Текст книги "Щит и меч. Книга вторая"

– Привычка, – не смутился Вайс.

– Должно быть, так. – Хакке озабоченно наморщил лоб. – Вы знаете, на нашей службе человек может внезапно исчезнуть. Особенно в том случае, если он знает что-нибудь лишнее.

Вайс кивнул.

– Но у меня есть гарантии. Они тут, – Хакке отвернул ковер и постучал костяшками пальцев по металлическому днищу несгораемого шкафа. Помолчал, поднял глаза на Вайса. – Вы единственный человек, которому я могу доверить свою жизнь. Завтра меня должен принять Мюллер. Я знаю, на что иду, но все же рискну. Потом поздно будет. Если он даст мне, что я хочу, – я буду требовать звание штурмбанфюрера, – тогда все в порядке. Если же нет, считайте: старика Хакке больше не существует. Вот вам ключ. Не ранее, чем через два дня, заберете все из этого шкафа и передадите Шелленбергу. – Наклонился, прошептал: – Здесь бумаги Гейдриха, и среди них копия досье на самого фюрера, а также на ряд высокопоставленных людей империи. Шелленберг доложит обо всем фюреру, ну, и полетят головы, в том числе и голова Мюллера.

– Вы стащили эти бумаги в гестапо во время бомбежки?

– Я только сохранял их, – гордо поправил Хакке, – сохранял, чтобы они не достались в руки какомунибудь прохвосту.

– И, кроме этих досье, в шкафу ничего нет?

– Конечно есть, – сказал Хакке. – Здесь спрессованы все нечистоты. Вы понимаете, как с их помощью можно держать за горло руководителей империи?

Вайс отстранил от себя руку Хакке, сжимавшую ключ:

– Напрасно вы тревожитесь. Я уверен – завтра вы получите звание штурмбанфюрера.

И, как Хакке ни упрашивал, Вайс не согласился взять у него ключ. И на прощание Хакке вынужден был признать:

– А вы, Вайс, действительно кристальной чистоты человек. Только не понимаю, на какого черта вам это нужно?

Когда на следующий вечер Иоганн позвонил ему по телефону, он услышал властный голос:

– Штурмбанфюрер Хакке слушает!

Новоиспеченный штурмбанфюрер упросил Вайса снова прийти к нему: хотел показаться в только что полученном мундире. И, желая продемонстрировать перед Вайсом, какие перспективы безграничной власти открылись перед ним, привез его к себе в канцелярию и там выслушивал при нем доклады подчиненных. Это дало Иоганну возможность получить более отчетливое представление о гигантском размахе подготовки крупных гестаповцев к переходу в подполье.

А спустя несколько дней во всех берлинских газетах был опубликован некролог по случаю безвременной кончины штурмбанфюрера Хакке. На похороны прибыли видные чины секретных служб империи. И старые нацисты, среди которых было немало награжданных золотыми партийными значками, на своих плечах вынесли гроб, и поставили его на катафалк, и накрыли флагом со свастикой.

Возможно, гроб был набит землей, а в это время сам Хакке, сменив мундир на штатскую одежду, уже только в качестве рядового пассажира «Люфтганзы» перекочевывал в нейтральную страну. А возможно, в гробу действительно лежало тело Хакке. Все-таки не в правилах Мюллера была прощать подчиненным такие выходки, какую позволил себе Хакке, столь настойчиво потребовав повышения по службе.

Что же касается хранившихся у Хакке досье, то они теперь ни для кого не представляли интереса. Ни один из руководителей империи не мог использовать этот концентрат подлости и мерзости во вред другим: было уже поздно. Оставались считанные секунды исторического времени до той поры, когда советские артиллерийские орудия должны были пробить последний, двенадцатый час существования фашистского рейха.

65

Физиономии рядовых сотрудников политической загранразведки СД приобрели какое-то странное выражение: такие лица Иоганн видел у людей с ослабленной после длительной болезни памятью.

