Текст книги "Господь и покойник"

К Яну подошел полицейский. Совсем молодой, симпатичный парнишка.

– Сержант Ковров, – представился он. – Здравствуйте. Мы опрашиваем свидетелей.

– Я подошел, когда уже все произошло, так что, к сожалению, ничем не могу помочь. Извините, – растерянно ответил Ян. Он был под впечатлением от последнего взгляда женщины.

– Ничего, – совсем не официально ответил на это полицейский, и Ян спросил:

– Вы уже выяснили, как это произошло?

– По предварительным данным она сама бросилась под колеса.

– Зачем? – вырвалось у Яна.

– Не знаю, – ответил полицейский. Извинившись, он занялся другим потенциальным свидетелем.

Яну пора было ловить такси и ехать к клиенту.

– Подождете? – спросил он у таксиста, когда тот остановился у подъезда муниципальной высотки.

– Извини, брат, но здесь ни за какие деньги, – решительно ответил тот.

Ян уже хотел, было предложить тому весьма щедрое вознаграждение за ожидание, но вовремя заметил чуть в стороне машину с логотипом фирмы на двери. Клиент не только пригласил Яна, но и не отпустил арендатора. Поэтому без дальнейших торгов и уговоров он, заплатив таксисту, вышел из машины и вошел в подъезд дома.

Домофон был сломан, и, судя по резкому характерному запаху, подъезд давно уже играл для здешней общественности роль туалета. Оказываясь в подобных местах обитания бедноты, Ян часто задавался вопросом: они срут там, где живут, потому что нихрена у них нет, или же у них нихрена нет, потому что у них психика повсюду срущих уродов? Чем больше он общался с подобной публикой, тем чаще склонялся к последнему. Лифт, к счастью, работал, и там было даже сравнительно чисто.

Клиенту было под 50. Бочкообразный, лысый, одетый в заметно нестиранную одежду с дешевого рынка. От него разило потом, и чем-то еще более противным. Еще одна вещь, которую Ян не мог понять: ладно, у тебя нет денег на нормальные вещи, но почему при этом нужно переставать мыться и стирать! Или это еще одно неотъемлемое свойство нищего неудачника?

– Наконец-то, – недовольно буркнул клиент в ответ на приветствие Яна и пригласил его в комнату, где уже скучал арендатор.

– Чем могу служить? – спросил Ян, садясь на продавленный и тоже грязный, со следами былых трапез диван.

– Вы хотите заполучить мою бесценную душу, – сообщил клиент, – и я готов ее вам продать, – но я знаю ей цену и не собираюсь отдавать ее по дешевке.

– Что вы хотите за аренду души? – спросил Ян, готовясь услышать в ответ что-нибудь запредельное.

– Не знаю, – ответил клиент. Это ведь не моя инициатива. Это вам понадобилась душа добропорядочного, верующего человека. Предложите мне то, ради чего я соглашусь ее вам отдать, и я подумаю, стоит ли это делать.

Должностные инструкции требовали от Яна, с одной стороны, направленных исключительно на повышение самооценки клиента и подтверждение ценности его души действий; с другой – бережного отношения к арендному фонду фирмы, так как аренда душ осуществляется на деньги налогоплательщиков. Проще говоря, Ян должен был льстить этому возомнившему о себе неудачнику и унижаться перед ним до тех пор, пока он, пресытившись собственной важностью и властью над Яном, не согласится на приемлемые для фирмы условия аренды.

Обычно Ян так и поступал, но в этот раз что-то зашевелилось в глубине его души, и вместо того, чтобы начать пресмыкаться, он выдал:

– Сегодня я не в настроении, поэтому скажу тебе прямо: ты неудачник, и твоя душонка мне нахер не нужна. Поэтому я не буду плясать тут перед тобой на цырлах или предлагать золотые горы. Я вообще ничего не хочу тебе предлагать, так как ты решивший с какой-то стати отыграться на мне за все свои жизненные невзгоды мудак. Я совсем не хочу быть твоим мальчиком для битья, и больше всего на свете хочу просто послать тебя ко всем чертям. Но раз уж мы здесь, я даю тебе последний шанс подписать типовой контракт и заполучить хоть что-то в обмен на ничего, чем и является твоя душа. Не хочешь – как хочешь. В этом случае мы развернемся и уйдем, после чего я внесу тебя в негласный черный список, и ты не сможешь заполучить за свою душу даже пустой банки из-под пива. И, кстати, можешь жаловаться на меня, сколько захочешь. Телефон для жалоб есть в рекламном буклете. Тебе понятно?

