Текст книги "Парад комедиантов"

– Эх, жаль… – вздохнул Двоехоров. – Головы надо было бы немедля в Тайную экспедицию! По головам их бы там всех – в один миг… А так знаем только одного Озерского – затаится же, шельма, наверняка.

Слепца, однако, мало интересовали и отрубленные головы, и здешняя Тайная экспедиция. Он уже вложил в ножны палаш и приобнял фон Штраубе за плечи:

– Ты не ранен, сын мой?

– Кажется, нет, – проговорил барон. – Но если бы вы, отец мой, вовремя не подоспели, через минуту-другую был бы убит, без сомнения… Каким образом вы, однако, столь своевременно появились тут?

– То Господь меня привел и руку мою направил, – сказал слепец. – Вот вы и живы по воле Его. Господь все дарует своевременно – кому жизнь, кому смерть.

– Что ж, можем ехать во дворец, – как ни в чем не бывало, вступился Двоехоров.

– Но вы ранены, – сказал фон Штраубе, – вам сейчас нужен бы лекарь.

– Пустяк, – отозвался бравый капрал. – Такой пустяк службе гвардейца не помеха. А вот не доставить вас по приказу его императорского высочества – это при службе в гвардии большой позор.

– Быть может, я сам доеду? – предложил фон Штраубе.

– Никак невозможно, – с решительностью сказал гвардеец. – Говорю ж вам – приказ у меня. Тем более – при такой позиции. – Он кивнул на обезглавленные трупы, распростертые на мостовой. – Только теперь уж я поеду с вами в одной карете, а то как бы чего опять…

– Но наша лошадь пала, – напомнил фон Штраубе.

– Ну сие не беда, – отмахнулся Двоехоров, – сие мы уж как-нибудь…

Только сейчас к ним поспешал кем-то, видимо, кликнутый городовой.

Двоехоров приветил его ударом в зубы:

– Быстро бегаешь, сучий сын!

Получивши в зубы, городовой ничуть не оскорбился, а даже приосанился.

– Виноват, ваше благородие! – клацнул он каблуками.

– Ладно, – уже миролюбиво сказал Двоехоров, – чего с тебя, дурака, взять… Ты вот что: возьми-ка моего коня да отведи в Семеновские казармы. Там скажешь – капрала Двоехорова конь. Да под уздцы веди, верхом не садись – эдакого тюфяка он вмиг скинет. Горячий конь, арабских кровей. Не для таких убогих, как ты.

Тот отдал честь:

– Слушаю-с! – и, взбодренный двоехоровскою зуботычиной, проворно подбежал к коню.

Столь же споро Двоехоров обеспечил экипаж – попросту взмахом руки остановил проезжавший мимо.

Оттуда высунулся, судя по окладистой бороде и дорогой шубе, купец:

– Чем обязаны, ваше благородие?

– Ну-ка выходь! – приказал ему гвардеец.

– Однако ж я по делам поспешаю, ваше бла… – попытался воспротивиться тот.

Капрал, не тратясь на пререкания, выволок его за ворот и проговорил:

– Государева служба! Не понял ты еще?

А поскольку сии слова снова же были сопровождены хорошей зуботычиной, самым, как начинал для себя усваивать фон Штраубе, весомым тут, в Российской империи, пояснением, то и понятливости у купца мигом прибавилось.

– Так точно, все понятно, ваше благородь! – сказал он, пропуская их в карету.

Попробовали бы они вот так вот где-нибудь в Амстердаме или в Лондоне! Удивляясь здешним порядкам, фон Штраубе первый сел в карету. Двоехоров между тем подошел к кучеру и основательно подергал его за жидкую бороденку, на предмет ее натуральности, а не приклеенности, и, оставшись вполне доволен, приказал:

– Во дворец! Быстро! – Лишь затем уселся в карету рядом с бароном.

Когда отъезжали, фон Штраубе через окно еще раз взглянул на отца Иеронима, утесом возвышавшегося на мостовой, и сейчас еще больше, чем прежде, испытал раскаяние. Как он мог заподозрить его в худом умысле против себя? Принять за хитроумного убийцу того, кто на деле оказался его ангелом-спасителем!..

