Текст книги "Злые каникулы"

Ннечка. Ну-ну. А я пока… (Начинает убираться в палате.)

Семен (Полине). Что еще?.. Кто ты – я теперь знаю, так что… Вот на скоро ноги встану… Хотя…

Полина. А что обещают?

Семен. Да ну их с их обещаниями!..

В палату входит медсестра.

Медсестра. Товарищ Барский, там звонили из Москвы.

Семен. Кто?

Медсестра. Женщина, зовут Татьяна. Спрашивала о вас.

Семен (несколько раздраженно). Ну так расскажите ей.

Медсестра. Рассказала. Она и сейчас на проводе. Может, сказать, чтобы перезвонила? Я сюда аппарат принесу, здесь предусмотрено.

Семен. Пусть завтра позвонит. Скажите, что сплю.

Медсестра. Хорошо, скажу. (Уходит.)

Полина. Врать нехорошо.

Семен. А сестрица у меня по-прежнему зануда…

Полина. Ладно, я так… Что-то слова на ум не приходят…

Семен (берет ее за руку). Тогда лучше помолчим напоследок. (После паузы.) А вообще-то лучше спой еще.

Полина. Что бы такое?.. (Берет гитару.)

Семен. Давай ту, что тогда, в Москве.

Полина поет.

Нянечка перестает убираться в палате, слушает.

Нянечка (дослушав песню, после паузы, смахивая слезы). Да, душевно… Как Мария Стюарт…

Семен. При чем тут?

Нянечка. Да тут прошлым месяцем Лёху моего от профкома двумя билетами в наш театр премировали, на «Марию Стюарт». (Полине.) Вы, товарищ Некрасова, и были этой Марией, королевой, которой в конце голову-то…

Семен. Ой, ой, только на себе-то не показывайте!

Нянечка. Да ну вас!.. Вот… Выходим мы с моим из театра, он что-то гундосит про свое, а я все плачу, плачу. Он мне – про завтра, про мастера цеха, а я ему: «Отцепись, зараза!» Думаю: вот живу, телек смотрю, на кухне собачусь с соседками, рубли до получки считаю, носки моему штопаю, а тут – Мария Стюарт!» И опять плачу, плачу… (Вытирает слезы.) Вот… И щас – тоже… Вот вы, товарищ Барский, скажите как культурный человек.

Семен. Волшебная сила искусства.

Нянечка. Может, и так… (Сморкается.)

Входит медсестра.

Медсестра. Семен Борисович, товарищ Некрасова, увы, вынуждена вас разлучить.

Семен. А что такое?

Медсестра. Только что позвонили – назавтра для вас спецрейс готовят, с утра в Москву полетите. Велели проследить, чтобы вы сегодня – пораньше. (Полине.) Так что… Простите уж…

Полина (встает). Да, конечно.

Семен. Счастливо, сестрица. Ни пуха.

Полина. К черту. Счастливо. (Целует его. Быстро выходит.)

Голос Полины (из-за двери). Ой, Игорь. Вы на машине. Уже уезжаете? Я с вами!

Палата затемняется. Освещается левая часть сцены.

Барский стоит, придерживая рукой ортопедическое приспособление для ходьбы – нечто вроде высокого стула, только вместо сидения пустота.

Барский (про себя). Игорь… Да-да, Игорь. Буква «и»… И что же у нас складывается? А складывается у нас «Монпи». Что-нибудь это напоминает?.. «Монпи», «Монтпи»… Ни шиша это не напоминает! Вот уж названьице придумали империалисты! «Монпи» – и на том пока спасибо… (К зрителям.) В Москве потом пролежал в институте полгода. Что-то в меня эскулапы вставляли, что-то вытаскивали. Втавляли заново. Обещали… Ну да мало ли что они там обещали!.. Запотронили вот в эдакую штуковину (хлопает рукой по приспособлению): походи так. (Влезает внутрь приспособления, идет, волоча ноги, направо, потом налево.) Да, не приведи господи… (Выбирается из приспособления.) Но потом, кое-как, с божьей помощью… (Берет палку, прохаживается.) Вот так – это уже куда ни шло… Потом… (Палкой притягивает к себе кресло-каталку.) Ну, до этого, впрочем, еще было далеко… (Оттлкивает кресло.) Правда, – вот оно, благо сидячей жизни! – всего за год закончил докторскую, над которой до этого пять лет скрипел. (После паузы.) От Полины несколько раз получал письма – все интересовалась здоровьем. Отвечал бодро – мол, скачу, как попрыгунчик: сам не люблю тех, кто хнычет. Посылал поздравления с праздниками. Потом от нее – тоже вместо писем только редкие поздравления. Раза два в год… А я и поздравлять, по правде, как-то начал забывать. В какой-то год вовсе даже забыл. В общем, как-то оно…Эх!.. (Машет рукой.) А потом…

Центральная часть сцены затемняется.

