Текст книги "Ущелье белых духов"

3

Утром, когда Виталька и Марат пришли в овощехранилище, Семенюк уже опохмелился.

– Пришли, орлы! – Он похлопал Витальку по плечу и дохнул на него водочным перегаром. Витальку едва не стошнило.

Овощехранилище было в длинном подвале, тёмном и сыром, с развалившейся печкой. Сводчатый потолок подпирали толстые деревянные столбы, уже подгнившие снизу. Летом овощехранилище надо было просушивать и проветривать, но Семенюк ничего этого не делал, и оттого здесь постоянно держался запах гнили и сырости. Ребята работали в овощехранилище неохотно. Собралось всего человек десять.

Семенюк оценивающе оглядел их. Был он высок, широк в плечах, на толстой красной шее крепко сидела похожая на булыжник голова. Ходил он в шерстяных офицерских брюках и светло-зелёной гимнастёрке. Ворот гимнастёрки был ему узок, не сходился на шее. Ребята смотрели на него, задрав вверх головы.

– Маловато вас, – сказал Семенюк. – И все какие-то не крупные. Остальных-то чего сюда не пригнали?

– Мы вам не бараны, – зло ответил Вадик Скопин.

– А, председатель отряда, – узнал его Семенюк. – Вроде бы начальство, а грубишь.

– Никто вам не грубил. Остальные зерно перелопачивают.

– А у меня овощи гниют. Директор же обещал мне прислать побольше.

– Здесь всё сгниёт. Не просушили овощехранилище…

– Это не вашего ума дело. Чтобы до вечера мне перебрали огурцы и помидоры. Боевое задание. – Он что-то пробурчал себе под нос и ушёл.

– Дрыхнуть пошёл, – сказал Игорь.

Мальчишки начали перебирать огурцы, девочки – помидоры. Овощи уже стала затягивать белая плесень.

Виталька перебрасывал огурцы из корзины в корзину, пока не заболела спина. Потом встал, обошёл вокруг развалившейся печки. Как было бы хорошо, если бы её сейчас затопить…

– Пацаны! – крикнул он. – Давайте починим печку!

– Мы не умеем, и кирпича нет, – ответили ему.

– У Игоря дедушка печник.

– Да он едва ходит… А вообще-то надо спросить. Может, согласится?

Виталька и Игорь побежали звать Митрича, дряхлого восьмидесятилетнего старика. Митрич вечно мёрз и целыми днями сидел возле своего дома на лавочке.

И сегодня, как всегда, он грелся на солнышке и присматривал за двухлетним Санькой, братом Игоря.

– Дедушка! – крикнул ему на ухо Игорь. – Помоги нам починить печку в овощехранилище!

Старик слабо махнул на него рукой и закашлялся.

– Вы нам только покажете, что делать! – кричал в другое ухо старику Виталька. – Овощи же пропадут. Сыро там.

– Я говорил, на том месте нельзя строить овощехранилище, – сказал старик. – Эх, хозяева! Только и ума, что добро переводить. Ну пойдём, поглядим… – Он тяжело поднялся. – Постой, а Санька как?

– С собой возьмём! – Виталька схватил Саньку на руки.

До овощехранилища они добирались минут двадцать. Дед шёл мелкими шажками, поминутно останавливаясь и отдыхая.

С трудом спустился в овощехранилище, огляделся и покачал головой. Нагнулся, ковырнул жёлтым ногтем низ столба.

– Гниёт. Всё гниёт. – Подошёл к печке, осмотрел её со всех сторон. – Шабашники, видно, сложили. Деньги-то небось, взяли хорошие, а печку сделали курам на смех. Совести у людей нет.

И вдруг старик преобразился.

– Разбирайте её к черту, ребята! – сказал он. – Как-нибудь осилим.

Все кинулись разбирать печку, выворачивать кирпичи, кое-как слепленные глиной.

