Текст книги "Злые каникулы"

Ксения. Ну вот, опять стали. Опять, что ли, три часа простоим?

Но поезд, пропустив военный состав, тоже наконец-таки трогается.

По вагону проходит ПРОВОДНИЦА с подносом, на котором позванивают стаканы с чаем.

Проводница. Чай! Кому чаю?

Пассажиры разбирают стаканы.

Проводница. С сахаром пять копеек, без сахара – три.

Напротив Зойки сидит пассажир, совсем затрапезного вида, с худым лицом и лысой головой, похожий на ЧЕРЕП. По одежде и по лицу сразу видно, что жизнь нещадно потрепала его..

Череп. Ох ты господи! Уже пятые сутки едем! На один чай сколько извел!.. Милая, а просто кипяточек, без ничего, сколько будет?

Проводница (смотрит на него сочувтственно). Ничего не будет. Принести?

Череп. Принеси, милая. Сильно буду тебе благодарен.

Проводница. Что ж я, непонимающая? (Тихо.) У самой брательник сидемши.

Удаляется и вскоре приносит стакан с кипятком.

«Череп» достает из котомки надкусанные сухари, размачивает их в кипятке и разжевывает беззубым ртом.

Все смотрят на него с сожалением.

И снова поезд с визгом тормозит. По вагону прокатывается ропот.

Мимо опять проезжает военный состав с зачехленными пушками и танками.

Молодой человек в форме младшего ПОЛИТРУКА подходит к окну.

Политрук (бодрым голосом). Ничего, россияне, потерпим, постоим, и не такое терпели! Зато врагу будет вон какая мясорубка. Вон супер-танки БТ-5, скорость под сто, пушка сорок пять миллиметров. Я слыхал…

Он не замечет, что по вагону в его сторону идут два СЕРЖАНТА в форме МГБ, с автоматами.

1-й сержант. А что болтун – находка для шпиёна, – не слыхал? Кто такой?

Политрук. Младший политрук Шнырев, только что призвали. До этого работал завотделом в райкоме комсомола в Куйбышевской области.

2-й сержант. Документы.

Политрук подает документы, какие-то падают, он сильно взволнован.

Сержанты просматривают документы.

1-й сержант. Следуй за нами.

Политрук. Почему?! Я же – ничего такого!..

2-й сержант. Вот и следуй. Шныркий ты больно, Шнырев. Следуй!

А 1-й сержант толкает его в спину автоматом.

Политрук. Подождите! Я – сапоги…

1-й сержант. Ничего, и в тапках дочапаешь.

Политрук. Куда?..

2-й сержант. Куда надо.

И снова подталкивает политрука автоматом.

Его выводят из примолкшего вагона.

В окно видно, что на перроне он что-то еще объясняет, но тут уж его хорошенько бьют в спину прикладами автоматов, он падает, теряет тапки. Его начинают избивать ногами. Наконец, поднявшись, он в одних носках обреченно идет впереди сержантов.

Череп (тихо). Сгорел хлопец.

Зойка (матери, тихо). Мама, а куда они его?

Ксения. Думаю, не на курорт… Ох, кажется, не лучшее время я выбрала чтобы с Андрюшей наконец повидаться. Два года ждала, с тех пор, как их присоединили.

Зойка. А он – кто?

Ксения. Братишка мой сводный, матери-то у нас разные. А война с поляками, еще та, в двадцать первом году, нас разделила.

Зойка. Так он белополяк?

Ксения. Тихо ты!.. Не белый он, не красный, не серо-буро-малиновый, он сам по себе. Ветеринар он… Давно бы, наверно, взяли, да уж больно хороший ветеринар, таких на всю область больше нету. В колхозе его даже называют пан Анджей.

Зойка. «Пан»? Он что, дворянин?

Ксения. Да какой там!.. Правда, когда-то окончил три курса ветеринарной академии. Не доучился – призвали на Империалистическую. А вот чин офицерский дали, правда, небольшой: подпоручик.

Зойка (с испугом). Так все-таки офицер?

Ксения. Да только под командой у него были только кони да лошадки… А потом в плен германский взяли. Он, кстати, по-немецки говорит, как настоящий немец… Давай-ка я тебе лучше про этот плен расскажу, там и веселое тоже было.

Зойка. Расскажи.

Ксения. Вызывают его однажды к офицеру ихнему…

5. Кабинет офицера

За столом сидит немецкий ОФИЦЕР с кайзеровскими усиками. А неподалеку – ДИРЕКТОР ЦИРКА, низенький, упитанный.

