Текст книги "Объединяя времена"

Диктофонный центр

Сколько времени необходимо врачу тратить на больного? Начальники от медицины и специалисты по организации здравоохранения устанавливают и обосновывают нормы приема больных в поликлиниках, рассчитывают нагрузку врачей в стационарах и требуют, как показывает жизнь обоснованно, фиксировать каждый момент в контакте с больным письменно. Так сколько же времени нужно врачу на одного больного? На первом этапе ровно столько, чтобы поставить правильный диагноз! Ни более, ни менее. Иногда это может занять одну-две минуты при ранениях с острыми кровотечениями, повреждениях, асфиксиях, когда промедление смерти подобно. В других случаях, наоборот торопить умозаключение не следует, а есть смысл использовать все современные методы диагностики и лабораторных исследований. Далее следует второй врачебный этап траты времени на больного – подготовка к оказанию и само оказание ему помощи. Остановка наружного кровотечение может занять несколько минут, а, например, подбор и пересадка органа несколько месяцев и даже лет. На третьем этапе в послеоперационном периоде или после проведения интенсивной терапии врачу необходимо уделять время мониторингу возможных осложнений и далее контролировать ход выздоровления и реабилитации. Итак, как же дать врачу больше времени для занятия искусством врачевания? Над этим вопросом вдохновенно ломал голову главный врач полоцкой городской больницы имени вождя мирового пролетариата в начале восьмидесятых годов и решил осуществить одну идею, благо были богатые спонсоры в лице руководителей полоцких преуспевающих предприятий. Идея заключалась в создании диктофонного центра. Врачи в ординаторских поочередно должны были наговаривать в микрофоны тексты дневников, эпикризов и при необходимости прочих документов.

Борис Шульман, врач-интерн по хирургии перебирал кипу бумаги, выискивая свою дневниковую распечатку за вчерашний день. Найдя ее, он радостно улыбнулся, так как осталось только прочитать текст, и приклеить. Он начал читать про себя, лицо его сделалось озабоченным, потом взял ручку и начал исправлять орфографические и смысловые опечатки. Печатный текст запестрел от внесенных исправлений.

– Ничего не пойму. Ну, и печатают, – через некоторое время послышался его возмущенный голос. – Жалобы на понес и челую роту.

– А что тут понимать? – отвлекшись от работы с историями, ехидно ухмыляясь, сказал Сапожков Александр, который как и многие из нас, в следующем году призывался на два года в армию. – Жалобы на понос у целой роты! Ха-ха-ха…

Захохотала вся ординаторская.

– Я чувствую, что ты уже готов к армейской службе, – пытался парировать Борис. – Так что же я диктовал? – Наконец, догадавшись, радостно произнес: – Жалобы на понос и частую рвоту. Исправляем…

– А у меня вместо «эпигастральной» напечатали «астральной», вместо «медиально» «миндально», а червеобразный отросток стал «чертообразным», – начал перечислять ошибки хирург Стасевич.

В это время подошла заведующая отделением и заявила:

– Истории с исправлениями принимать не буду. Или переписывайте от руки, или отдавайте на перепечатку.

Надо отдать должное машинисткам: с каждым днем они делали все меньше ошибок. Там, где они не понимали продиктованной информации, оставляли пробел, чтобы нам можно было вписать слово или предложение от руки. Однако, диктофонный центр, по сути, ничего не решал, а только создавал путаницу. Во всех экстренных случаях истории болезни по-прежнему оформлялись авторучками, масса всевозможных журналов, велась, как и раньше. Напрашивался вывод: ради единственно дневниковых записей и эпикризов содержать такую недешевую структуру не имело смысла. Что стало с этим экспериментальным диктофонным центром мне неизвестно, так как через несколько месяцев я вместе с другими выпускниками отбыл к назначенному месту работы и службы.

