Текст книги "Русская сила графа Соколова"

Валентин Лавров
Русская сила графа Соколова

Замечательному человеку,

выдающемуся ученому-медику, академику,

профессору Виктору Михайловичу РОШКОВСКОМУ

посвящается

Предисловие
Волшебное очарование богатырством

Великий Л. Н. Толстой закончил работу над «Войной и миром» в 1868 году. После этого он долго не принимался ни за какое литературное произведение. Но в начале 1870 года у писателя родилось желание писать роман, героями которого были бы люди, одаренные характерами русских богатырей. Лев Николаевич даже сделал некоторые заметки к роману, рукописи которых сохранились.

Замысел, полагаю, весьма соблазнительный. Ведь именно поступки былинных героев, как и вообще людей могучих, приводили Толстого в восторг.

По разным причинам книга эта написана не была. А жаль! Ведь нет нужды говорить, что книга эта была бы прекрасной.

Но по странному совпадению именно летом 1870 года родился замечательный русский богатырь – граф Аполлинарий Соколов, который стал героем нескольких моих книг, как и этой, которую вы, дорогой читатель, держите сейчас в руках.

Пожалуй, нет нужды объяснять, почему к очередным приключениям знаменитого графа Соколова я подверстал свою книгу «Русская сила». Они обе написаны на историческом материале, их герои – легендарные богатыри.

Полагаю, что эти книги полезно дополняют друг друга.

Во всяком случае, хочется верить: «Русская сила графа Соколова», как и предыдущие мои книги, найдет самый широкий круг читателей. Более того, поможет многим людям обрести здоровый образ жизни и богатырскую силу.

Мне неоднократно приходилось слышать от различных спортсменов – от хоккеистов и футболистов до боксеров и борцов, – что они используют в своей подготовке упражнения из арсенала героев этой книги.

Надеюсь, что, раскрыв эту книгу, вы ее прочтете на одном дыхании. И сколько бы ни было вам лет, пусть эти страницы разбудят ваше желание стать сильнее, крепче здоровьем, хладнокровнее и мужественнее.

В любом возрасте забота о своем здоровье, о своей умственной, нравственной и физической силе – дело первостатейной важности. Любознательный читатель найдет для себя немало любопытного не только о знаменитых людях, отличавшихся фантастической силой, но узнает много нового о тех истоках, откуда вышла современная тяжелая атлетика.

Русская сила графа Соколова

Исторический детектив

Интриганы

Эта нашумевшая в свое время история началась для графа Соколова памятным утром 8 апреля 1912 года.

На Большой Ордынке царило небывалое многолюдье. Здесь, под звон колоколов, заканчивалась торжественная служба. Освящали новый храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы при Марфо-Мариинской обители. Парчовые облачения духовных иерархов, военные мундиры с золотом эполет и орденов, важные сановники, роскошные дамы – все самое знатное и влиятельное Москвы и Петербурга собралось во дворе святой обители.

В центре этих событий была настоятельница обители – стройная сорокавосьмилетняя великая княгиня Елизавета Федоровна с красивым величественным лицом. Она, вопреки ложному мнению многих, приняла не монашеский постриг, но обет послушания. Всех поражало ее элегантное одеяние – длинное платье из грубой шерсти светло-жемчужного цвета, белый льняной платок, охватывавший лицо, – апостольник, большое белоснежное покрывало, спадавшее строгими складками, а на груди – кипарисовый восьмиконечный крест. По Москве ходил слух, что эскизы ее изысканного облачения выполнил знаменитый художник Михаил Нестеров.

Для людей близких Елизавета Федоровна была просто Эллой, по рождению принцессой Гессен-Дармштадтской, вдовой московского губернатора великого князя Сергея Александровича, убитого террористом Каляевым.

Минуло ровно два года, как состоялось посвящение великой княгини в настоятельницы устроенной ею обители милосердия. И вот новое торжество.

Среди самых почетных гостей был и граф Соколов. Именно к нему во время службы приблизилась девушка – одна из восемнадцати, тоже принявших обет служения, – и сообщила, что Елизавета Федоровна после чая просит графа заглянуть в ее келью:

– Есть приватный, весьма важный разговор. Разговор состоялся и весьма удивил сыщика. Прощаясь, он заверил:

– Обещаю вам, Елизавета Федоровна, что сделаю все возможное, все, что в силах моих.

