Текст книги "Объединяя времена"

Аккорд мелодии любви

У Георгия Кононова взгляд на жизнь формировался с превалированием эстетического чувства над прагматичным и рациональным пониманием, что подтверждает его увлечение фотографией, работой в киностудии института, интерес к живописи. Из перечня медицинских дисциплин для будущей практической работы он выбрал терапию. К хирургам относился с уважением, но суровость их прикладной деятельности и «кровавые проявления» вмешательств с помощью скальпеля не совмещались с его художественной натурой. Стороннему возрастному наблюдателю могло казаться, что в институте учатся только прекрасные, не иначе, девушки и эрудированные обаятельные юноши. Однако в оценке студентами друг друга не было такой зримой простоты. Критичные, а порой, придирчивые оценки своих однокурсников и однокурсниц постепенно выстраивали иерархию предпочтений. В отношениях с девушками Георгию был важен не только внешний вид, но и голос собеседницы, ее реакция на шутки. Ему нравились студентки скрытные, затаенные, загадочные, предпочитавшие держать дистанцию в общении. Но подавляющее большинство из них были веселые, общительные, контактные и дружелюбные. На пространстве их большого объединенного курса, вобравшего в себя выпускников сразу двух классов – десятого и одиннадцатого, Кононов в итоге выделил одну девушку. Лицо ее было привлекательным с точными индивидуальными пропорциями, не позволявшими взгляду придраться к чему-нибудь, глаза светло карие, русые волосы собраны в аккуратную прическу. Многие из его соратников по учебе не видели ничего особенного, как в этой студентке, так и в других. На начальном этапе обретения профессии врача объем необходимого для усвоения материала очень велик и естественному интеллекту, даже тренированному, приходится не просто. Однако студенты успешно отбивались от постоянно преследовавших их практических занятий, зачетов и экзаменов, умудряясь находить время для других увлечений.

Георгий с фотоаппаратом прошелся по актовому залу во время перерыва. Студентка, которая запала в его еще не знавшую сложных страстей душу, сидела на длинной скамье как раз в ее середине в пятом ряду от лекторской трибуны. Она пролистывала свой конспект, другие стояли небольшими группами и что-то оживленно обсуждали. На курсе выпускались бюллетени и постоянно требовались новые фотографии. Кононов незаметно встал рядом с трибуной, навел фокус и сделал снимок. Некоторые среагировали на его действие, но большинство не обращая внимания, продолжали свои споры, либо были углублены в чтение.

Без особых сложностей Георгий узнал, что фамилия студентки, привлекшей его внимание, Тимьянова, а зовут ее Вероника. Через несколько дней он напечатал фотографии и на очередной лекции начал их раздавать тем, кто был там запечатлен.

– А это тебе, – сказал он, вручая фото Тимьяновой.

– Какой замечательный снимок!

– Меня зовут Георгий.

– Вероника, – ответила девушка и прицельно взглянула на собеседника. – Спасибо за фото!

– В курсовой газете он также будет.

– Сколько приятных новостей! – и Вероника благодарно улыбнулась.

В это время зашел профессор кафедры анатомии, студенты быстро заняли свои места, достали конспекты и расчехлили авторучки.

Студенты – народ острый на ум, сообразительный, любящий побалагурить и пошутить. Они быстро сообразили и пустили в обиход поговорку о том, что лучше всего быть лектором по анатомии человека: раз написал – и на всю жизнь, а хуже всего по микробиологии, так как микробы очень переменчивы и постоянно приходится менять текст.