Врачебный экстрим

Интернатуру Ефим Новоселов проходил в городе Полоцке вместе с группой однокурсников. Четверка молодых врачей специализировалась по хирургии, один по травматологии, трое по терапии, двое по психиатрии. У всех, кто не подлежал призыву на армейскую службу, было уже определено место работы. Летом после сдачи экзамена по избранной специальности они должны были убыть по предназначению. Общежитие от больницы не предоставлялось, по сему интернам приходилось снимать жилье. Камский и Новоселов за умеренную плату обосновались на соседних улицах. К началу седьмого года обучения они еще не были женаты, но именно в этот период интерны за редким исключением решали свои семейные проблемы. Новоиспеченных докторов пока еще общей практики руководство медицинских учреждений нагружало по полной программе и без всяких снисхождений. Многочисленные общественные поручения, несомненно, затрудняли обретение необходимых навыков, но с этим приходилось мириться, как с объективной данностью. Вместе с Ефимом делу психиатрии обучалась Роза Шнейдер, незамужняя, но уже имевшая на примете соплеменника из местных жителей, который был гораздо старше ее и пережил неудачную пробу в браке. Новоселов переписывался с однокурсницей, которую отправили в другую область. Церемониальное свадебное мероприятие у них было назначено на весну. Камский определил свое семейное положение в начале зимы. Пока вчерашние студенты еще были холостяками, они собирались вместе, на дни рождения. Но это случилось лишь пару раз.

В тот день Камский ассистировал в онкологии вначале на удалении желудка, затем помогал заведующему на операции экстирпации прямой кишки. Всего пришлось простоять за столом около девяти часов. На съемную квартиру Игнат пришел уставший. Поджарив себе яичницу на сале и разогрев картошку, быстро употребил свой энергетик и рухнул на тахту. В это время раздался звонок, но его Игнат уже не слышал, так как был полностью во власти подсознания. Хозяйка, пожилая одинокая женщина, открыла дверь. На лестничной площадке стоял Новоселов. Так как он ранее бывал у Игната и был знаком с владелицей квартиры, то та его пропустила без вопросов. Услышав звук открывающейся двери в комнату, Камский проснулся и посмотрел на своего товарища, который был непривычно взволнован.

– Привет, Игнат!

– Привет!

– Не помешал?

– Мы хирурги привычны к побудкам. Да еще успею до утра выспаться. У тебя что-то случилось?

– Да, в общем, ничего особенного, но неприятно.

– Ну, не тяни, выкладывай! Сейчас я чайку заварю.

Камский отправился на кухню и поставил на плиту греться чайник, Ефим сел на стул за столом в комнате Камского. Через несколько минут Игнат принес две чашки с ароматным напитком и пачку шахматного печенья.

– А у тебя что-нибудь покрепче нет?

– Ефим, ты же не пьешь!

– Есть повод.

– Неужели такой серьезный?

– Стресс надо снять.

– Есть полбутылки водки, со дня рождения осталась.

– Налей рюмку!

Игнат достал из шкафчика бутыль и стопку, налил другу. Тот залпом выпил, поморщился и зажевал печеньем.

– Ну, посвящай в курс дела!

– Понимаешь, несколько дней назад поступил к нам на лечение больной с алкогольным психозом. Употреблял без перерыва больше недели. Амбал, каких я еще не видел. Два с хвостиком ростом, размах плеч чуть ли не метр. В морской пехоте служил. Ну, я снял интоксикацию, прокапали его, контакт доброжелательный установился. Я предложил ему провести несколько сеансов гипноза, чтобы снять зависимость. Он, как мне показалось, даже обрадовался. Все шло как обычно. Я погрузил его в сон, затем начал потихоньку подводить к пониманию вреда алкоголя и отвращения к нему. И вот тут он взбесился, схватил меня за грудки, пуговицы халата сразу посыпались, распрямился и поднял меня, упер головой в потолочный угол. Его глаза были бешеные, безумные, словно что-то ищущие. Со стола посыпалась документация, папки и все что стояло. Я подумал, что все, кранты. На шум прибежала медицинская сестра и позвала санитаров. Вчетвером его едва скрутили и то после введения седативного препарата. Придя в себя, он уже ничего не помнил.