– Хорошо, давайте ваш типовой договор, – ответил тот, на глазах превратившись в покладистого и довольного всем человека.

– Держи и подписывай, и не сомневайся, ты не потерял ничего.

– Лихо вы с ним, – восхищенно сказал арендатор, когда они спускались вниз на лифте.

– Сегодня день такой, – ответил Ян. Он и сам опешил от такого поворота событий. – Подбросите куда-нибудь в более приличный район? – попросил он.

– С удовольствием отвезу, куда скажете.

Войдя утром в автобус, Ян сразу же обратил внимание на женщину лет 30. Среднего роста, стройная. Волосы длинные, светлые, прямые. Лицо простое, не красивое, но и не страшное. На ней было ярко-голубое пальто и короткая черная юбка. На красивых, можно даже сказать, эталонных ногах были черные колготки и синие сапожки на высоких каблуках. На фоне всеобщей строгости и внешней асексуальности это выглядело вызывающе, но не вульгарно, а, скорее, шикарно. Однако внимание она привлекала к себе не столько внешностью или одеждой, сколько чем-то необъяснимо весенним, исходящим от всего ее облика.

Автобус был полупустой, и Ян выбрал место, с которого было лучше всего на нее смотреть, не привлекая к себе внимания. Яна влекло к ней той самой тоской обладания, которая обычно изводит взрослеющих, но еще не знающих, как подойти к понравившейся девочке, школьников. Для Яна она была женщиной из категории «не по карману» в том смысле, что ему нечем было увлечь такую, как она. Ему ничего не оставалось, как, любуясь ею, наслаждаться легкой формой любовного томления.

Через пару остановок в автобус вошла клуша лет 50. Лишенное каких-либо следов косметики и средств ухода угрюмое лицо, бесформенный, чуть ли не до пят балахон, из-под которого торчали ноги в дешевых колготках, теплых носках и бесформенных мужских ботинках, и нелепый платок на голове выдавали в ней религиозную фанатичку.

При виде «прекрасной незнакомки» (так Ян окрестил для себя предмет своего любования), клушу буквально затрясло от охватившего ее «праведного негодования». Подлетев к незнакомке, она набросилась на нее без объявления войны.

– Да как ты смеешь появляться в приличном месте, разодевшись, как проститутка! – Заорала она на весь автобус. – Убирайся к себе на панель! Шалава! Дьявольское отродье!

И дальше о том, что таким место в аду, а заодно и тем, кто потворствует им в их блуде и развращении молодежи и детей.

Не ожидая такого поворота событий, незнакомка растерялась. Клуша просто мечтала услышать что-то неугодное в ответ, чтобы перейти от слов к действию. Остальные пассажиры, как обычно, делали вид, что ничего не происходит. Ян никогда не был героем и несколько дней назад повел бы себя как остальные. Но последний взгляд уходящей, видимо, изменил что-то на каком-то глубинном уровне его психики, поэтому вместо того, чтобы сидеть и тупо пялиться в окно, проклиная себя за трусость, он, громко сказал клуше:

– А не пошла бы ты в жопу со своим богом.

За эту реплику можно было бы очутиться на скамье подсудимых, но он не желал больше терпеть.

– Что? – не веря своим ушам, спросила она.

– Что слышала.

– Да как ты смеешь!..

– Ты же смеешь набрасываться на людей. Или ты думаешь, что раз таким, как ты непонятно почему разрешают выходить из дома без намордников, ты можешь просто так набрасываться на людей?

Та попыталась что-то вставить, но Ян не дал ей раскрыть рта.

– И не надо нести чушь, про твою духовность, праведность и прочие добродетели. Все твои добродетели – это возведенное в ранг достоинства убожество. Ты тупо просрала свою жизнь и тебе просто завидно, что при взгляде на нее у других аж дух захватывает, тогда как ты своим праведным обликом вызываешь только тошноту и желание блевать.

– Оскорбляя меня, ты оскорбляешь бога! – завизжала она.

