Текст книги "Рай на взрывчатке"

5. Намек судьбы

Как-то раз в воскресенье, с утра пораньше, пошел я к Кузе, предвкушая полноценный игральный день. Но на этот раз друг мой встретил меня хмуро. На лбу его красовался большой кровоподтек, смазанный йодом.

– Неплохая блямба, – пошутил я. – Где это тебе выдали?

– В Неаполе, – мрачно ответил Кузя. – Понимаешь, познакомился тут с одной, ухаживал не хуже, чем за другими, а как настал час путешествия по Италии – чувствую: на тормозах поезд наш идет. Ну, думаю, впереди городов еще много, где-нибудь во Флоренции… Но какое там! Стали Неаполь рассматривать, Ксана эта вдруг вскочила, альбом захлопнула – и меня же им по голове. Да еще кричит: «Вот тебе Неаполь! Я думала – ты человек, а ты – кобель гаванский!» С тем и ушла.

– Не переживай! – стал я его утешать. – Не всегда же козырная масть идет.

– Да не в этом дело! – всколыхнулся Кузя. – Тут в том суть, что права она. Измельчал я на легких успехах. Она мне сигнал дала.

– Хорош сигнал – гирей по балде! – подкинул я остроту.

– Ну, положим, не гирей… Но именно – по балде. В этом – намек судьбы. Пора мне подумать всем мозгом, пора морально встрепенуться!

Он в тот день играл без должного внимания, мне тридцать условных рублей продул. Потом вдруг ударил кулаком по столу и заявил:

– Нужно мне свою жизнь перелопатить!

И тут я подбросил ему плодотворную мысль: перелопачивание надо начать с перемены места жительства.

– Мелко мыслишь. Шарик, – пробурчал Кузя. – Ну, сменяюсь я с Васина острова куда-нибудь на Петроградскую сторону, а что это даст душе? Там те же женские соблазны.

– Не мелко мыслю, а очень даже глубоко, – возразил я. – Я не о квартирном обмене толкую. Я о том толкую, что тебе надо обменять сушу на море. То есть уйти в плаванье. Тебе следует с моим дядей поговорить насчет этого.

– Хочешь на море иметь постоянного партнера? – угадал Кузя мой тайный замысел. – А что, если и взаправду попробовать сменить территорию на акваторию?..

Через несколько дней он явился к дядюшке моему с просьбой посодействовать насчет зачисления в пароходство. Дядя о Кузе был весьма высокого мнения и обещал помочь. Скоро дело пошло на лад. Хоть Кузя и донжуанил, но трудился он честно, безалкогольно, беспрогульно, так что с работы ему дали отменную рекомендацию. И по месту жительства управдом написал неплохую характеристику. Еще бы! Чуть в какой квартире неполадка со светом – жильцы к Кузе бегут, и он безотказно спешит на помощь. И притом все за так, ни разу ни с кого ни копейки не взял. Плюсом было и то, что специальность нужную имел. Одним словом, зачислили его на тот же пароход, что и меня. И в день зачисления сжег Кузя свой донжуанский блокнот, а альбом с городами Италии букинисту продал. На вырученную сумму купил два белых венка – и возложил их на Смоленском кладбище на дорогие его сердцу могилы.

6. Казенный дом с полом покатым

Вскоре ушли мы в плаванье. В трюме везли мы ящики с сельхозтехникой для одной южной страны. Это был наш так называемый генеральный груз. В дальнейшем от всякой корабельной терминологии буду воздерживаться – боюсь напутать, наврать; память-то у меня, как вы знаете, отменная, но не так уж много я проплавал, чтобы эта терминология в нее прочно въелась. И, вообще, всякую морскую романтику и специфику не стану разводить – не буду у писателей-маринистов их соленый хлеб отбивать. Да и не в том суть моего повествования. Но на всякий случай, для сведения сухопутных граждан, уточню, что самое главное помещение на любом судне, мирном или военном, – это камбуз, то есть кухня. Камбуз – это, художественно говоря, душа и сердце корабля. На суше без кухни, на худой конец, можно прожить: пошел к знакомым, будто невзначай подгадал к обеду – глядишь, и сыт. Или свернул с дороги в лес, а там – земляника, малина – как-никак, пища. Иногда, в случае крайней необходимости, и через забор в чужой сад перемахнуть можно, поддержать себя яблоками, грушами. Но на море все эти возможности отпадают, там вся надежда – на камбуз.