– А лихо ваш слепой головы им оттяпал! – восхищался по дороге Двоехоров. – Верно, впрямь Господь направлял!.. Я-то думал, Он, Господь, только на молитвы сподобить может, а оказывается, в ином случае – и головы сечь… – И, не слишком задерживаясь на вопросе промысла Божьего, добавил: – Вот жаль только, что головёнки эти мы не смогли прихватить, право, жаль! Большая была б удача, кабы тех шельм по головам опознали!.. – Затем, чуть помолчав, попросил: – А вы, господин барон, не окажете ли такую милость?..

– Слушаю вас, капрал.

– Не скажете ли его императорскому высочеству, что гвардии капрал Двоехоров стоял насмерть, жизнь вашу защищаючи? И трижды раненный, продолжал крушить злодеев! Самому-то мне слишком на сию тему распространяться неохота – воспримут за хвастовство. А ежели от вас узнают – глядишь, к званию могут представить.

– Скажу непременно, – пообещал фон Штраубе. – Ибо сие истинная правда, вы дрались как лев.

– Благодарю вас, барон! – возрадовался капрал. – А про головы эти ради Бога не говорите, ну их! Еще, чего доброго, ошельмуют за нерадение – что их не добыл; тогда чина вовек не видать.

– Хорошо, не скажу, – кивнул барон.

Сам он уже думал о прежнем: для чего, для чего он мог понадобиться престолонаследнику? И чту сему, если верить Литте, главному заговорщику он может, а чего не может говорить? И еще он думал о том, о чем подспудно не переставал думать почти никогда – о Великой Тайне своей и о своем особом для этого мира предназначении…

– Приехали! – сказал наконец Двоехоров. И потом, когда они уже подходили к караульным, тихо добавил: – Так вы не запамятуете сказать, господин барон?

– Нет, нет, не сомневайтесь, – еще раз заверил его фон Штраубе, восходя на крыльцо главного входа, где гвардейцы, видно уже знавшие, что его дулжно пропустить, делали ему ружьями “на караул”.

Далее он поднимался по лестнице в сопровождении гвардейского штабс-капитана, а мысли все возвращали его к пережитому недавно, по пути во дворец. Злодеи напали столь поспешно наверняка потому, что страшились и не желали его встречи именно с престолонаследником. Но встреча еще не произошла, а значит…

Значит, по-прежнему следовало пока остерегаться всего и всех – и этого штабс-капитана, шагавшего позади, держа за рукоятку шпагу, и этих гвардейцев, вытянувшихся с винтовками на этажах, каждый из коих вполне мог выстрелить или всадить ему в спину багинет, и даже этих каменных сводов, которые могут невзначай обрушиться на голову…

Дошли, однако, без приключений. Штабс-капитан распахнул перед фон Штраубе широкую резную дверь и торжественно провозгласил:

– Чертоги его императорского высочества великого князя Александра Павловича!

Еще один шаг – и можно было уже до поры ничего не опасаться.

Ибо навстречу ему с приветливым лицом уже вышел…

Да, да, это, безусловно, был –

***

А лейб-гвардии капрал Двоехоров, несмотря на боль в пораненных местах, весьма бодро вышагивал в обход дворца, к тыльной его стороне, где располагались караульные помещения, и на все расспросы, что задавали ему по пути товарищи по полку касательно его окровавлйнного вида, лишь отмахивался, как от мух: “Да было дело…”, “Приключилась позиция…”, “Узнаете ужо…”

Так оно, думал он при сем, и вправду выйдет лучше, если все не от него, а от немца узнается. В том, что немец расскажет все императорскому высочеству и обрисует его, Двоехорова, действия в самом благоприятном свете, он сомнений не имел. Это наш брат может или позабыть, или по зависти да по злобе все изолгать, или безо всякой злобы, а по природной фантазии, все так переворотить, что выйдет ровно наоборот, нежели было в самом деле. А немец не таков – этот скажет в точности как надо…

Дважды уколотое шпагами плечо хоть и все было в крови, но почти не болело – видно, уколы только вскользь пришлись. Иное дело ляжка – и место уж больно не рыцарское, и укол был болюч. Так и жгло на каждом шагу. Ну точно как в том давешнем сне тятя плетью гузно ему ожигал…

Вспомнив о сне, даже приостановился Двоехоров. Сон-то его, похоже, получался в руку! Что там бишь говорила эта карга ворожея? “Янералом!..”

