Текст книги "Золотой цверг"

– Здесь он на тебя не выходил?

– Нет.

– Если он вдруг позвонит или если ты его встретишь, обязательно дай мне знать.

– Обязательно.

– Ты знаешь Якадзуно Мусусимару?

– Я знаю Хируки Мусусимару, это главный юрист УП на Гефесте.

– Якадзуно – его сын. Не сталкивался с ним?

– Нет. А что?

– Он на Деметре.

– И что?

– Он ехал в одном купе с Ратниковым.

– Ого! Думаешь, Хируки что-то заподозрил и отправил сына проследить за Ратниковым?

– Боюсь, что да. Что-нибудь можешь добавить?

Рамирес на секунду задумался, но так и не смог ничего вспомнить.

– Не знаю, – сказал он. – Честное слово, не знаю. Я бы рад помочь, но…

В кармане Дзимбээ запиликал телефон.

– Да, – сказал Дзимбээ в трубку. – Что? Тот самый? Что? Оба? Сейчас еду. Да-да, держи его и никуда не отпускай. Сейчас буду.

Дзимбээ отключил связь и быстро сказал:

– Извини, Джон, мне надо бежать. Если вдруг что вспомнишь, ты знаешь, куда звонить.

– Кончено, Дзимбээ, – сказал Джон. – Если что-то вспомню, обязательно позвоню. Успехов тебе!

– Счастливо! – отозвался Дзимбээ и выскочил из кабинета.

Он очень торопился.

10

Анатолий вышел под дождь, некоторое время постоял под тугими струями, похожими на душ Шарко, а затем сделал двойное сальто вперед и одинарное назад. Якадзуно на его месте выполнил бы комплекс ката, а Рамирес, наверное, просто напился бы. Анатолий не знал, что делать.

С каждым днем Ибрагиму становилось все хуже. Анатолий не понимал, что именно происходит сейчас в измененном организме Ибрагима, но было очевидно, что даже трансформация класса F не в силах спасти его от лучевой болезни. Интоксикация прогрессировала, от опухших лимфоузлов протянулись тонкие розовые щупальца, нацеленные вдоль кровеносных сосудов прямо в сердце. У Ибрагима начался сепсис.

Анатолий не был врачом, но не надо быть врачом, чтобы понять, что происходит с Ибрагимом. Ибрагим умирал. Еще два-три дня, и генетически модифицированная микрофлора больше не сможет сдерживать заразу, и тогда настанет конец. Ибрагима мог спасти гемодиализ, но ближайшая больница, в которой проводили эту процедуру, находилась в Олимпе. Самое противное было то, что Ибрагим теперь совсем не приходил в сознание, он никак не реагировал на любые попытки его растормошить, он все время неподвижно лежал и только часто вздымавшаяся грудь сообщала, что он еще жив. В таком состоянии Ибрагим не мог ничего подсказать Анатолию, Анатолий должен был принимать решение самостоятельно.

И Анатолий принял решение.

Он зашел в есо, взял сумку с начинкой золотого цверга и закинул ее на заднее сиденье трофейной «Капибары». Никому ничего не говоря, Анатолий сел за руль, завел двигатель и направил машину в Олимпийские болота.

Он ехал минут десять, выжимая из машины максимально возможную скорость для такой местности. Когда стена леса скрылась за горизонтом и вокруг не осталось ничего, кроме бескрайнего болота и тумана над ним, Анатолий остановил машину. Посадить ее оказалось непросто, только с третьего раза Анатолию удалось найти достаточно сухой участок, чтобы «Капибара» смогла бы потом взлететь.

Пропеллеры остановились. Анатолий открыл дверь и вылез из машины, провалившись в жидкую грязь почти по колено. Болото медленно засасывало тяжелую «Капибару», через пару часов ее уже не вытащить. Но Анатолий не собирался оставаться здесь так долго.

Он расстегнул сумку и недоуменно уставился на пистолет, лежащий на самом верху. Точно, пистолет Дэйна он тогда положил в эту самую сумку. Как же он мог забыть об этом? Кажется, грядет нервное истощение, надо срочно принимать меры. Во время боевых действий бойцам в таком состоянии дают внеочередной отпуск. Жалко, что здесь отпуск никто не даст, да и просить не у кого, разве что у бога.