Открывается дверь, КОНВОЙНЫЙ вводит в кабинет АНДЖЕЯ, тот в гимнастерке, только без ремня и без погон. Вид у него независимый, руки в карманах.

Конвойный (*). Господин капитан. Пленный подпоручик Случевский доставлен.²2
  ^{Здесь и далее символ «*» означает, что последующая реплика произноситься по-немецки, а ее перевод на русский язык приводится в субтитрах.}


[Закрыть]

Офицер знаком удаляет его.

Офицер (Анджею,*). Господин поручик, не могли бы вы оказать нам некоторую услугу?

Анджей (*). Только лишь если это не связано с изменой Отечеству.

Офицер (*). О нет, ваша помощь нужна совсем по другой части.

Директор цирка (*). Умоляю, господин офицер! Для меня это не просто помощь, для меня это истинное спасение!

Они о чем-то говорят, но их голоса не слышны. Директор цирка то и дело вздымает руки, хватается за сердце.

Голос Ксении. Там такое дело. Приехал в их город цирк, главный номер был с удавом. Да вот беда – удав этот вдруг захворал. Лежит скучный, выступать не может. И вдруг директор цирка узнаёт про пленного чудо-ветеринара.

Директор цирка (*). Спасите Ганса, век буду за вас Бога молить!

Анджей (*). Это лишнее. Но поскольку ваш удав, хоть и зовется Ганс, не является подданным кайзера Вильгельма, то спасти его – моя прямая обязанность… Однако…

Директор цирка (встревоженно). Was?

Анджей (*). Однако работа эта требует достойного вознаграждения.

Директор цирка (кидается ему на грудь, *). О, разумеется, разумеется!

6. Небольшая комната

Анджей и директор цирка стоят у деревянного стола, на Анджее белый халат.

Анджей (*). Вносите своего пациента.

Директор хлопает в ладоши, и двое униформистов вносят в операционную большую доску, на которой безвольно лежит большущий удав. Вид у него неживой.

Анджей принимается ощупывать его.

Директор цирка смотрит на это, как на некое священнодействие.

Анджей (*). Так, ясное дело. Что ж, будем лечить нашего пациента.

Директор цирка. О-о!!!…

7. Вагон 1941 года.

Зойка. И что же было с этим Гансом?

Ксения. Ничего страшного. Застряла поперек куриная косточка. Но вполне мог издохнуть.

Зойка. И как же он его вылечил?

Ксения. Очень просто…

8. Тот же «лечебный кабинет, что в 6-м эпизоде

В кабинет униформист вносит доску с обычными клизмами, от крохотной до огромной.

Наконец Анджей выбирает среднюю.

Анджей (*). Раствор!

Другой униформист вносит большую банку с раствором.

Анджей наполняет клизму, потом ощупает удава, ища заветное отверстие и приближает к нему клизму.

9. Вагон 1941 года

Зойка (смеется). И что, вылечил?

Ксения. А то как же!

10. Арена цирка

Идет репетиция. Артист проделывает номера с удавом.

Директор плачет, отирая лицо платком. Анджей стоит рядом.

Директор достает пухлую пачку денег и дает их Анджею.

Директор (*). Если бы вы знали, как помогли нашей культуре!

Анджей (похлопывает себя по карману с деньгами,*). А вы со своим Гансом помогли поднятию духа русской армии.

11. Зал ресторана

С десяток русских офицеров без погон сидят за столом, уставленным всяческой снедью.

Анджей (поднимает рюмку, встает). За победу России!

Офицеры, хором (встав). За победу России! (Выпивают.)

Один офицер. А кто оплатил все это пиршество?

Анджей. Кто? Господин Ганс. Не волнуйтесь, он вовсе не немец. Вообще трудно сказать, к какой расе его можно отнести. Еще раз за победу над немчурой!

Офицеры. За победу над немчурой!

Анджей (к музыкантам). Эй, нехристи! (*) Эй, играйте так, чтобы люстры закачались! Господин Ганс платит за все!

Взрывается музыка.

Офицеры пьют стоя.

12. Вагон 1941 года. Ближе к ночи

Поезд стоит, мимо снова проносится военный эшелон.

Зойка (смеется). Клизму удаву!.. Ничего себе!.. И даже на ресторан хватило!

Ксения. Хватило. Даже на два или на три раза. (Смотрит в окно, за которым идут военные поезда. Про себя, тихо). Ох, что-то творится, что-то творится…

Зойка. А как же пленных-то отпускали в ресторан?

Ксения. Вот так и отпускали. Под честное слово офицера. Тогда это было вполне нормально.