Ну не в генералы, ясное дело, а вот в прапорщики его, коли немец все хорошенько, по-красивому высочеству распишет, в прапорщики его, Двоехорова, непременно за такое произвести бы должны! И срок для производства у него уже в самый раз подошел. Как гладко все складывалось!

А что! Лейб-гвардии прапорщик Двоехоров! Славно звучит! “Кто это шагает, маменька, к нам в дом?” – “А это, душенька моя Лизанька, лейб-гвардии прапорщик Христофор Христофорович Двоехоров…” Звучит!

Что ж, за лейб-гвардии прапорщика, замечтался он, и дочь выдать не зазорно. И именьице за ней дать в приданое душ эдак на семьсот. С таким супругом и на любой ассамблее появиться не в стыд, когда он в золотых обер-офицерских эполетах…

“Ах, маменька, всего только прапорщик?.. А я-то думала…” – “Да ты погоди, погоди, душенька! Посмотри, каков собой! Такому лишь дай срок! Фортуна у него на лице написана! Сегодня он прапорщик, а завтра…”

“…а завтра – в янералы, – отчего-то голосом карги мысленно продолжал за Лизанькину матушку, за графиню Полину Андреевну, еще даже и не прапорщик Двоехоров. – Точно, в янералы, когды у его, у соколика, вона какая звездочка на ладошке…”

Двоехоров как раз проходил в эту минуту под фонарем и снова приостановился – поглядеть свою ладонь.

Была, была звезда, никуда не подевалась! Как раз меж двух линий – жизни и судьбы – вот она! Махонькая – да, коли внимательно посмотреть, увидеть вполне можно.

Так что – отчего бы с годами и не в “янералы”, когда и в жизни, и на ладони такая фортуна тебе?!

…”А то и хвельд…”

Но тут уж капрал перекрестился от греха, ибо даже в фантазиях надобно знать меру.

С такими вот мыслями, в которых он как-то разом был и лейб-гвардии прапорщиком, и “янералом”, и к тому же Лизанькиным супругом с имением на семьсот душ, не чувствуя более жжения в раненой ляжке, Двоехоров быстрее устремился к караульным помещениям, словно фортуна поджидала его именно там.

Глава VII

Встреча с дофином.

Теперь уже по тонкому льду ступает сам

фон Штраубе

– – безусловно, это был сам великий князь – красивый молодой человек с голубой Андреевской лентой через плечо, вышедший навстречу к фон Штраубе.

– Рад вас видеть, рыцарь, – сказал он. – Его величество, мой августейший отец, нынче утром сообщил мне, что среди мальтийцев один достаточно молод, имея в виду, конечно, вас. А поскольку рыцарский дух именно в молодых сердцах занимает меня более всего, я решил свести с вами знакомство… Однако же, – добавил престолонаследник, – я вас ожидал несколько ранее. Неужели посланный вестовой оказался так нерасторопен?

– О нет, – распрямившись после глубокого поклона (а наследник между тем уже сидел в атласном кресле), ответил фон Штраубе, – вестовой Двоехоров оказался как раз вполне достаточно умел и расторопен, чтобы спасти меня от верной смерти.

– От смерти?! – непритворно изумился великий князь. – Вы сказали – от смерти?!

– Да, ваше высочество, – подтвердил барон. – Не доезжая дворца, на нас было совершено нападение.

– Боже мой! – воскликнул наследник престола. – А я увидел кровь у вас на щеке и отнес это на счет неумелости вашего брадобрея!

Раны на щеке фон Штраубе даже не заметил во время недавней стычки – видимо, была неглубока. Он отер щеку платком и сказал:

– Увы, ваше высочество, то была не бритва, а офицерская шпага.

– Офицерская?! – вскричал великий князь, даже в волнении с кресла привстал. – Так на вас осмелились напасть российские офицеры?! Извольте рассказать подробнее, как обстояло дело.