Своих слов граф на ветер не бросал.

Приглашение

Ближе к вечеру в квартире Соколова раздался телефонный звонок. Гений сыска узнал голос московского губернатора Джунковского. Он был давним приятелем Соколова и однополчанином. Джунковский с улыбкой сказал:

– Давно мы хотим собраться вместе, отдохнуть за столом. Жизнь уходит, а мечта наша бледнеет…

Соколов немного помедлил, раздумывая. Он сказал:

– Нынче вечером я еду в Мытищи, в свою усадьбу… Владимир Федорович, приезжай, пожалуйста! Отдохнем в тиши.

Джунковский обрадовался:

– Вот и хорошо! Я приеду к тебе завтра к ужину. Только давай без оркестра и ливрейных слуг, попросту.

* * *

Владимир Федорович Джунковский – личность замечательная. Его отец был генерал-майором. Джунковский-младший получил образование в весьма привилегированном Пажеском корпусе. Служил в лейб-гвардии Преображенском полку (как некогда и Соколов). С декабря 1891 года был зачислен адъютантом московского генерал-губернатора Сергея Александровича. С августа 1908 года назначен московским губернатором.

Джунковский оказался на редкость толковым и трудолюбивым организатором, что на нашей земле случается не часто.

Его отношение к Соколову было самым сердечным, лаже восторженным. Однако на сей раз визит к другу имел некую подоплеку…

Падение нравов

Знаменитый на всю Россию гений сыска граф Соколов сидел на террасе своей мытищинской усадьбы. Вечерело. Ясное солнце медленно садилось за дальним лесом. Его лучи преломлялись в цветных стеклах и фантастическими узорами ложились на белоснежную скатерть.

Джунковский прикатил на служебном авто. Губернатор был на редкость обаятельным человеком – крепкий в плечах, со спокойным и мужественным лицом, которое весьма красили пышные усы.

Прежде чем приступить к делу, говорили о вещах злободневных, но отвлеченных: о большевистской провокации на Ленских приисках, закончившейся грабежами, стрельбой и трупами; об очередном скандале в Государственной думе, который устроил известный Марков-2, крикнувший с трибуны: «Русский народ в его массе не желает стать рабом иудейского паразитного племени», за что был исключен на пятнадцать заседаний; о печальном известии – гибели «Титаника», шедшего в Нью-Йорк. Одной из жертв стал знаменитый скрипач Вениамин Казарин, в свое время помогавший раскрыть в Саратове гнездо террористов.

– И еще одна грустная новость, – вздохнул Джунковский и перекрестился. – Нынче утром скончался фон Вендрих.

– Тот самый, что был гласным Думы и твоим товарищем по должности председателя попечительства народной трезвости?

– Да, его кончина меня глубоко огорчила.

– Когда похороны?

– Послезавтра на Алексеевском кладбище.

– Я уважал Николая Карловича, обязательно приду проводить его. Прямо несчастные времена настали…

Джунковский долгим взором посмотрел на Соколова и согласно кивнул:

– У меня тоже с некоторых пор возникло ощущение: словно движется что-то страшное и неотвратимое, что сомнет нас, отнимет жизни и наши, и близких. Так все переменилось в мире с началом нынешнего столетия! Я прихожу в ужас при виде того, как русский человек бежит от Христа, как колеблется Россия.

Соколов согласился:

– Народ перестал бояться греха.

– И то дело, распутать которое тебя просит Элла, – еще одно подтверждение падения нравов. Подобное преступление еще совсем недавно было немыслимо… Это ведь я советовал Элле обратиться к тебе.

Соколов согласно кивнул:

– Да, я свое обещание выполню – займусь этим безобразным преступлением.

Джунковский вздохнул:

– Я дважды вызывал с докладом о ходе расследования казанского полицмейстера Васильева. Человек он вроде толковый, дело вроде бы нехитрое, но оно у них совсем застопорилось.

– Расскажи, Владимир Федорович, как все произошло?