Зойка. А теперь как?

Ксения (глядя в окно). Ох, не знаю, не знаю, как теперь. Теперь времена злее стали. И люди, и времена.

Их поезд наконец трогается.

«Череп» снова рассасывает сухари, размоченные в кипятке, растирает их беззубыми деснами.

Ксения (указывая в окно). Скоро приедем, вон от того оврага минут десять…

13. Купе 2017 года

Зоя Алексеевна смотрит в окно. Виден тот же овраг, точнее ров, поросший бурьяном.

Голос Ксении Алексеевны. Да, тот самый ров…

14. Тот же ров откуда-то издали

Титр: 1942 ГОД.

На краю рва, далеко-далеко стоят голые мужчины, женщины, старики, дети. Кадры черно-белые и идут без звука.

Позади стоящих – два полицая, один из них Тиленька, с ручными пулеметами. За ними – улыбающиеся немецкие солдаты.

Один немец машет рукой, и люди сыплются в овраг.

Длится одно мгновение.

15. Купе 2017 года

Поезд проносится мимо рва.

Голос Зои Алексеевны. И я могла бы там лежать, если бы не спас тогда дядя Анджей. Он всех хотел спасти, а его, – так уж вышло, – никто…

16. Площадь у привокзальной станции. День

Зойка и Ксения выносят чемоданы из здания станции.

К ним подходит Анджей (он хоть и пострел, но в лице все то же непокорство) и с ним парень лет 19, НИКОЛАЙ. Оба одеты скромно, но вполне прилично: в пиждаки.

Анджей и Ксения обнимаются.

Анджей (Ксении). Да, сестренка, долгонько не виделись.

Ксения. А это дочь моя, Зоя.

Анджей. Красавица. (Треплет ее по голове). А это мой отпрыск, Колька, в этот год – в армию… Ну, пошли… Карета, правда, не взыщите, не барская, но уж как-нибудь доберемся.

Анджей и Николай берут из веши и они идут к запряженной телеге. Там он и располагаются. Анджей садится за кучера.

Телега трогается.

Анджей (обернувшись). Через полчаса будем в нашем местечке.

17. Межпроселочная дорога. День

Лошаденка, слегка подхлестывая Анджеем, тянет телегу.

Зойка (Ксении, шепотом). А «местечко» – это что, хутор такой?

Ксения. Да нет, это по-ихнему. «Место» означает город, а «местечко», стало быть, «городок».

Анджей. Долгонько ж вы. Мы с Колькой каждый божий день на станцию приезжали, а вас все нет и нет. И никто не знает ничего… Ох, недоброе что-то творится.

Ксения. И у меня что-то душа не на месте. (После паузы.) А старшенький твой, Женя, где?

Анджей. Женька-то? В сырой земле, я так полагаю. В приговоре написали: «Десять лет без права переписки», но всем известно, что это такое…

По дороге навстречу им идет ЛЕЙБА во всем парадном субботнем еврейском одеянии.

Поравнявшись с телегой, лишь слегка кивает.

Анджей останавливает телегу, слезает с козел и, подойдя к Лейбе, отвешивает ему подзатыльник, так, что шляпа слетает у того с головы.

Анджей. Что, жид, не видишь – пан едет.

Лейба. Вижу, пан Анджей.

Анджей. А коли видишь – чего шляпу не снимаешь?

Лейба (поднимает шляпу, кланяется). День добрый, пан Анджей.

Анджей. То-то… Распустились совсем. (Садится на место, трогает лошадь.)

Зойка (Николаю, тихо). Что это он?

Николай (так же тихо). Жидов не любит. А я уже пять месяцев как в комсомоле. Стыдно перед товарищами. Но его переубедить…

Ксения. Это уж – да.

Анджей. Ох, пораспустился жид за последние два года. Ох, поставят их еще на место, помяните мое слово… Тут еще к одному заехать надо, к Мосе Лысовику. Вот уж всем жидам жид…

Николай (усмехается). «Майне Мося Ленис копф.»

Анджей. Во-во. Женка его, Ривка, – целыми днями: «Ленинс копф, Ленинс копф». Башка у него, стало быть, как у покойника у этого, у ихнего: у Ленина. А на самом деле, если по-честному, этот самый копф у него пустой, как погреб у колхозника. Кабы не я, всю скотину бы в колхозах погубил, ни шиша в крестьянском деле не понимает… Но теперь его на кривой козе не объедешь, куда там! Теперь он у нас шишка большая – председатель райсовета!

Зойка. А зачем к нему заезжать?