Потом были второй и третий курсы. Георгий и Вероника общались по ходу учебы. Летом на третьем курсе проходили практику в одной больнице, так как их родители имели квартиры в областном центре, там же они и работали. Студенты проходили сестринскую практику, поэтому делали уколы, ставили капельницы, измеряли давление и прочее. И Кононов и Тимьянова решили быть терапевтами. Веронике нравились будущие хирурги, среди которых она выделяла Шувалова, Камского, Еремина, Иванникова, но у этих ребят уже появились свои предпочтения в лице однокурсниц. Вероника никак не могла перешагнуть душевный порог, именуемый дружбой, в отношениях с Георгием. Они так и существовали на дипломатической дистанции. Во время учебы на пятом курсе Георгий познакомился с родителями Вероники, которая пригласила несколько однокурсников на свой день рождения. Это было в самый разгар зимних холодов. Потом были государственные экзамены, интернатура, во время которой участились свадьбы. Семейным вихрем были подхвачены Камский, Новоселов, Иванников, Шувалов. Новости сыпались одна за другой. В интернатуре чувства между Георгием и Вероникой укрепились и они поняли, что надо решаться на союз, но в армию на два года Кононов ушел холостяком. Летом следующего был в отпуске, много общался с Вероникой, обсуждая жизненные перспективы, и в итоге решил остаться в вооруженных силах. Шел второй год службы Кононова, он получил однокомнатную квартиру. Приближался день рождения у Вероники. Георгий взял десять дней в счет будущего отпуска, самолетом долетел до Москвы, купил там роскошный букет белых роз и точно под дату прибыл в родной город к Веронике. Смущаясь, подарил ей букет и попросил выйти за него замуж.

Та не ожидала такого резкого поворота событий. Оказывается, нужно было в течение десяти дней зарегистрироваться, сыграть по возможности свадьбу, получить необходимые документы и успеть в срок к месту службы уже мужа.

А когда услышала от Кононова:

– Там же Камский с Сильвией и Иванников с Екатериной нас ждут! – обняла его, поцеловала и расплакалась, то ли от счастья, то ли от нахлынувших чувств.

– Я согласна Георгий!

Все закружилось, завертелось, засуетилось.

А в один из дней Камский, а также Иванников с семьями зашли к Кононовым в однокомнатную квартиру и поздравили их со свадебным торжеством, новосельем и жизненной решительностью.

Полярный день

Первого февраля одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года по гарнизону металась степная метель, было морозно. Для военных субботний день был рабочим, но укороченным. Проверив качество пищи приготовленной на обед и состояние посуды в столовой части, убедившись, что в лазарете все идет свои чередом, старший лейтенант медицинской службы Василий Вересов направился в общежитие. Порывы ветра бросали в лицо снежинки, некоторые из них за время буйной пляски по закоулкам городка превратились в острые жалящие микроскопические кристаллы и теперь болезненно секли открытые участки лица. Периодически приходилось идти вперед спиной или боком, закрывая нос рукой с надетой на нее перчаткой. Веки покрывались инеем, который тут же таял и стекал по щекам. Впереди него двигались терзаемые метельными шквалами две фигуры в шинелях. Вересов прибавил шагу и поравнялся с ними. Это оказались его однокурсники Карелин Леонид и Новоселов Ефим. Доктора поприветствовали друг друга.

– На двухдневную побывку? – сквозь шум пурги поинтересовался Вересов.

Новоселов кивнул головой. На ресницах по краям глаз у него уже образовались ледяные торосы, нос он прикрыл шарфом.

– Надо привести себя в порядок, две недели уже в душе не был. У вас тут курорт. Даже в кино можно сходить, – склонившись к собеседнику, ответил Карелин.

– Романчук еще вчера вечером приехал. А Благинин тут уже несколько дней. Их часть переводят на север куда-то к полярному кругу, – проинформировал товарищей Василий.

– Значит, все кто уходит на гражданку, в сборе. А, между прочим, сегодня круглая дата – до дембеля ровно полгода. Надо отметить! – послышалось сквозь атмосферные помехи предложение Леонида Карелина.

– Ну, кадровиков нет смысла звать, – произнес до того молчавший Ефим Новоселов. – Они, во-первых, еще на службе, а во-вторых, – с семьями.

Все поняли, что он подразумевал Камского, Марченко, Иванникова и Кононова, который, наконец, уговорил свою однокурсницу выйти за него замуж, месяц назад привез ее в эту глухомань, а накануне получил отдельную однокомнатную квартиру, как кадровый военный. В гарнизоне всегда имелись в резерве незанятые квадратные метры.