Фон Штраубе поведал престолонаследнику обо всем как можно более подробно. Умолчал только о подмоге со стороны слепца, желая оставить побольше воинской славы капралу Двоехорову, отец же Иероним ни в какой мирской славе не нуждался. Умолчал также о том, что это покушение на него было уже не первое за сегодня, – почему-то решил, что так оно будет лучше – до поры умолчать.

Великий князь слушал его взволнованно.

– Так вы говорите, их было восьмеро? – спросил он, выслушав барона до конца. – Как же вам удалось отбиться?

– Благодаря моему мечу, а еще больше – искусной шпаге капрала Двоехорова.

– И скольких, говорите, вы убили?

– Троих… Даже четверых, ибо вместе с лжекучером их было девятеро.

– Недурно, недурно… – проговорил Александр. – Двоехорова мы, конечно, поощрим за умение и храбрость… Однако – вы уверены, что это были именно офицеры? Отбиться от восьмерых обученных искусству фехтования офицеров да еще при этом убить троих – дело нелегкое… Быть может, это были просто разбойники, переодетые в офицерское платье? – с надеждой в голосе спросил он.

– Я бы тоже именно так подумал, ваше высочество, – сказал фон Штраубе, – если бы одного из них капралу Двоехорову не удалось опознать.

– И кто же это был? – довольно резко спросил наследник престола.

– Как я расслышал, – ответил барон, – это был некий подпоручик князь Озерский.

Александр несколько побледнел.

– Боже! Князь Озерский! Да, я знаю его!.. Всегда был уверен, что доблестный офицер… Однако это его нисколь не обеляет, и я приму меры немедля. – С этими словами престолонаследник дернул колокольчик, и в дверях мигом появился уже знакомый штабс-капитан. – Немедленно доставить сюда подпоручика Озерского, – приказал Александр. – Поместить до поры в арестантской. Да в кандалах, в кандалах!

Штабс-капитан уже было развернулся, спеша выполнять приказ великого князя, но тут же приостановился, услыхав слова фон Штраубе.

– Боюсь, ваше высочество, – сказал барон, – его сейчас никто не сможет отыскать. Он знает, что опознан, и наверняка где-то затаился.

– Да, да, пожалуй, – согласился с ним Александр. – Но все равно навеки небось не спрячется. Уверяю вас, барон, мы его все равно отыщем. Может быть, не сегодня, не завтра, но найдем непременно! Сами! Вы поняли меня, штабс-капитан? Обойдемся без Тайной экспедиции.

Тот поклонился в знак понимания.

– Там был еще один, – сказал фон Штраубе, – который хотя и не опознан, однако помечен.

– И каким же образом?

– Храбрый капрал Двоехоров…

– Да, да, уже наслышан от вас об этом капрале, – нетерпеливо перебил его наследник. – Штабс-капитан, позаботьтесь о представлении капрала к новому чину… Так чту за метина? – тут же опять перевел он взгляд на фон Штраубе.

– Оный капрал во время схватки отрубил ему два пальца шпагой.

Отчего-то тень неудовольства пробежала по красивому лицу великого князя, однако, снова обращаясь к штабс-капитану, он сказал:

– Стало быть, ищите также и офицера, недавно лишившегося двух пальцев. Но опять же (вы меня поняли?) – по-тихому… Ступайте, штабс-капитан. – И когда тот удалился, сказал фон Штраубе: – Поверьте, мне до крайности досадно, барон. Чтобы такое – в нашей богопослушной стране!.. Уверен, что подобное более не повторится. Забудьте, барон, об этом происшествии, как о страшном сне.

– Да, ваше высочество… – Фон Штраубе склонил голову, хотя, учитывая, что покушение было не первым, уверенность великого князя и не особенно разделял.

– Вот и великолепно! – обрадовался престолонаследник. – Сменим же тему нашего разговора… Рыцарские ордены занимают меня уже давно. Однако сведения о них столь скудны! Как видно, они умеют беречь свои тайны. Но поскольку мой августейший отец отныне ваш гроссмейстер, то, полагается мне, я также могу рассчитывать на некую толику ваших мистических знаний. Его величество нынче уже показывал мне эту стекляшку… как бишь ее?.. Да, Spiritus mundi!.. Но не могу сказать, что алхимия чрезмерно меня волнует… Ведь вам, я так полагаю, ведомы и иныме, мистические тайны, доставшиеся вам от палестинских кабалистиков еще во времена первых крестовых походов?