Слышится стрекот пишущей машинки.

Голос Барского. …в соответствии с решениями… Напечала? … с решениями… Какого там у нас бишь?

Освещается кабинет. За машинкой сидит секретарша, стучит по клавиатуре. Около нее, опираясь на палку, прохаживается Барский.

Барский. Какой бишь у нас там был последний съезд?

Секретарша. Двадцать пятый.

Барский. …с решениями двадцать пятого съезда ЦК КПСС. Ох ты господи!.. «Ох ты господи» не печатай… Делай абзац. После абзаца… Что бы нам такое еще?.. По итогам пятилетки… Какая у нас там закончилась пятилетка?

Секретарша. Еще не закончилась.

Барский. Да!.. «По итогам» уже напечала?

Секретарша. Да.

Барский. Придется убрать. Прости уж.

Секретарша стирает напечанное.

Убрала?

Секретарша. Убрала.

Барский. Тогда пиши. На пороге пятого, определяющего года пятилетки…

Секретарша. Завершающего.

Барский. Что?

Секретарша. Третий был решающий, четвертый определяющий, а сейчас пятый, завершающий.

Барский. Черт ногу сломит! И вот такую вот белиберду – каждый год!.. На чем остановилась?

Секретарша. «На порге»…

Барский. Вот-вот. На пороге пятого… Завершающего!.. Это ты молодец!

Стук в дверь.

Барский (не оборачиваясь). Да-да. (Секретарше.) …«На пороге пятого, завершающего года пятилетки»…

Входит Полина. Барский рассеянно смотрит на нее. Потом подходит.

Ты?..

Полина. Здравствуйте.

Барский. Здравствуйте… Здравствуй…

Полина (отчего-то прохладно). Здравствуй… Я к тебе по делу.

Барский. Да-да, конечно. (секретарше.) Извини.

Секретарша молча выходит.

(Полине.) Ты сначала садись. (Помогает ей сесть на стул.) Неужто вот так вот сразу – о делах? Ну, здравствуй, сестрица. Сколько ж это мы с тобой лет?..

Полина. Десять. Нет, уже одиннадцать.

Барский. Да… Как оно летит! (Садится. Вдруг стукает себя по лбу.) Ой, господи, я же забыл тебя – с днем рождения в этом году. Мы же с тобой – в один день!.. Склеротик чертов!

Полина. Перестань. Подумаешь!

Барский. Ты все такая же. А я… По-прежнему там Мария Стюарт?

Полина (говорит несколько не то холодно, не то отрешенно, отчего Барский чувствует себя немного неловко.) Да. Роль выгодная – ей же сорок пять было, когда ей голову отрубили, так что еще поиграю. А вот Нину Заречную уже забрали. Для дочки нашего главного.

Неловкая пауза.

Барский. Говоришь, дело у тебя?

Полина. Да, дело. У тебя в отделе работал такой Панкратов Константин.

Барский. Да-да, конечно, Костик. Мой бывший аспирант. А он тебе?..

Полина. Сын близкой подруги. Из нашего города. Я его с юности знаю.

Барский. Костик Панкратов. Хороший парень. Недавно кандидатскую защитил… (После паузы, несколько виновато.) Только его сейчас…

Полина. Я знаю. Собираются выгнать. С волчьим билетом.

Барский (виновато). Не я решал. А уж характеристику писал парторг.

Полина. А увольнять кто решал?

Барский. Ну… (Указывает пальцем на потолок.) Моя б воля!.. Но… Ты, видимо не все знаешь…

Полина. Знаю. Он подписался под этим письмом.

Барский (разводит руками). Да, подписался…

Полина. Что, не надо было подписываться?

Барский. Во всяком случае – ему не надо было. Семиречный пописался – так он академик, орденоносец, что ему сделают? Кто еще? Абросимов – так он лауреат Ленинской, дважды герой. Павлюченко – так его сегодня-завтра – на Новодевичье. В конце концов, я бы подписался – так и я с моими хилыми регалиями как-нибудь бы пережил!

Полина. Но – не подписался.

Барский. Господи! Да все эти подписи! Что они дают? Было уже, и не раз, – а результат?!.. Какие-то детские игры получаются. В салки на выбивание. И система тоже играется – выбивает тех, кто послабее.

Полина. А с тех, кто посильнее – как с гуся вода.