Прежде всех их отличали равнодушная отчужденность, неразговорчивость, холодная, чопорная вежливость, – все это давало возможность, общаясь друг с другом, избегать разговора на сколько-нибудь существенные темы. Теперь они стали суетливы и бесцеремонно, с жадным любопытством расспрашивали о «новостях» – таков был псевдоним военной сводки. И у каждого в глазах замерло еле сдерживаемое отчаяние: не оставят ли его до последних секунд перед наступлением двенадцатого часа здесь, на Бисмаркштрассе?

Крупные же агенты-зарубежники, напротив, сохраняли достойное спокойствие. Им легко было соблюдать спосокойствие: все они уготовили себе в западных странах благоустроенные «норы» и знали, что могут переждать, отсидеться в них до лучших времен, регулярно получая из банка такие же суммы, какие они получали всегда в соответствии со своими заслугами и положением, занимаемым в разведке.

Вайс подметил, что почти все крупные немецкие резиденты, прибыв в Берлин из той или иной западной страны, где они работали, меньше всего времени уделяли составлению отчетов. В основном они занимались устройством дел своих начальников. Повидимому, их обязали обеспечить все удобства для проживания руководителей германской разведки в тех странах, где резиденты уже прочно акклиматизировались.

Шелленберг уехал в Швецию.

Густав вызвал к себе пять молодых офицеров, в том числе Вайса, и представил им человека атлетического сложения, но уже пожилого, плешивого, с лицом, изборожденным равно глубокими шрамами и морщинами:

– Можете называть его Поль.

Теперь по утрам они впятером регулярно выезжали вместе с Полем в Груневальдский лес на тренировку. Поль обучал их всевозможным способам убийства: применяли холодное оружие, различные подсобные средства – кусок проволоки, бутылочное горлышко. Учились обходиться и одними голыми руками.

Поль сказал, что по приказанию рейхсфюрера он обучает этим же приемам высших чинов службы, но только на дому у каждого.

В связи с отсутствием Шелленберга у Иоганна было больше свободного времени, и он смог написать обстоятельную информацию в Центр. Зашифровав, переправил ее профессору Штутгофу через обусловленный между ними тайник.

Тем временем Генрих выяснил, в каких пунктах размещены секретные склады, снабжением которых занимался Вилли Шварцкопф. Но когда Иоганн сверил названия этих пунктов с картой, их на ней не оказалось. По-видимому, все эти названия были вымышлены или закодированы, и расшифровать их без ключа не представлялось возможным.

Генрих, услышав об этом, встревожился:

– Значит, дядя мне не доверяет.

– Не горячись, – сказал Вайс. – Возможно, система конспирации такова, что о местоположении того или иного склада известно только старшему той группы, которая будет базироваться именно в этом пункте.

– Едва ли, – усомнился Генрих. – Тогда зачем Вилли хранит карту на внутренней дверце особого, плоского несгораемого шкафа? Я однажды вошел к нему в кабинет, когда он делал пометки на этой карте, но он сразу же захлопнул дверцу.

– А что еще в этом шкафу?

– Ничего, только карта. Очевидно, шкаф специально предназначен для хранения секретных карт. В кабинете было темно, но карту освещал рефлектор, находящийся внутри шкафа.

– И дядя никогда при тебе не открывал этот шкаф?

– Никогда.

– Ну что ж, возможно, ты прав, – рассудил Иоганн.

– Я понимаю, как это важно! – горячо сказал Генрих. – И сделаю все, чтобы достать карту.

– Каким же образом?

Генрих пожал плечами:

– В конце концов, он убил моего отца и когда-нибудь должен ответить за это.

– Не тебе.

– А кому?

– Советским людям за убийство советского человека.

– А я кто? – спросил Генрих. – Фашист?

– Ну, не сердись, – Иоганн положил руку на его плечо. – Не надо, Генрих. Не надо тебе этого делать.

– Сейчас?

– Вообще никогда.

– Ну, знаешь! – возмутился Генрих и сбросил руку Иоганна со своего плеча.

– Я не хочу, чтобы ты из мести пачкал себя кровью. Не хочу.

Генрих намеревался возразить, но Иоганн, вынув из кармана карандаш и бумагу, остановил его:

– Ты же инженер, верно?

– Ну, почти.

