Текст книги "Ущелье белых духов"

3

Зелёный «козлик» мчался по просёлочной дороге к Чёрному озеру. Машину вёл Николай, рядом с ним сидел Виталька. Профессор, Леня, Матвей и Эллочка устроились сзади. На полу сидел Рэм.

Ехали молча. Николай так вёл машину, что разговаривать не хотелось. Казалось, первое же сказанное слово окажется последним. На поворотах машина с визгом вылетала на обочину и снова, как взбесившаяся, мчалась вперёд. В то же время Николай умудрялся вести её так, что трясло по-божески.

– Сейчас налево, – предупредил Виталька, – и маленько потише.

Николай покосился на него и повернул, не сбавляя скорости. Машина какое-то мгновение скользила боком, потом прыгнула и понеслась по узкой лесной дороге быстрее прежнего.

И тут Виталька понял, какой водитель Николай. Когда машина вильнула за поворот, прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки, так по крайней мере показалось Витальке, возникла старуха с лукошком. Тормоза коротко взвизгнули, всех бросило вбок, и в следующее мгновение машина уже спокойно стояла радиатором в обратную сторону. Старуха не успела испугаться. Некоторое время она подслеповато моргала, потом разобралась, что к чему, и понесла костерить Николая.

– Обоч ходить-то надобно, бабушка, – ответил он. – Ненароком раньше времени на погост угодишь.

– Кудри-то отрастил, – шепелявя кричала старуха, – а ума не нажил! Ишь, рожа-то – обливной горшок.

Сзади тихо засмеялась Эллочка. И Николай покраснел.

– Ладно, топай, бабушка, – хмуро сказал он и вдруг улыбнулся. – Далеко бредёшь? Может, подбросить?

– Чего ишшо! С вами с обормотами…

– Не одни обормоты.

Старуха заглянула в машину и едва не выронила лыковое лукошко.

– А ведь и правда. И как ты с имя поехал, сердешный? Чегой-то тебя понесло?

– Садись, бабушка, будет языком молоть, – сказал профессор. – Далеко идти-то тебе?

– Да на осьмой версте наш кольхоз.

– Забирайся, подбросим. Давай лукошко.

Профессор принял у старухи лукошко, Виталька пересел назад, а старуха уселась рядом с Николаем.

Машина с места рванулась вперёд.

– Аль у тебя шило в заднице? – спросила у Николая старуха.

И снова Эллочка прыснула в ладошку.

– Будешь болтать глупости, высажу! – разозлился Николай.

– Ладно уж, – тронула его плечо старуха. – Приедем, погадаю тебе, всю правду скажу. И так по глазам вижу – большим человеком будешь…

Только теперь все поняли, что старуха цыганка.

– Из какого же ты колхоза, бабушка? – спросил Матвей.

– Лермонтова.

Все дружно захохотали.

– Кто же вашему колхозу дал столь странное наименование? – спросил профессор.

Старуха помолчала, видимо, соображая в уме, что означает слово «наименование», потом сказала:

– Присвоили.

– На трудодень-то ворожба идёт? – усмехнулся Николай.

– Ворожба ворожбой, а вот ты сохнешь по одной красотке. Она беленькая, бровки стрелочками, а глаза у ей синие… – Виталька посмотрел на Эллочку. Вильнув, автомобиль едва не соскочил с дороги.

– Держи руль-то. Перед ней показываешься и едешь, как чумной.

Виталька во все глаза, ничего не понимая, смотрел на старуху.

– Давно неспокойно на душе у тебя, – продолжала цыганка. – Соперника видишь… Только всё будет по-твоему, дорога тебе выпадает дальняя. Хоть ты и дерзишь мне, а скажу правду – скоро весь мир о тебе узнает. На лбу твоём написана твоя судьба.

Николай молчал, а профессор глядел на него, весело щурясь.