Джунковский доел паровую осетрину, утер уста матерчатой салфеткой и, малыми глотками отпивая янтарное «Абрау-Дюрсо», начал излагать суть возмутительного происшествия.

Экскурс в глубь веков

– В семнадцати верстах к северу от Казани расположился Седьмиозерский монастырь. Тебе не приходилось бывать в сем удивительном уголке, Аполлинарий Николаевич?

– Господь не довел!

– Представь себе: гористое место покрыто прекрасными лесами, чистейшей воды прохладные озера, множество певчих птиц – рай, да и только! Лет триста назад инок Евфимий, пришедший из Устюга, водрузил тут крест, поставил себе келью и повел отшельническую жизнь.

– Как многократно случалось, к нему потянулся народ?

– Да, Аполлинарий Николаевич, прослышав о его строгой жизни, о нестяжании, о чудесах исцеления и прочих духовных достоинствах отшельника, сюда потянулись многие, искавшие спасения от грехов мира. Так возник храм во имя Вознесения Христова и святого мученика Иоанна Белградского. Вблизи храма поставили многочисленные кельи. В 1646 году основали Седьмиозерский Богородицкий монастырь. Сюда потекли богатые пожертвования. Возле монастыря возникла и слобода Седьмиозерная.

Соколов вопросительно поднял бровь:

– Весь этот любопытный исторический экскурс имеет отношение к нашей истории?

– Безусловно! Без него не понять всей трагедии случившегося. Дело в том, что Евфимий пожертвовал в монастырь чудотворную икону Смоленской Божией Матери, которую он некогда принес из Устюга. Пред иконою по молитвам стали свершаться удивительные чудеса: прозревали слепые, вставали со своих одров параличные, дурного поведения люди избавлялись от пьянства и других пороков, благодать поселялась в людских сердцах. Множество православного народа стало притекать в обитель, многократно возросли пожертвования. Но особую славу и всеобщее поклонение в масштабах, пожалуй, всей России седьмиозерская икона Смоленской Божией Матери получила в 1654 году.

Соколов обладал прекрасной памятью и был большим эрудитом. Он заметил:

– Как же, тогда посетила Россию страшная моровая язва. Были опустошены целые города и села.

– Верно! Появилась эпидемия и в Казани. Она истребила – страшно сказать! – сорок восемь тысяч жителей. Тогда, по совершении всенощного бдения и литургии, была поднята икона Смоленской Божией Матери. Возле нынешнего Кизического монастыря святыня была встречена гражданами, со слезами отчаяния молившими Владычицу о предстательстве за них. Икона была обнесена вокруг стен Казани. Моровая язва тут же утихла. Икона стала почитаться чудотворной. Уже в 1658 году здесь возник храм во имя этой иконы. Казанский митрополит Лаврентий II установил на вечные времена ежегодное принесение чудотворной иконы из Седьмиозерской пустыни в Казань и свершение крестного хода. В течение последующих веков чудотворная икона Смоленской Божией Матери творила немало замечательных чудес, стала предметом всеобщего поклонения. Из самых отдаленных уголков России к ней на поклон стекались паломники.

Соколов, с интересом слушавший эту историю, печально покачал головой:

– И вот теперь эта почитаемая святыня исчезла…

– Это кощунственное воровство произвело на прихожан, как и вообще на всех православных людей, самое удручающее впечатление. Прошли слухи, что это предвещает конец света и прочие ужасы. Среди простого народа начались волнения, многие перестали работать и ждут конца света. Вот почему, мой гениальный друг, прошу тебя еще раз – отыщи пропажу!

– На свете нет такого преступления, которое нельзя было бы раскрыть! – Соколов повторил мысль, в истинности которой не сомневался. – Давай, Владимир Федорович, прогуляемся перед чаем.

Версии

Накинув шинели, приятели вышли в старинный, хранивший следы былого великолепия парк: мраморные статуи возле пруда, барская усадьба, широкая аллея, вдоль которой стояли столетние сосны.

На западе только что село в огненных тучках солнце. На востоке небо мертвело, краски делались все гуще. Недвижный воздух заметно холодел.