– Да, сие так, – подтвердил барон. – Хотя первым на палестинской земле возник орден Тамплиеров, и главным хранителем тайн до поры своего разгрома был именно он…

– Тамплиеры… Это те, что были уничтожены королем Франции Филиппом Красивым еще в четырнадцатом веке? – проявил познания великий князь.

– Да, именно.

– Говорят, они обладали секретом философского камня – тем и вызвали зависть короля?

– О нет, ваше высочество… – Фон Штраубе позволил себе улыбнуться. – Философский камень пока не создан никем. Что же касательно причины богатства этого ордена, то она гораздо прозаичнее. В те далекие времена путешествовать на большие расстояния, да еще имея при себе деньги, было до крайности небезопасно. Вдвойне опасны были морские путешествия из-за обилия пиратов. Однако торговля между Азией и Европой – шелком, пряностями, китайским фарфором – беспрерывно шла. Это требовало денег, причем огромных! Каким же образом купцы ухитрялись их провозить?

– И каким же? – заинтересовался наследник.

– Все очень просто! Никаких денег они с собою и не везли в далекую Палестину, через кою в ту пору шла вся торговля. Им довольно было по пути заехать в Марсель, где тамплиеры имели свою la rйsidence²⁶26
  Резиденцию (фр.)


[Закрыть], оставить там все свое золото и получить взамен от ордена лишь путевую бумагу. Затем, уже в Палестине, где тамплиеры были главною силой, следовало посетить такую же орденскую la rйsidence и там по этой бумаге получить столько же, сколько оставили в Марселе. За вычетом, правда, некоторой малости. Эти самые малости, накапливаясь из века в век, и позволили ордену обладать неслыханным богатством, на зависть любому королю.

– Гм, весьма хитроумно, – заключил великий князь. – Нечто наподобие нынешних банков?

– Да, тамплиеры, можно сказать, изобрели банковское дело и до самого своего разгрома оставались главными банкирами Европы. Согласитесь, ваше высочество, что это надежней любого философского камня.

– Пожалуй что… – несколько разочарованно признал престолонаследник. – И ровно ничего мистического… Надеюсь, не все тайны тамплиеров подобного рода?

– О нет, ваше высочество, имелись у них, конечно, тайны и куда более возвышенного свойства… Например, тайна Священного Грааля…

Тут же фон Штраубе пожалел, что эти слова сорвались у него с языка – слишком по соседству они были с тайной его собственного предназначения, с той Великой Тайной, кою он пока не хотел кому-либо раскрывать.

По счастию, великий князь отнесся к ним достаточно легковесно.

– Да, да, Священный Грааль… – произнес он. – Судя по рыцарским романам – кажется, чаша с кровью Христовой… Ну а другие тайны? К примеру, владение ясновиденьем… Ведь тамплиеры обладали этим умением?

– Полагаю, лишь некоторые из них, – сказал фон Штраубе, – прошедшие все ступени посвящения, да и то лишь в самые роковые минуты своей жизни.

– Как, например, их несчастный последний гроссмейстер Жак де Моле? – выказал снова же свою осведомленность великий князь. – Сколь мне помнится, уже посаженный королем Филиппом на кол, он предрек гибель всему роду Капетингов по истечении восемнадцати колен.

– Да, сие именно так, – подтвердил фон Штраубе.

– И бедный, обезглавленный якобинцами Людовик был как раз восемнадцатым коленом после Филиппа?

– Сие тоже невозможно отрицать.

– О, ясновиденье, несомненно! – воскликнул великий князь. – Причем на века вперед!.. Если бы кто умел так видеть вперед хоть на год, на два!.. Дорого бы я дал за счастье общения с таким человеком!

Фон Штраубе следил за собой, чтобы его лицо ничего не выдало. Ибо в этот самый миг промелькнуло опять… Глаза императора Павла, выпученные в смертной муке, и офицерский шарф, затянутый на шее у самодержца.