Анатолий извлек из сумки пистолет, запасную обойму и мобилу Дэйна, и бросил все это на заднее сиденье. Далее он заглянул внутрь сумки и обнаружил там десяток целлофановых пакетов, заполненных тяжелым светло-серым порошком. По-хорошему, надо бы их вскрыть, но кто знает, насколько эта соль ядовита… Ничего, и так сойдет.

Анатолий вытащил из сумки пакет, выпустил его из рук и тот смачно впечатался в болотную жижу. Дыра, пробитая пакетом в грязи, быстро затягивалась, уже секунд через пять это место ничем не отличалось от любого другого места вокруг. Анатолий перевернул сумку и пакеты, хранящие в себе самую большую тайну в истории человечества, отправились на дно деметрианской грязевой ванны.

Анатолий забрался в машину и повернул ключ. Двигатель «Капибары» натужно взревел, машина покачнулась, двигатель взревел еще раз, машину резко подбросило вверх, снизу раздалось оглушительное чавканье, Анатолий отпустил педаль газа и выровнял машину. Пора ехать домой, то есть, в езузера Вхужлолх. Сейчас временным домом Анатолия стала деревня, населенная ящерами, и, наверное, это неправильно, потому что хороший человек не должен жить среди ящеров, прячась от себе подобных.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Первым, кого увидел Анатолий, выйдя из «Капибары», был вавусо Возлувожас. Это было странно, Анатолий полагал, что старый ящер надолго покинул эти края. Интересно, что его сюда принесло?

Возлувожас дождался, когда Анатолий закроет машину, а затем встал в торжественную позу и сказал следующее:

– Суйгехухеха хева, езойлакл есло Анатолий. Вавусо Ибрагим всожо, со хойсвех. Х овусв мажел зухэ мелвуфугс, лсусусе сросевех срашуй гузежв. Сос рвиюгвехув панацея.

С этими словами Возлувожас развязал простую кожаную ладанку, висевшую у него на шее и вытащил оттуда простую стеклянную ампулу. Сердце Анатолия екнуло. Он взял ампулу в руку и вгляделся в полустертые буквы на ее поверхности.

– Это оно? – спросил Анатолий дрогнувшим голосом. – Панацея? Откуда оно у вас?

Возлувожас оскалился и произнес длинную речь, из которой Анатолий не понял ни слова.

– Спасибо, – сказал Анатолий, отвернулся и пошел в есо, где лежал Ибрагим.

2

Дождевые капли непрерывно стучали по пластиковому тенту, отдельные шлепки сливались в непрерывный гул, из-за которого было трудно говорить. Впрочем, говорить и не требовалось.

Рамирес сидел перед компьютером и играл в тетрис. В этом компьютере было много других игр, гораздо более интересных для большинства людей, но Рамирес выбрал именно тетрис. Рамирес не любил компьютерные игры и потому выбрал наименьшее зло из всех возможных.

Оказывается, в работе строительного рабочего тяжелее всего переносится вовсе не отсутствие привычных удобств и не груз ответственности за сложные и дорогостоящие механизмы, в которых ты совершенно не разбираешься. Тяжелее всего бороться со скукой.

Современные промышленные роботы работают полностью автономно. Они самостоятельно расчищают местность от деревьев и кустарника, они выбирают подходящие деревья, срубают их, обрезают сучья, обтесывают стволы, превращая их в сваи, которые потом забиваются в болотную трясину на глубину, достаточную для того, чтобы никакой порыв ветра не смог сорвать ветровой щит с креплений. Даже глубину, на которую нужно заколотить каждую сваю, роботы выбирают самостоятельно. Роботы протягивают бесконечные нити тонкой сверхпрочной лески, крепят их к сваям, раскладывают на земле бесчисленные квадраты сверхтонкого пластика и накрепко пришивают каждый квадрат к нужным нитям. А потом длинные невесомые ленты аккуратно складываются в гармошку и сматываются в рулоны.