Вскоре бравая тройка военных медиков вошла в общежитие. Вересов сразу отправился в свой семейный оазис, а его товарищи подошли к дежурной за ключами. Несмотря на то, что Карелин и Новоселов в общежитии появлялись лишь эпизодически, за ними сохранялись места, а финансовая служба частей, где они числились, не забывала ежемесячно удерживать необходимую сумму.

Для личного состава на площадках организовывались банные дни даже в холодное зимнее время, однако, необходимого комфорта и душевного расслабления они, по мнению Новоселова все же не давали, поэтому он предпочитал приехать на базу и здесь неторопливо помыться в душевой, постирать и сменить белье, расслабиться и хорошенько выспаться. Карелин был менее прихотлив, но также старался по возможности посетить гарнизон.

На ужин все доктора, предпочетшие гражданскую медицину, собрались в комнате Благинина. Галина Вересова решила не мешать мужской кампании и осталась с сынишкой. Вересов, как старший по объединенному лазарету, пожелал Вадиму счастливой дороги, обнял его дружески, похлопал по плечам, затем поддержал общий тост. Медики дружно звякнули стеклом стаканов, выпили и закусили. Вересов ушел.

– Когда убываешь? – поинтересовался Романчук у Благинина.

– Послезавтра утром.

– Ты, счастливый человек! Уезжаешь! А нам тут еще шесть месяцев болтыхаться.

Дмитрий Романчук достал вторую бутылку «Столичной» и разлил ее уже на четверых.

– Предлагаю выпить за дружбу и, чтобы мы не забывали месяцы, проведенные здесь. Это время как продолжение студенчества. По крайней мере, у меня такое ощущение.

Все встали, чокнулись, опорожнили содержимое в молодые организмы и приналегли на закуски.

– Часть в полном составе убывает? – поинтересовался Ефим, когда рты, а также жевательные и глотательные органы у всех сидящих за столом освободились от своих функциональных обязанностей.

– Гражданские лица из числа местных увольняются. Все кадровые офицеры, прапорщики, а также сверхсрочники уезжают.

– А жены, дети как? – спросил Карелин.

– Как пояснил командир, те, кому некуда податься, могут остаться здесь, пока часть не обустроится на новом месте. Большинство разъезжаются по стране к родственникам: кто в Россию, кто на Украину, кто в Белоруссию, немало в Среднюю Азию. Как объяснили, это на некоторое время.

– Временное состояние нередко становится постоянным, как у нашей четверки. – Карелин намекнул на друзей, которые решили продолжить службу. – А куда убываешь, если не секрет?

– Точно не знаю, но, вроде бы на острова Новой Земли.

– Ох, куда тебя занесло! – воскликнул Романчук.

– Дорога займет неделю, две, ну, месяц на обустройство, а потом начнется полярный день. Друзья представляете – всего один день и в самый полдень дома. Красота. Давайте выпьем за мой полярный день в зените сияния.

Когда распили третью бутыль и расправились со съестным, доктора разошлись по комнатам, чтобы набраться сил на следующую неделю, а также написать весточки своим родным и близким.

Расставания

Вересов с семьей прибыл на полигон ровно два года назад и ему без задержки ровно день в день были оформлены документы для убытия на родину. В несколько сумок собраны личные вещи, какие-то покупки, сделанные за время службы, отправлены багажом. Поездом рано утром они покинули уже ставшие привычными степные просторы. На следующий день уехали Карелин Леонид и Новоселов Ефим к своим женам однокурсницам. У каждого было по одному ребенку: дочь у Леонида и сын у Ефима. Благинин увольнялся в это время откуда-то из северных широт. Романчук Дмитрий убывал в воскресенье, чтобы собрать тех, с кем был в дружеских отношениях и выпить на посошок.

Камский прибыл домой из части только к двум часам.

– Романчук уже два раза приходил. Приглашал нас на прощальный обед, – сообщила Сильвия.

– Так вчера мы виделись накоротке, я ему уже пожелал счастливой дороги.