– Да, неприятный момент. Мне Бахтин рассказывал про твой сеанс с Благининым? Там тоже было что-то похожее.

– Ну, так он только матюгнулся.

– Я полагаю, что ты интенсифицируешь процесс. Хочешь сделать все максимально быстро. Надо как-то смягчить методику.

– Да, у меня уже больше десятка успешных результатов.

– Как говорится, человек – это загадка, ответы у которой всегда разные. Тут не угадаешь. Психофизика. Может еще стопочку?

– О, нет! И так нарушил свою жизненную установку. Да, люди непредсказуемы, как и все случайности. Ладно, я пойду.

Друзья расстались. Камский поставил будильник на шесть ноль-ноль и погрузился в сон, чтобы утром в обновленном состоянии духа приступить к делам.

Интерны тоже женятся

Первый и, как оказалось, решительный удар по холостяцкому положению врачей интернов из числа мужчин, набиравшихся опыта в городской больнице, нанес Камский. Он полагал, что неплохо устроился, так как снял отдельную комнату у одинокой уже в годах женщины за умеренную плату в пятнадцать рублей. Но потом начали возникать некоторые сложности: дважды молодой доктор не досчитывался нескольких купюр из своих скромных сбережений, но отнес это на свою забывчивость или неточность при подсчете. Но потом пропала целая треть средств, взятых у родителей для обручальных колец на свадьбу с Сильвией. К этому времени хозяйка подселила к себе свою племянницу непонятного поведения, у которой был ребенок, где-то и кому-то оставленный на попечение. Обеих Игнат несколько раз заставал в нетрезвом состоянии. С хозяйкой состоялся не очень лицеприятный разговор, но в ответ послышалось, мол «деньги надо лучше прятать, а не оставлять в тумбочке». Ситуация прояснилась. Оставаться после торжества на этой жилой площади не хотелось. Сильвия решила пожить некоторое время, пока не найдется подходящее жилье, на старом месте, а Камский перебрался к своему товарищу Ефиму Новоселову.

В тот период, когда Камский ютился у своего друга, все свободное время он отдавал поиску жилья. Ефим в очередную пятницу уехал домой, а возвратился только в понедельник в приподнятом настроении. На правой руке у него сверкало золотым отливом обручальное кольцо.

– Поздравляю тебя Ефим с окончанием холостяцкой жизни! – сказал ему Игнат при встрече.

– Спасибо. А ты, как я вижу, уже собрал вещи.

– А что их собирать, полчемодана.

– Нашел квартиру?

– Да, на краю города и без удобств.

– Не лучший вариант. Может мне уступить вам, а я в ординаторской поживу?

– Нет, Ефим, не надо. Ты замечательный товарищ. А сам как то?

– Мы с Татьяной до окончания интернатуры поживем в разных областях. Другого варианта нет. А летом сдаем последний наш экзамен, прощай alma mater и армейская служба. Короче говоря, обстоятельства подскажут

– Понятно. Ну, пока. Спасибо за гостеприимство!

В новом снятом жилье Камскому пришлось воду носить из колонки, печи топить, и все естественное тоже на улице. И только через месяц Сильвии повезло договориться с больничным врачом гинекологом Еленой Яковлевной. Она сдала одну комнату на время убытия мужа научного сотрудника в командировку, связанную с учебой. Молодые люди вздохнули облегченно. Горячая вода, газ, тепло, ванная с раздельным санитарным узлом, полки с множеством подписных изданий – все было на верху блаженства. Оставалось только надеяться, что по возвращении хозяина квартиры, тот не выставит их на улицу. Но уже приближалась весна, а там завершение интернатуры и самостоятельная трудовая жизнь

Остальные врачи-интерны сдавались инстинкту продления рода неспешно, но неотвратимо.