С гордостью могу отметить, что к камбузу я имел прямое отношение. Не скрою, я играл там роль вспомогательную, выполнял черновую работу, поручаемую мне главным коком. К сожалению, этот главкок, вредная душа, невзлюбил меня. Он клеветнически утверждал, что я, мол, не столько тружусь, сколько выискиваю самые вкусные куски и «обжористо заглатываю» их. Это он приклеил мне нелепую кличку – Жрун, а остальные члены команды, обезьянисто подражая ему, тоже так меня звать стали.

Кузе жилось полегче, он ведь не в камбузе трудился. И почет ему больше был. После одного случая команда его сильно зауважала. Он в некоей дальней гавани в воду кинулся – выручать слепого туземца, который по ошибке упал с причальной стенки. Дело тем осложнялось, что акулы почем зря у борта резвились. Но Кузя заявил: «Нептун не выдаст, рыба не съест» – и с борта вниз головой. Ему почему-то повезло; и сам в живых остался, и человека спас.

Что меня утешало – так это покупки. Я на валюту, что нам выдавали, сувениров не покупал, ими сыт не будешь. Я приобретал разные редкостные скоропортящиеся фрукты, овощи, ягоды и, безусловно, сразу же их потреблял. Чего только не перепробовал!..

А вот Кузя – тот на одной экзотической толкучке говорящую птицу приобрел. Какого цвета и какой породы она была – история умалчивает. Ведь опубликуй я ее данные – доценты, эти сыщики от науки, живо пронюхают, на каких широтах-долготах такие птицы самоговорящие водятся. А купил ее Кузя вместе с большущей позолоченной клеткой; ему эта птичья жилплощадь дороже самой птицы обошлась. Ту клетку-беседку мой друг подвесил в кубрике к подволоку. В первое время возражения были: некоторый запах от птицы появился, да притом она иногда в неурочное время начинала выкрикивать какие-то отрывистые лозунги, мешая отдыху людей. Но вскоре один предпенсионный морской волк объяснил всем, что птица – не без образования, Она, мол, не при дамах будь сказано, умеет коротко и ясно выражаться на трех иностранных языках. Это был, ясное дело, плюс в ее пользу.

И еще на один сувенир Кузя потратился. Ну, тут я не возражал. Купил он в одном заморском ларьке колоду в роскошном упадочно-капиталистическом исполнении: короли – по пояс голые, дамы – тем более; однако все при своих украшениях и регалиях. Колода та имела надежный водонепроницаемый футляр, так что дружку моему она в копеечку встала. Но в карты – даже тайком – играть было как-то неудобно. И пролежала та ценная колода в Кузином кармане в полной неприкосновенности до самого кораблекрушения.

А жизнь шла. Генеральный груз мы давно доставили по назначению, и теперь судно наше, по договору пароходства с заграничными торговыми фирмами, курсировало между портами разных стран.

Однажды во время шторма напоролись мы на подводный риф. Образовался тот риф в результате недавней вулканической деятельности природы, так что ни в каких лоциях он не значился и капитан в аварии виноват не был. Впрочем, узнал я эти подробности только несколько лет спустя, когда вернулся из Рая. Пробоина оказалась широкой и длинной, не хуже, чем у «Титаника», так что спасти пароход не было никакой возможности. Он теперь плыл по воле волн и торопливо погружался в море. Были спущены спасательные шлюпки, команда без излишней паники заняла на них места. Капитан, как и положено, прыгнул в шлюпку последним.

По аварийному расписанию мы с Кузей поместились в шлюпку ь 3. В тот момент, когда она уже отваливала от подветренного борта, Кузя вдруг хлопнул себя по лбу и закричал гребцам:

– А птица?!. Она же захлебнется!.. Ребята, повремените малость! Имейте человечность!