– Смотри – вот схема. Когда шкаф открывается, зажигается рефлектор. Дверца шкафа, нажимая на контакты от провода к замаскированному фотоаппарату, соединяет их, срабатывает автоматический затвор – и готов снимок.

– Дядиной спины, – усмехнулся Генрих.

– Ну а если допустить, что дядя в этот момент не будет стоять у шкафа?

– Что ж, возможно… Не представляю только, где установить фотоаппарат.

– А ты подумай.

– Но ведь дядя откроет шкаф только тогда, когда ему понадобится взглянуть на карту.

– Это мы уж знаем. Но можно отозвать его в этот момент.

– Каким же образом?

– Очень просто – телефонным звонком.

– Но прежде, чем подойти к телефону, он закроет дверцу – и все. И потом, как узнать, когда именно нужно позвонить ему по телефону?

– Видишь ли, – сказал Иоганн, – все это можно объединить проводом в общую цепь, чтобы, допустим, через пять секунд после телефонного звонка опускался затвор фотоаппарата.

– А щелчок фотоаппарата?

– Можно высчитать, чтобы он был синхронен со вторым телефонным звонком. Ведь дядя, не услышав голоса, положит трубку, и новый звонок совпадет со щелчком камеры.

– Ну что ж, – неуверенно сказал Генрих, – можно попробовать.

– Где ты собираешься это сделать? – спросил Иоганн.

– Как где? Ну, в кабинете у дяди.

– Нет, – сказал Вайс. – Сначала ты эту конструкцию должен установить в своей комнате и хорошенько испытать ее, проверить, фотографируя корешки книг в книжном шкафу. И если при многих повторениях эксперимент удастся безотказно, только тогда можно будет нацелить все это оборудование на дядюшкин несгораемый шкаф.

– Все-таки я тебя не понимаю, – в голосе Генриха звучало раздражение. – Готовятся тайные склады, базируясь на них, диверсанты будут убивать ваших солдат и офицеров даже тогда, когда гитлеровская Германия перестанет существовать. А ты относишься ко всему со странным хладнокровием.

– А что, ты считаешь, я должен делать?

– Нужно застрелить штурмбанфюрера и взять у него карту.

– Зачем?

– То есть как зачем? – изумился Генрих.

– Кому она понадобится, если Вилли Шварцкопф будет убит? Грош цена тогда этой карте, независимо от того, заберем мы ее или только переснимем. За твоим дядей числится экземпляр карты. И, судя по конструкции шкафа, это самый секретный из всех документов, находящихся в его расположении. Значит, в случае подлозрительного убийства Вилли склады, помеченные на карте, будут перебазированы.

– А если дать дяде сильную дозу снотворного и, когда он уснет, тихонько взять у него ключ от шкафа?

– Твой дядя – преданный служака, и, очнувшись, он сочтет своим долгом поступить, как и полагается в подобных случаях каждому, кто хранит у себя секретные документы. Немедленно доложит Гиммлеру, что по неясным причинам некоторое время находился в беспамятстве. Ну, и начнется расследование…

– Что ж, – со вздохом согласился Генрих, – придется продумать твою схему. – Добавил запальчиво: – Но я не уверен, что она так уж идеальна!

– Можешь довести ее до полного совершенства, уступаю тебе патент на нее… – И тут Иоганн смущенно замолчал, поняв, что допустил бестактность. Ведь он невольно напомнил о былых притязаниях Генриха на патенты, которые его отец получал за изобретения, разработанные на основе технических идей профессора Гольдблата.

Но Генрих или не обратил внимания на его слова, или не счел нужным обратить. Он был не только хорошо воспитанным человеком, но настолько чутко относился к Иоганну, что и без слов отлично улавливал малейшие оттенки в его настроении.

Как-то в комнате Иоганна раздался телефонный звонок. Это было удивительно: ведь он не знал номера своего телефона и, следовательно, никому не мог его сообщить. Пользоваться телефоном можно было только через внутренний коммутатор.

Сняв трубку, Иоганн услышал голос Лансдорфа. Тот просил навестить его и сказал, что уже послал за Иоганном.