Бурановская ЦРБ

Когда миновало два года работы, хирург, прибывший по направлению в районный центр Бураново, написал заявление на увольнение в связи с переходом на работу в другую теперь уже городскую местность. Главный врач задержал его на разрешенный по трудовому законодательству месяц, а потом отпустил с миром. Сразу же сложилась критическая ситуация. Оперировать больных стало некому. Полставки, правда, имел заместитель по медицинской части, он же давал наркоз в экстренных случаях и, к счастью, врач гинеколог была из местных. Хирурги соседнего крупного административного центра выезжали по звонку для оказания содействия, несмотря на то, что были перегружены, а это вылетало больнице в копеечку, в связи с дополнительными транспортными расходами.

Камский Игнат (по отчеству Павлович, но по причине молодости его называли в основном по имени и фамилии), проходивший интернатуру в городской больнице имени вождя мирового пролетариата, знал о трудностях в соседнем райцентре. Вместе с ним готовились к самостоятельной работе на хирургическом поприще еще три однокурсника, но никто их них больших побуждений к работе на районе не имел. Игнат же, заинтересовавшись открывшейся перспективой получить дополнительную практику и прибавку к скудной зарплате интерна, обратился к заведующей хирургическим отделением с просьбой направить его туда вместо убывшего эскулапа:

– Жанна Леопольдовна, отпустите меня в Бураново. Я справлюсь.

Заведующая была опытным хирургом со стажем работы более двадцати лет. Она сосредоточенно посмотрела на молодого коллегу:

– А что, это выход. Экстренные операции ты уже освоил хорошо. В июне интернатура у вас заканчивается, и вы сдаете экзамен. Значит, всего-то через пару месяцев вы уже поедете на места самостоятельной работы.

Через день Игнат уже писал заявление главному врачу Бурановской больницы о приеме на работу на полторы ставки врачом-хирургом. Весть о том, что прибыл новый хирург, молниеносно разнеслась по соседним деревням и в первый же день работы на прием в поликлинику дружно пошли больные с грыжами, липомами, атеромами и прочей патологией. Затем Камскому пришлось спешно идти в отделение, где его уже ждала женщина с полугодовалым ребенком, у которого в правой паховой области образовался абсцесс в результате воспаления лимфатического узла. Заместитель главного врача, подрабатывавший анестезиологом, накапал несколько капель фторотана на маленькую салфетку и приблизил ее к носику малыша, тот мгновенно уснул. Быстрым движением скальпеля после предварительной пункции иглой Игнат вскрыл абсцесс, удалил гнойное содержимое, вставил резиновый дренаж и наложил повязку. Хирургическое отделение стало быстро заполняться экстренными и плановыми больными. В один из дней на машине скорой помощи доставили грузную женщину, которая из-за своего веса не могла даже самостоятельно выйти, и ей пришлось помогать. Рост у нее был ровно сто пятьдесят сантиметров, а вес сто шестьдесят килограмм с хвостиком. К огорчению Камского клинические симптомы острого аппендицита были налицо. На животе у больной располагались три жировых кожных складки, нависавших одна над другой, как уступы над каньоном. Игнат решился на первый звонок за несколько дней самостоятельной работы, чтобы спросить совета у старших и более опытных коллег. Обязанности заведующего в тот момент выполнял Хостенков.

– Ну, что там у тебя? Выкладывай! – послышался его бодрый и уверенный голос.

Выслушав внимательно все, что сказал Камский, он переспросил:

– И ассистентов нет?

– Гинеколог и заместитель главного куда-то выехали.

– А как до этого оперировал?

– С медсестрой.

– Ну, так и продолжай! Прислать на помощь никого не могу. Все заняты. Попробуй холод на живот и стрептомицин внутримышечно. Может, приступ купируется. Все пока.

В трубке послышались короткие гудки.