С этими громкими словами он уцепился за штормтрап и полез обратно на судно. Я кинулся вслед за ним. Поступил я так не из слепого героизма, а по трезвому расчету. Я сообразил, что, пока Кузя спустится в кубрик и вынесет клетку, я успею смотаться в камбуз и взять оттуда в дорогу большую порцию жареного фарша, (катастрофа произошла перед самым обедом, который вследствие этого не успел состояться). И я действительно проник туда, куда намечал, ссыпал фарш с противня в большую кастрюлю, затем взял две буханки хлеба, кое-какие продукты и специи – и все это плотно завернул в поварской фартук главного кока.

Когда я упаковывал пищу, из нагрудного кармана фартука выпал ключ. Я знал, от чего он, но зловредный шеф-повар не доверял его мне! То был ключ от малого холодильника, в котором хранились особо ценные продукты; они входили в наше меню только по праздникам, и, кроме того, корабельный врач мог выписывать их заболевшим для подкрепленья сил. Взвалив на спину узел и прихватив валявшуюся на полу большую ложку, я спустился по трапику в нужное помещение, где уже плескалась морская вода. Электричество, ясное дело, давно выключилось, но из иллюминатора падал тусклый свет. Я вставил заветный ключик в нужный замочек, и прежде всего моему взору предстала трехкилограммовая банка с зернистой икрой. Она была почата, но икры в ней было еще много-много! Поскольку узел с продуктами развязать в данных условиях я не имел возможности, а иной тары под рукой не имелось, я, чтобы добру не пропадать, решил в качестве тары использовать себя лично и стал потреблять драгоценную пищу. Я стоял по пояс в воде, из-за крена и качки я с трудом удерживал на спине узел, но стоически продолжал есть. Ведь я делал это для общего блага! Я сознавал, что, чем больше я приму в себя икры, тем меньше питания потребуется мне в первые часы опасного плаванья, и, следовательно, тем больше продовольствия достанется моим товарищам по несчастью.

Вдруг из коридора послышался голос птицы. Затем я увидел Кузю. Цепляясь одной рукой за перильца, а в другой держа клетку, он спускался ко мне.

– Жрун окаянный! – крикнул он. – Зачем ты здесь?! Я тебя по всему судну ищу!

Я молчал по той естественной причине, что во рту у меня находилась икра. Но вскоре, прожевав и проглотив ее, я начал объяснять Кузе, что нахожусь здесь не из пустой прихоти, а для пополнения общественных припасов. Следовательно…

– Следовательно, пока ты обжирался, шлюпка ушла! – нервно перебил меня мой друг. В тот же миг в нем проявилась буйная отцовская наследственность: он хотел меня ударить. Но не тут-то было: в одной руке – клетка, другой – за перила надо держаться; крен к тому моменту еще больше усилился. Под критические возгласы птицы мы поднялись на палубу. Она теперь имела такой опасный наклон, что мне вдруг вспомнились строчки тети Бани, проницательницы будущего: «Благодаря картам проклятым ждет тебя казенный дом с полом покатым…» Так вот что имела она в виду!..

Итак, мы находились на тонущем судне. И ни одной шлюпки не видно было – только волны да волны. Уже много позже, вернувшись из Рая, я узнал, что те ребята с третьей шлюпки честно и с опасностью для жизни ждали нас какое-то время. Но потом помимо их воли одна особенно крупная волна отнесла их далеко в море. В утешение уважаемым читателям скажу, что никто из команды не погиб. Шлюпки разметало по океану, но в дальнейшем всех потерпевших крушение подобрали: одних – либерийский танкер, других – шведский сухогруз. А когда наши товарищи добрались до родины, то о нас двоих, естественно, доложили как о погибших.

Но мы с Кузей тогда не погибли.

На судне имелась еще одна, дополнительная, вненумерная шлюпка малого размера, рассчитанная на четырех гребцов. Из-за крена и дифферента она свисала на талях со шлюпбалки под таким углом, что вывалить ее на воду, да еще при таком сильном волнении моря, оказалось нелегким делом. Однако мы, благодаря Кузиной технической сноровке, с этим справились. Перед тем как покинуть палубу, Кузя выпустил на волю птицу.