Шофер долго гонял машину по окраинам Берлина, кружил по улицам и переулкам, а потом вернулся в район Ванзее и остановился у особняка, ходу до которого с Бисмаркштрассе было не больше пятнадцати минут.

Лансдорф встретил Вайса с дружеской простотой, как бы подчеркивающей, что нынешнее положение гостя ставит их почти на равную ногу.

Он похудел еще больше, лицо у него так высохло, что кожа, казалось, скрипела, когда он, как всегда, осторожно улыбался одними губами. Но в общем вид у него был бодрый и глаза не утратили холодного, испытующего выражения.

Лансдорф сказал, что приказ вывести абвер из подчинения генеральному штабу вермахта давно следовало ожидать. Ведь, по существу, деятельность абвера всегда находилась под контролем СД. Единовластие Гиммлера над всеми разведывательными службами только обеспечит их слияние в одну систему.

О себе он заметил с усмешкой, что в последнее время занимался кабинетной, научной работой: готовил для рейхсфюрера докладную, в которой изложил результаты своих исследований партизанского движения и системы подпольных организаций в оккупированных странах Европы. И хотя материалы, которыми Лансдорф располагал, оказались недостаточно полными, он все же пришел к выводу, что наиболее ссовершенных форм организации достигли советские партизаны, действующие в оккупированных районах.

Прикрыв глаза тугими белыми веками, Лансдорф пожевал губами и снова заговорил скучным тоном:

– Но, к сожалению, те, для кого предназначался мой доклад, даже сейчас, в трагические для Германии дни, настолько еще обуреваемы прусской самоуверенностью, что пренебрежительно отнеслись к высокой оценке, которую я дал этого рода деятельности русских. Должен, однако, признать, что она, по всей вероятности, для нас неприемлема. И не потому, что техника их организации имеет какую-то особую специфику. А потому главным образом, что русские опираются на сочувствие населения оккупированных районов. Они рассчитывают не столько на людей, профессионально подготовленных, сколько на широкие народные массы. Для нас же более подходят формы тайных заговорщических организаций, действующих в строжайшей изоляции от населения Германии, на поддержку которого они сейчас едва ли могут надеяться.

В тысяча девятьсот восемнадцатом году я руководил диверсионными подпольными группами, состоявшими главным образом из офицеров. И когда войска западных держав оккупировали Германию, мы сумели внушить им страх и уважение отлично организованными террористическими актами. Этот опыт, несомненно, приемлем в современных условиях, и в основном, я полагаю, на восточной территории нашей страны, которая в первую очередь оккупирована Советской Армией.

Что же касается иных форм, то мы будем придерживаться системы строжайшей децентрализации диверсионных групп, распылим их по всей территории Германии.

Рассчитывать на аппарат партии, ее функционеров, нам не приходится, так как Мартин Борман разработал свой особый план перевода этого контингента в подполье. Функционеры наденут личину пострадавших от фашизма и после длительной консервации скрыто начнут действовать в сфере политики, стремясь возродить нацистскую партию под тем или иным названием. Возможно, для этой цели им поручат проникнуть в какую-либо вновь созданную демократическую организацию, чтобы впоследствии полностью овладеть ею.

Словом, мы занимаемся здесь сейчас тем, чем некогда занимались в «штабе Вали», только обучаем не военнопленных, а немцев, главным образом из подразделений СС. Созданы специальные молодежные школы – «АдольфГитлершулен». Кстати, я считаю не лишенным остроумия, что эти школы мы разместили в старинных орденских замках и восстановили средневековый ритуал посвящения в члены тайного ордена. Различные мистические аксессуары, клятва при свете факелов, загробный голос, оповещающий, что за измену делу члены организации казнят всех родственников ослушника, процедуры испытанийц, пыток – все это очень полезно, так как разжигает воображение молодежи.

Вайс слушал и старался понять, для чего вся эта длинная лекция и какое отношение она имеет к нему самому.