Анджей. Бумаженцию для вас получить – что жить у меня имеете право. Такие тут порядки, потому как здесь у нас «особая зона»… Дожили: пан Анджей – к жиду на поклон! Ну, времечко!..

18. Кабинет Лысовика.

За столом сидит лысый, как Ленин, МОСЯ и просматривает какие-то бумаги. На стенах – портреты вождей.

Сам Мося, в соответствии с фамилией, совершенно лыс; одежда – военизированная.

Дверь без стука открывается, входит Анджей с кнутом в руках.

Мося. А стучать не учили?

Анджей. А учить кто будет? Ты, Моська, что ли?

Мося. Для кого Моська, а для кого – Моисей Шлёмович… А что шляпу перед тобой не снимаю – так это (уж прости) за неимением.

Анджей. Да твой копф прикрыть – двух ленинских кепок не хватит. Удивляюсь: с таким копфом – и в такой глуши!

Мося (миролюбиво). Да вот, зовут на повышение. Но сперва парткурсы надо закончить. Маркс, Фейербх, и прочая премудрость, без того сейчас нельзя.

Анджей. Гляди-ка ты! Выходит, нынче без Хейербаха вашего и козу не выпасешь!

Мося. Как был ты контрой, так и остался, пан подпоручик… Да если б не я – шлепнули б тебя еще в тридцать девятом годе как белогвардейскую сволочь!

Анджей. Ага. А за мной бы следом – тебя завместе с твоим Хейербахом сраным.

Мося. Ну-ну!

Анджей. Не нукай – не лошадь… Когда у тебя в колхозе «Заря» все свиньи чуть не передохли, – кто их спас от этой чумки? А за недосдачу мяса – куда бы ты пошел. Ежели твой Хейербах покойник уже – с ним бы на том свете и встретился. Что, не правду говорю?

Мося. За что тебя и держу: как ценного специалиста. Но все равно – святое не трожь!

Анджей. Ежели у тебя какой-то жид Хейербах святой, то ваш Егова – он теперь навроде «устаго»? (Кивает на портрет Сталина.)

Мося. Тьфу! Контра был, контра и остался…

20. Перед зданием райсовета

На площади стоит столб с репродуктором и бюст Сталина.

Ксения, Зойка и Николай сидят в телеге неподалеку от двухэтажного здания. Перед зданием столб с громкоговорителем и гипсовый бюст Сталина.

Николай. Ох, боюсь я за батю – не наболтал бы лишнего. Контра он все-таки в душе; а мне осенью – в Красную армию.

Ксения. Да, всегда он вот так вот с людьми, сколько его помню… Ну характер!

21. Кабинет Лысовика

Анджей сидит за столом напротив Лысовика, положив перед собой лист бумаги.

Мося (почесав лысину). Сестра, говоришь?

Анджей. Сводная.

Мося. Да еще с дочерью… А тебе известно, что у нас особрайон? Разрешение надо брать заранее.

Анджей. Ну, нет – так нет.

Встает, направляется к двери.

Мося. Стой! Я дам разрешение… Только…

Анджей. Что?

Мося. В колхозе имени Клары Целкин…

Анджей. Это еще что за птица, твоя Клава Целкина.

Мося. Это немецкая коммунистка… Ну, бывшая деревня «Гнилые гати».

Анджей. Так бы и сказал, по-людски.

Мося. Так вот, в этих Целкиных гатях две кобылы никак не могут разродиться.

Анджей. Еще бы. Если их кормить, как колхозниц… Ладно, вечером съезжу, посмотрю.

Мося. И в колхозе «Заря коммунизма»… Ну, то есть в «Старом займище»… Там какой-то куриный мор.

Анджей. Добре, и туда завтра съезжу. А ты покуда давай подписывай.

Мося, вздохнув, открывает сейф, достает печать. Расписывается на бумаге, вздыхая, ставит печать.

Мося. Ох и мороки с тобой!

Анджей забирает бумагу.

Анджей (уже открывая дверь). Ты, Мося, главное ленинскую копф свою береги, всякими Хейербахами ее не забивай, а то мало ли…

Мося. Сбережешь тут с такими, как ты…

22. Перед райсоветом

На дворе стоит телега. Анджей выходит, садится на козлы.

Николай. Ну как?

Анджей. Все обгемахт… Ох уж мне этот Хейербах!.

Они трогаются с места.

22. Кабинет Лысовика

Входит РИВА, Жена Моси ,вносит тарелку с дымящейся курицей и пюре.

Мося. А, ты?.. (Начинает есть крицу.)