– Он был очень расстроен, что тебя не застал. Вот оставил адрес, по которому он нас ждет.

Сильвия взяла с серванта записку Романчука и протянула Игнату. Едва тот начал ее прочтение, как раздался стук в дверь.

– Открыто! – громко оповестил стучавшего Камский.

На пороге возникла атлетическая фигура Романчука. Он был взволнован.

– Игнат, я тебя заждался. Сильвия, тоже собирайся. Познакомитесь с моими друзьями. Когда еще увидимся?

Сильвия посмотрела в окно. Дарья играла в песочнице с соседскими детьми под присмотром одной из бабушек.

– Дима, через пять минут будем у тебя, – убедительно произнес Игнат.

Сильвия утвердительно кивнула:

– Я только попрошу, чтобы за дочкой присмотрели.

Романчук ушел. Вскоре приглашенные прибыли по указанному адресу. За небольшим столом, уставленным закусками, сидело трое: мужчина, женщина и Дмитрий. При появлении гостей все дружно встали. Мужчина был выше метр девяносто, худощав, подтянут. Женщина тоже высокая одного роста с Романчуком.

– Михаил и Евгения Рудневы, – представил он Камским своих друзей.

Далее послышалось:

– Игнат. Рад знакомству. Михаил, вы однажды заходили ко мне в медицинский пункт.

Руднев застопорил мимику лица, пытаясь припомнить мимолетное событие жизни.

– Сильвия.

– Будем знакомы ближе, – произнес Михаил.

Прибывшие гости, и хозяева пожали друг другу руки.

– Вы тоже врачи? – поинтересовалась Евгения.

– Да. Вместе даже учились.

– Ой, как замечательно. Прямо как в поликлинике.

Чувствовалось, что супруга Михаила в хорошем настроении. Она действительно была очень красивая женщина и чем-то напоминала Мэрилин Монро, но была значительно выше ростом заокеанской знаменитости.

– Мы с Дмитрием уже два года, как знакомы. Он нам очень помог. Где-то умудрялся добывать импортные лекарства для Женечки. Кстати мы тоже скоро уезжаем, – Михаил взглянул на свою супругу. – Меня приняли в адъюнктуру в инженерную академию.

– Поздравляю! – искренне, но без пафоса произнес Камский.

Романчук быстро встал, наполнил вином бокалы и предложил тост за хозяев.

Мужчины выпили и начали аппетитно закусывать, женщины только пригубили напиток.

Затем Сильвия встала, извинилась и сказала, что ей нужно уйти присматривать за дочерью. Когда дверь захлопнулась, слово взяла Евгения:

– Я предлагаю тост за удачное поступление в аспирантуру Дмитрия!

Она выразительно посмотрела на Игната, затем на его институтского товарища. Теперь Камский понял, почему так настойчив был Дмитрий в плане прощального обеда. Романчук надеялся, что Игнат, будучи во время отпуска в институте, встретится с шефом и намекнет на его кандидатуру.

Поговорив еще минут десять на разные темы с хозяевами, Игнат встал, обнял здоровяка Романчука, пожелал ему удачи и с ноткой грусти в душе ушел продолжать свою нелегкую службу.

Снова у Вайнцвайга

Жизненное время Камского было насыщено до предела должностными обязанностями и вдохновлено идеей поступления на военную научно-медицинскую стезю, на фоне этих обстоятельств оно летело стремительно. По весне, как обычно, гражданские исследователи из городка атомщиков ездили в Семипалатинск для сдачи кандидатских экзаменов. Для них это был либо иностранный язык, либо философия. Камский узнал дату выезда группы и встал еще до восхода. Утро было довольно прохладным и в летнем костюме, который он предпочел армейскому кителю, было даже зябко. Подойдя к месту сбора, Игнат увидел в небольшой группе гражданских лиц и своего старого знакомого Комлева.

– Доброе утро! – поприветствовал всех доктор.

Несколько голосов ему прогудело в ответ, другие продолжали вести свои оживленные споры.

– О, доктор! Какими ветрами? – поинтересовался Комлев.