Мягко пахло мокрой опавшей хвоей и сырой землей. Возле старинной барской усадьбы сторож Буня, в прошлом знаменитый на всю Россию взломщик сейфов, обновил клумбы – они теперь выделялись правильными кругами и прямоугольниками возделанной земли.

Где-то заржала лошадь, дружно заблеяли и враз смолкли овцы, далеко в деревне лаяли собаки, и звуки в вечерней тишине разносились на всю округу.

Соколов с легкой иронией спросил:

– Говоришь, этот Васильев из Казани – толковый сыщик? Тогда почему он не сумел отыскать воров?

Джунковский шутливо ответил:

– Если бы отыскали, то нынче великая княгиня не затрудняла бы своей просьбой тебя. Искали несколько месяцев, ведь кража произошла в начале января – на Крещение.

– Не понимаю, как можно не поймать похитителя? Наверняка оставил следы…

– Сторож клянется, что, когда закрывал церковь на ночь, икона оставалась на своем месте. Но утром ее уже не было, а замок открыли отмычкой. По некоторым сведениям, похитили икону старообрядцы. Якобы она писана в пятнадцатом веке.

Соколов, заложив руки за спину, медленно шел по упругой, засыпанной хвойными иглами дорожке. Он задумчиво сказал:

– Жаль, что после похищения прошло так много времени. Уверен, побывай мы с тобой на месте преступления сразу после похищения, икона уже давно была бы на своем месте. Да что о том теперь говорить! Важнее выяснить: с какой целью похищена святыня? А если старообрядцы тут ни при чем?

Джунковский уклончиво ответил:

– Случается, что опустившиеся типы совершают кражи из церквей. Они вскрывают кружки для пожертвований, крадут свечи, богослужебные книги. Тут причина ясна – корысть. Но куда они пойдут с чудотворной, знаменитой на всю Россию иконой?

Соколов решительно сказал:

– Не исключаю, что икону выкрали по заказу. Ты сам сказал: про икону Божией Матери из Седьмиозерска идет слава как недуги исцеляющую. Представь: в богатом доме тяжело болеет молодая, горячо любимая жена. Врачи сказали, что долго ей не вытянуть. Остается надеяться на чудо. Хозяин без особых хлопот находит человека, готового за двести или триста рублей похитить и доставить заказчику икону. Что тот и делает. И сейчас наводчик стоит на коленях перед чудотворной, замаливает свой грех и просит исцеления любимому человеку.

– Сомневаюсь! – Джунковский помотал головой. – В подобных случаях болящих и расслабленных привозят к иконе, ставят свечи, совершают службы о здравии.

– А если больной находится в Харькове, Киеве, Ревеле?

– Но во многих монастырях есть особо почитаемые, чудотворные иконы.

Соколов тут же возразил:

– А если организатор преступления родился в Казани и лишь той святыне доверяет особенно?

– Не исключаю, милый граф! Как одна из версий – прекрасно.

– Но готов предложить и другие. Например, икону похитил религиозный фанатик. Или враг православия. Или…

Джунковский рассмеялся:

– Одним словом, Аполлинарий Николаевич, версий много. Но ты, мой друг, прав: время ушло, так что найти будет очень трудно. Тебе следует ехать в Казань без промедления.

Предрассудки

Еще в Москве Соколов познакомился с новейшим путеводителем по Казани. Поэтому, сойдя с поезда в этом древнем городе, он приказал извозчику – старому, почерневшему от солнца и ветров одноглазому татарину:

– Вези на Воскресенскую улицу, в гостиницу «Европейская»!

Татарин смахнул ладонью пыль с кожаной облезлой скамейки и прищурил единственное око:

– Зор эз ба? Большой дом на Воскресенской? Это нумера «Европейский».

Так Соколов узнал, что до Казани еще не дошли мудреные слова «гостиница», «отель». Здесь все называли «нумерами».

Гостиница оказалась отвратительной. Заплатив за люкс три рубля, Соколов получил две комнаты с аляповатой мебелью, спальню, где стояла широченная кровать под немыслимым балдахином, и душ.

Приняв душ и побрившись, Соколов немедля отправился к местному полицейскому начальству.