Рива (гладит его по голове, приговаривает). Ленинс копф, майне Ленинс копф. (Целует его в лысину.)

23. Перед домом Анджея. День

Телега приближается к добротной избе.

ВАРВАРА, жена Анджея, ждет их на крыльце. Рядом с ней девятилетняя ЛОРА.

Телега подъезжает. Варвара бросается к приехавшим.

Варвара. Наконец-то, родные мои! А я-то уж и не чаяла!

Анджей. А вон и Лорка, младшая моя… Ты, Варвара, пока расположи дорогих гостей, а я часа на три отбуду. В эту… Имени Целкиной…

Варвара. Давай без этих слов!

Анджей. Да не ругаюсь я. Так, прицепилось… В общем, в Гнилых гатях две кобылы мучатся, поеду, подмогу… И самогону приготовь.

Варвара. Да приготовила уже.

Ксения. Мы с Зоей не пьем.

Анджей. Зато я не святой. Да и Кольке можно уже причаститься, в армию парню скоро.

После того, как пассажиры сходят с телеги, он разворачивает свою лошаденку, и отъезжает.

24. Горница в доме Анджея. Вечер

На столе горшок с картошкой, сковорода с жареным салом, селедка, еще кое-какая снедь. В центре стола бутыль с мутным самогоном. Горит керосиновая лампа. За столом сидят Анджей, Ксения, Варвара и Зойка.

Анджей наливает по стакану самогона себе и Николаю и чуток Варваре.

Анджей. Ну, за дорогих гостей.

Выпивают, закусывают.

Довольно быстро Анджей наливает стакан себе и чуть-чуть Николаю.

Анджей. Где первая, там и вторая. (Выпивает. После недолгой закуски наливает только себе.) Бог троицу любит. (Выпивает.)

Варвара (тихо, остальным.) Ничего, он не часто.

Анджей (наливает себе еще). Изба стоит на четырех углах. (Выпвает.)

Николай (Зойке, тихо). Ничего, он свою меру знает. А сейчас спать уляжется, тогда я тебе кое-что покажу.

Анджей (на этот раз наливает себе совсем не много). На четырех ногах конь идет, на пятой спотыкается… (Выпив, сидит, явно отяжелевший.)

Слышен слабый скрёб в дверь, и затем на пороге появляется Тиленька. Небрит, лицо опухшее, одет весьма неопрятно, на одной ноге подметка привязана бинтом.

Варвара. Гляди ж ты, уже унюхал самогон! Как у мушки у винной нюх!

Тиленька. Мне ж тиленьки на зуб. Второй день болит, зараза.

Анджей. Ты бы, Тиленька, хоть физиомордию вымыл. У меня дочка малая, а ты ее пужаешь.

Тиленька. Не гордись больно. Думаешь – так уж сильно лучше меня? Ну, и чем?

Анджей. Я, в отличие от тебя, девок не сильничал. Сколько ты там за это отсидел.

Тиленька. Ну, три года. А твой Женька…

Анджей (напружинившись). Ну-ну, продолжай…

Тиленька. А чего продолжать, когда дело известное.

Анджей. Стало быть, говоришь, на зубчик тебе? Ну так получай на зубчик!

Резко встав, бьет его кулаком в зубы. Тиленька падает, затем с трудом поднимается, трусливо пятится к двери.

Анджей. Ну как, полегчало?

Тиленька (шамкает разбитым ртом.) Сволочь белогвардейская… И на тебя управа найдется…

Но, поскольку Анджей надвигается, он стремительно исчезает за дверью.

Анджей. Пойду, прилягу. Только бы эта мразь, не дай бог, во сне не привиделась…

Уходит в соседнюю комнату. Минуту спустя оттуда доносится его раскатистых храп.

Николай. Ма, так я пойду.

Варвара. Снова к жидам, небо смотреть? Ох, батька будет сердит.

Николай. А ты ему не говори. Он же будет спать до утра.

Варвара (вздохнув.) Ладно…

Николай (Ксении). Можно, я и Зою возьму?

Ксения. Это куда?

Варвара. Да к Лейбе, к жиду этому. Они там на звезды смотрят.

Ксения. Зачем?

Николай. Мы астрономией занимаемся. Дядя Лейба во Львовском университете учился. Мы еще и тригонометрией занимаемся. Я после армии хочу – в артиллеристское училище.

Варвара. Скажи еще, что Сонька Лейбина покоя не дает… Ох, узнает, узнает батька!

Николай. И пусть узнает!

Варвара. Батькин характер…

Зойка. Мама, с пойду с ним, хорошо?

Ксения. Иди, что с тобой делать?