Барский. Да нет, тоже мурыжат – но все-таки… Ну пойми ты! Ну лег бы я за него, ну, может, остался бы он у нас, – хотя это еще бабушка надвое гадала. И что?

Полина. И что?

Барский. А то! То, что группа моя выдвинута в этом году на Государственную премию, ребята вкалывали много лет! Пахали как карлы! Мэ-нэ-эсами, младшими научными, с зарплатой в сто рэ! Без квартир, с семьями, с детьми, – по общежитиям! Мне-то – что? Все уже есть, одной премией больше, одной меньше, а им… Вот мне и дали понять весьма прозрачно… Ладно, Костик твой решил стать великомучеником, – но у них-то он спросил?!.. А я тут всякой чушью занимаюсь (кивает на пишущую машинку) – «на пороге пятого, завершающего», черт бы его побрал! Ради чего?!

Полина. Ради чего?

Барский. Ради них!

Полина. А ты у них спрашивал? Может, они бы и по-другому решили?

Барский. Да что они в жизни понимают?! Не хочу, чтобы они из-за какого-то геройства, из-за бравады мальчишеской…

Звонит телефон.

(Снимает трубку.) Да, Барский… (Смотрит на машинку.) Да, Павел Игнатьевич, делаю. Знаю, что год кончается. (Все резче.) Только не понимаю, почему именно я этим должен заниматься… Нет, не могу никого найти вместо себя. У меня в отделе работают выскоклассные специалисты, и мне стыдно отвлекать их на такую!.. Да, молодые. И что ж их теперь за всякую ерунду засаживать, раз молодые?!.. Да, Костя Панкратов в моем отделе работал… И моим аспирантом был… Нет, не забываю, очень хорошо помню, – и что теперь?.. Да, и что меня в член-коры выдвинули, помню… (Смотрит на Полину.) Не понимаю смысла этого разговора… Я сейчас занят, позже вам перезвоню. (Швыряет трубку. В пространство.) Надоело!.. (Полине.) О чем мы?.. Да! Чтобы из-за чьей-то мальчишеской бравады все надежды остальных ребят – псу под хвост!..

В кабинет заглядывает секретарша.

По-моему, ты должна понять!..

Полина (сухо). Да, я поняла.

Секретарша. Простите, Семен Борисович. Из академии звонили, Меламед. До пяти просил вас заехать. Машину вызвать?..

Барский. Меламед?.. Ах, да, Меламед… (В пространство.) Еще он на мою голову!..

Полина (встает). Я пойду.

Барский. Да подожди ты! Даже толком не поговорили еще… А насчет этого Кости Панкратова…

Полина. Я уже поняла твою позицию. Прощай. (Поворачивается уходить.)

Барский. Стой!.. В Москве-то надолго?

Полина (приостанавливается). Сегодня улетаю. Пойду, еще надо – по магазинам, заказов много. Да и у тебя, вижу, дела. Тем более год кончается. Пятый, завершающий. Желаю удачи. (Выходит.)

Барский (вслед). Да подожди ты… (Порывается ее догнать, но останавливается. Некоторое время стоит молча, потом хватает трубку, набирает номер. В трубку.) Павел Игнатьевич, это снова я, Барский. Я снова по поводу Константина Панкратова. Касательно его увольнения… Нет, это вы не помните! Согласия я как раз не давал! Каюсь. Промолчал. Но молчание – это не всегда знак согласия. Знак трусости – да, быть может; но в данном случае – никак не согласия!.. Так вот, теперь я вам заявляю: я против. Я категорически против!.. Да, помню… И о член-корстве помню… А это уж ваше дело! Могу сам подать заявление… Ах, об этом пока не идет речи? Что ж, спасибо и за это «пока»… Как хотите, а я – не подпишу! Сами – пожалуйста, а я – не подпишу!.. Да, мое последнее слово… Честь имею. (Кладет трубку. Некоторое время стоит, о чем-то раздумывая, потом вдруг бросается к окну, с трудом приоткрывает тяжелую фрамугу. Кричит вниз.) Полина!.. Полина-а-а!.. Черт. Не слышит… Полина-а-а!.. (Отходит от окна. Самому себе, обреченно.) Уехала…

Тишина.

Секретарша. Так что насчет машины?

Барский (отрешенно). Какой еще машины?.. (Берется рукой на сердце, медленно опускается на стул.)

Свет постепенно гаснет.

Голос секретарши. Семен Борисович, что с вами?.. Семен Борисович… (Испуганно.) Семен Борисович… Ой, мамочки!..

Слышно, как она крути диск телефона.

Алло, алло!.. Вот ч же черт!..

Судорожно бьет по рычагам. Снова набирает номер.

Алло!..