– Да как ты смеешь равнять себя с богом! – заорал он в ответ. – Посмотри на себя! Если в тебе и была когда-то его искра, то она давно потухла в затхлости твоей души. Не бог в тебе говорит, а убожество и гнилость души. Если бы ты действительно нашла бога, ты бы светилась любовью и счастьем, а не кидалась на людей в порыве ненависти ко всему радостному и живому. Ты не бога нашла, а убожество, и теперь в тебе бога меньше, чем в пылинке на ее сапоге. В твоей душе ад затхлости, которой ты щедро при каждой возможности пытаешься отравить все вокруг потому, что твоя душа мертва. И это ты убила ее! Это ты совершила убийство собственной души, а это грех еще более страшный, чем грех убийства собственной плоти! И это ты исчадие ада, которому место в аду, так как уже только одним своим мерзким обличием ты заставляешь хотеть отречься от твоего бога, как можно быстрее.

Растерявшись, от такой отповеди, клуша завертела головой по сторонам, ища у других пассажиров поддержки. Не найдя ее, она, захлебываясь злостью, пообещала:

– Вы все будете гореть в аду, – и бросилась к водителю с требованием выпустить ее немедленно.

– Огромное вам спасибо, – сказала Яну незнакомка.

Ее голос дрожал от еле сдерживаемых слез. Яна тоже заметно трусило.

– Сейчас для успокоения не плохо бы выпить по чашечке кофе. Если вы, конечно, свободны и не возражаете, – предложил он, сам не веря тому, что на такое осмелился.

– А вы на работу не опоздаете? – спросила она.

– Опоздаю. Но опоздание – одна из маленьких роскошей, какие я могу себе позволить.

– Тогда я с удовольствием.

Они вышли на следующей остановке и, не долго думая, зашли в первое попавшееся кафе: обычную сетевую кофейню без претензий.

– Вот почему любовь бога надо искать именно так? Почему это нельзя делать красиво? – спросила Рада, так звали прекрасную незнакомку.

– Потому что, когда у тебя все красиво и хорошо, когда ты счастлив, тебе не нужен тот, кто будет указывать, как надо жить, и объяснять, за что тебе плохо. Другое дело если ты не можешь ничего добиться. Такому достаточно объяснить, что его недоделанность не порок, а добродетель, за которую его любит бог, и за которую он попадет в рай и будет оттуда смотреть на горящих в аду тех, кому он завидует, и с ним можно делать все, что угодно. Большинство сект забито такими фруктами. Опять же, вы хорошо помните Библию?

– Если честно, я смогла осилить только несколько страниц.

– Рассказывая о царстве небесном, Иисус говорит, что оно для кротких, бедных, нищих духом… и что верблюду легче пролезть через игольное ушко, чем богатому попасть в царство небесное. Говоря современным языком, оно является чем-то вроде посмертного приюта для бедных, нищих духом, мучеников-святых и прочей подобной публики, то есть для тех, кто окончательно сошел с дистанции в эволюционной гонке. В эпоху своего абсолютного господства христианская церковь создала проходной образ и правила поведения для вхождения туда и, решив, что мы все должны ему соответствовать, объявила его обязательным для всех, а любые противоречащие ему поступки – грехами, то есть тем, что мы не должны совершать, а если и совершаем, то должны считать злом и обязаны в этом раскаиваться. Конечно, если человек стремится попасть в это царство, он должен так и поступать. Вот только я думаю, что всеобщее стремление в царство небесное не является само собой разумеющимся, и каждый для себя сам должен решать, желает ли он спасения в этом царстве, или предпочитает продолжать свой эволюционный путь.

– Интересная точка зрения.

– Это один из результатов моей любимой игры: смотреть на все, как в первый раз, как будто я ребенок или марсианин. Тогда вещи срывают маску привычного и однозначного и открывают свое истинное лицо.

– Почему ты один? – спросила Рада, когда Ян коротко рассказал о себе.

– Детей я не хочу, вести с кем-либо совместное хозяйство необходимости не было, а больше…

– А как же любовь?

– По мне любовь – это эталонный штамп из палаты мер и весов или сценарий, по которому нас учат развивать отношения. А если учесть, что эталон этот создают, прежде всего, любовные неудачники, то и сценарий у них получается уродливым и нежизнеспособным.

– Почему это неудачники?

– Потому, что тем, кто счастлив в любви, достаточно самой любви, а те, кому, как Петрарке, по зубам только облизываться на предмет своей страсти, начинают в стихах или еще каким образом воспевать наполняющую их воображение любовную фигню, в основе которой лежит их любовная несостоятельность. Так что любовь – это романтический яд, отравляющий отношения хуже любого быта.