25. Чердак. ночь

Чердак освещает керосиновая лампа. Часть крыши занимает нечто вроде люка. Сейчас он открыт и в него выставлен телескоп.

Вокруг телескопа сидят Николай, Зойка, Лейба и СОНЯ, его дочь, девушка лет семнадцати.

Лейба наводит телескоп.

Лейба. Смотрите, какие лунные пейзажи.

Николай, Зойка и Соня смотрят в телескоп по очереди.

Зойка. Там, что ли, овраги? Вон те, черные.

Николай. Это лунные моря. Хотя, говорят, никакой воды в них нет.

Зойка. А на звезды можно вот так же посмотреть?

Тем временем Соня и Николай украдкой берутся за руки.

Лейба. О, нет, юная пани, они слишком далеко, нужен объектив размером с эту хату. А вообще-то они больше луны в миллионы раз.

Зойка. А отчего же маленькие такие?

Лейба. Далеко они очень. (Перенастраивает телескоп.) Вон ту видишь?

Зойка. Вижу. Такая же махонькая, как была.

Лейба. Это Сириус, самая яркая звезда на небе. И самая близкая к нам. Но даже от нее до нас свет летит четыре года. А вообще-то она по размеру, как наше Солнце. (Снова перенастраивает телескоп.) А вон ту видишь?

Зойка. Эта поменьше.

Лейба. Это Бетельгейзе. Вообще-то она ярче Сириуса почти в тысячу раз, но она и в сто раз дальше. Относится к красным гигантам. Она в сравнении с другими звездами…

Зойка. Как наш Советский Союз – с какой-нибудь… ну, Германией! Всем может задать жару!

Лейба. Возможно, возможно… Вообще, глядя на звездное небо, понимаешь, какие мы все пылинки.

Зойка. Вот бы верующим в телескоп глянуть! Какой-то Бог, Бог! А тут – такое.

Лейба (бормочет недовольно). Возможно, возможно…

Соня. А зачем же ты ходишь в свою синагогу по субботам. Бога-то – нет!

Лейба (лукаво). А вдруг есть? (Николаю). Ладно, ты все задачи по тригонометрии решил?

Николай (достает тетрадку). Одна не вышла. С тангенсами.

Лейба. Ну-ка, покажи… А вот такую подстановку делать не пробовал? (Пишет карандашом в его тетради.)

Николай. Да, так, пожалуй, должно получиться…

Он что-то черкает в тетради, а Лейба достает свои карманные часы.

Лейба. Однако, уже шестой час…

Сквозь щели в крыше, действительно, уже пробивается рассвет. И вдали слышно какое-то очень отдаленное буханье. Лейба прислушивается.

Лейба. Похоже на грозу…

Соня. Да нет, не гроза. Больше похоже на четырехдюймовые гаубицы.

Николай. Наверно, опять маневры. Помните, как прошлой весной.

Лейба. Не знаю, может быть, может быть… Однако, шли бы вы по домам…

26. Перед домом Анджея. Раннее утро.

Николай и Зойка возвращаются.

Звук далекой канонады уже вполне различим, но только если хорошенько напрячь слух.

Николай. Точно говорю: маневры… Батя бы не проснулся…

Они тихо отворяют дверь.

27. Горница в доме Анджея

Анджей уже поджидает их, руке у него кнут. Он замахивается на Николая.

Анджей. Думаешь, не знаю, где был? У жидовки своей!

Николай. Ударишь – больше меня в доме не увидишь.

Анджей опускает кнут.

Звук канонады неторопливо приближается.

Анджей. Ладно, сейчас мне твоя жидовка до… Сам знаешь, до чего. Не слышишь, что делается?

Из соседней комнаты выходят Варвара и Ксения.

Варвара. Неуж такая гроза?

Николай. Да маневры это. Как в прошлом месяце.

Где-то явно рвутся авиабомбы. И звук канонады все ближе, хотя все еще далек.

Анджей. Ага, как же, маневры! (Указывает в сторону канонады.) Там у нас – что?

Николай. Запад.

Анджей. А на западе – что?

Николай (тихо). Германия… Мы что, на немца уже пошли?

Анджей. Ага, как же! С Запада на Восток. С перепоя, что ли?

Ох, возьмут скоро Усатого за одно место!

Варвара. Помолчи! Договоришься до Магадана.

Анджей. Не бойсь, теперь Усатому не до меня. А немец – он тоже человек. Глядишь, и колхозы разгонит.

Николай. Папа!.. (Уже менее напористо.) У нас с Германией Пакт.