Освещается Барский, стоящий ближе к авансцене. Он все еще держится рукой за сердце.

(Из темноты, уже издали.) Алло! Скорая!.. Да чтоб тебя черт! (Бьет по рычагам. Набирает.) Скорая!..

Постепенно ее голос уплывает.

Барский (про себя, отрешенно). Меламед, Меламед… Причем тут Меламед?.. Ах, да, Меламед… Ждал к пяти часам…

Откуда-то издали звучит голос Брежнева: «…так же, как и в нынешнем. Завершающем году десятой пятилетки». Затихающие вдали аплодисменты.

(Кивает в ту сторону.) Ну да, конечно. Не Меламед, а Леонид… Когда тебе семьдесят пять – вон как времена-то полощутся… Она сказала не «Меламед», а «Леонид». Буква «эль»… «Монпи» плюс «эль» будет «Монпил»… «Монпил»… Ничего не говорит! Ну, «Монпил», – а дальше-то что?.. (Убирает руку от сердца. К зрителям.) А с этим делом… Да, тогда было впервые. В конечном счете, ничего страшного. Уже привык. (Достает таблетку, кладет ее в рот. Показывает упаковку.) Вот, кстати. Неплохое средство, недавно прописали. Советую. Только надо без пропусков, три раза в день. (Задумчиво.) «Монпил», «Монпил»… Наверно, от склероза пора что-нибудь… «Монпил», «Монпил»…провались он!..

Постепенно освещается тот же кабинет в левой части сцены. За столом сидит Непонятный, перебирает бумаги. Барский, опираясь на палку, медленно проходит туда, садится напротив Непонятного, но они словно разделены стеной и не видят друг друга.

Лиза присылала открытки раз в год: с днем рождения, желаю здоровья, а я все как-то забывал. Потом и это стало менее регулярным. Потом вовсе как-то сошло на нет.

А потом вдруг звонок.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Да… Господи, это ты?!..

Свет падает на Полину, сидящую в кресле в другой части сцены, она держит трубку в руке.

Полина. Здравствуй. С днем рождения тебя.

Барский. О господи, помнишь еще?!..

Полина. Трудно забыть.

Барский. Ах, да, конечно! Мы ж – в один день…

Полина. И если верить легенде, то еще и в одном роддоме.

Барский. Почему легенде?

Полина (с улыбкой). Что, помнишь?

Барский. Как сейчас!.. В общем, – тебя тоже, сестрица!

Полина. Спасибо, братец.

Барский. А ты знаешь, я этого Костика Панкратова тогда…

Полина. Знаю. Его мать, моя подруга, тебя теперь просто боготворит.

Барский. Ой, да господи!..

Полина. Мне потом так неловко было, что мы тогда с тобой из-за него… Надо было, наверно… Но как-то нужных слов не могла подобрать.

Барский. Пустяки. Проехали… Дела-то как? Что в театре?

Полина. Месяц назад в последний раз голову отрубили.

Барский. Что? Не понял.

Полина. Ну, не мне – Марии Стюарт.

Барский. А-а…

Полина. Теперь уже не мне – другим рубить будут.

Барский. Новую роль готовишь?

Полина. Да. Роль двоюродной бабушки.

Барский. Понятно… А у тебя что, внуки есть?

Полина. Да, как недавно оказалось.

Барский. А в Москву не собираешься?

Полина. Нет, теперь уже вряд ли когда-нибудь…

Барский (встревоженно). Что такое?! Что случилось?! Со здоровьем что-то?!

Полина. Нет, со здоровьем все в порядке… Тут просто такое дело… Моя сестра нашлась.

Барский. Не знал, что у тебя есть сестра.

Полина. Есть. На десять лет старше меня. Только я не знала, что она жива. Она в войну пропала, в самом начале войны. Ей всего шестнадцать было. Она на каникулы к папе поехала, он в Западном округе служил. Там и погиб в первый же день. А ее все-таки успели отправить в тыл. Но только немцы поезд разбомбили. Там почти никого не осталось в живых. Мы были уверенны, что она тоже погибла… А оказалось, ее железнодорожник нашел, взял к себе, выходил. Так она и оказалась в оккупации, он ее за свою племянницу выдавал. Потом она партизанам помогала. Потом ее забрали в гестапо. Долго мучили. Но почему-то не расстреляли – отправили в концлагерь. Однако выжила. А уж оттуда ее в сорок пятом союзники освободили. Там в нее влюбился американский лейтенант, и она решила остаться с ним. Но нам не дала никакой весточки – опасалась за нас, знала, что и нам может не поздоровиться. Так и оказалась в Америке. Недавно овдовела. Но у нее там дети, недавно первый внук родился…

Барский. Да… Такая вот судьба… Как в кино…

Полина. Да, такая судьба… Сейчас очень больна – еще концлагерь здоровье подорвал. А недавно решила все-таки меня отыскать. И вот я теперь решила поехать к ней.

