Какая же в твоих снимках политика?

– Ну как же! – удивился Джо. – Наши красные орут, что вы фашисты и звери. А мой босс представит фотодокументы, и все увидят истощенных немок с голодными детьми и тех, с сытыми мордами, в одежде заключенных. Развалины Берлина – это варварское уничтожение европейской цивилизации. И все – с благословения Рузвельта. Понятно? У нас – демократия. И если есть в Америке сторонники сепаратного мира с Германией, то они будут добиваться его, используя принятые в свободном мире средства и доказательства. – Джо засмеялся и похлопал Вайса по плечу.

На следующий день Вайс посетил салон массажа и передал профессору Штутгофу негативы фотографий, на которых был запечатлен Джо во время его мошеннических манипуляций. Выслушав Иоганна, профессор сказал, что срочно переправит негативы в Москву, а оттуда, надо полагать, их перешлют в советское посольство в Вашингтоне. Там знают, что нужно с ними сделать, если босс, которому служит Джо, попытается использовать эти фальшивки.

Густав спросил Вайса, что полезного он выудил у этого Джо, настоящее имя которого Фрэнк Боулс.

Вайс сказал:

– Ничего интересного. Боулс больше всего интересовался обычными развалинами Берлина: хотел заработать на снимках. – И счел нужным добавить: – Но ни одного военного объекта он не сфотографировал.

Густав заметил пренебрежительно:

– Этот не из тех разведчиков, кто стремится сохранить жизнь своим летчикам, и поэтому не интересуется системой нашей противовоздушной обороны. И, пожалуй, он больше заботится о том, как свалить Рузвельта, чем о том, как победить Гитлера…

– Да, – подтвердил Вайс. – Он очень непочтительно говорил о своем президенте.

– А о фюрере?

Вайс твердо взглянул в глаза Густаву.

– Дословно он сказал так: «Вам, немцам, следует сменить вывеску Гитлера на другую, тогда вашей фирме проще будет вести дела».

Густав пожевал губами, попросил:

– Запишите это его высказывание в рапортичку. Остальное можете опустить…

В коттеджах на Бисмаркштрассе так же, как и в доме на Беркаерштрассе, 31/35, даже во время сильнейших воздушных налетов на Берлин деловая, рабочая обстановка не нарушалась, словно рабочие районы с грохотом рушились не в том же городе, всего в нескольких километрах отсюда, а в какой-то другой стране.

Сначала Вайс приписывал такое железное спокойствие мужеству и самообладанию сотрудников секретной службы. Но вскоре убедился, что ошибается. Это были лишь плоды уверенности в том, что некая частная, «джентльменская» договоренность между германской иностранной разведкой и ее коллегами в Вашингтоне и Лондоне не будет нарушена. Очевидно, из благодарности военно-воздушным силам союзников СССР за создание нормальной рабочей обстановки немецкая иностранная разведка, в числе многих других обязательств, взяла на себя спасение летчиков, сбитых над территорией Германии.

Геббельс призывал население вершить самосуды над американскими и английскими летчиками, которые выбросились на парашютах из горящих самолетов.

Но не всех пленных американских и английских летчиков ожидала такая участь. Некоторые из них попадали в лагеря для военнопленных, и даже не в общие, а специальные, достаточно комфортабельные, и сотрудники немецкой иностранной секретной службы помогали офицерам и сыновьям тех, кто занимал значительное положение в своей стране, бежать отсюда, обеспечивая возможные удобства и полную безопасность при побеге.