– Здравствуйте, Марат Пантелеймонович! Я еду пересдавать немецкий.

– А зачем? Ты же в прошлом году получил свидетельство. И, как мне помнится, у тебя была неплохая оценка. Мои коллеги и тройке рады.

– Мне бы тоже было достаточно, но, понимаете, я стал кадровым военным.

– Ну, и правильно сделал. Как то, еще в прошлогоднюю поездку мы обсуждали эту тему.

– Да, мы говорили об этом. Для меня шеф держал место на кафедре по месту учебы, но теперь путь в alma mater закрыт.

– Я начинаю догадываться – ты решил не бросать научную стезю.

– Хочу поучаствовать в конкурсе в адъюнктуру при военно-медицинской академии.

– Задумка правильная. У тебя что-то из студенческих работ, как ты говорил, имеется. Но ты, возможно, не в курсе, что в реальности происходит два конкурса: документов и персональный. Так везде. В нашем институте аналогично. В армии не исключение. Если попадешь на второй этап, это уже успех. Постарайся все свои материалы подать грамотно, четко, на хорошей бумаге, аккуратно, без исправлений.

– Я уже начал это делать.

– А зачем пересдавать иностранный? Какая у тебя оценка?

– «Хорошо».

– Что мало?

– Дело в том, что этого недостаточно, для освобождения от экзамена.

– Теперь все понятно. Полагаю, что тебе пойдут навстречу.

– Надеюсь. Все же у меня не было практики. Не с кем было пообщаться. Немцы-переселенцы или забыли свой язык, либо разговаривают на диалекте.

– Думаю, что все будет в порядке. На кафедре иностранных языков к военным особо не придираются. Я тебя, Игнат еще хочу проинформировать об одном, вернее даже предупредить, чтобы ты не слишком переживал в случае неудачи. На каждой кафедре есть план приема в аспирантуру, в армии это адъюнктура. Берут обычно одного человека в два года. Сколько лет вы учитесь?

– Шесть.

– Значит, ты шесть лет, даже семь, если считать интернатуру, а если добавить еще два года армии, то все девять, стоял в очереди в свою клиническую ординатуру. Ну, отказался. Не один ты такой. Так сложились обстоятельства. За это время, как минимум, три, четыре врача прошли через кафедру, выучились, или получили степени.

– Остался кто-то при профессоре?

– Один.

– Вот так, а остальным пришлось где-то трудоустраиваться. Все то же происходит и в академии от военной медицины. Конкурс в адъюнктуру – это смотр и постановка на очередь для одних, а для других – простая формальность. Ты должен прекрасно понимать, что в адъюнкты незнакомого человека с должности батальонного врача не возьмут. Здесь в некоторой степени могло бы помочь предварительное знакомство и рекомендательное письмо.

– Я это все понимаю, именно так и представлял возможные сложности, – пояснил Камский. Но у меня будет повод пополнить и освежить свой теоретический багаж знаний. Часть монографий по хирургии и другим дисциплинам были приобретены еще в студенческие годы и должным образом не читаны. Да и учебники нужно переосмыслить. Параллельно я собираюсь написать рапорт в отдел кадров о переводе на хирургическую должность. Здесь я уже буду стоять до необходимого мне результата, так как это было обещано при зачислении в кадровые военные.

– Молодец! Уважаю людей деятельных и решительных.

– Марат Пантелеймонович, а вы зачем во второй раз едете? – поинтересовался в свою очередь Камский.

– Буду философию сдавать. Меня устроит любая положительная оценка.

– Материал для защиты уже набрали?

– Естественно. Не на одну кандидатскую хватит.

– Я рад за вас.

– Тебе я тоже желаю успехов.

Вскоре подъехал автобус. Комлев сверил списки. Когда научная интеллигенция добротно уселась, автобус тронулся с места. Потянулись однообразные, побуждающие ко сну, степные пейзажи. Головы ученых начали клониться вниз, послышались легкие всхрапы и сопения, изредка они прерывались испуганными пробуждениями. Оценив обстановку, проснувшийся соискатель вновь неспешно погружался в дремотное состояние.