Полицмейстером оказался веселый красавец тамбур-мажорного роста Алексей Иванович Васильев.

Он влюбленно смотрел на Соколова, долго тряс его руку, приговаривая:

– Такая честь, такая радость! Не верится, самого Соколова вижу. Мне Джунковский о вас много говорил. Такая честь…

Сыщику сразу бросилась в глаза особенность: руки полицмейстера были грубыми, под ногтями въелась какая-то чернота, какая бывает у паровозных машинистов.

Когда Соколов объяснил цель своего приезда, лицо полицмейстера сделалось печально-задумчивым.

– Говорите, государь возмущен? – Пожал плечами. – Не понимаю! Какие-то сплошные, право, предрассудки. В наш просвещенный век – и нате вам, шум из-за чудотворной.

Как и ожидал Соколов, местные пинкертоны никаких серьезных следственных действий не предприняли. Даже за церковным сторожем не установили наблюдения.

Соколов долго слушал полицмейстера, важно рассуждавшего о «народной серости» и «диких предрассудках». Терпение его наконец иссякло. Гений сыска задумчиво покачал головой:

– Ты, Алексей Иванович, хоть имеешь чин седьмого класса – надворного советника, но напоминаешь мне наивного младенца. Кому нужны твои рассуждения? Государю, Елизавете Федоровне? Или тысячам православных, искренне верующих людей, к которым, кстати, я и себя причисляю? Я приехал с единственной целью: отыскать святыню. А ты толкуешь – «серые предрассудки».

Полицмейстер поерзал в кресле, глубоко вздохнул:

– Виноват, значения не придали! Думали: «Икон много, подумаешь, одна пропала!» А тут – до государя дошло, в газетах пишут. Тарарам какой-то! Впрочем, мы кое-что сделали. Вот, извольте взглянуть, Аполлинарий Николаевич, дело о похищении завели. – Полицмейстер влез в громадный сейф, достал папку. – Извольте видеть, кроме протокола допроса Фаддея Огрызкова…

– Кто такой?

– Сторож! Вот, кроме протокола этого изъяли и сохранили вещественное доказательство – замок, вскрытый отмычкой.

– Откуда такая уверенность – отмычка?

– А вот извольте взглянуть, в замке находится бородка. Это от воровской отмычки! А вот и фотографии места преступления – шесть штук.

Предсказания

Соколов внимательно оглядел «вещественные доказательства» и решительно заявил:

– Никакого взлома не было.

Полицмейстер Васильев ничего не возразил, лишь горестно вздохнул, заламывая длинные пальцы:

– Как это мы недоглядели? Нет, право, это ужасно. Соколов усмехнулся:

– А почему не споришь со мной? Обычно начинают возражать, приводить «доказательства» своей правоты.

Полицмейстер завел глаза к лепному потолку, на котором висела богатая золоченая люстра:

– С гением сыска может спорить только ограниченный человек… Я очень уважаю ваш талант, Аполлинарий Николаевич. Извольте видеть, у нас редко стоящие преступления совершаются, вот благодушие и появляется. Виноват, право!

Соколов рассмеялся:

– Нет, Алексей Иванович, ты точно – малое дитя в мундире! Мы сейчас поедем арестовывать и допрашивать сторожа Огрызкова. Возьми с собой писаря, двух полицейских для проведения обыска.

– Да, да! Фотографа тоже взять?

– Если только тебя сфотографировать на фоне церкви с замком в руках: фото повесишь на стене, дабы впредь не допускать подобных оплошностей. Сегодня фотограф не нужен. Нужны понятые.

– Этих найдем на месте. А ведь о стороже самые лестные отзывы: пьет лишь по большим праздникам, ни в чем дурном не замечен.

Соколов сказал:

– Этот вор по случаю. Кому-то очень понадобилась именно эта икона, сунули приличные деньги, соблазнили сторожа. И еще, Алексей Иванович, могу сделать два предсказания. Первое из области психологии: сторож пространно повторит свои показания почти слово в слово. Будет говорить больше, чем ему могло быть известно. В результате сам запутается в своих показаниях. И второе: сторож последние дни тратил большие деньги, приобретал пустяковые, ненужные вещи. Это станет серьезными уликами.