Резиновый пузырь со льдом через тканевую прокладку Игнат решил попробовать, а от введения антибиотиков отказался. Одновременно сказал сестре готовиться на операцию. Симптоматика воспалительного процесса у больной нарастала. Когда биксы с материалом принесли из автоклавной комнаты, и был накрыт стерильный стол, больную подали в операционную. С помощью первой простыни подняли и зафиксировали молочные железы, первую жировую складку приподняли еще одной простыней, очередная простыня зафиксировала вторую жировую складку, третья расправилась. После этого открылось взору операционное поле. Обработав кожу и сделав местную анестезию, Камский произвел разрез достаточного размера для манипуляций. Для разведения краев раны пришлось использовать специальный расширитель, как при лапаротомии. Кожа оказалась тоненькой, а подкожный жировой слой был по толщине более десяти сантиметров. Мышцы брюшной стенки оказались дряблые и легко разошлись под пальцами. Жировой слой перед брюшиной был около трех сантиметров. К радости Игната червеобразный отросток находился в типичном месте и вольготно возлежал на петлях кишечника такой же тучный, как его хозяйка. Брыжейка отростка, представлявшая собой также особый жировой слой, от наложения зажима просто расслаивалась, как под ножницами. Удаление отростка было типичным. Обеспечив гемостаз, Камский послойно ушил рану.

В приемном отделении уже находился мальчик пяти лет, но почему-то без родителей. У него тоже болел живот, была рвота, язык сухой. Анализ крови показал повышенное содержание лейкоцитов. При осмотре диагноз острого аппендицита не вызывал сомнений. Масочный наркоз эфиром дала опытная пожилая медсестра. Поддержав мальчика, пока миновала стадия возбуждения, Камский ушел мыть руки. Затем облачившись в стерильный халат и хирургические перчатки, приступил к делу. Отросток был на стадии гангренозного воспаления, но удалился легко, так как лежал поверхностно. В день выписки мальчика забрала бабушка. Родители почему-то так его ни разу и не навестили.

Примерно дней через десять самостоятельной работы Камского к нему нагрянул главный хирург области. Он внимательно ознакомился с ведением историй болезни, осмотрел всех больных. Особенно впечатлила его пациентка с избыточным весом. Увидев на перевязке, что ее рана зажила первично, ревизор не скрывал своего удивления. На прощание сказал спасибо, пожал руку молодому хирургу и уехал.

– Игнат Павлович, идемте перевязки делать! – услышал он голос медсестры, работавшей в перевязочной.

Для удаления омертвевших тканей на кистях рук подали старика Аркадия Трофимовича, которому шел девятый десяток. Он обморозился в начале марта, когда еще случались сильные морозы. Жил он один. Старуха его умерла. Дети выросли и теперь обитали со своими семьями где-то по республикам Союза. Неподалеку от него проживали по соседним деревням такие же немощные, как и он, родные брат и сестра. Для топки печи старику понадобились дрова и хворост, и он побрел в соседний кустарник. Но память и ориентировка на местности в таком возрасте дают сбои. Он заблудился. Когда силы совсем покинули его, он обреченно сел на пенек, дожидаясь своей кончины. В это время к нему в дом постучала соседка.

– Аркаша, ты дома? – позвала она.

Никто ей не ответил. Затем она приметила следы, ведущие к зарослям ольхи и ракит. Из-за любопытства она пошла по ним и вскоре обнаружила старика, сидящего на пеньке. Свой единственный и любимый топорик он держал на коленях. Старик не подавал признаков жизни. Соседка спешно вернулась в деревню и, увидев двух бредущих по дороге мужиков, закричала:

– Люди, пачакайте! – те остановились. – Аркашка помер. Сядзиць на пни у кустах и тапор у руках трымае.

Аркадия на санках привезли домой.

– Без сознания, но жив, – констатировала фельдшер-пенсионерка, работавшая в деревенской амбулатории.

Пострадавшего доставили в районную больницу. После случившегося психика у старика окончательно вышла из строя, и он стал невменяем. Однако раны, оставшиеся после удаления отмороженных пальцев и участков некроза, заживали удивительно быстро. Спустя некоторое время его перевели в дом-интернат для престарелых и немощных людей.