Показался колхоз имени Лермонтова, неряшливый посёлок с беспорядочно расставленными домами. Едва Николай остановил машину, как к ней со всех сторон побежали чумазые цыганята, облепили её, полезли на подножки.

– А ну кыш отсюда! – крикнул Николай.

Но один из цыганят уже плясал перед машиной, энергично выбрасывая в стороны руки.

Подошли с цигарками в зубах цыганки. Они улыбались, наперебой говорили.

– Дай закурить, – попросила одна из них.

– У нас махорка, – ответил Матвей.

Цыганки засмеялись.

– Ладно, давай махорку.

Матвей отсыпал из пачки в узкую смуглую ладонь цыганки.

– Дай тебе бог здоровья. Выходи, погадаю.

И тут поднялся такой галдёж, что Николай обалдело закрутил головой.

– Не все сразу, красавицы! – высунулся из машины Матвей.

– Заходите в гости! – кричали цыганки. – Заходите.

Старуха начала рыться в юбках, чтобы расплатиться с Николаем. Он взял её за руку.

– Бабушка, возьми свою кошелку и катись. За кого ты меня принимаешь? Эх ты, психолог-любитель. Прощайте, карменситы!

Машина развернулась и снова понеслась вперёд.

На Чёрном озере Виталька показал место, где прежде располагались геологи.

Поставили палатку. Эллочка тронула ладошкой озёрную воду.

– Холодная как лёд. Жаль…

Виталька разделся и прыгнул в воду. Он обтирался зимой по утрам снегом, купался до глубокой осени, но и для него вода в озере была нестерпимо холодной. Чтобы согреться, он быстро поплыл от берега и услышал сзади шумный всплеск. Оглянулся. Николая на берегу не было. А по воде от берега бежали беспорядочные волны.

Николай вынырнул далеко впереди Витальки, оглянулся и снова нырнул. Виталька сосчитал до ста, потом сбился со счёта, а Николай всё не показывался. Наконец он вынырнул метров на пятьдесят правее Витальки и снова нырнул.

Виталька выбрался на берег. Эллочка протянула ему большое мохнатое полотенце: Виталька даже не видал никогда такого. Он торопливо вытерся и надел рубашку.

– Дорвался, – глядя на купавшегося Николая, сказал профессор.

– Вообще-то в такой воде долго нельзя, – заметил Виталька.

Профессор махнул рукой.

– Он морж.

Виталька знал, что моржами называют людей, которые купаются зимой в проруби. Этот Николай восхищал его больше и больше.

После обеда все сидели вокруг костра. Николай достал из рюкзака транзистор и включил его.

Виталька устроился поближе к профессору и принялся расспрашивать его о Венере: о температуре на этой планете, о составе атмосферы.

– Кислород? – усмехнулся Семёнов. – Тебя расстроило, что в атмосфере Венеры нет кислорода? Успокойся: кислород смертельно отравляет жизненные компоненты всех клеток. Ведь и на Земле когда-то прародители клетки вступали в жизнь при отсутствии кислорода. Всему своё время.

– Как же так получается? – спросил Виталька. – Кислород отравляет клетку и в то же время необходим ей?

Профессор и дети переглянулись.

– Вот это уже серьёзный вопрос. А учёный, Виталик, прежде всего должен уметь поставить вопрос. Ответ со временем будет. Эйнштейн тоже когда-то начинал с вопросов, на которые никто не мог найти ответа, в том числе и он сам. Эйнштейн воспринимал мир как огромную вечную загадку. Да… Но на твой вопрос сейчас, пожалуй, уже можно ответить. Фотографии солнца, сделанные с ракет, говорят о том, что солнечная радиация может оказывать на жизнь самое мощное влияние. Какова же была, так сказать, исходная атмосфера Земли? Это прежде всего водяные пары, азот, углекислота, водород, сернистый газ, хлор, сероводород, окись углерода, метан, аммиак. Кислорода не было. Однако он содержался в комбинациях с углеродом, серой и, само собой, с водородом в водяных парах. Теперь скажи-ка сам, что должно было происходить с водяными парами под действием ультрафиолетового света?