Полицмейстер мотнул головой, дескать, скоро убедимся: гений сыска Соколов всегда прав!

Эх, дорожка!..

Когда вышли на улицу, полицмейстер вдруг сказал:

– Аполлинарий Николаевич, подождите минуту! Сейчас заведу… – И он отправился в большой хозяйственный двор, принадлежавший полиции и примыкавший к ее зданию.

Через минуту-другую Соколов понял причину, по какой руки полицмейстера имели пролетарский вид. Сначала в глубине двора раздалось жуткое тарахтение, потом громовые звуки, напоминавшие кашель больного бронхитом. И вот из ворот выкатился изящный автомобиль, покрашенный в два цвета: смолянисто-черный и слоновой кости. За руль, натянув на лицо очки и шлем, держался сам… полицмейстер. Рядом с ним на одном сиденье, обхватив друг друга, сидели какой-то скромный чиновник с облезлым портфелем, оказавшийся писарем, и средних лет с выгоревшими бровями полицейский. Еще один полицейский, с торчащими как палка усищами, стоял на подножке, вцепившись в дверцу:

Верх, по случаю хорошей погоды, был опущен. Авто лихо подрулило к Соколову. Стоявший на подножке полицейский, видимо загодя наученный, соскочил на землю и с торжественной подобострастностью распахнул перед гением сыска заднюю дверцу.

– Милости просим! – захлопнул за Соколовым дверцу и хотел было вновь забраться на подножку.

Соколов воспротивился:

– Садись рядом со мной!

Полицмейстер поморщился:

– Народ мне избалуете, Аполлинарий Николаевич! И с подножки не свалится, они у меня привычные. Так говорю, шельмецы?

– Так точно, ваше благородие! – дружно загалдели полицейские.

…Через мгновение впавший в кураж полицмейстер, желая показать свое бесстрашие, гнал по пыльной казанской дороге, пугая кур и прохожих, которые едва успевали выскакивать из-под колес. Стаи собак с бешеным лаем бросались на невиданное железное чудовище. Автомобиль аэропланом взлетал на ухабах. Полицмейстер, рискуя откусить себе язык, поворачивал голову и кричал Соколову:

– Американский! Марки «Студебеккер». Три тысячи пятьсот рублей отдал. Шесть цилиндров – сила! Стартер самый совершенный – электрический. Шофера не держу, сам люблю водить. – Резко крутанул руль, погрозил вслед какой-то старухе кулаком: – Куда, старая ведьма, лезешь! – и вновь добавил газу.

Семнадцать верст по ухабистой дороге пролетели молниеносно – минут за двадцать.

Тормоза издали скрежещущий звук, какой, возможно, издают в аду грешники, грызущие раскаленные сковороды, и автомобиль остановился возле кирпичных арочных ворот.

Писарь вывалился на дорогу, его мутило. Извиняющимся тоном сказал:

– Словно в бурю по морю, уболтало.

– Это у тебя, Расщупкин, малокровие! – наставительно заметил полицмейстер.

Тут же собралась ватага мальчишек. Усатый полицейский был оставлен для охраны транспортного средства. Он погрозил мальчишкам пальцем:

– Коли кто дотронется до авто, в полицию заберу! Угроза была страшной – мальчишки на минуту притихли.

Прохаря и прочее богатство

Процессия вошла в ворота и у старинной невысокой церкви остановилась. Полицмейстер сказал:

– Извольте видеть, Аполлинарий Николаевич, замок, в котором осталась бородка от отмычки, висел вот тут. Сторож нашел его открытым. А, вот он, прохиндей, сам явился не запылился. Давай, Фаддей Огрызков, рассказывай господину полковнику, как дело было!