– Кроме того, – продолжал своим тусклым голосом Лансдорф, – служба гестапо доставляет в «АдольфГитлершулен» людей, подлежащих изъятию. И курсанты не на условных, а на подлинных объектах практикуются в допросах с применением различных средств воздействия. А некоторых из этих доставленных выпускают в парк, чкобы на прогулку, и тот или иной курсант самостоятельно разделывается с ним – молниеносно и бесшумно, с таким расчетом, чтобы труп потом внушал ужас.

И, знаете ли, эти совсем молодые люди – от шестнадцати лет – весьма преуспевают.

Кстати, фрейлейн Ангелика Бюхер, ваша знакомая, зачислена по ее просьбе в такую школу. И хотя Ангелика – между нами, конечно, – истеричка, она уже стоит во главе женской пятерки. Им разрешили практику на военнопленных, работающих у окрестных фермеров. И, представьте, они орудуют так энергично, что фермеры скоро окажутся без рабочих рук. Я надеюсь, что столь же успешно они будут действовать, когда Германия подвергнется оккупации, – ведь теперешние их акции в отношении военнопленных впоследствии обяжут их поступать так же с немцами, которые захотят сотрудничать с оккупационными властями. – Закрыл глаза, произнес сонно: – Фюрер, мне передали, весьма благожелательно отозвался о наших слушателях. Он сказал: «В моих „Орденсбургах“ вырастет молодежь, от которой мир в страхе отпрянет; неистово активная, властная, бесстрашная, жестокая молодежь – вот что мне нужно!»

Лансдорф помолчал, приоткрыл глаза и, строго глядя на Вайса, заметил:

– Естественно, что слушателей высших школ мы отбираем только из состава СС и гестапо. Это должны быть непревзойденные мастера. И когда Советская Армия превратится из действующей лишь в оккупационную и ее офицеры и солдаты начнут относиться к немецкому населению с тем простосердечием и добродушием, которые свойственны большевикам, убежденным, что классовые симпатии сильнее национальных антипатий, – вот тогда вся эта наша распыленная армия мести и начнет орудовать, внушая советским войскам ненависть к немцам. Естественно, советское командование примет соотстветствующие меры. Но никто из наших людей не пострадает: специальная агентура будет передавать советским оккупационным властям массовые списки немцев, якобы участвовавших в преступлениях. И на террор красных мы с еще большей силой ответим своим, черным террором.

Вайс придал лицу кислое, унылое выражение, спросил:

– Собственно, вы так увлекательно обо всем рассказываете, что я подумал – уж не хотите ли вы снова сделать меня вашим сотрудником?

– Да, – сказал Лансдорф. – Именно. Ценя ваш опыт работы в абвере.

– Но я не собираюсь менять своей должности. Кроме того, мне кажется, – на всякий случай решил похвастаться Иоганн, – я пользуюсь расположением Шелленберга и…

– Я обо всем этом знаю, – перебил Лансдорф. – Но у меня есть возможность убедить Шелленберга, что ваша служба у нас более целесообразна.

– Хорошо. Я подумаю.

– Как долго?

– Это будет зависеть от вас, – развязно сказал Иоганн.

Лансдорф вопросительно вскинул брови.

– Поскольку я не лишен права выбора, я хотел бы несколько обстоятельнее узнать, что вы мне предлагаете. Если это возможно, конечно.

– Я дам приказание майору Дитриху, и он, естественно в соответствующих пределах, ознакомит вас с тем участком работы, который мы вам предлагаем.

– Дитрих здесь?! – воскликнул Иоганн. – И уже майор?! Рад был бы поздравить его.

– Вы сможете это сделать сейчс же. – Лансдорф нажал кнопку, приказал дежурному офицеру: – Попросите майора Дитриха.

Иоганн был даже не рад, а просто счастлив, что Дитрих оказался здесь. Он знал, как ему следует вести себя с Дитрихом и чем тот ему обязан.

И когда Дитрих вошел, Иоганн просиял улыбкой, но взгляд его сохранил жесткую, непреклонную требовательность.

Проведя Вайса в вой кабинет, Дитрих уселся рядом с ним на диван и сказал участливо, но с известной долей разочарования:

– До нас дошли слухи, что вас повесили.

– Не меня, а мне, – поправил Вайс и показал глазами на железный крест, украшавший его китель.