Барский (грустно). Что, насовсем?

Полина. Не знаю. Как уж сложится. Сначала пытались не отпустить, долго мурыжили, но она задействовала свой Госдеп – в общем, в конце концов дали разрешение. Решила тебе напоследок позвонить, все-таки мы с тобой…

Барский. Да, молочные братец и сестрица… И теперь – когда?

Полина. Послезавтра улетаю.

Барский. Опять эти самолеты! Всегда они нас! В который раз уже! (Спохватывается.) Так ты же наверняка через Москву летишь! Послезавтра, говоришь? Какой рейс? Я подъеду.

Полина. Нет, не надо. Я из Домодедова – сразу должна в Шереметьево, времени не будет. Да и подводить тебя не хочу.

Барский. Ты о чем?

Полина. Ну, не знаю, по службе там… Я же теперь все-таки… Не надо, в общем.

Барский. Нет, я все-таки!..

Полина (твердо). Нет, нет, нет. Не надо. Я не хочу. И так уже… из-за того, что я позвонила… Думала – стоит ли?

Барский. Да ну, брось! Надоело уже трястись!.. Ты гляди же как жизнь… Сколько это мы с тобой лет знакомы?

Полина. Не помнишь? Всю жизнь.

Барский. Да, правда. Всю жизнь.

Пауза.

Полина. Ты слышишь?

Барский. Слышу… Просто слова куда-то делись. Наверно, от того, что слишком много хочется сказать.

Полина. Тогда давай помолчим.

Барский. Давай… Хотя… У тебя там гитара поблизости?

Полина. Поблизости.

Барский. Спой тогда. Ту, свою.

Полина. Ладно. (Берет гитару. Стоящую возле кресла. Кладет трубку на колени, поет. Посреди второго куплета прерывает пение. Берет трубку. Уронив голову на гитару.) Нет, не могу. Не получается. Лучше все-таки помолчим.

Пауза.

Полина исчезает в темноте.

Барский (в трубку, вдруг). Да, я же тебе что еще хочу сказать!.. Алло! Ты слышишь меня?.. (Про себя.) Черт, кажется, прервалось… (В трубку.) Алло!.. Алло!.. Да что же это, черт!.. (Бросает трубку, потом поднимает, прислушивается, потом снова бросает.) Черт возьми!.. (Сидит молча, неподвижно.)

Непонятный, хотя он тут вроде бы и сидел, перебирал себе бумаги, но в эту минуту, не вставая со стула, появляется. Материализуется, то есть. Отрывается от бумаг, некоторое время в упор смотрит на Барского. Наконец тот его замечает.

Непонятный. Значит, товарищ Барский, у вас вчера имел место длительный разговор с гражданкой Некрасовой?

Барский. А откуда вы?..

Непонятный (бесстрастно). Оттуда. Какую работу вы сейчас выполняете с вашим отделом?

Барский. Вам название темы сказать? Боюсь, длинно получится.

Непонятный. Не надо названия, достаточно номера. Номер сто пятнадцать дробь эс. Что, по-вашему, это означает?

Барский (удивленно). Номер.

Непонятный (без всяких эмоций). Трехзначный – значит, особо важный, «эс» – значит секретный. Вы знали, что выполняете работу с грифом секретности?

Барский. Знал. И – что? У вас есть сведения, что я продал секреты ЦРУ?

Непонятный. Пока нет.

Барский. О чем тогда разговор? И причем тут Некрасова?

Непонятный. Вам известно, что гражданка Некрасова собирается изменить эм-жэ?

Барский. Что, простите, изменить?

Непонятный (продолжает говорить с эмоциональностью автоответчика). Место жительства, а также гражданство, и стать гражданкой Соединенных Штатов Америки.

Барский. Да. У нее там нашлась сестра.

Непонятный. Нам это известно. А вам известно, где расположена штаб-квартира ЦРУ?

Барский. Вам адрес назвать?

Непонятный. Не надо адрес. Назовите страну.

Барский. В Америке, я так понимаю.

Непонятный. Вы правильно понимаете. Кем вам приходится гражданка Некрасова?

Барский (пожимает плечами). Даже не знаю, как сказать… Молочной сестрой.

Непонятный (впервые, кажется, удивлен. Роется в бумагах). Нам это не известно. Как это понимать?

Барский. Мы родились в один день и в одном роддоме.