– Они распадались на водород и кислород… – неуверенно ответил Виталька.

– Молодец!

– Как просто оказывается… – обрадовался Виталька.

– М-м… Я бы не сказал. Дело в том, что диссоциированные атомы кислорода постепенно накапливались в атмосфере и образовали экран, который стал поглощать ультрафиолетовый свет. Стало быть, процесс образования свободного кислорода прекратился. В такой среде жизнь не могла бы достичь сложных форм. Кислорода было мало, а солнечная радиация с губительной силой продолжала обрушиваться на Землю. Попробуй-ка теперь сказать, что было дальше. Как всё-таки возникла жизнь?

Виталька задумался.

– Если появился экран из этих дис…

– Диссоциированных, – подсказал Леня,

– …диссоциированных атомов кислорода, – продолжал Виталька, – то в атмосфере Земли содержание кислорода стало постоянным. И появились одноклеточные.

– А радиация? – прищурился профессор.

– Радиация солнца уничтожала всё на Земле, но глубоко под водой ведь могла появиться жизнь.

– Молодец, – опять похвалил профессор.

Все с любопытством смотрели на Витальку, словно он только что появился здесь.

Николай, увидев, что Виталька прямо-таки сияет от удовольствия, выключил транзистор и сказал:

– Всё сказанное тобой доказывает лишь, что ты не идиот. Но жизнь появилась не глубоко под водой. Море, как видно, всё-таки не было колыбелью жизни. Волны и течения либо выносили бы примитивные организмы на поверхность, где их встречала бы гибельная радиация солнца, либо увлекали бы их в пучину, куда не проникал живительный свет. В твоём объяснении есть зерно, но от истины ты далёк, как одноклеточное от обезьяны.

Виталька уже было развесил уши, но Николай замолчал так же внезапно, как и заговорил.

– Ну… – нетерпеливо заерзал Виталька.

Николай включил транзистор. Виталька ненавидел эту штуку. Транзистор включали именно тогда, когда это было меньше всего кстати.

– Ну-ка, выдай чего-нибудь, – попросил Витальку Матвей.

– Выдай сам, – огрызнулся Виталька.

Дело в том, что он уже наловчился танцевать твист с Эллочкой.

– А знаешь, в детстве, в твоём возрасте, – лениво продолжал Матвей, – я мечтал стать клоуном.

– Ну и зря не стал.

– Ты прав. По крайней мере клоун в состоянии добиться хоть чего-то, хоть какого-то успеха, в состоянии найти что-нибудь новое. Например, вмонтировать в башку какую-нибудь погремушку и будто бы нечаянно натыкаться на столб. То-то смеху было бы.

Николай хмуро посмотрел на Матвея и продолжал крутить рукоятку транзистора.

– Если к науке будешь относиться чересчур серьёзно, – продолжал Матвей, – на тебя станут глядеть как на клоуна. Уловил основную мысль?

– Уловил. – Виталька отвернулся от него.

– Не сердись. Ты ещё не общипанный. Пуху ещё на тебе много. Я имею в виду жёлтый пух. От тебя ещё за версту несёт пелёнкой. Знаешь, я не люблю этаких серьёзных мальчиков, будущих мыслителей, которые в школе блещут умом, а после – глупостью. Вникни, что есть огородное пугало… Это плохо одетый учёный. Один мыслитель даже сказал: «Народное благосостояние возрастёт настолько, что огородные пугала будут одеты с иголочки».

– Виталик, – вмешалась в разговор Эллочка, – не было ничего такого. Никто этого не говорил. Это он сам всё сейчас выдумал, чтобы подразнить тебя. Он с детства помешан на такой игре – дразнилка называется. Сначала показывал язык старшим. А вырос и решил, что теперь пришло время младшим показывать язык.