Мы изо всех сил налегли на весла. Надо было поскорее отдалиться от гибнущего парохода. Это нам удалось. Через какое-то время мы с гребня волны увидели, что там, где недавно находилось наше многострадальное судно, зияет темная огромная воронка.

7. Во власти океана

Шлюпку надо было держать кормой к волне, чтоб не перевернуло. До позднего вечера мы промучились на веслах. К ночи ветер упал, волны утратили свою крутизну. Уже не опасаясь, что нас перевернет, мы принялись за еду. Первым делом отведали добротного фарша, который я спас с погибающего судна, потом еще кое-чего поели. В бортовых ящиках шлюпки имелся, как положено, аварийный запас: сухари, галеты, консервы. Питанием мы были обеспечены на много дней. Кроме того, в носовом рундучке хранились две канистры с пресной водой. Утолив голод и жажду, мы сняли с ног промокшие ботинки, скинули с себя бушлаты и, рухнув на сырое днище шлюпки, мгновенно уснули.

Когда я пробудился, Кузя еще спал. Я не стал тревожить своего утомленного друга и приступил к одинокому завтраку. Насытившись, я огляделся вокруг. Оказалось, стоит штиль. Только мелкая рябь, след вчерашнего шторма, виднелась на поверхности океана. И вдруг я приметил акулу! Она плавала невдалеке, потом подплыла почти вплотную в борту. Мне стало не по себе. Я понял, что эта зловредная дочь морей хочет запрыгнуть к нам в шлюпку, дабы полакомиться нами. Чтобы умилостивить ее аппетит и отвлечь внимание от нас, я хотел бросить ей сухарь. Но не поднялась у меня рука на съестное… И тогда взгляд мой упал на наши ботинки, лежавшие на дне шлюпки. Напомню, что в описываемые мною времена обувь делали из добротной натуральной кожи, поэтому-то меня и озарила мысль, что для акулы это вполне съедобный материал. Взяв ботинки Кузи, я их один за другим метнул как можно дальше за борт. Хищница тотчас же кинулась к добыче – и проглотила. Но после этого вернулась к шлюпке. Тут я и своих ботинок не пожалел для общего блага! Но результат был тот же: неблагодарная тварь сожрала их – и опять очутилась у нашего правого борта. А у левого борта я приметил вторую акулу.

Когда Кузя проснулся, я толково объяснил ему причину отсутствия обуви, но он, охарактеризовав меня неудобными словами, заявил, что я выдал акулам аванс. Теперь они от нас не отвяжутся в ожидании полной получки. А получка

– это мы, со всеми своими потрохами. После этого разговора он позавтракал, пришел в хорошее настроение и вынул из кармана заветную колоду, Благодаря водонепроницаемому футляру карты оказались в полной сохранности. Определившись по солнцу, мы стали гадать, в какую сторону света держать нам путь. Перед этим условились: дама пик – север, червонная дама – восток, дама треф – запад, дама бубновая – юг. Тщательно перетасовав колоду, стали тянуть. Кузя вытянул пятерку треф; я вытащил тройку пик; Кузя вытащил туза треф; я вытащил полуобнаженную даму бубен. Такова была воля Фортуны!

После этого распоряжения судьбы мы взяли курс на юг. При полном безветрии гребли мы недели три, делая перерывы лишь для ночного сна, приема пищи, дневного отдыха и игры в «двадцать одно». Играли мы, разумеется, на условные деньги, как это давно было договорено между нами. За все это время на горизонте показались только четыре судна. Три из них были явные купцы; четвертое, судя по очертаниям и шаровой окраске, – крейсер. Торговые суда проплыли очень далеко, не обратив на нас внимания, хоть мы, чтобы они могли нас заметить, скидывали с себя одежду и размахивали ею изо всех сил. Что касается крейсера, то он тоже не приметил нас; да мы и не очень-то хотели такой встречи и никаких сигналов ему не подавали. Мы знали, что в этих водах наших кораблей нет.