– Поздравляю, – скучным голосом процедил Дитрих.

– У вас уже есть опыт, – дружески сказал Вайс, – и вы знаете, что я умею хранить тайну ваших преступлений как самую величайшую драгоценность.

– Не понимаю вашего шутливого тона! – возмутился Дитрих.

– Напрасно, – пожурил Вайс. – Просто я даю вам понять, что в моих глазах все это не имеет особого значения, да и, пожалуй, на общем фоне не выглядит уж столь вопиюще. Не правда ли? Сейчас люди куда покрупнее, чем вы и я, готовы черт знает на что, лишь бы только спасти свою шкуру. Но мы-то с вами, какими бы мы там ни были, готовы жизнь отдать за фюрера, не правда ли? И в волчьих шкурах «верфольфа» мы будем продолжать борьбу, когда наши начальники благополучно эвакуируются в Испанию, Аргентину, Швейцарию, Мексику; не исключено, что им предоставят убежища и в США, не так ли? А в это время мы с вами будет сражаться, как одинокие волки.

– Да, – уныло согласился Дитрих. – Возможно… – И спросил, внезапно оживившись: – Вы, кажется, были «золотым курьером»? Перевозили ценности в швейцарский банк, обеспечивая благополучие и процветание высокопоставленным деятелям рейха на время их будущей эмиграции?

Иоганн, не ответив на вопрос, сказал соболезнующе:

– Когда Советская Армия вторглась в Восточную Пруссию, я вспомнил о вас, майор Дитрих. Ведь там поместье ваших родителей? Вас лишили собственности. Это ужасно!

У Дитриха печально повисли плечи.

– Да, – подтвердил он. – Кроме офицерской пенсии, меня ничего не ждет в будущем.

– А кто вам даст эту пенсию?

– Как кто? – удивился Дитрих. – Но ведь хоть какое-нибудь правительство в Гемании будет, и уж оно не останется безучастным к судьбе офицеров, защищавших рейх на полях битв.

– Позвольте, – перебил Вайс, – но мы с вами не офицеры вермахта. Вряд ли принадлежность к нашего рода службе вызовет у нового правительства Германии желание оказать вам поддержку.

– Не знаю… – растерянно развел руками Дитрих. – Я просто в отчаянии. Если бы наше поместье находилсь не в зоне советской оккупации, тогда у меня оставалась бы хоть какая-нибудь надежда. – Помолчал, потом спросил: – Так вы с самом деле хотите покинуть Шелленберга и вернуться к Лансдорфу? – Он вздохнул завистливо: – Кадры загранразведки, несомненно, будут лучше обеспечены, чем мы, и в материальном отношении и в смысле безопасности.

– Конечно, – сказал Вайс. – Мы будем получать пенсион из специальных фондов СД, хранящихся в банках нейтральных стран. Кроме того, нами, вероятно, заинтересуются коллеги из США и, став восприемниками нашего опыта, позаботятся о том, чтобы мы не испытывали лишений. Очевидно, вскоре все войска с Западного фронта будут переброшены на Восточный, и это сразу же создаст на Западе атмосферу сочувствия и даже доверия к нам – при условии, разумеется, полного контакта в действиях.

– Ах, все это я знаю! – досадливо поморщился Дитрих. – Даже армейские, уже не таясь, говорят о переброске войск. Но я не могу покинуть Лансдорфа. Оставаться же с ним – значит превратиться в рыцаря черного плаща и кинжала. А мне не пятнадцать лет, как этим юнцам из «АдольфГитлершулен». – Положил свою руку на руку Вайса. – Если бы мы с вами могли поменяться должностями, я был бы просто счастлив. Тем более что я отлично знаю Западную Европу и, несомненно, сумел бы оказаться полезным Шелленбергу.

– Ну, – пожал плечами Вайс, – специалистов по Западной Европе у нас более чем достаточно. Вот разве Советский Союз…

– Ну что вы! – горячо перебил Дитрих. – Я предпочитаю застрелиться.

– Может, восточноевропейские страны? Мы оставляем там большую сеть агентуры.