Соколов увидал крестьянского вида тщедушного мужичка, с жидкой, неопределенного цвета бородкой, выцветшими хитрющими глазками, в синей навыпуск шелковой рубахе. На коротких ногах блестели новой кожей сапоги. Мужичок содрал с головы круглую поярковую шляпу, завел глаза к небу, угодливо, словно по писаному, затараторил:

– Ваши благородия, извольте доложить всю истинную правду. – Мужичок помял в руках шляпу, набрал в легкие воздуху и быстро продолжил: – Вся история случая, когда жулики совершили взлом, началась на Крещение с обнаружения мною вскрытого замка. Утром, пробудившись, простите за извинение, по собственной нужде, я пошел взглянуть на порядок. Вдруг себе замечаю: замок валяется возле дверей, а двери оные в храм приоткрыты. У нас и до того были беспокойные слухи, что завелись жулики. Я, сейчас умереть, бросился, как положено, проверить: зачем замок сломан, а двери открыты? Как вошел в храм, так дух и замер: там повсюду в изобилии на полу валяются священные книги и иконы, со стен снятые. Вот чтобы сейчас мне умереть, так и валяются. Хорошо хоть, что стекла на киотах сохранились и все в целости. Думаю себе: что-то здесь нехорошо, кто-то, должно быть, набезобразил. И побежал я заявлять… А что чудотворную утащили эти жулики, чтобы пропасть им, это я уже позже прознал, когда следствие приехало и все иконы по местам развесили. А чудотворной на месте нет как нет. Все обшарили, чтоб сейчас мне умереть, а чудотворной не обнаружили. Это фулюганы безобразили, вот и припрятали. Надоть еще бы поискать, тогда, глядишь, и найдем.

Соколов сочувственно покачал головой:

– И впрямь несчастье! За такие, Фаддей, переживания тебе платят, поди, гроши?

Сторож обрадованно затрещал:

– Это вы, ваше благородие, человек умный и потому понимать можете. Служу денно и нощно. И убери, и протри, и подмети, да еще от жулья охраняй, и всего за три рубли в месяц. Одна эксплутация личности!

– А прохаря хорошие оторвал! Не жмут?

Сторож выставил ногу, покрутил ей и с некоторой гордостью произнес:

– Сапоги самый раз, со скрипом и сшиты по ноге!

Соколов прищурил глаз:

– Небось пятерку содрали?

Сторож замахал руками:

– «Пятерку»! За пятерку нынче и чихнуть не пожелают. Восемь рубликов не хотите?

– А еще чего приобрел? Ну, рубаху, это я сам вижу. А покрупней? Лошадку, скажем?

Сторож вдруг что-то смекнул, заметно побледнел, губы затряслись.

– Не-ет, лошадку не…

– Да и то, ты не пашешь, не жнешь – деньжата и без того водятся.

Вокруг стал собираться народ, шедший на богомолье. Соколов сказал:

– Что же ты нас на вольном ветре держишь? Приглашай в дом…

– Извольте, ваши благородия, милости прошу…

Около порога был набросан какой-то мусор. В сенях валялось пустое ведро, чугунки, мешок, чем-то набитый. В углу стояла широкая лавка. На высокой печи лежали какие-то тряпки и свешивалось лоскутное одеяло. Соколов подумал: «Господи, какая беспросветность! Такого и Сахалин не испугает, он уже себе сам создал каторжную жизнь».

Несмотря на теплую сухую погоду, окна были закрыты. Между окон лежала с зимы вата, на ней валялись дохлые мухи. В нос бил кислый, застоявшийся запах.

Полицмейстер строго сказал:

– Доставай икону, куда спрятал?

Сторож нахраписто возразил:

– Ищите, никакой иконы нет! Только что вот мои в красном углу. Если нужны вашим сиятельствам, можете, это, забирать. Ишь, «куда спрятал»!

Соколов приказал:

– Садись сюда, на скамейку! Гляди мне в глаза, отвечай и не ври: где взял деньги на новые сапоги?

Сторож быстро, как давно обдуманное, отвечал:

– Прислал брат, в деревне под Вологдой живет.

– Когда ты, Фаддей, готовил воровство, то плохо его продумал. Как жулики могли открыть замок, если бородка отломилась от отмычки и осталась в замке?

– Не могу знать! – Сторож потупил взгляд в пол. – Об том надо жулье спрашивать.

– А я знаю. Ты сначала открыл замок своим ключом, а уж потом засунул отмычку и отломил бородку.

Сторож упрямо помотал головой:

– Не могу знать! Не отламывал…

– Если воры влезли за чудотворной иконой, то зачем им понадобилось валить на пол книги и снимать со стен все иконы подряд?