Каждый робот держит в памяти всю конструкцию щита до мельчайших подробностей, только роботы способны на такое, ни одному человеку такая задача не по силам. Километрах в двух к востоку другие роботы прикрепляют к длинному канату сдутые оболочки аэростатов, которые потом наполнятся водородом и увлекут всю конструкцию высоко вверх, и тогда щит распрямится и встанет стеной на пути ветра, несущего влагу, и туман уйдет с улиц Олимпа.

Когда Рамирес только-только приехал сюда, он предложил покрасить пластиковую пленку в небесно-голубой цвет, а нижнюю часть щита расписать красивыми земными пейзажами. Ефим Борода, которому Рамирес высказал эту идею, в ответ странно хрюкнул и сказал, что все это сделать можно, но тогда щит поднимется в небо только через месяц, а не через два дня, как надо, и вождь сильно обидится. Рамирес смутился и больше ничего не говорил.

Сверхтонкие пластиковые листы, лежащие на мокрой траве, почти незаметны для человеческого зрения, а когда они будут висеть в воздухе, их вообще не будет видно. Сейчас Рамирес думал, что это не очень хорошо. Крупные летающие существа вроде земных птиц на Деметре, к счастью, не водятся, но насекомые будут постоянно пытаться пролететь сквозь щит, пробить его они не смогут, но когда миллион бабочек одновременно повиснет на тонком пластике, выдержат ли аэростаты такую тяжесть?

Рамирес потянулся было к ярлычку электронной таблицы, чтобы проверить свое предположение, но вовремя отдернул руку. Он вспомнил про веб-камеру, стоящую сзади, и ему стоило больших усилий не обернуться.

Рамирес снял тетрис с паузы и сделал вид, что полностью поглощен игрой. Время от времени он косил глазом в угол экрана, где короткая цепочка цифр сообщала, что роботы работают в нормальном режиме и нет ничего такого, для чего может потребоваться помощь человека-оператора. Смотреть на эти цифры не было никакой необходимости, потому что когда компьютер фиксирует нештатную ситуацию, тетрис в мгновение ока исчезает с экрана, а его место занимают четкие инструкции, кратко и точно описывающие, что нужно делать, куда пойти и кому доложить.

За весь вчерашний день возникло только две нештатные ситуации. В первый раз один робот был придавлен деревом, которое только что спилил другой робот, а потом рука-манипулятор третьего робота, ремонтника, не смогла подлезть к некоторым гайкам поврежденного собрата и Рамиресу пришлось взять в руки гаечный ключ и решить проблему самостоятельно. Второй раз робот-разведчик обнаружил в метре от будущей сваи гнездо редкого вида ящерицы швозозров и потребовал явного разрешения на дальнейшую работу в этом месте. Рамирес немедленно дал разрешение, он понимал, что экологи, наблюдающие веб-трансляцию, будут возмущены, но в той ситуации, что сложилась сегодня, не следует увлекаться заботой об инопланетных организмах, занесенных в красную книгу. Вначале люди должны позаботиться о себе, чтобы самим не оказаться занесенными в красную книгу. Вот когда жизнь на Деметре чуть-чуть наладится, вот тогда мы обязательно понастроим заповедников и даже самый остервенелый эколог сможет заниматься любимым делом, и никто не станет чинить ему никаких препятствий. А сейчас извините – люди гораздо важнее всяких зверушек.

Не спеша обдумав все вышеописанное, Рамирес переключил монитор на робота, приславшего запрос, и увидел, как узловатая механическая лапа аккуратно собирает яйца швозозров в целлофановый пакетик и укладывает этот пакетик в отсек для запчастей. В этих действиях не было никакой необходимости, потому что к концу рабочей смены яйца испортятся, и никто и никогда из них уже не вылупится. Можно было приказать роботу вынести их за пределы строительной площадки, но смысла в этом нет, потому что спасти их можно только в том случае, если отыскать ящерицу, которая их снесла, а это невозможно чисто технически. И вообще, когда щит взмоет в небо, здесь изменится вся биосфера, и эмбрионам, начавшим жизнь внутри пятнистых скорлупок, еще повезло, их жизнь закончится быстро и безболезненно, а вот их родителям придется долго страдать от голода и иссушающей жары посреди пересыхающего болота. Лучше уж сразу.