Престолонаследник вздохнул:

– Понимаю, вы слишком молоды и едва ли прошли все необходимые ступени, чтобы обладать подобным даром. Но ведь не должно было подобное исчезнуть вместе с тамплиерами после разрушения их цитаделей?

Фон Штраубе чувствовал, что так же, как нынешним утром во время аудиенции у императора комтур Литта, вступает и сам на тонкий лед – слишком близко трепыхалась его Тайна рядом со всем этим, – но свой орден тоже требовалось поддержать в глазах Александра, потому он сказал:

– Нет, ваше высочество, истинные тайны не могут исчезнуть. Так, последний тамплиерский гроссмейстер де Моле, предвидя гибель и свою, и своего ордена, незадолго до своей страшной смерти отправил двенадцать эмиссаров, самых посвященных рыцарей, именно на Мальту, в орден святого Иоанна Иерусалимского. Кстати, мой далекий пращур был одним из этих эмиссаров. И уж надо полагать, не золото они с собою везли, а нечто, что дороже любого золота.

– Тайны своего ордена! – догадался великий князь. – Так значит, мальтийцы ими обладают?!

– Во всяком случае, многими из них.

– И тайну ясновидения?

Тут фон Штраубе почел за наилучшее промолчать. Престолонаследник довольно пристально взглянул на него, однако по очевидной мягкости своей натуры допытываться более не стал и перевел разговор на другое:

– Говорят, франкмасоны, по-русски именующие себя вольными каменщиками, – сказал он, – коих много у нас в империи стало в последние годы, также получили от ордена Тамплиеров какие-то тайные знания.

– Я так думаю, – вполне довольный сменою темы разговора, ответил фон Штраубе, – лишь некую пыль, сдунутую с этих знаний. – Конечно, что-то знали и тамплиерские рыцари низших чинов, разбежавшиеся кто куда. Они-то и создали – сперва в Шотландии, потом по всей Европе – франкмасонские братства. Но повторяю: их знания – только пыль, состоящая из неосмысленного или из вовсе не понятого ими. Некие детские игры в Тайну взамен ее самой. Правда, эти забавы помогают им проникать даже в иные дворцы, куда иначе путь им был бы заказан по причине худородства некоторых братьев, но боюсь, они порой просто не понимают смысл слов, которые говорят. Например, они именуют себя не только вольными каменщиками, но еще и…

– Детьми Вдовы, – подсказал престолонаследник, после слов барона о вольных каменщиках, кои просочились во дворцы, несколько покрасневший, из чего фон Штраубе заключил, что масонство также не чуждо и его императорскому высочеству.

– Именно так, – кивнул барон. – И какую же вдову они подразумевают?

– Богоматерь, я так думаю… – неуверенно проговорил великий князь.

– Однако же согласитесь, ваше высочество, – сказал фон Штраубе, – что вдовство (да простит меня Господь за сии слова!) – не самое примечательное в житии Девы Марии. Это обстоятельство даже обойдено молчанием во всех Святых Евангелиях, где нет и упоминаний о смерти ее супруга Иосифа. К тому же называть себя Ее детьми, прекрасно зная о том, Кого она родила…

– Да, меня это тоже всегда несколько смущало… – признался дофин.

– Добавлю, – продолжал фон Штраубе, – что тамплиеры также иногда именовали себя Детьми Вдовы – но совсем, совсем иную Вдову они имели в виду!..

Ах, снова он вступил на этот тонкий ледок!.. Но и масонов следовало же приумалить в глазах великого князя, комтур как-то о том говорил – слишком толсто осела эта пыль во всех дворцах мира, не оставляя места тем, кто несет в себе истинные знания.

– И какую же иную вдову разумеете вы? – заинтригованный, спросил великий князь.

– Ту, чье вдовство… точнее, тот миг, в кой она овдовела… Этот миг, это событие стало важнейшим знамением для всего нашего мира!..

– Я все еще не понимаю вас, барон…

– Конечно, я имею в виду Марию! – воскликнул фон Штраубе. – Но только Марию Магдалину!