Анджей. А ты видал, что ихний Рибен-Дрибен…

Зойка. Риббентроп…

Анджей. ВО-во. Видал, как этот Рибен дулю за спиной держал?

Варвара. Какую еще дулю?

Анджей. А вот такую. Я берегу. (Открывает сундук, достает старую газету, указывает на фотографию.) Видишь, дулю за спиной держит.

Николай (неуверенно). Нет там никакой дули.

Анджей. Плохо глядишь. Натуральная дуля для нашего Усатого! Вот, вот, погляди!.. Ну, что у него там за спиной? Уже и дулю не видишь?

Варвара. Ох, молчи, молчи!

Анджей. Да ладно, молчу…

28. Площадь перед райсоветом. День

На площади много народу.

Из динамика разносится голос Молотова.

Голос. Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города…

Николай с котомкой за плечами в сопровождении Анджея, Зойки, Ксении и Василисы идут к грузовику, в который забираются другие парни, тоже с котомками. Чуть позади идет Соня.

В кузове грузовика поют под гармошку:

«Если завтра война,/

Если завтра в поход,/

Если грозная буря нагрянет,/

Как один человек, весь советский народ/

За свободную Родину встанет!..»

Обнявшись с родными, Николай с бодрым видом забирается в кузов, тоже подхватывает песню. Они с Соней машут друг другу руками.

Голос Молотова. Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности…

Варвара (кивнув в сторону дмнамика). А чего это говорит не Сам, а заику-Молотова заместо себя выпустил?

Анджей. Да Самого небось кондрашка уже хватила. А может, пристрелили уже, дай-то бог.

Варвара. Ох, договоришься!

Грузовик трогается с места, и в этот момент налетают три немецких бомбардировщика. Летят бомбы, строчат пулеметы. Люди прижимаются к земле. Кровь, стоны раненых.

На словах Молотова «Враг будет разбит. Победа будет за нами», – столб с динамиком валится наземь.

Когда грузовик отъезжает чуть дальше, бомбы начинают сыпаться на него, и наконец одна достигает своей цели. Разрыв – и все кончено.

Самолеты улетают.

Люди, кто цел, встают с земли. Сплошной вой.

Варвара. Коля, Коленька!..

Пытается бежать в ту сторону, но Анджей останавливает ее. Лицо у него каменное, голос надтреснутый. По лицу текут скупые слезы.

Анджей. Не надо. Всё. Уже все.

Соня (стоя сзади, заливается слезами). Коля, Коля!..

Анджей (берет ее за плечо). Не плачь, дочка… Вот так оно… Война…

Зойка (истошно кричит). Мама!.. Мамочка!…

Она склонилась над Ксенией, лежащей на земле.

Ксения (чуть слышно). Вот и все, дочка… Держись…

Анджей склоняется над ней, слегка приподнимает.

Кровь из спины у Ксении вытекает ручейком.

Анджей. Артерия осколком задета. До дому не довезем.

Зойка. Мама!!! Мамочка!!!…

Ксения уже ничего не отвечает.

29. Небольшой погост. Вечер

На погосте Зойка, Анджей, Варвара, Лора и Мося Лысовик. Они уже идут к выходу от свежеврытого креста, на котором видна фотография Ксении.

Анджей держит Зойку за плечо, они идут позади всех.

Анджей. Ну вот, была у меня одна дочка, теперь – две. Я тебя, дочка, в обиду не дам… А сынов моих обоих даже похоронить не удалось. Вот такая вот жизнь…

30. Дорога неподалеку от погоста. Вечер.

Не дойдя до дороги, все пятеро останавливаются на обочине. Неподалеку слышен грохот сапог.

К ним приближается колонная немцев, примерно батальон. Все солдаты бриты наголо, всем лет по 20, все лица кажутся совершенно одинаковыми. Идут хорошо, в ногу. Мерный цокот сапог.

Анджей. Это они от границы полста километров за два дня прошли. Как через пустое место.

Мося (когда колонна поравнялась с ними). День добрый, господа.³3
  ^{Говорит на языке идиш.}


[Закрыть]

Один из солдат (*). Прочь, еврейская свинья!

С этими словами, не выходя из колонны, бьет Мосю прикладом в лицо. Тот падает.

Анджей помогает ему подняться. Мося выплевывает на ладонь несколько зубов. Один, золотой, прячет в карман.

Колонна, не сбавляя шагу, проходит мимо.

Анджей. Да, это тебе не Клава Целкина.

Мося (плачет, шепелявит). Скоро всех наших перебьют. В Польше, я слыхал, – уже… А я еще член бюро райкома ВКП(б).