Рамирес даже подумал, не стоит ли приказать роботу разбить яйца, но дальше одной мысли дело не пошло. Кто его знает, что подумают люди, которые смотрят веб-трансляцию, может, они подумают, что Джон Рамирес – жестокий и безжалостный садист, которому доставляет удовольствие глумиться над беззащитными живыми комочками, заключенными в костяную скорлупу.

В первое время Рамирес находил удовольствие в том, что сейчас вся планета смотрит, как он сидит за полевым компьютером и показывает личный пример тысячам потенциальных рекрутов. Вот, смотрите, люди, сам Джон Рамирес, доктор физики и личный друг самого вождя, не стыдится сесть за консоль и лично поучаствовать в великой стройке. Смотрите, люди, и осознавайте, что для того чтобы построить светлое будущее, мало говорить, надо еще и действовать. Рамирес стремился показать всем своим видом, насколько интересна, важна и ответственна его работа, он постоянно переключался с одного экрана на другой, он изучил свой участок в мельчайших подробностях, он вникал в каждую мелочь, вмешивался в каждое действие каждого робота, и он испытывал самое настоящее счастье оттого, что занимается нужным и полезным делом.

После четырех часов напряженной работы настало время обеда. Рамирес с сожалением оторвался от консоли и отправился в полевую столовую за своей порцией генетически измененных деметрианских грибов. На этот раз грибы были ароматизированы синтетическим сырным ароматом, их можно было есть почти с удовольствием, даже хлеб из семян ползучего кустарника есусшав не казался таким гадким, как обычно.

Обеденный перерыв закончился, Рамирес вернулся на рабочее место и обнаружил, что выработка роботов в единицу времени возросла за время обеда почти в полтора раза. Рамирес почувствовал укол совести, он подумал, что роботы как бы говорят ему – вот видишь, мы трудимся, не покладая рук, а ты находишь время на обед и на все остальное, ты прохлаждаешься, а мы постоянно работаем, и кто из нас подает пример будущим поколениям – ты или мы?

С удвоенной энергией Рамирес принялся за работу и примерно через час он заметил, что эффективность работы роботов упала до утреннего уровня. Рамирес понял – роботы не нуждаются в помощи человека, человек им только мешает. В экстренных ситуациях, когда робот не знает, что делать, вмешательство оператора необходимо, а когда все и так хорошо, он только вредит. Рамирес со стыдом вспомнил, что старший мастер, инструктировавший его утром, говорил ему то же самое, но тогда Рамирес только отмахнулся от его слов, он подумал, что человек хочет успокоить его, чтобы он не испугался тяжелой работы.

С этого момента Рамирес вообще не вмешивался в дела роботов. Он мрачно играл в тетрис и страдал от скуки. Компьютер был оснащен терминалом глобальной сети, можно было полазить по сайтам, почитать новости, посидеть в чате, пообщаться со знакомыми, Рамирес все это попробовал, но на второй день работы все уже приелось. Полина осталась в Олимпе, она руководила записью добровольцев на стратегические стройки и она была слишком занята, чтобы тратить время на пухнущего со скуки любовника. Планетарные новости не сообщали ничего интересного, похоже, братство ввело настолько жесткую цензуру, что даже самые желтые газеты присмирели и не отваживались рассуждать о политике. Они ограничивались в своих выпусках только обычными темами – кто кого убил, изнасиловал или просто трахнул, сколько человек пострадало в той или иной катастрофе, что кому обещают гороскопы, что модно носить в очередном сезоне, где лучше покупать роскошные побрякушки, и так далее и тому подобное. короче говоря, газеты Рамиреса не заинтересовали. Оставались еще чаты, но их Рамирес никогда не любил, ему всегда казалось бессмысленной тратой времени часами поддерживать абсолютно пустой разговор. Даже сейчас, когда занять себя было нечем, Рамирес предпочитал играть в тетрис.

Неподвижный глазок веб-камеры за плечом раздражал его, чем дальше, тем больше. Рамирес не отрицал, что это была толковая идея – показать, как один из самых знаменитых революционеров, главный идеолог братства, трудится на стройке века наравне с другими добровольцами. Он понимал, что если сейчас прекратить трансляцию, все подумают, что Рамиресу надоело работать, что он теперь прохлаждается в Олимпе и радуется тому, какую хорошую рекламу он сделал делу братства. Собственно, Рамирес приехал сюда именно для того, чтобы сделать рекламу делу братства, но просто неприлично демонстрировать этот факт так явно. Так что придется сидеть на этой полянке до тех пор, пока стройка не закончится и щит не взмоет в воздух, чтобы избавить столицу планеты от дождя и тумана.