Тем временем Николай поймал скрипичный концерт и сидел слушал, не обращая внимания на разговор.

Матвей и Лёня скрутили по цигарке. В посёлке не было сигарет, и они пристрастились к махорке. Сперва курили её, выпучив глаза и раздирая руками грудь от кашля, потом привыкли. Цигарки скручивали с застывшими блаженными лицами.

Когда Матвей пустил струю махорочного дыма на Николая, тот запустил в него подвернувшейся под руку хлебной коркой. Корка угодила в цигарку, горящий табак посыпался Матвею за рубашку. Тот вскочил и с перекошенным от боли лицом принялся лихорадочно шарить где-то за шиворотом.

– В штанах, в штанах ищи, – равнодушно сказал Николай. – Жжение – вещь обманчивая. Кажется, печёт в одном месте, но если вдуматься…

Матвей бросился на него. Был он на голову выше Николая и раза в два тяжелее.

Витальку поразило, как легко Николай поднял Матвея, захватив его каким-то особым способом, положил, как мешок, к себе на плечи и начал крутить. Крутил он его до тех пор, пока Лёня не торопясь докурил и затоптал свою цигарку. Потом поставил на ноги. Ноги Матвея подогнулись, и он, как ватный, повалился на землю. При этом смотрел он так, как будто хотел проснуться и не мог. Потом его начало рвать. Николай оттащил его в сторону и свалил где-то в кустах.

Вернувшись к костру, Николай включил транзистор.

Виталька бросился к Матвею. Собака, наблюдавшая за всем происходившим, побежала за ним.

Матвей катался по траве и глухо утробно стонал.

– Брось, – крикнул Николай, – сознание к нему ещё долго не возвратится, потому что оно возвращается спиралью.

Виталька побежал к озеру за водой и услышал, как Эллочка спросила:

– Не слишком ли?

– Нет, это минимальная доза для начинающих, – ответил Николай. – Центрифуга – совсем другое дело.

«При чём тут центрифуга? – подумал Виталька. – Кто он такой?»

Когда Виталька вернулся к Матвею, тот уже не катался, а судорожно корчился, лёжа на месте. Его снова стошнило. Виталька вылил ему на голову воду из маленькой пластмассовой канистры.

Матвей вскочил, стал, широко расставив дрожащие ноги, и зло вырвал из рук Витальки канистру.

В тот же миг раздался глухой угрожающий рёв собаки, и Матвей застыл на месте. Рэм уже приготовился к прыжку, уши его были прижаты к голове, клыки оскалены до самых дёсен.

Вечер был холодный и тихий. Грелись у костра.

На Витальку профессор силой натянул свой пуховый альпинистский свитер. Сам сидел, закутавшись в плащ.

Матвей угрюмо сопел, забившись в спальный мешок.

Виталька закатал рукава свитера и протянул ладони к огню, к багровому в сиреневых сумерках свету.

– Кто знает, – взглянув на него, сказал Лёня, – чем вызвано поклонение человеку? Я сейчас посмотрел на Витальку и понял, что нет ничего естественнее поклонения огню. Огонь стал удовольствием. Человек поклоняется удовольствию. А что есть разрушение веры? Это лишь отступничество и уход к иным божествам. Вспомните, чему поклонялись эллины. А ведь я этому же поклоняюсь – величию и красоте человека.

– И поэтому ты изучаешь птиц? – улыбнулся Николай.

– Да. По-видимому, любые профессии, связанные с человеком, мешают этому.

– Какие, например?

– Историк, врач, юрист…

Профессор, неподвижно смотревший на огонь, внезапно оживился.

– Однако это любопытно, – сказал он. – Никогда не задумывался, что я тоже поклоняюсь эллинским богам, поклоняюсь совершенству и гармонии. Вера эллинов была непринуждённой, она ничего не навязывала человеку, не принуждала его идти против своих номинальных человеческих побуждений. И в этом смысле они поклонялись своему удовольствию. Христианство внесло в человека культ мелочей, культ скорби и ненависти к удовольствию. Его вторжение в человека глубже, чем принято считать. По-видимому, мы и сейчас испытываем на себе его злую силу, хотя даже не подозреваем об этом.