Непонятный (смотрит в бумаги). Нам это известно. Тридцать первого декабря одна тысяча девятьсот тридцать пятого года, в родильном доме номер сто семнадцать Краснопресненского района города Москвы. Так?

Барский (удивлен). Наверно. Я, знаете ли, родившись, как-то не посмотрел на вывеску.

Непонятный. А теперь сопоставьте факты.

Барский (кипетясь). Какие факты? Чтò вы хотите чтобы я сопоставил?

Непонятный. Факт первый – букву «эс» в обозначении вашей темы, и факт второй – будущее место гражданства гражданки Некрасовой.

Барский (устало). Чего вы от меня хотите?

Непонятный. Хотим, чтобы вы подумали.

Барский. Господи, о чем?!

Непонятный (бесстрастно). О том.

Барский (поднимаясь, холодно). У вас все?

Непонятный. Не смею задерживать. (Снова погружается в бумаг, по сути исчезает.)

Барский, одной рукой опираясь на палку, другой придерживая себя за поясницу (ходить ему совсем тяжело) выбредает из кабинета.

Кабинет затемняется.

Барский (держась за поясницу, самому себе). Господи, как же они все надоели! Думают, что их по-прежнему боятся! Да пошли они!.. (После паузы, к зрителям.) А в аэропорт я в тот день не поехал.

Совсем тихо доносится мелодия песни, которую пела Полина.

Просто рейса ее не знал… Да и что там, в конце концов, – из-за каких-нибудь нескольких минут встречи!.. (После паузы.) Адреса ее не имел. Она мне тоже не писала и не звонила. (Прислушивается к мелодии. После паузы.) Вот и все…

(Спохватившись.) Хотя нет! Было еще!.. Совсем уже в другие времена.

Звучат объявления о вылете рейсов на иностранных языках. В задней части сцены освещается зал досмотра в аэропорту. Т аможенник, судя по форме, не наш, но в остальном очень похожий на наших милиционеров, разве что форма отглажена получше, досматривает открытый чемодан – заканчивает досмотр Большого начальника. Непонятный, уже видимо «досмотренный», стоит чуть впереди. Поодаль, на изрядном расстоянии, за служебной стойкой, сидит девушка, тоже в не нашей форме (а если б не форма – так по сути та же когдатошная секретарша, она же медсестра.)

Барский, опираясь на палку как уж может, спешит к таможеннику, в проход, обозначенный стойками ограждения.

Большй начальник. Барский, тебя ждут.

Таможенник переходит к следующему чемодану.

Барский (запыхавшись, Большому начальнику). Простите. (Таможеннику) I'm sorry. (Подает паспорт.) Here it is. (Без особой приязни кивает и Непонятному.)

Тот не отвечает. Смотрит на Барского, однако ничем не обозначает своего с ним знакомства. Просто смотрит, и все.

Таможенник (смотрит паспорт). Mister Barsky? From Russia?

Барский (к зрителям). В Амстердаме это было. После конференции улетал в Москву. (Таможеннику.) Yes.

Таможенник. Leave for Moskow?

Барский. Yes, for Moskow.

Таможенник (указывая на чемодан). Your laggage?

Барский. Yes.

Таможенник. Open it, please.

Барский открывает чемодан. Вдруг к девушке в форме подходит модно одетая женщина, со спины похожая на Полину, подает паспорт, обменивается неслышными репликами. Лишь в последний момент Барский замечает ее.

Барский (про себя). Полина?..

Женщина быстро удаляется на посадку.

(Встрепенувшись, кричит.) Полина!.. (Громче.) Полина!.. (Стойка ограждения мешает рвануться в ту сторону.)

Таможенник. Stop! Stop! It’s not allowed.

Большой начальник. Куда тебя?!..

Непонятный покачивает головой.

Барский. Да-да… Yes. I'm sorry. (Смотрит в ту сторону, где скрылась женщина.)

Таможенник. Some problem?

Совсем слабо звучит мелодия песни.

Барский (наконец поворачивается к нему). Нет. No problem. It seemed to me. I am sorry. (Снова смотрит в ту сторону. Потом, к зрителям.) Да, скорее всего вправду показалось. (Чуть отодвинув стойку, направляется в сторону зрительного зала.)

Обозначения зала аэропорта скрываются в темноте.