Возле института иностранных языков Камский и еще несколько человек покинули транспорт. И вот теперь, спустя год, Игнат повторно предстал перед экзаменатором по фамилии Вайнцвайг. Отвечал и переводил он довольно уверенно, а по окончании собеседования показал предыдущее удостоверение.

Петр Мартович, так звали преподавателя, удивленно спросил:

– Так что от меня надо?

– Написать отлично.

– И всего-то!

– А почему в прошлом году не сказал? Не пришлось бы еще раз ездить.

Амплитуда

Взрывы на семипалатинском ядерном полигоне с конца одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года проводились только под землей, поэтому время пребывания группы врачей двухгодичников, выпавшее на середину семидесятых годов, считалось относительно безопасным периодом. Если, конечно, не учитывать, что почти вся территория восточного Казахстана имела повышенный радиационный фон.

Обычно о времени испытания изделий заранее не предупреждали, так как их мощности были незначительные и слабо ощущались на отдалении. Если заряд превышал определенные параметры, то жителей городка просили покинуть здания и находиться на улице в указанный период времени. Камскому было любопытно узнать реакцию своего организма на ядерный взрыв, поэтому он старался поначалу в оговоренный временной промежуток полностью сосредоточиться на самоощущении. В момент прохождения магнитного импульса в области сердца ощущался какой-то легкий едва уловимый толчок, затем краткое по времени колебание почвы в одну сторону и назад. Больше ничего не было. Через пару месяцев службы данная тема Игната совершенно перестала интересовать. Напряженные трудовые будни отнимали все время, ответственность за здоровье подопечной воинской части не раз вынуждала идти на конфликты с отдельными кадровыми офицерами, прежде всего из продовольственной службы, не все было просто также в плане поддержания санитарного порядка. Нелицеприятные разговоры иногда случались даже с командиром части, после одного из них Камскому и было предложено остаться в кадрах.

Шло лето второго года службы. Игнат пришел на обед в свою квартиру. Сильвия была на работе, Дарья у бабушки, которая согласилась понянчить сразу двух детей – свою внучку и еще их дочь за нормальную плату. Перед домом и во дворах Камский по пути из части заметил непривычное многолюдье: женщины с колясками, дети в песочницах, взрослые на скамейках. Не придав этому никакого значения, он снял обмундирование, повесил на плечики и стал на кухне разогревать кастрюлю с борщом на электрической плите. Вышел в комнату, которая была расположена окном на север, в ней стояли шифоньер с книгами, с противоположной стороны диван, возле окна телевизор, на потолке висела небольшая трехламповая люстра. В следующий момент Камский пришел в замешательство. Прямо на него начала падать бетонная побеленная его же руками стена. Игнат умел владеть собой, знал, как подавлять чувство страха, но в тот момент, неожиданно проснувшийся животный ужас заставил колени согнуться и выставить в сторону рушащейся стены руки. С серванта посыпались книги, затем упала деревянная коробка с пуговицами, нитками и прочими швейными принадлежностями. Рухнула на пол и разбилась небольшая ваза. Все это длилось какое-то мгновение, но для Игната время словно остановилось. Крен стены был устрашающим. И вдруг стена пошла обратно и встала на свое место, как ни в чем не бывало. Люстра на потолке раскачивалась, как маятник Фуко. Доктор был потрясен, на нем выступила испарина, еще несколько минут он приходил в себя. Затем взял веник, собрал осколки вазы и выбросил их в мусорное ведро, затем переложил с пола в коробку всякие выпавшие мелочи, книги и водрузил все на место. Люстра продолжала раскачиваться, но с все меньшей амплитудой. Послышалось, как в подъезд стали возвращаться жильцы дома. Камский, наскоро перекусив, поспешил на место службы.

В тот день был взорван подземный заряд повышенной мощности в одной из штолен горного массива Дегелен. В связи с радиоактивным выбросом газов на поверхность срочно возвратили на базу командированных туда специалистов.