– Не могу знать, сейчас умереть! Фулиганили, потому как жулики.

– Если бы ты служил в полиции, то хорошо бы знал, что неопытные похитители того, что сами охраняют, часто делают этот и подобные трюки. Например, измыслив кражу, злоумышленник хочет очевидней доказать, что сюда действительно забирались воры. С этой целью он с наивностью ребенка разбрасывает предметы и вообще производит беспорядок, какой не сделает ни один вор. Все это ты повторил в церкви. Признавайся, облегчи свою судьбу: где чудотворная икона Смоленской Божией Матери?

Сторож долго сопел, вздыхал и, наконец, выдавил:

– Не могу знать! Только на меня мораль пущаете…

Соколов рукой поднял за подбородок голову сторожа, сурово резанул его взглядом и строго сказал:

– Северное сияние любишь?

– Не могу знать…

Соколов изумился:

– Не знаешь?! Это большое упущение в твоей скудной жизни. Что делать, придется за казенный счет командировать тебя. Поедешь в Нерчинск любоваться красотою северного неба, а заодно кандалами бренчать и тачку катать.

В Багажном отделении

В это время полицейский, делавший обыск, протянул Соколову два рубля мелочью и почтовую квитанцию:

– Спрятаны были, ваше сиятельство, под бумажкой в поставце!

Соколов взглянул на квитанцию, широко улыбнулся:

– Надо же, Фаддей, ты получаешь трешник в месяц, а своему братцу Ивану Огрызкову в деревню Хлюстово Вологодской губернии отправляешь денежный перевод – сто рублей. Деньги не шуточные! И чтобы никто из знакомых не узнал о переводе, нарочно едешь в Казань. А нам говорил, что тебе брат помогает.

Полицмейстер радостно хлопнул в ладоши:

– Вот, любезный воришка, ты и попался!

Сторож прогундосил:

– Сейчас умереть, ничего не знаю!

Полицмейстер возмутился:

– Ну, Огрызков, ты глупец и нахал! Тебя приперли к стене, а ты свое долдонишь: «Не знаю, не знаю…»

– Я деньги на дороге нашел – сто пятьдесят рублей.

– Сказки будешь рассказывать, лежа на нарах! – в тон гению сыска сказал полицмейстер. Вопросительно посмотрел на Соколова: – Куда его?

– В Ниццу, под пальмы на Лазурное побережье!

Полицмейстер расхохотался:

– В кутузку подлеца!

– Разумеется!

– А тут мы устроим основательный обыск, я пришлю полицейских…

– Бесполезно! Коли гужуется вовсю, стало быть, икону отдал, деньги получил. Похоже, что и впрямь сто пятьдесят рублей отвалили этому святотатцу.

Полицейский достал из кармана веревку, проворчал на сторожа:

– Повернись спиной, спеленаю тебя нежно, как младенца!

Полицмейстер махнул рукой:

– Не надо! Засунь его в багажник, а шину оттуда переложи в салон, на заднее сиденье. – Просяще посмотрел на Соколова: – Аполлинарий Николаевич, вы позволите вас пересадить вперед?

(Замечу, что более комфортными считались места на заднем сиденье.)

Соколов отвечал:

– Конечно, Алексей Иванович!

Полицейские стали запихивать несчастного в багажник.

Соколов решил сделать последнюю попытку:

– Признавайся, Фаддей, кому отдал икону? Скажи правду, тогда хоть и выпорю, зато отпущу на все четыре стороны…

Сторож тупо помотал головой:

– Воля ваша, только не могу знать!

Соколов не сдержался:

– Ну и болван! Неужели ты думаешь, что я не найду икону? Нет, право, башка твоя пустая.

Сторож ничего не ответил, лишь перекрестился и безропотно залез в полукруглый ящик, подтянул колени к груди.

Снаружи багажник закрыли висячим замком.

Нескромные мечты

Когда отъезжали от монастырских ворот, подлетела на всем скаку коляска, запряженная парой. Из нее выскочил полицейский поручик. Он вытянулся перед полицмейстером:

– Господин полковник, вам пакет от Михаила Васильевича!