– А ты не думал, что, отказавшись от любви, ты сильно обедняешь свою жизнь?

– Ничуть. Я ведь отказываюсь только от навеянного похотью несостоявшихся любовников образа, который только мешает развивать людям то, что есть.

– А что есть?

– Притяжение, влечение, возбуждение, страсть, единение и слияние душ или близость… А для этого нужна свобода, а не штамп. А чем живешь ты?

– Занимаюсь дизайном всякой ерунды.

– А я думал, ты журналистка.

– Почему?

– Ты словно берешь у меня интервью.

– Даже никогда и не хотела. Стихи в школе писала, а так…

– А семья, дети?

– Неделю назад похоронила любимую кошку. Так что теперь я совершенно одна.

Увидев удивленные глаза Яна, она продолжила:

– Наверно, я не встретила еще человека, с которым действительно хотелось бы быть вместе. Да и роль замужней женщины… Терпеть не могу роли.

– Я тоже. Знаешь, какое я испытал облегчение, когда решил для себя, что больше не хочу быть мужчиной и выбросил эту роль вместе с привязанным к ней вагоном того, что должен и не должен делать мужчина.

После кофе они решили пойти прогуляться. Затем был поздний обед с бутылкой вина. Ян по такому случаю не стал выпендриваться, и тоже выпил бокал. Потом они занимались любовью у Яна дома.

После соития Рада уснула, а Ян тихонечко, чтобы ее не разбудить, встал с постели и, одевшись, отправился в магазин. По дороге к кассе он обнаружил на полке со всяким барахлом довольно-таки симпатичные комнатные тапочки, которые тоже кинул в корзинку. Вернувшись домой, он занялся ужином, приготовив который, разбудил Раду.

– Это что, уже мне? – удивилась она, увидев тапочки.

– Я не тороплю события. Просто в сапожках тебе будет неудобно, а босиком холодно.

– Спасибо. Может, у тебя еще и халат есть?

– Только мой банный. Он чистый.

– Пойдет, если тебе не жалко, конечно.

Ян улыбнулся и принес халат.

– Что у нас на ужин? – спросила она.

– Я испек блинчики. К ним – икра, семга и мед. А пить будем Дарджилинг. Надеюсь, ты не изнуряешь себя диетой?

– Даже не пытаюсь.

– Вот и отлично! Сейчас все принесу.

Буквально через минуту он вкатил в спальню столик на колесиках, в центре которого стояла тарелка с блинчиками, а вокруг нее располагалась свита из чашек, чайника с чаем, блюдца с семгой и вазочки с икрой и медом.

– О, да ты настоящая хозяйка! – воскликнула Рада.

– Это точно, – согласился Ян. – Если бы меня потянуло на семью, я бы предпочел роль традиционной жены. Сидел бы дома, готовил, занимался домашними делами… Надеюсь, тебя это не смущает?

– Нисколько, если в качестве мужа ты видишь женщину. Хотя в этом я не сомневаюсь.

– И правильно делаешь.

Рада занялась блинами. Ян больше любовался ею, чем ел.

– Ты на меня так смотришь… – заметив это, сказала она.

– Не верится, что рядом со мной такая женщина. Я даже немного боюсь, что это волшебство может скоро закончиться.

– И я превращусь в тыкву?

– Просто уйдешь и не захочешь вернуться.

– Ты этого боишься?

– Ты не поверишь, но, увидев тебя в автобусе, я увидел, как из тебя исходит сияние самой жизни, и влюбился с первого взгляда… Наверно, это смешно в моем возрасте.

– Скорее, грустно то, что это может показаться смешным…

– Ты заговорил о волшебстве, – сказала она после небольшой паузы, – и я вспомнила, что в детстве мечтала о том, что в меня влюбится настоящий волшебник, который будет разгонять для меня тучи.

– Не любишь тучи?

– Терпеть не могу. Особенно такие, как сейчас, полностью закрывающие небо.

– Я разгоню их для тебя, – пообещал Ян, – не прямо сейчас, но в ближайшие дни.

На следующее утро во время заполнения погодного листа у Яна было выражение лица подстать «стоматологу» из сна.

– Посмотрим, что вы на это скажете, – произнес он и нажал «отправить данные».