– Позвольте, барон, – вмешался Александр, – но чьей же вдовой она была? – И вдруг, вспомнив предыдущие слова фон Штраубе, выдохнул: – Неужели?!.. Вы хотите сказать – Она была Его женой?! Но нигде в Святом Писании…

– Святое Писание тоже надо уметь читать!.. – в запальчивости перебил его рыцарь, что, безусловно, являлось нарушением всех мыслимых правил приличия – как-никак перед ним восседал сам кронпринц. Однако Александр ничуть не поморщился, и фон Штраубе продолжал уже более учтиво: – Во-первых, ваше высочество, существуют апокрифы, в коих нет ничего еретического, просто они не канонизированы Церковью. Так вот, в апокрифическом Евангелии от Фаддея говорится, что при въезде в Иерусалим она отирала Спасителю нашему ноги своими власами. Согласно иудейским правилам, только супруга могла так поступить…

Сомнение отобразилось на миловидном лице дофина:

– Ну, все-таки апокрифы…

– Что ж, – сказал фон Штраубе, – можем опереться и на канонические тексты. К примеру, на Апокалипсис. – Он по памяти привел стихи из Откровения Иоанна Богослова: – “И явилось на небе великое знамение – жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд…” Двенадцать звезд – это, понятно, двенадцать колен Израилевых. А речь в сем тексте – о готовящемся втором пришествии Христовом. Так чья же в таком случае жена могла предстать в сем божественном облачении?

– Да, в том, что вы говорите, есть определенный смысл… – проговорил великий князь.

– И далее там… – не смог удержаться фон Штраубе. – “Она имела во чреве и кричала от боли и мук рождения…”

“Боже! зачем я про это?!..” – подумал барон. Воистину, язык мой – враг мой. Так недалеко и до полного раскрытия Тайны, чего он – во всяком случае сейчас – никак не желал.

И уж этих слов дофин не пропустил мимо ушей.

– “Имела во чреве…” – повторил он. – Так что же, вы хотите сказать, что она…

– Да, – вынужден был признать фон Штраубе. – Иоанн Богослов, без сомнения, здесь говорит о том, что Она, будучи вдовой – да, да, той самой Вдовой! – ожидала потомство от Господа, супруга своего. И тамплиеры, одними из первых оказавшись на святой земле Палестины, нашли подтверждение этому.

– И отчего же все это так скрывалось Церковью? – спросил престолонаследник.

– Увы, все дело в Риме, – объяснил фон Штраубе. – Кто должен господствовать в христианском мире – римский папа или богорожденные потомки, именуемые деспозинами? Этим объясняется и то, что разгром тамплиеров был учинен с согласия папы Климента.

– Да, с римских бискупов²⁷27
  Римские бискупы (епископы) – первоначальное наименование римских пап.


[Закрыть] станется, – согласился Александр. – Не зря страна моя избрала для себя иную ветвь христианства… И что же, – продолжал он, – это потомство вправду существовало?

“Да отчего же существовало?! – едва не сорвалось у фон Штраубе с уст. – Оно существует и, хвала Господу, пока здравствует!” Однако теперь он был осторожнее и лишь кивнул:

– Именно так, ваше высочество. После распятия Спасителя нашего Вдова вместе с потомством на корабле под названием “Голубка” отплыла в римский город Мессалию, в нынешний Марсель.

Теперь более всего он опасался, что великий князь начнет расспрашивать о судьбе этого потомства. Как раз так, судя по всему, дофин и собирался поступить, но в этот самый миг снова появился все тот же штабс-капитан и, вытянувшись во фрунт, громогласно произнес:

– Ваше императорское высочество! Государь немедля ждет вас к себе!

Великий князь слегка побледнел, на лице его даже появился плохо скрываемый испуг. “Верно, есть чего ему бояться, – подумал фон Штраубе. – Неужто в самом деле – главный заговорщик?”

– А известно ли, в чем причина столь спешного вызова? – спросил великий князь.

– Не могу знать, ваше императорское высочество!

– Ладно, ступайте, штабс-капитан, – сказал престолонаследник. – Скажите, что сейчас буду. – И когда тот вышагал из залы, с трудом изобразил на лице несколько вымученную улыбку: – Видите, барон, не дают нам договорить. Но то, что я услышал от вас, весьма, весьма интересно. Даст Бог, это не последняя наша встреча. Хотя – кто может знать?..

Барон так и не понял, за кого дофин при этих словах более опасается, за него, фон Штраубе, или (что всего скорее) за себя самого.