– Так не годится, – остановил их старик. – Кирпич – это тоже вещь, он не падает с неба, труд чей-то в нём заложен, бить его не годится. Он ещё в дело пойдёт. Целые сюда складывайте, половинки сюда, всё остальное вон. И гниль надо из подвала убрать. Лучше, конечно, все овощи вынести и просушить… Корыто надо достать, глину замесить, инструмент…

Игоря послали на ток звать ребят, четверо побежали за корытом и инструментами.

Работа закипела.

Когда вечером Семенюк вернулся в овощехранилище, он сперва, как видно, решил, что у него двоится в глазах. Вместо десяти школьников, здесь работал весь седьмой класс. Потом Семенюк разглядел, что все овощи лежали на улице, их рассыпали для просушки и тут же перебирали. На Семенюка никто не обратил внимания. И, видно, это его разозлило.

– Кто вам дал указание выносить овощи? – крикнул он.

– Евсей Митрич велел просушить, – ответил ему кто-то из ребят.

Семенюк спустился в овощехранилище. Старой печи уже не было, Митрич и четверо мальчишек закладывали основание новой. Другие месили в корыте глину, вытаскивали на носилках мусор и обкапывали столбы.

– Вон отсюда! – закричал Семенюк, топнув сапогом.

Все, прекратив работу, уставились на него.

Старик бросил на кирпичи мастерок и выпрямился.

– Чего орёшь?

– Вы мне ответите! Я вам покажу! – Он выбежал из подвала и бегом бросился к конторе.

– Пускай пробежится, – махнул рукой старик, – застоялся.

Спустя час, когда уже заходило солнце, возле овощехранилища остановился газик директора совхоза.

Омарбеков, грузный, тяжёлый, выбрался из машины и прищурившись оглядел рассыпанные по земле овощи.

– Вот, полюбуйтесь, – показал на ребят пальцем Семенюк. – Я им велел огурцы перебирать, а они…

– А сам-то ты где в это время был? – спросил директор.

– Отлучился по делу.

– По какому делу?

Семенюк что-то забубнил. Не слушая его, директор спустился в овощехранилище.

– Здравствуйте, Евсей Митрич, – поздоровался он со стариком. – Не простудитесь тут?

– Ничего. Я разогрелся, – улыбнулся старик. – С ними не замёрзнешь.

Директор осмотрел овощехранилище.

– Сколько кирпича вам надо?

– Да хоть сотни три. Старый тоже в дело пойдёт. Глины надо машины две, крышу обмазать. Течёт.

Директор вышел и закурил, поглядывая на Семенюка.

– Докладную написать? – спросил тот.

– Насчёт чего?

– Насчёт безобразия.

– Напиши, если тебе делать нечего.

Спустя минуту газик исчез в густой дорожной пыли.

Через неделю овощехранилище стало неузнаваемым. Ребята сколотили стеллажи и барьеры. И как раз вовремя: в овощехранилище стали поступать овощи. После того как сложили печь, Виталька и Игорь несколько дней чинили корзины для яблок и винограда. Другие ребята пытались им помочь, но только без толку переводили прутья. От этой работы у Витальки и Игоря нестерпимо болели спины и пальцы, но они решили во что бы то ни стало починить все корзины.

Печка получилась что надо. Семенюк пришёл к Митричу ставить магарыч, но старик его выгнал, и Семенюк выпил водку один. Размахивая пустой бутылкой, ходил по посёлку и, встречая школьников, кричал:

– Молодцы! Орлы! Достойная смена!

Усталый, голодный Виталька пришёл домой и увидел на столе письмо.

Почерк был незнакомый. Обратный адрес – Москва. Виталька осторожно разорвал конверт.

«Дорогой Виталик!

Уже месяц, как мы дома. Дедушка книги тебе отправил, а написать письмо всё никак не соберётся. Пока он был в экспедиции, тут у него накопилась уйма дел.

Я поступила в институт. И теперь уже не школьница, а студентка.

Пока сдавала экзамены, думала только о том, как бы не провалиться. А теперь на меня напала жуткая хандра. Слоняюсь по дому, как лунатик, на книги не хочется смотреть. Села писать тебе письмо и двух слов не могу связать. Просто ужас. Думаю только о тебе, о горах, о нашем озере. Закрою глаза и вижу опрокинутые в воду вершины. Всё это сейчас кажется волшебным сном.