Анджей. Некогда им вашим братом заниматься. Это передовые части: молодые, в башках ни шиша, кроме зверства. Потом придут оккупационные отряды, там старички, вроде нас с тобой, у них дома жены дети, они помягче будут. (Глядя вслед удаляющейся колонне.) А идут хорошо, сукины дети. Таким шагом месяца через два они, глядишь, и до Москвы дотопают… Ну довели, члены хреновы, со своей Клавой Целкиной да с Усатым, ну довели страну!..

Мося (шамкающим ртом). Тут один расчет – что всколыхнется немецкий пролетариат.

Анджей. Ага! За Клаву Целкину и за твоего Хейербаха! Ну, жди, жди!

Мося (тихо). Контра… (Боязливо вжимает плечи и спешит удалиться.)

31. Горница в доме Анджея.

Вся семья в сборе. Варвара, что-то бормоча, молится на икону, Зойка и Лора сидят в обнимку на сундуке, плачут. Анджей сидит за столом с прямой спиной, лицо застывшее, отрешенное.

Вдруг со двора доносится истошный визг.

Анджей вскакивает, устремляется к двери. Варвара – за ним.

32. Перед домом Анджея

Анджей и Варвара выскакивают из дому, у Анджея в руках топор, у Варвары – вилы.

Визг издает свинья, которую на аркане тянет один из ОКРУЖЕНЦЕВ. Два других ОКРУЖЕНЦА подталкивают ее сзади. Все трое безоружны, у всех спороты знаки различия.

Анджей. А ну, стоять, а то всех сейчас положу!

Окруженцы оставляют свинью, она с визгом устремляется прочь.

Анджей. Кто такие?

1-й окруженец. Тише, батя, тише.

2-й окруженец. Свои мы. Выходим из окружения. От Самой границы идем, уже два дня как не жрамши.

3-й окруженец. Так что ты, батя, не шуми. Своим, что ли, не поможешь?

Анджей. Какой я тебе «батя»? Мой сын от супостатов уже полег, а вы тут со свиньями воюете!.. И от границы вы не идете, а драпу даете. Пёхом сюда по лесам в два дня не дойти, только бёгом… А что вы свои – это ты жинке своей расскажи. У красноармейца винтовка и лычки, а у вас ни шиша, все побросали, в штаны насрамши. Так что идите дальше, ховайтесь по лесам. (Грозно поднимает топор.) Ну, пошли, отседова!

1-й окруженец. Пошли, черт с ним, с куркулем.

Они уходят.

Варвара. Надо было им хоть хлеба дать, а то жалко.

Анджей. Жалко у пчелки в заднице. Пускай идут, может, еще где свинью себе отвоюют, если на немца не напорются. Иди в дом, жалостливая! Тьфу!

Вслед за женой идет в дом, напоследок изо всех сил саданув дверью.

33. Документальные кадры

С грохотов крутятся валы типографских машин, летят тиражи газет.

«Правда».

«Известия».

«Красная звезда».

Голос. Враг, понеся огромные потери в живой силе и с технике, отбит по всем основным направлениям. Лишь в отдельных районах все еще идут бои местного значения. Нет сомнений, что в ближайшее время он будет разбит и там. Героизм Красной армии…

Голос постепенно удаляется, наконец затихает.

Затемнение.

34. Двор. День

Двор сбоку перекрыт колючей проволокой.

С разных сторон к проволоке прокрадываются Зойка и Соня. Вид у Сони изможденный.

В руках у Зойки курица, которую она просовывает Соне сквозь проволоку.

Зойка. Я потом еще что-нибудь принесу.

Соня. Спасибо тебе. Только осторожно… А пан Анджей знает?

Зойка. Знает. Это – от него.

Соня. Ладно… Ты иди, иди, а то кто-нибудь заметит.

35. Площадь перед райсоветом. День

На площади совсем немного народу. Среди собравшихся Анджей и Тиленька. На Тиленьке непонятно какая форма, повязка на рукаве и новые сапоги.

Столб с репродуктором уже восстановлен, и из репродуктора доносится голос с немецким акцентом.

Голос. …установлена временная оккупационная власть. Среди нее, кроме воинского контингента Великой Германии, также ваши соотечественники, наши помощники, полицаи, подчиняться которым следует беспрекословно. Неподчинение будет караться расстрелом. Лица еврейского происхождения должны находиться в огороженном гетто. Выход за его пределы для них будет незамедлительно караться расстрелом. Любые контакты с ними и какая-либо помощь со стороны христианского населения также будет караться расстрелом.