– У эллинов был высокий дух космонавтов, – сказал Николай.

– Все они были обжоры и развратники! – крикнул из своего мешка Матвей.

Все дружно и весело захохотали.

Чем ближе Виталька узнавал этих людей, тем больше любил их. Прежде он представлял себе учёных совсем иными. Эти поражали его простотой, сердечностью, необычайной свободой мысли.

Профессор удивлял Витальку молодой энергией.

Виталька вспомнил Горшкова, вспомнил его вечные жалобы на старость. А ведь он не старше Семёнова. Всё дело, видно, в том, какой человек.

С профессором и детьми Виталька ездил по окрестным лесам и озёрам. Он уже пропустил несколько дней в школе, но его неудержимо тянуло к этим удивительным людям.

У каждого из них было своё дело. Профессор и Матвей всё время возились с какой-то рукописью. Николай шарился в озёрах, Лёня охотился на местных птиц, а Эллочка интересовалась памятниками старины. Она не расставалась с острым длинным камнем, который принёс ей Марат. Марат всё-таки сходил к старому чабану на зимовку и выпросил у него камень. Чабан сказал, что этот камень нашёл в горах Каратау его дед. Тупой конец камня был до блеска отполирован рукой доисторического человека. Марат это понял сразу, едва взглянул на камень. Понял это, как видно, и кочевник, которому он впервые попался на глаза. Иначе что заставило бы старого чабана хранить эту не нужную в хозяйстве вещь?

Эллочка сказала, что такие каменные орудия характерны для раннего палеолита, но до сих пор их не находили на территории Центральной Азии. Эта находка могла подтвердить центральноазиатскую гипотезу происхождения древнего человека. Эллочка говорила Витальке, что учёный, исследователь должен быть внимателен ко всякой мелочи. В пещерах Австралии, например, были найдены черепа павианов, разбитые ударами костей. Это позволило учёным сделать вывод, что австралопитеки ходили на двух ногах и в качестве орудий применяли кости животных.

В Азии, говорила Эллочка, почти нет находок ископаемых обезьян, но ведь Азия, в отличие от густонаселённой Южной Африки и Австралии, не изучалась палеонтологами. Вот почему этот камень имеет такую большую ценность.

– Не пора ли спать? – сказал профессор.

Николай привычным движением тронул рукав свитера. Часов на руке не было. С недоумением он пошарил в карманах.

– Наверно, на берегу потерял, когда купался, – заметил Лёня.

– Да я их не снимал. Зачем? Это подводный хронометр. Или подожди… Снял! Точно, сейчас вспомнил… Снял и положил на одежду. Стало быть, когда одевался, их не было. Ведь я бы их первым делом заметил…

Николай взял фонарик и пошёл к берегу. Спустя несколько минут он вернулся и сказал:

– Я готов признать вашу шутку остроумной, если вы вернёте мне хронометр.

– За кого ты нас принимаешь? – буркнул Леня.

– Где же они? Пойми, я не смогу без них работать под водой.

– Утром найдём, – зевнула Эллочка. – Давайте-ка спать.

Но и утром часов не нашли. Искали всюду. Обшарили весь берег.

– Чёрт знает что! – выругался Николай.

И тогда Виталька взглянул на Рэма. Собака не принимала участия в поисках, она сидела в сторонке и смотрела как-то боком.

– Рэм, где часы? – спросил Виталька.

Собака завиляла хвостом.

– Брось дурака валять! Где часы?

Все с любопытством уставились на Витальку.

– Да-да, уважаемый, – с усмешкой сказал Рэму Матвей, – с твоей стороны это необдуманный поступок. Ты всех нас поставил в глупое положение.