В общем-то пока что дела наши обстояли не так уж плохо. Мы, можно сказать, плыли припеваючи. Еды хватало, погода стояла хоть и безветренная, но не убийственно знойная. Одно нас смущало: наличие акул. Они конвоировали нас днем и ночью. Мы их уже в лицо знали. Одну, пожилую, глазастую, я окрестил Людмилой Васильевной – так звали мою ленинградскую тетю. Другую, худенькую, но очень егозливую акулу-брюнетку я прозвал Анютой – в честь моей бывшей коварной невесты. Однако эти рыбы пока что не предпринимали никаких окончательных решений. Со временем мы к ним привыкли. Кузя им романсы в духе ретро пел, я им разные бытовые советы, в смысле повышения морали, давал. На безлюдье и акула – человек.

Беда подкатилась совсем с другой стороны. Однажды Кузя намекнул мне, что я, мол, питаюсь слишком калорийно, даже в теле прибавил после аварии. Я честно учел это замечание. Однако все равно запасы наши шли на убыль. Вскоре остались только сухари да пресная вода. Мы начали терять в весе, слабеть. На весла больше не садились; для поднятия духа проводили время за картами. Но все деньги, условные и безусловные, утратили для нас всякую ценность. Теперь мы играли на воображаемые шашлыки, солянки, борщи флотские, котлеты гатчинские. Помню, в день, когда мы съели последний сухарь, Кузе адски везло: он выиграл у меня восемь условных порций рассольника, три шницеля, четырех цыплят табака… Когда я представил себе это утраченное пищевое богатство, то скоропостижно потерял сознание и упал на дно шлюпки. Очнулся я благодаря тому, что Кузя зачерпнул консервной банкой порцию забортной воды и вылил мне на голову. При этом он сообщил новость; акулы ушли. По уменьшившейся осадке шлюпки эти бандитки морей сообразили, что мы очень исхудали и тем самым утратили для них интерес как продукты питания.

…Дни шли, голод становился все мучительнее. Мы часто впадали в забытье. Потом начался шторм. Как сквозь сон помню, что нашу неуправляемую посудину мотало туда-сюда. Потом я ощутил какой-то толчок, бросок и – потерял сознание.

8. Райское гостеприимство

Я лежал на каком-то высоком, очень мягком тюфяке, покоящемся прямо на полу. Пол, как и стены, состоял из мелких голубых кирпичиков, очень аккуратно подогнанных один к другому. Справа находилось окно, на подоконнике лежала наша флотская одежда. Окно не имело стекол и рамы, просто квадратное отверстие в стене. Один дверной проем, но без двери как таковой выходил в сад; другой, завешенный цветной циновкой, вел (как вскоре выяснилось) в место общественного пользования; третий – в небольшой зал, в котором висело множество каких-то дырчатых зеленоватых тканей. Позже мы узнали, что в этом здании находится райская сетевязальная мастерская.

В комнате пахло чем-то приятным, во всяком случае не лекарством. С дерева за окном свисали странные, неведомые плоды, весьма аппетитные на вид. «Странно, почему мне не хочется есть; наверное, я все-таки скончался», – подумал я. Но вдруг вспомнил, что меня уже кормили чем-то вкусным и сытным. Разбудили, накормили, потом я уснул, а теперь – проснулся. Но где я?..

– Шарик, ты очухался? – услыхал я голос Кузи. Оказывается, его ложе примыкало изголовьем к моему. Я ответил, что да. Но – слабость во всем теле. Потом спросил своего друга, доволен ли он питанием.

– Кормят что надо! Чем – не пойму, а вкусно! Смотри, Шарик, не разжирей! А то здешние девушки тебя любить не станут. Девушки здесь – загляденье.

Вскоре в комнату, мягко ступая босыми ногами, вошел стройный парень в белой рубашке и серых брюках из грубоватого, похоже – домотканого материала.

– Мне в гальюн треба, – мягко сказал я иностранцу, и тактичными жестами пояснил свое намеренье. Тот дружески заговорил на непонятном языке, помог мне подняться с лежака и повел в нужное место; встав, я обнаружил, что на мне просторные брюки и рубашка, точь-в-точь как у моего провожатого. Что касается гальюна, то он оказался в сельском стиле, без всякой техники, но очень чистым. Рядом находился чуланчик, где прямо из пола бил источник прозрачной воды; там же висело полотенце, сплетенное из каких-то шелковистых волокон.