3

Ибрагим открыл глаза, встал на ноги и вышел из есов, покачнувшись только один раз. Это выглядело так буднично, что до Анатолия не сразу дошло, что именно только что произошло. Минуту назад человек лежал пластом, и все уже приготовились к тому, что завтра-послезавтра он умрет, и вот он спокойно встает и ходит, и даже не высказывает никаких особенных эмоций по поводу своего выздоровления.

Ибрагим вернулся через минуту. Анатолий посмотрел на него и вздрогнул. Ибрагим походил на ожившего мертвеца. Чудовищно исхудавший, покрытый красными пятнами, с воспаленными лимфоузлами, пропахший потом и мочой, он производил жуткое впечатление. Но глубоко ввалившиеся глаза бывшего подполковника СПБ смотрели ясно и осмысленно.

– Где ты взял панацею? – спросил он осипшим, но совершенно спокойным голосом.

– У ящеров, – недоуменно ответил Анатолий.

Им овладело странное чувство, будто все происходящее ему снится. Ну не бывает так, чтобы умирающий человек вдруг встал и пошел, а потом вернулся, застегивая на ходу ширинку, и стал спокойно разговаривать, даже не радуясь тому, что теперь снова здоров. Прямо как живой мертвец из фильма ужасов…

– У каких таких ящеров? – переспросил Ибрагим. – Откуда у ящеров панацея?

– А я знаю? Возлувожас меня вчера встретил, подошел, говорит, на, держи, твоему другу это поможет.

– И все? Он не говорил, что хочет взамен?

– Нет.

– Плохо. Должно быть, хочет чего-то совсем запредельного. Возлувожас – это кто вообще такой?

– Местный вавусо, прямой начальник Фесезла. Это он просил меня поучаствовать в ритуальном поединке вместо себя, помнишь, я рассказывал?

– Что-то такое припоминаю, – Ибрагим наморщил воспаленный лоб. – Ну-ка, расскажи все по порядку, от начала и до конца.

Анатолий вздохнул и начал рассказывать историю своего знакомства с ящерами, стараясь не упустить ничего важного. Ибрагим внимательно выслушал Анатолия, умудрившись не задать ни одного вопроса по ходу изложения. Анатолий так и не понял – то ли ему было все понятно, то ли совсем наоборот.

– Интересно, – сказал Ибрагим. – Очень интересно и очень странно.

– Что странно?

– Все. Вот, например, откуда у Фесезла радиостанция?

– Какая радиостанция?

– Он принял твой аварийный сигнал, значит, у него должна быть радиостанция. Откуда он ее взял?

– Не знаю, – растерялся Анатолий. – С машины какой-нибудь снял…

– Это как раз понятно, непонятно, почему она осталась у него. Почему ее не забрал, например, Возлувожас? Или сам швуэ Ойлсовл?

– Кто-кто?

– Швуэ Ойлсовл, верховный правитель Усуфлай. Думаешь, у местных ящеров столько радиостанций, что каждому мелкому вождю полагается по одной? А у каждого вавусов есть в кармане ампула панацеи, просто так, про запас? Между прочим, панацея для всех нечеловеческих организмов смертельна, деметрианские ящеры не являются исключением. Они могли хранить панацею только для одной цели – в нужный момент помочь нужному человеку, именно человеку, а не ящеру. Ты знаком с их этикой?

– Чуть-чуть.

– Принцип хахех ив осусув знаешь?

– Нет.

– Значит, ничего ты про них не знаешь, это у них один из главнейших принципов. Если коротко, дело в следующем – если тебе что-то дали, ты обязан дать взамен что-то более ценное. Не такое же ценное, а более ценное. Понимаешь?

– Они потребуют от тебя, чтобы ты сделал что-то очень сложное?