(Направляется к рампе. Идти все труднее.) Наверняка показалось. Мало ли что иногда привидится. (Опускается в кресло-каталку, стоящую здесь). (Отдышавшись. Про себя.) Да, вот так вот оно получше. (Зрителям.) Вот теперь, действительно, все. (Проглатывает таблетку. Показывает упаковку.) Очень хорошие… Впрочем, я уже говорил. (Некоторое время сидит, погруженный в себя. Встряхнувшись, самому себе.) О чем это я?.. Ах, да… «Монпил»… «Монпил»… И что это может быть, к чертовой бабушке, за «Монпил» такой?.. «Монпил»…

Освещается комната Барского. Он, бормоча себе под нос про «Монпил», неспеша въезжает в нее.

«Монпил», «Монпил»… А дальше что может быть?.. «Монпила»?.. «Монпилу»?.. Ничего не ложится…

На журнальном столике звонит телефон.

(Подъезжает, берет тркбку.) Да, слушаю… А, ты… Спасибо, спасибо! И тебя также, и не менее горячо… Да так… Нет, один… Что ты, совсем не грустно, даже наоборот. Есть с кем поговорить… Поживешь с мое – поймешь… Да. Спасибо. Пока, Илюша. (Кладет трубку. Про себя.) Илюша, Илюша… Правильно! Илюша! «Илья»! «И»! «Монпили»!.. «Монпили»… и что это дает?..

Звонок в дверь.

Барский порывается ехать открывать, но колесо его кресла застревает за ножкой журнального столика.

Черт!.. (В сторону коридора.) Сейчас!.. Дверь открыта, входите!.. (Никак не может расцепиться со столиком. Наконец, держась за палку, встает, зло отпихивает кресло. Про себя.) Так-то лучше…

Слышно, как входная дверь открылась. Кто то вошел. Дверь снова закрылась.

Правильно! Входите! (Ковыляет к двери.)

Полина входит в комнату. В руках держит маленькую елочку, бутылку шампанского и коробку с тортом.

Барский (не верит своим глазам.) Ты?.. (В полушаге от нее останавливается.)

Полина. Здравствуй.

Барский. Здравствуй… Не может быть… Снится?

Полина. Может, и снится… (Ставит все на столик.) С наступающим тебя. И с днем рождения, братец.

Барский. Спасибо… Ах, да! И тебя ведь – тоже!.. (Стоя на расстоянии, кладет ей руки на плечи.) Нет, все-таки пожалуй, не снится.

Где-то в темноте два молодых голоса, юноши и девушки, дуэтом негромко исполняют под гитару все ту же песню. Теперь она будет фоном звучать до конца спектакля.

Полина. Все-таки, пожалуй что, так.

Барский. Давно?

Полина. Сегодня. Решила посмотреть на новогоднюю Москву. Ты один?

Барский. Один… Нет, почему – один? Вот – с тобой…

Стоят молча.

Звонок в дверь.

Черт, кого еще там?.. (Не смеет отпустить Полину. В сторону двери.) Открыто! Входите!

Дверь открывается, захлопывается, и в комнату входит Лариса, шапка набекрень, что-то зажато в руке.

Ты?.. Вот не ждал!

Лариса. Я. (Разворачивает скомканную бумажку, читает.) Вот. Мон-пи-ли-ер!

Полина (удивленно). Да, правильно, Монпилиер. А вы откуда знаете?

Лариса (Барскому.) На помойке нашла. Блин, полчаса рылась!

Барский (по-прежнему не отпускает Полину. Ларисе). Да, конечно, Монпилиер… Спасибо тебе… А подруга как же?

Лариса. Перебьется, блин!.. Я ж поняла: раз, говорите, в один день – у вас же день рождения! Поздавляю!

Барский. Спасибо.

Лариса. А та с которой вы – в один день?

Барский (смотрит лишь на Полину). Да. И в одном роддоме.

Пауза. Лариса смотрит на них. Вдруг догадывается.

Лариса (про себя). Она, что ли?!.. (Снимает шапку.) Ну блин с анчоусами!.. Вот же блин!.. (После паузы.) Я пойду?..

Барский (глядя только на Полину). Нет, не отпущу. Оставайся, все вместе отпразднуем. Собери-ка ты на стол. Посмотри там, в холодильнике.

Лариса. Да. Конечно… Вот же блин!..

Барский. Да, видишь какой блин!

Лариса. С анчоусами.

Барский. Возможно что и с анчоусами.

Освещается вся сцена. Юношу и девушку, исполняющих песню, мы уже видели: она была на демонстрации с портретом Берии, он – с портретом, кажется, Маленкова. Допев песню, выходят на авансцену. Остальные участники спектакля присоединяются к ним.

Конец.