Пёс было встал, но потом снова сел и снова стал смотреть боком.

– Ну! – крикнул Виталька.

Рэм нехотя поднялся, отвернул морду и медленно побрёл прочь.

Скоро он вернулся, держа в зубах за ремешок часы Николая.

Николай подошёл к нему, взял часы и ласково потрепал длинную белую гриву.

– Что бы это могло означать? – в раздумье сказал профессор.

– Ничего, – ответил Виталька, – просто он любит слушать, как тикают часы. Когда пропал хронометр, я сразу подумал, что это он… Но сперва надо было поискать…

– Естественно, – съязвил Матвей, – ведь иначе могло пострадать самолюбие собаки.

– Любит слушать, как тикают часы, – вслух размышлял между тем профессор. – Но почему? Едва ли тиканье часов может доставить собаке удовольствие. Для неё это скорее загадка, повод для… И часто она м… м… крадёт? Пищу, например, может стянуть?

– Да вы что! – обиделся Виталька. – Рэм ещё вот таким щенком ничего не трогал.

– Стало быть, он отлично отдаёт себе отчёт в том, что такое кража. – Профессор взглянул на собаку и встретился с внимательными глазами Рэма.

– Только игрушки ворует для Анжелики, – продолжал Виталька. – Но тут его хоть убей. Вообще-то он упрямый. Сразу этого не поймёшь. Кошек ненавидит. А этой зимой одна бездомная кошка вывела котят в его будке.

– Ну?

– Грелись котята у него на спине, ели из его чашки. Весной кошка увела их куда-то.

– Вот видите, – сказал профессор, – собака не просто выполняет чужую волю. Она понимает, что такое необходимость, человеческая необходимость, не собачья. Если логика для всех одна, то иных поступков собаки нельзя объяснить иначе как принимая во внимание логику.

4

После драки Жора Иванов вот уже почти месяц искал случая рассчитаться с Виталькой. Но Виталька теперь редко выходил из дому без собаки, и на улице Жора со своими приятелями обходил его далеко стороной. В школе же Иванов стал чуть ли не самым дисциплинированным учеником. На уроках он сидел неподвижно, как истукан, и тупо смотрел на учителя сонными ленивыми глазами. В школе ему было невыносимо скучно. Ребята следили за ним пристально и отчуждённо, они жили своими интересами, которые были Иванову чужды и непонятны.

Виталька чувствовал, что Жора стал ещё хуже и подлее, хотя и оставил свои бесконечные мелкие пакости, прежде развлекавшие его. Перестал с наглой ухмылочкой приставать к малышам.

Ещё осенью Виталька заметил, что у Жоры всегда довольно много денег и все по десять копеек. Виталька знал, что отец никогда не даёт Жоре ни копейки. Жорин отец считал, что давать детям деньги – значит приучать их транжирить.

Виталька знал, что Жора ежедневно берёт дань с Бульонова, но на это он уже давно махнул рукой. Однако когда Виталька стал замечать первоклассников, плакавших возле буфета, он понял, откуда у Жоры десятикопеечные монеты.

Виталька рассказал об этом на совете отряда. Ребята решили любой ценой выведать у малышей, сколько они уплатили Жоре. Это оказалось не так уж трудно, малыши раскалывались после двух-трёх ласковых слов. Сумма поразила Витальку – одиннадцать рублей двадцать копеек.

Ребята, ничего не рассказывая учителям, написали акт и отнесли его директору совхоза, где работал Иванов.

После этого Жора несколько дней не появлялся в школе. Потом пришёл весь покрытый кровоподтёками и отправился по всем классам разыскивать малышей, чтобы вернуть им деньги.

Он стал ходить по школе, немного втянув голову в плечи и не глядя по сторонам.

Виталька делал вид, будто ничего не замечает, но Жора время от времени останавливал на нём свой неподвижный взгляд. Разрешилось всё дракой возле магазина. Если бы не Николай, Витальку тогда могли бы изувечить.