– Нет, они не потребуют, они вежливо попросят. Если я откажусь, они ничего мне не сделают, они не такие дураки, чтобы меня обижать. Но тогда я буду для них вне закона, и вы двое тоже, если только не отречетесь от меня, а тогда нам придется срочно возвращаться в Олимп, а мне этого не хочется. И еще, отказ расплатиться за услугу у них считается достаточным основанием для войны.

– Для войны с кем?

– Либо с тем, кто отказался платить, либо с его файзузосо, либо с файзузосо его файзузов… ну и так далее. А поскольку со мной воевать бесполезно, а прямого начальника у меня сейчас нет, они имеют право начать войну сразу со всем Олимпом.

– Ну и флаг им в руки.

– Не все так просто. У них есть панацея, а обычный мелкий феодал имеет в лодке радиостанцию. Ты уверен, что у них не найдется на складе сотни пистолетов?

– Ну и пусть найдется. Начиная с класса D оружие требует метку бойца, а с одними пистолетами много не навоюешь.

– Как сказать… Мы с тобой нормально видим в тумане, а обычные люди? Если ящеры захотят зачистить окрестные плантации, они без проблем это сделают. Олимп ящерам не по зубам, а вот мелкие поселки… но мы отвлеклись. На самом деле я не думаю, что ящеры хотят воевать с людьми. Я думаю, Возлувожас попросит у нас что-нибудь более реальное. Например, замочить дувчах Осув. Вожузл остался жив, а значит, имеет право оспорить результат поединка, тем более что оспаривать есть что. Насколько мне известно, у ящеров еще не было прецедента, чтобы на всиязо ухез выступали люди, так что у него есть повод воззвать к справедливости дувчав.

– Гм… и ты согласишься?

– Да. Я могу не признавать закон ящеров, но должна же быть хоть какая-то благодарность, иначе я сам себя перестану уважать. Возлувожас спас мою жизнь и теперь я должен выполнить гм… почти любую его просьбу. И вообще, нам пора убираться подальше от Олимпа. Даже странно, что нас до сих пор не нашли, Дэйн ведь наверняка им все уже рассказал.

– Найти в джунглях одно определенное езузера, да еще в сезон дождей… я не знаю, насколько это легко.

– Нелегко. Но если очень нужно, найти можно. А им очень нужна эта сумка.

– Им ее не найти.

– Почему?

– Я ее выкинул в болото.

– Зачем?!

– Тебе становилось все хуже, у тебя начался сепсис, ты уже умирал. Я собрался везти тебя в Олимп.

– Зачем?

– Чтобы тебя вылечили.

– Они бы меня не вылечили. Они бы вкололи мне феназин и стали бы допрашивать, куда я дел эту сумку.

– Ты говорил, на тебя феназин не действует!

– В таком состоянии все действует. Ладно, проехали, спасибо за заботу. Ты помнишь, куда выкинул это хозяйство?

– Нет, конечно! Я специально отъехал подальше, чтобы не было заметных ориентиров.

– Теперь окончательно проехали. Может, они и не будут так сильно искать эту гадость… в конце концов, она им больше не нужна, да и нам, в общем-то, тоже. Чтобы воспользоваться этой штукой, нужна очень хорошая поддержка обычным оружием, для террориста-одиночки эта вещь бесполезна.

– Ты говорил, она мощнее, чем термояд!

– Я преувеличил. Сто двадцатый элемент взрывается сильнее, чем плутоний, но совсем ненамного, единственное его преимущество в том, что он нерадиоактивен и что бомбу можно сделать очень маленькой. Насколько я понимаю, леннонцы каждый раз взрывали маленький заряд, а потом доводили дело до конца обычными электрическими бомбами. Нам такое не повторить.

Анатолий почувствовал себя идиотом. Ибрагим обманывал его с самого начала, он так красочно расписал, что могут сделать террористы с этой статуей, а на самом деле она – обычное спецсредство, притом не особо мощное. Интересно, в чем еще он солгал?

– Прости меня, – сказал Ибрагим, – но тогда это было нужно. Мне было нужно, чтобы ты осознал всю опасность, которую таит в себе эта статуя. Если бы я не солгал, ты мог упереться, и тогда бы мы потеряли время.

– Мы и так потеряли время.