– Но ведь там же повсюду революционное брожение, – брезгливо заметил Дитрих. – Я, еще будучи кадетом, посещал эти страны, но тогда все в них выглядело почти прилично. Знаете, Иоганн, – с мольбой произнес Дитрих, – я готов на самое скромное положение, но в государстве, где верхушка управляет народом, а не народ управляет страной. Я всегда найду общий язык с людьми любой нации, занимающими такое положение, какое занимал я. И воспитание и образ мыслей роднят меня с ними.

– Ладно, – пообещал Вайс, – если представится возможность, постараюсь что-нибудь сделать для вас. А пока займемся предложением Лансдорфа. Попробуйте соблазнить меня вашей сферой деятельности. Если вам это удастся, не исключено, что я поменяюсь с вами местом. – Заявил патетически: – В конце концов, может, мне больше захочется умереть за фюрера на земле рейха, чем жить на положении эмигранта, например, в Южной Африке, куда мечтают попасть некоторые из наших. – Сказал с циничной откровенностью: – Ну, начнем торговлю. Что вы мне предлагаете?

– Вначале инспекцию.

– Чтоб накрыться во время бомбежек?

– Это исключено: пункты, в которых расположены школы, находятся вне поля зрения бомбардировочной авиации.

– Докажите!

– Как?

– Давайте карту.

– Но она абсолютно секретна.

– Черт с ней. Тогда – список. Я знаю Германию, пойму и без карты.

– Но это невозможно по тем же причинам.

– Ну, – Вайс встал, – тогда желаю вам успеха в вашем подвиге.

– Подождите, подождите, – уже сдаваясь, остановил Дитрих. – Хорошо, я ознакомлю вас со списком школ. – Открыл несгораемый шкаф, достал несколько липнущих к пальцам листов папиросной бумаги.

Вайс прочел:

"1) Орденский замок (Орденсбург) «Зонтлофей» в Альгой (Бавария).

2) Орденский замок «Бюлов» (Померания).

3) Орденский замок «Фогельзанг» около Гемюнд (Эйфель).

4) Замок «Поттербрут» около Санкт-Пельтен (Австрия).

5) Академия руководителей молодежи в Брауншвейге.

6) Школа партийных руководителей в Зальцбурге.

7) В Гризе.

8) Орденский замок «Крессинзее» около Фалькенбурга (Восточная Пруссия)".

Вайс медленно закурил, глубоко затянулся и, будто наслаждаясь сигаретой, откинулся на спинку дивана. Сейчас он напряженно работал – сосредоточенно запоминал названия школ. И небрежно возвратил список Дитриху, когда убедился, что они прочно закреплены в его памяти. Кстати, еще раньше, отбирая книги для Шелленберга, он предположил, что некоторые из этих орденских замков могут быть использованы как базы для тайных фашистских организаций.

– Собственно, – сказал Вайс, – на Бисмаркштрассе у нас более подробные сведения о вашей дислокации. Я очень сожалею, Дитрих, но, по-видимому, вы принимаете меня за офицера вермахта. Неужели вы не понимаете, что мы, сотрудники Шестого отдела СД, располагаем несравненно более серьезными сведениями о целях и усилиях фюрера, чем вы? – Объявил твердо: – Я должен иметь прочные гарантии, должен быть уверен, что вы не бросились в авантюру отчаяния, а занимаетесь действительно хорошо обдуманным и надежно обеспеченным делом, от которого может зависеть будущее новой великой Германии. – Добавил мягче: – Вы должны убедить меня в этом, хотя, чтобы вам было ясно, я не испытываю никаких сомнений в бессмертии тысячелетнего рейха.

– Вайс, – покорно сказал Дитрих, – но, пожалуйста, не сегодня.

– Почему же? Вы должны понять мою настойчивость. Сейчас решается судьба Германии, каждый из нас решает и свою собственную судьбу. Возможно, вернувшись на Бисмаркштрассе, я получу задание и, как это бывало неоднократно, уже послезавтра окажусь в самой неожиданной для себя стране. И останусь там надолго. Поэтому, прежде чем уйти от вас, я попрощаюсь с вами, быть может, уже навсегда.