На днях едем на уборочную, куда-то недалеко. А мне бы хотелось приехать к вам, увидеться с тобой, сходить в горы.

Виталик, пришли мне хоть маленький букет эдельвейсов. Они сейчас осенние, но всё равно. Заверни их в бумажную трубку и пришли авиабандеролью. Букет, что я принесла с озера, впопыхах забыла. Но дело не в этом. Я хочу, чтобы ты мне прислал цветы.

Элла».

Все эти дни Виталька всецело был поглощён корзинами, а по вечерам плотничал с отцом. Отец затеял пристроить к дому закрытую веранду, в совхозе ему дали два кубометра списанного горбыля. Горбыль предназначался на дрова, но отец решил его использовать для дела.

Виталька так уставал за день, что не было сил думать о чём-либо, кроме корзин и веранды. Он даже во сне чинил корзины.

Прочитав письмо, Виталька подошёл к окну и посмотрел на горы. Солнце уже уходило. На отроги легли прозрачные тени, и лишь дальние вершины сияли красноватым блеском. Где-то там, далеко-далеко погружалось в глубокую вечернюю мглу горное озеро. Но ничто уже не нарушало первозданного покоя его берегов.

Виталька вспомнил, как в первый же день, едва они разбили палатки, над озером пролетел шумный внезапный ливень. Как потом они с Эллочкой, ошалев от восторга, носились друг за другом по мокрому лугу, по ослепительно ярким травам и цветам.

Как он мог всё это забыть? Виталька словно проснулся. Вспыхнула в памяти яркая горная весна; запахи снега и цветов, синее небо, пустынные альпийские луга.

4

За несколько дней до занятий в школе Анжелика прибежала к Витальке. Вид у неё был какой-то необычный – не то радостный, не то испуганный.

– Виталик, – сказала она, и голос её оборвался. Потом невнятно добавила: – Давай попрощаемся.

Виталька растерянно смотрел на неё. Что он мог сказать? Пожелать ей хорошо учиться? Или благополучно добраться до интерната? Ясно, что она и благополучно доберётся и будет хорошо учиться. Но при чём тут он? Лучше бы и не знать её вовсе, не видеть никогда её глаз. Не было бы сейчас непреодолимого желания перебить всё в доме.

И знал ведь, что она уедет, но не думал об этом. Последнее время даже виделся с ней редко, занят был починкой корзин в овощехранилище. А сейчас и овощехранилище, и Анжеликин интернат, и вообще всё показалось Витальке ерундой.

Завтра Анжелики он уже не увидит. Будет лишь вспоминать её, как озеро, как шумный дождь, как капли воды на траве. Эти капли быстро высохли тогда под солнцем.

Анжелика ни слова больше не говорила, только глядела на него, ни на миг не отводя глаз. Смотрела бесконечно долго. Кто её знает, о чём она думала?

И вдруг произошло что-то совсем уж неожиданное. Анжелика закрыла ему глаза прохладными маленькими ладонями. Он думал, что она вот-вот рассмеётся. Но нет, в тишине только чётко стучали часы. Время! Из-за времени всё кончается! А Анжелика не убирала и не убирала ладоней, будто наперекор времени. Ему же было никак невозможно дотронуться до её рук. Раньше, если она плакала, когда не могла найти свою тряпичную куклу, он мог гладить Анжелику, как котёнка, успокаивать её. Но сейчас что-то отбросило её в невообразимую даль, так что к ней просто никак не возможно было прикоснуться. И в то же время эта даль становилась близостью, какой он никогда ещё не знал, а напряжённая пустота, так мучившая последнее время его сердце, сменилась какой-то бесконечной болезненной радостью, неровной и необъяснимой.

Анжелика отняла руки и ушла, так ничего и не сказав. Он на миг только увидел её глаза, они были прикрыты. Длинные чёрные ресницы бросали на смуглые щеки острые тени.

Всё было очень плохо, а Виталька радовался, как будто совсем маленьким он проснулся в ясное солнечное утро и услышал за окном голоса птиц.