– Нам не хватило совсем чуть-чуть. Если бы леннонцы не начали выступление немедленно…

– Если бы да кабы… Ты совсем оклемался?

– Совсем я оклемаюсь недели через три, но драться могу уже сейчас.

– Вот и хорошо. Пойду, скажу Говелойсу, что ты очухался. Заодно узнаем, что им от тебя нужно.

4

Говелойс вынырнул из тумана, как призрак. Только что впереди ничего не было и вот в метре от тебя появляется из ниоткуда здоровенный ящер, присаживается рядом и начинает говорить. От такого можно и инфаркт схлопотать.

– Очень густой туман, – сказал Говелойс после того, как он и Якадзуно обменялись приветствиями. – Нехорошая погода. Нехесусосе боится, как бы не началось наводнение.

– Ну и бесы с ним, – сказал Якадзуно, – мы же на пригорке.

– Вода размоет землю, – пояснил Говелойс, – вырастет мало лвухсылк, придется много охотиться. Многие погибнут.

Якадзуно пожал плечами. Он мог бы выразить соболезнование, но не знал, как это лучше сделать. Насколько Якадзуно разобрался в этикете ящеров, выражать фальшивые эмоции у них считалось очень дурным тоном, а Якадзуно в глубине души не испытывал никаких особенных чувств по поводу того, сколько охотников из ловов Увлахув погибнут в ближайшее время от несчастных случаев. Поэтому Якадзуно счел за лучшее промолчать.

– Приехал Возлувожас, – сообщил Говелойс, – и с ним еще срас Евсро. У нас говорят, что когда Евсро появляется в езузерл, жди беды.

– Почему?

– Потому что Говелойс Осуэ не посылает Евсров туда, где все хорошо. Евсро – правая рука Осув, у вас таких называют серыми кардиналами. Когда все хесе Сехесвахуж осталось без дрижа и лозшуэ сходились в поединках по два раза на дню, Евсро решил проблему за восемь дней. Когда дувч Евуволо на ежегодном вуфговозе поднял вопрос о переделе угодий, а швуэ Ойлсовл ему отказал, все думали, что будет война, но войны не было. А потом дувч Евуволо погиб от несчастного случая и после этого некоторые говорили, что видели Евсро с женщинами самого швув. А потом несчастные случаи стали происходить с теми, кто так говорил, и об этом перестали говорить. Срас Евсро – страшный человек.

– Человек?

Говелойс фыркнул.

– Не человек, вызу. В вашем языке нет общего слова, обозначающего и людей и вызусе, и в нашем языке тоже нет такого слова. Я думаю, такого слова нет ни в одном языке.

– Когда-нибудь такое слово появится, – предположил Якадзуно.

– Надеюсь, – вздохнул Говелойс. – Но вернемся к нашим вгувово. Ты не знаешь, что нужно Евсрох от Ибрагима?

– Понятия не имею.

– Я тоже. Сильно сомневаюсь, что дувч решил просто подготовиться к ухех.

– К какому еще ухех? Вожузл настучал-таки дувчу?

Говелойс поморщился, он не любил, когда люди коверкают ухуфлуз произношение.

– А ты как думал? – ответил Говелойс вопросом на вопрос. – Если какое-то решение можно оспорить, оно обязательно будет оспорено. Вожузл заявил, что правило выбора подставных бойцов должно быть пересмотрено, потому что если одного из участников представляет шемсезл, это нечестно. Это забавно, хширэз будут спорить, можно ли считать Анатолия существом мужского пола.

– Кто-то сомневается? – удивился Якадзуно.

– Нет, в этом никто не сомневается, особенно после того, как вы с Анатолием перестали носить одежду. Дело в другом, дело в том, что во всех правилах, когда речь идет о любом произвольном вызуз, употребляется слово охи, то есть мужчина. В те времена, когда эти правила начали действовать, вызуэ не знали мажел, и теперь непонятно, можно ли считать, что мажел являются охивой. Это серьезный вопрос, он намного серьезнее, чем может показаться, потому что от него зависит очень многое. Если человеческие мужчины не есть охий, то на людей не распространяются никакие правила и вызуэ могут обращаться с людьми как с дикими зверями.

– Охотиться?