– Хорошо, Иоганн, – сказал Дитрих. – Мы поговорим, но сейчас я должен переложить некоторые бумаги из своего сейфа в личный сейф Лансдорфа. Вы не возражаете, если вам придется подождать?

– К вашим услугам, – сказал Вайс.

Открыв дверцы сейфов, Дитрих стал неторопливо перекладывать папки. Время от времени развязывал какую-нибудь и перечитывал содержащиеся в ней бумаги.

Вайс подошел к нему, встал рядом. Дитрих, будто не замечая, не спеша продолжал свою работу. Длилось это не очень долго. Закрыв дверцы сейфов, Дитрих обернулся к Вайсу:

– Так вы все еще ждете? Хотите, чтобы я вам еще чтонибудь предложил?

Вайс протянул ему руку.

– Благодарю, Дитрих. Вы, очевидно, правы: то, чем вы занимаетесь, весьма перспективно. Я позвоню вам завтра. – И поспешно покинул комнату.

Иоганн шел по улице, не видя ничего вокруг, не ощущая себя. Он был весь судорожно, исступленно напряжен. Это была нечеловеческая работа, самое настоящее истязание мозга. Требовалось восстановить в памяти содержание бумаг, которые перелистывал Дитрих.

Иоганн вошел в кафе, сел за угловой столик, вынул из кармана газету и, глядя хмельными глазами на кельнера, бросил:

– Хорошо! – Потом, словно проснувшись, добавил вяло: – Минеральной воды.

И когда кельнер вернулся, Иоганн только махнул рукой, продолжая делать какие-то пометки на страницах «Фелькише беобахтер», которую он, казалось, читал с жадным интересом. Потом, выпив воду, оставил щедро «на чай» и ушел, прихватив с собой газету.

Он впервые явился в салон массажа в непоказанное время. Приказал вызвать профессора Штутгофа и, когда тот появился в кабине, начал возмущенно жаловаться на неловкость массажиста. Профессор попроил его успокоиться и пригласил к себе в кабинет. Вайс, закутавшись в простыню, держа в руке все ту же газету, последовал за профессором. И, не дав ему высказать возмущение столь недопустимым нарушением правил конспирации, приказал – да, именно приказал – взять бумагу и записывать то, что он сообщит.

Завернутый в простыню, он сидел в кресле с закрытыми глазами и, покачиваясь как маньяк, диктовал и диктовал профессору, только изредка поглядывая на отметки, сделанные в газете.

Когда Иоганн кончил диктовать, его изможденное лицо покрылось потом.

Профессор дал ему выпить какую-то микстуру, сказал:

– Сейчас я отведу вас обратно в кабину. Ложитесь на диван и спите. Спите во что бы то ни стало. Ваш мозг невероятно переутомлен, необходим глубокий сон, иначе такое напряжение не может пройти бесследно. – Взял Иоганна за плечи, притянул к себе, поцеловал в лоб: – Умница, мой дорогой, умница.

Бережно провел по коридору, закрыл дверь кабины и повесил на ней табличку: «Глубокий отдых! Не беспокоить!»

Вайс, как и было положено, доложил Густаву о встречах со своими бывшими сослуживцами по абверу. Тот заметил насмешливо:

– Адмирал Канарис хотел пришвартоваться к берегам Англии, и не удивительно, что кое-кто из его команды тоже испытывает тяготение к этой стране.

Иоганн знал, как коварен Дитрих. Вероятнее всего, он уже сообщил Лансдорфу, что ознакомил Вайса с некоторыми секретными материалами. Поэтому Вайс сказал Густаву пренебрежительно:

– Майор Дитрих, стремясь снова сделать меня своим сотрудником, решил похвастать товаром из их лавки.

– Ну и что? – спросил Густав.

– Придумали девиз: «Ненависть – наша заповедь, месть – наш боевой клич», – и собирают мальчишек под это знамя. Меня занятия такого рода не увлекают.

– Вы все-таки не теряйте связи со своими прежними сослуживцами, – посоветовал Густав. Добавил внушительно: – Рейхсфюрер не любил Канариса и, приняв экипаж адмирала под свою команду, едва ли исполнен доверия к его людям.