Стерилизация

Семья Зуевых жила на некотором отдалении от деревни, нельзя сказать, что на хуторе, но не подходило слово и по соседству, так как соседей, как таковых не было. Короче говоря, обитали на отшибе. Главу семьи звали Харитон, его жену Пелагея. Через несколько лет совместной жизни у них появился сын, названный Тарасом. И только, спустя десять лет, когда их первенец не без труда одолевал третий класс, в их семье родилась дочь Клавдия.

Зуевы трудились в колхозе на общих работах, пахали и засевали свой огород, регулярно гнали самогон, который употребляли в большом количестве по поводу и без такового с особым сладострастием. До полутора лет Клавдия не ходила, а до четырех не могла научиться говорить. Ее, по достижению восьми лет, отвели в первый класс, но девочка к учебе была неспособна.

Тарас одолел с невероятным старанием и участием учителей начальную школу, выучился на тракториста, женился. От коллективного хозяйства молодой семье был выделен дом и земельный надел. Вскоре и молодых супругов появился мальчик.

Об умственном недуге Клавдии знала вся околица, и ей, видимо, суждено было всю жизнь ходить в девицах, ибо представить себе то, что на ней мог кто-либо жениться, было непостижимо трудно. В деревне всегда мелькало немало заезжих, проезжих, гостящих и отдыхающих мужчин. Кто и когда лишил Клавдию девственности неведомо, так как свидетелей этого процесса не было. Она сразу же забеременела. Старик Харитон и Пелагея заподозрили дело неладное, когда Клавдия пополнела, а живот у нее зримо округлился.

Старик свозил ее к врачам, а те констатировали беременность и поставили на учет. Когда родился ребенок мужского пола, его пришлось отдать в интернат, так как мать ухаживать за ним не могла по известным причинам.

Харитон вскоре умер, хлебнув не в меру первача. Пелагея и Клавдия остались вдвоем.

– Мне нужен ваш хирург, Камский, – обратилась заведующая гинекологическим отделением Акунина Зоя Петровна к старшей операционной сестре Потаповой Алесе.

– Он сейчас на поликлиническом приеме.

– Мне надо с ним поговорить.

– Я передам, что вы его искали.

– Пусть идет сразу к нам в гинекологию. Я его буду там ждать.

Приняв поликлинических больных, Игнат поспешил в гинекологию.

– Здравствуйте, Зоя Петровна.

– Игнат Павлович, мне нужен ассистент.

Камский первое время никак не мог привыкнуть, когда к нему обращались по имени отчеству, отчего чувствовал легкий душевный приятный быстро преходящий дискомфорт.

– Я сейчас как раз свободен и могу помочь.

– Дело в том, что нужно стерилизовать одну беременную женщину.

– По какой причине?

– В течение последних четырех лет она поставила в детский интернат троих детей с умственной отсталостью. Ей также выставлен диагноз олигофрения. Вопрос решался в области, рекомендовано прерывание беременности и перевязка фаллопиевых труб. Вот история болезни, можете ознакомиться. Минут через пятнадцать жду вас в операционной.

После рассечения мышц передней брюшной стенки, перевязки сосудов и разведения краев раны гинеколог пальцами раздвинула мышцы матки. Из раны хлынул поток околоплодных вод смешанный с кровью. Быстро был извлечен двадцати четырехнедельный плод мужского пола. После пересечения и перевязки пуповины он тут же посинел. Санитарка обернула его в пеленку и куда-то унесла. Затем произвели ручное отделение последа. В матку ввели питуитрин, и она тут же сократилась. Фаллопиевы трубы пересекли в двух местах каждую и перевязали.

Клавдия, будучи в отделении, выглядела несведущей спокойной и отрешенной от проблем бытия, как обычно. Через неделю она была выписана.

В родной деревне Клавдия при виде мужчин расплывалась в белозубой загадочно безумной улыбке. Больше она уже не беременела.