– В том числе и охотиться …

Якадзуно фыркнул. Он представил себе, как ящеры с копьями рыщут по переулкам Олимпа, высматривая подходящую жертву…

– На людей не так просто охотиться, – сказал Якадзуно. – Стоит только вашим охотникам войти в Олимп…

– Никто не говорит об Олимпе, – перебил его Говелойс. – Но вокруг Олимпа разбросано много мелких поселений, которые плохо охраняются.

– Стоит ящерам напасть на людей, как из Олимпа сразу же придет много воинов, которые успокоятся только тогда, когда сравняют с землей целое хесе.

– Из Олимпа никто не придет. В Олимпе междоусобица, там нет твердой власти, а когда нет твердой власти, никто не думает о тех, кого не видно простым глазом. Швуэ Ойлсовл может опустошить все плантации на двести километров вокруг и ничего ему не будет.

– Когда-нибудь в Олимпе восстановится нормальная власть и тогда люди заинтересуются, что случилось с теми, кто жил на плантациях. После этого Ойлсовлу придется туго.

– Необязательно оставлять после себя руины, можно обставить все так, как будто люди сами собрались и уехали. Испугались новой власти, собрали всю технику, погрузили в грузовик и уехали куда-нибудь подальше, в какие-нибудь глухие места, где их никто не достанет. Думаешь, новая власть будет все раскапывать? По-моему, они только обрадуются, что рядом с городом появилось много незанятой земли.

– Они удивятся, откуда у окрестных ящеров взялось столько человеческой техники.

– У окрестных ящеров не будет человеческой техники. Ухуфлайз населяют очень большую территорию. Если отогнать всю захваченную технику в отдаленные хесею, люди очень долго ничего не узнают. Вы, люди, нелюбопытны, вас не интересует даже то, что происходит в метре от вашего носа.

– Рано или поздно люди все узнают и тогда они не простят вам этого.

– Нам – нет. А вот если в этом деле будут участвовать другие люди…

До Якадзуно дошло, к чему клонит Говелойс.

– Ты предлагаешь мне предать свой народ? – спросил Якадзуно и его голос прозвучал обманчиво спокойно.

– Я – нет, – спокойно сказал Говелойс, – а вот Евсро запросто может предложить, иначе я не понимаю, зачем он сюда приехал. Понимаешь, Якадзуно, очень плохо, что женщины у вас почти такие же, как мужчины. Если хширэз решат, что Анатолий – охи, получится, что все другие человеческие мужчины тоже охий, а поскольку у вас женщины имеют те же права, что мужчины, получится, что они тоже охий, а тогда получится, что и у нас охий и зерэ не должны различаться. А этого не должно быть, потому что тогда потеряют смысл правила. Что бы ни решили хширэз, нас ждут великие потрясения.

– Возлувожас зря попросил Анатолия сразиться с Вожузлом, – сказал Якадзуно.

Говелойс безразлично дернул кончиком хвоста.

– Возлувожас ничего не делает зря, – сообщил он. – Если начнется война, он здорово повысит фувуху, война всегда дает такой шанс. А если войны не будет, Возлувожас наверняка оставит езузера Шухозгр в своем хесев. В любом случае он в выигрыше.

– Если в Шухозгр прилетит автономная граната, он не будет в выигрыше.

– Война – всегда риск.

– По-твоему, войны не избежать?

– Пока еще шанс есть. Ты говорил, что многие люди не хотят иметь Багрова своим лсусозо, пусть они принесут присягу Ибрагиму.

– Ибрагиму?

– Ага. Ибрагим будет лсусозо мажел, Ойлсовл будет лсусозо вызусе, и мы будем жить рядом. Пусть те люди, кто не любят Багрова, уйдут в лес. Ойлсовл выделит им землю, и мы будем соседями. Как тебе такой вариант?

– Люди не смогут жить в лесу, подобно вам. Нам нужны развлечения, нужно много разных вещей, нам недостаточно только того, чтобы было вдоволь еды и женщин. Каждый человек хочет иметь большой и комфортный дом, кучу приятных мелочей, машину, выход в планетарную сеть, бар, где можно посидеть с друзьями, женщину, с которой можно жить, или на худой конец бордель по соседству с домом… Если люди уйдут в лес, у них ничего этого не будет.