Вернувшись, я залег, чтобы снова уснуть. Но тут в комнату вошла миловидная босая девушка. Ее стройные формы обтягивало голубое платье, сотканное из толстых ворсистых нитей. Сказав что-то на иностранном наречии, она с изящным поклоном вручила мне большую морскую раковину, полную сока каких-то фруктов, и плоскую раковину, на которой лежала вареная рыбина и невиданные ранее мною овощи. Еда оказалась очень вкусной. Я радостно осознал, что с голоду мы здесь не помрем. Но где мы?.. С этими мыслями я уснул.

Утром изящная босая молодая женщина в синем платье принесла нам завтрак. Он мне так понравился, что мне захотелось повторить его. Обведя руками опустевшую посуду, я показал два пальца, а затем сунул их себе в рот и сделал вид, будто жую. Догадливая иностраночка радостно засмеялась и быстро доставила вторую порцию. Когда она собиралась уйти, мой друг ткнул себя кулаком в грудь и сказал: «Кузя!» «Ку-зя», – мягко повторила красотка; затем, приложив ладонь к своему лбу, отчетливо произнесла: «Акана». Потом вопросительно поглядела на меня. Я назвал свое имя.

Так закончился наш первый урок райского языка. Вскоре я уже знал названия многих фруктов, овощей, рыб. Кузю же больше интересовали всякие отвлеченные понятия. Но хоть запас слов возрастал, мы никак не могли составить простого вопроса: где мы?

Однажды я спросил Кузю:

– Кузя, скажи по-честному, куда мы, по твоему мнению, попали?

– Шарик, если ты узнаешь, где мы, ты можешь сойти со своего небольшого ума, – пошутил он. – Шарик, я считаю, что мы в раю.

Шутки шутками, но после того, что мы на море испытали, новые условия действительно казались райскими и прямо-таки божественными. От черта не жди курорта, а здесь – бесплатное четырехразовое питание, прекрасные климатические условия, тактичное обслуживание, красота и изящество женского персонала…

Самочувствие наше улучшалось. Мы уже расхаживали по комнате, а утомившись, садились играть в карты; благодаря влагонепроницаемой упаковке они оказались в отличном состоянии. Ухаживающие за нами аборигенки и аборигены с удивлением смотрели на это наше занятие. Ясно было, что карт они прежде не видывали.

Наконец настал день, когда мы в сопровождении миловидной девушки вышли из помещения на воздух и очутились в саду. Там росли странные деревья, с которых свисали различные фрукты, каких мы не видывали и не едали ни в одной экзотической стране, хоть мы не в одной побывали. А возле нашего окна находилась продолговатая клумба, на ней красовались цветы разных цветов и оттенков – от белого до почти черного, В дальнейшем мы узнали, что это – цветочные часы; каждый цветок раскрывается всегда в одно время. Первым – розовый, затем – белый, затем – оранжевый и так далее. Последним раскрывает лепестки темный цветок, и это означает, что близка ночь, пора на боковую. Спать там все ложились рано; ведь там не было ни электричества, ни керосина, ни свечей. Там вообще не знали, что такое огонь. Да и не нуждались в нем. Фрукты и ягоды они ели сырыми, а овощи и рыбу варили в горячих источниках, бивших из-под земли. Благодаря такому питанию, отличному климату, благодаря отсутствию склок, нервотрепок, больниц и врачей они не ведали никаких болезней и жили до глубокой старости. Из медперсонала там были только акушерки.

Уважаемые читатели и читательницы! Я чувствую, что вы ошеломлены, что вы теряетесь в догадках: где это «там», кто это «они»? Но самые умные из вас, безусловно, уже догадались, что мы с Кузей действительно попали в Рай. Пишу это слово с большой буквы, поскольку речь идет не о фантастическом божьем рае, а о секретной, но реальной географической точке. И, забегая вперед, скажу вам, что когда мы мало-мальски освоили язык островитян, то узнали, что этот остров по-ихнему именуется Тимгорториосог, что в переводе означает Лучшее-Место-Для-Счастливых. Одним словом, если по-нашему сказать, – Рай. Коротко и ясно.