Последнее время было не до Жоры. Отец сказал матери, что Виталька должен, окончив седьмой класс, уйти из школы и поступить на работу в совхоз. После смерти деда, после того, что произошло между Виталькой и отцом, врач обнаружил у Виталькиной матери признаки какой-то тяжёлой нервной болезни и потребовал, чтобы она временно оставила работу. Виталька и сам понимал, что придётся бросить учение.

Работать в совхозных мастерских его вовсе не тянуло. Ему хотелось учиться. В последнее время он читал особенно много биологической литературы. И руководил его чтением не кто иной как сам профессор Семёнов. Он восхищался Виталькиной памятью, его упорством.

– Не знаю, найдём ли мы ящера, но знаю, что из тебя получится учёный, – говорил Витальке Семёнов.

Виталька молчал. Он знал, что у профессора было тяжёлое голодное детство, трудная жизнь.

Накануне экзаменов у ребят было немного тревожное, но в общем-то довольно радостное настроение. Виталька боялся только за Анжелику. Неизвестно, что она выкинет на экзаменах. А ведь Анжелика уже заканчивала шестой класс. Она была всего лишь на год моложе Витальки, но вела себя как восьмилетняя.

За год Виталька вырос, стал шире в плечах, светлые волосы его отливали золотом. Анжелика же почти не подросла и ещё больше похудела, так что сильно выпирали её ключицы и лопатки. Только глаза как будто стали темнее. А может быть, так только казалось, потому что взгляд у неё неуловимо изменился. И одевалась она теперь аккуратней, даже расчёсывала волосы. Прежде она носила в кармане обломок расчёски только для Рэма.

– Анжелика, – сказал Виталька, – ты должна сдать экзамены. Понимаешь, должна.

– Понимаю.

– Собери всю силу воли… Ведь есть же у тебя сила воли?

– Да. От отца.

– Ну я же серьёзно, Анжелика.

– Серьёзно, – кивнула Анжелика. Глаза её быстро скользнули по лицу Витальки. – Вечно все говорят серьёзно.

И Виталька прикусил язык. В его отношениях с Анжеликой что-то изменилось, и перемена эта была и ему и ей неприятна.

Они шли с Анжеликой по узкой глухой улице возле длинного досчатого забора и не видели, как из-за угла быстро вышли Жора и двое его приятелей. Оставалось только свернуть в переулок направо – и школа.

Когда Виталька услышал за спиной знакомый голос Жоры Иванова, он понял, что опять будет драка, и посмотрел на Анжелику.

– Невесту себе завёл – цыплёнка общипанного, – сказал Жора.

Виталька обернулся и встретился глазами с Жорой. Нет, сейчас в них не было обычной ухмылочки, в них застыла злоба. Злоба за целый год Виталькиного брезгливого равнодушия, за зверские побои отца, за унизительную репутацию тупицы, за всё.

– Не извели ещё всех вшивых цыган…

Мысль свою Жора не успел закончить. Виталька, молниеносно повернувшись, ударил Жору пяткой под грудь, как научил его Николай. Витальку самого поразила страшная сила такого удара. Жора отлетел к забору, да так, что забор затрещал. От невыносимой боли Жора не мог кричать, он только захрипел и согнулся. Жорины дружки кинулись на Витальку – и все трое покатились по пыли, царапаясь и кусаясь с неистовым остервенением. Одному Виталька успел захватить руку под локоть, и тот завыл на весь посёлок, но другой поймал Витальку за ногу и начал изо всей силы её выкручивать.

Анжелика огромными недоумевающими глазами смотрела на происходящее. И вдруг глаза её наполнились ужасом: Жора выхватил ножик и пошёл на Витальку. Анжелика бросилась к нему и стала у него на пути.

– Уйди, – бешено прохрипел Жора.

Но Анжелика загородила собой Витальку.

И Жора, размахнувшись, ударил её ножом в лицо.