ЗЛЫЕ КАНИКУЛЫ

Военная драма

(Киносценарий, журнальный вариант¹1
  Вся «журнальность» этого варианта связана лишь вот с чем. Нынче (кто-то так повелел; у нас много таких), что сценарий должен выглядеть, как технический документ, похожий на инструкцию по сборке сарая, т. е. принципиально неопрятно, «нечитабельно».и оскорбительно для полиграфического искусства.
  ^{Авт. полагает, что вид сценария, хотя бы похожий на пьесу, будет приятнее для читателей, которым сборка сараев не столь интересна.}


[Закрыть])

Посвящается моему деду Андрею,

моей матери Зое и тетке и Ларисе

Предисловие автора

Публикуя сценарий, авт., конечно, опережает события. Этот фильм может быть никогда не снят – на то много причин, от политики до мой неумелости (а в промежутке еще сотня). Но несгибаемый человек с непокорным лицом, перемолотый, как зернышко, жерновами двух сошедшихся империй, все время будит мое воображение, и иногда думаю – а что если частичка его крови бродит и во мне?..

Ах, едва ли. Иные, более мелкие времена, иные люди…

Сценарий целиком основан на реальных событиях, и практически ни одно имя не изменено.

И еще. Даже пьесы (несмотря почти на 3 000 тыс. летнюю историю этого рода литературы) нынче практически не печатают в современных литературных журналах. Что же говорить о сценариях! Это уже какой-то почти маргинальный жанр!

Поэтому я по гроб жизни благодарен журналу «Za-Za» и его редактору Евгении Жмурко за то, что они дали моей вещи печатное воплощение.

А уж как там дальше?.. Даже этот сценарий говорит, что наша жизнь меняется непредсказуема.

1. Купе в вагоне движущегося поезда

Старая, но достойно выглядящая женщина, ЗОЯ АЛЕКЛЕКСЕЕВНА, сидя, смотрит в окно. На верхних полках ДВА МУЖЧИНЫ читают газеты. За окном мелькают кустарники, деревья, шлагбаумы, колодцы и, не успев отскочить в прошлое, навсегда исчезают.

Титр: 2017 ГОД.

Голос Зои Алексеевны. Дорога всегда навевает на меня грусть. Во многом она напоминает жизнь. Столб, дерево, девочка у дороги. Больше их уже никогда не будет на моем пути – этой девочки, этого дерева, этого столба. Было – не было. Как упорхнувший день, как прожитый год, как ухнувшееся в колодец детство, – было ль, не было, ищи-свищи.

Напротив Зои Алексеевны сидит МАЛЬЧИК лет 13, играет с планшетом.

Зоя Алексеевна бросает на него взгляд.

Голос Зои Алексеевны. Сколько ему? Лет тринадцать. Мне, когда начались те злые каникулы, было столько же. Только дорога растянулась больно уж надолго. (После паузы.) …По-моему, вон там это было…

2. Лес. День

Кадры черно-белые, несколько размытые, словно выцветшие от времени.

Титр: 1944 ГОД.

Стук топора. ЗОЙКА (ей лет 15-16) в крестьянской одежде рубит дерево.

Сзади подходит ТИЛЕНЬКА – полицай лет 30. Бросает винтовку, берет Зойку за руку с топором. Топор падает.

Тиленька. Пошли, красуля, вон за те кустики.

Зойка пытается вырваться – куда там!

Зойка. Пустите!

Тиленька. От работ освобожу… Давай, красуля, все равно по-моему будет.

Валит ее наземь, задирает юбку.

И вдруг замирает. В его белесых глазах – смерть.

В голове торчит топор.

Сзади, вся трясясь, стоит 11-летняя ЛОРА, Зойкина сестра.

3. То же купе 2017 года

Зоя Алексеевна смотрит в окно.

Голос Зои Алексеевны. Бедная сестричка. Она потом дня на три лишилась дара речи… А может, это было вон за теми кустами? Уже никто никогда не узнает.

Мальчик (глядя в планшет, сверяется с часами). Прибудем через два часа восемнадцать минут.

1-й мужчина. Знаем мы их расписание! Небось опоздаем на добрых полчаса.

2-й мужчина. Да нет, сейчас вроде ходят по расписанию. Скоро надо вещички собирать. Это раньше бывало: на несколько часов задерживались.

Зоя Алексеевна. Мой поезд, помню, задержался почти на неделю… Хотя можно сказать – и на три года, – тоже будет правдой.

1-й мужчина крутит пальцем у виска.

4. Общий вагон стоящего поезда.

Титр: 20 ИЮНЯ 1941 ГОДА

В вагоне сидят люди одетые в соответствии с тем временем.

Мимо со стуком проходит эшелон, на платформах которого под чехлами угадываются силуэты пушек.

Зойка (ей 13) читает книжку.

Радом сидит КСЕНИЯ, ее мать.