– Что касается происшествий, подобных тому, что было с вами по дороге сюда, – продолжил великий князь, – то они, уверен, более не повторятся. Я поручу верным людям взять вас под защиту. (“Уж не заговорщикам ли?” – подумал фон Штраубе.) Только прошу вас: об этом происшествии не слишком распространяйтесь, не хочу, чтобы столица лишний раз будоражилась… Хотя, – невесело добавил он, – думаю, моему августейшему отцу уже успели доложить господа из Тайной экспедиции; возможно, с тем и связан этот вызов. – И уже, вероятно, самому себе сказал: – И дернул же меня нечистый с этим князем Озерским нынче разговаривать! О том тоже императору наверняка доложили!..

Такой печальный вид был у кронприца при сих речах, что фон Штраубе неожиданно для самого себя решился произнести слова, кои в наитии пришли к нему и кои он думал придержать в себе, как и многое другое.

– Позвольте вам сказать… – проговорил он.

– Слушаю, – поднял голову великий князь.

– …Сказать, – продолжал фон Штраубе, – что впереди вас ожидает великая победа.

– И над кем же? – несколько приободренный, спросил Александр.

– Над супостатом всей Европы, над корсиканским узурпатором Бонапартом, – со всей решительностью ответил фон Штраубе. И еще добавил слово к этому, за которое, услышь его тут покамест кто посторонний, барону бы, верно, несладко пришлось. – …Государь, – вместо “вашего высочества” добавил он.

Александр взглянул на него чрезвычайно внимательно, и миловидное лицо принца обрело более живой цвет. Он тронул фон Штраубе за плечо и сказал тихо:

– Благодарю вас, барон… – Затем уже громче прибавил: – Чрезвычайно, чрезвычайно рад нашему знакомству! Я еще непременно вас призову. Однако покуда прощайте – как вы изволили слышать, меня ждет его величество. Ступайте – и ничего не страшитесь: мало у кого есть такой сильный покровитель, как у вас. – С этими словами великий князь прижал руку к груди.

…И вниз по лестнице дворца барон спускался уже с меньшей опаской, чем ранее.

Глава VIII

Non multa, sed multum²⁸28
  Понемногу о многом (лат.)


[Закрыть]

В имение Клюевку

Костромской губернии

…Теперь уж, любезный друг мой маменька, доверяюсь услугам почтовой службы, ибо с сей минуты мне решительно все равно…

…все эти три года Ваш сын служил верой и правдой государю, помня о завете покойного батюшки: “Береги честь смолоду”. Однако ж нечистый, верно, рассудил по-иному…

…и, придравшись к непорядку в амуниции, а также сочтя мой ответ, что амуниция в порядке, за дерзостный, оный полковник Дурасов приговорил меня к битью шпицрутенами, коих Ваш сын, дворянин по рождению, получил пятнадцать палок.

Не столь велика боль на теле, сколь в душе. Честь моя дворянская невозвратимо поругана, и жизнь свою на свете более не мыслю.

Простите, матушка, что покидаю Вас в столь молодые свои годы и не смогу быть поддержкой Вашей. Молитесь за меня, несмотря что ушел из жизни, руки на себя наложивши.

Несчастный сын Ваш

капрал Клюев Петр

***

Милостивый государь.

Поскольку alea jacta est²⁹29
  Жребий брошен (лат.)


[Закрыть], и Вы сие наверняка понимаете, то не время нынче соблюдать все рыцарские правила, ибо грозный противник наш, сколько бы не говорил о рыцарстве на словах, сам этих правил не придерживается. Вспомните своих выпоротых, несмотря на принадлежность к рыцарскому сословию, товарищах – и Вы поймете мою правоту.

Да, нападение на мальтийского рыцаря превосходящим числом при иных обстоятельствах было бы бесчестием, но рыцарь сей нынче представляет немалую угрозу для нашего дела, и, полагаю, много большим бесчестием для Вас было бы не принять любые, даже на вид не самые рыцарские меры, дабы спасти все дело и жизнь тех, кто отдался ему.

С Богом же! И пусть лишние сомнения не мучат Вас! Настало время, когда сомнения равны предательству.