Они опомнились в конце рабочего дня.

– Ян Горин? – спросил приятный женский голос, когда Ян ответил на телефонный звонок.

– Он самый.

– Вас беспокоит менеджер Людмила из метеослужбы.

– Чем могу помочь?

– У Вас ошибка в погодном листе.

– Какая?

– Вы написали, что хотите завтра солнечную погоду и температуру +180 градусов по Цельсию.

– Да, именно так я и написал. Тут нет никакой ошибки.

– Но, господин Горин, это же противоречит всему… – она так и не нашла, чему «всему» это противоречит.

– Ну и что?

– Как что?

– Это незаконно?

– Нет, но…

– Тогда какие проблемы?

После этого разговора он зашел на свою страницу в «СС» (местная социальная сеть) и написал:

«Изначально человек – это стадное животное, управляемое, ко всему прочему, и своим стадным инстинктом. Эволюционировав, этот инстинкт превратился в коллективное стремление стада научиться внедрять в сознание каждого своего члена внутреннего надсмотрщика, наделенного абсолютной властью, который бы заставлял всех без исключения всегда поступать правильно с господствующей в стаде точки зрения.

Казалось бы, хорошая идея: в таком обществе не будет преступников, хамов, хулиганья, насилия… Все будут вежливыми и воспитанными. Никто не буде мусорить на улице или орать под чужими окнами… Настоящий рай для тех, кто хочет жить спокойной, нормальной жизнью. Вот только стадо в большинстве своем состоит из людей с ментальностью Неда Лудда, панически боящихся всего нового; любых, даже самых благоприятных перемен. Ведь перемены – это необходимость подстраиваться под изменения, необходимость включать мозг, необходимость мыслить, а не жить подобно зомби исключительно на одних автоматизмах, что для этих людей крайне мучительно.

Поэтому они столь рьяно продолжают «ломать станки», стараясь всячески воспрепятствовать прогрессу. Они сражаются за традиционность семьи; выступают против клонирования, ГМО, искусственного развития мозга; приписывают все свои беды работе адронного коллайдера, проискам ученых, «от которых одни неприятности»… И так далее. При этом они производят и поглощают тоннами масскультурные высеры о сумасшедших ученых, желающих поработить или уничтожить мир, об уничтожении человечества машинами с искусственным интеллектом и о разных формах лубочного феодализма в стиле фэнтези или фантастики в духе «Дюны» и «Звездных войн».

Сейчас они нас разводят своей доктриной о самоконтролируемой свободе, согласно которой осознанная свобода – это добровольный отказ от всего того, что противоречит «естественному», по их мнению, ходу событий, и отказ от этой, так называемой, «осознанной» свободы приведет к коллапсу и концу света.

Мы это проглатываем, и даже не задаемся вопросом: с какой стати мы называем «осознанной» «свободой», внутреннего надсмотрщика, который заставляет нас безропотно поступать так, как «принято», независимо от того, нужно нам это или нет.

Взять ту же погоду: Я понимаю: и лето, и весна, и осень, и зима имеют свои прелести… Но почему бы не наслаждаться тем лучшим, что дарят нам времена года? Почему в июле мы должны изнывать от жары, в январе – от собачьего холода, а ноябрь превращать в самый депрессивный месяц в году? Какого черта мы должны отказываться от возможности иметь радующую нас погоду только потому, что у нас «испокон веков» было так? Тем более что такому, как сейчас, климату не больше нескольких тысяч лет, что в масштабе существования планеты не больше мгновения. Да если бы даже было и так? Почему мы должны добровольно отказываться от удовольствия и комфорта по той лишь причине, что раньше люди не могли этого себе позволить. Мы же можем? А если так, то почему мы должны от этого отказываться?

И даже если опираться на традиции. Что может быть более традиционным, чем дикая природа? А в природе каждое существо занимается лишь тем, что нужно ему и его близким. Благодаря такому, как у нас любят говорить, эгоистическому подходу создаются прекрасные симбиотические связи, позволяющие жизни развиваться во всем ее многообразии. Мы же вечно делаем то, что нам совершенно не нужно, и лезем в чужую жизнь, когда нас об этом никто не просит, а потом удивляемся тому, что в мире столько страданий.

И пусть это написано слишком сумбурно и слабо аргументировано. Я не собираюсь никому ничего доказывать. Я лишь делюсь тем, что осознал буквально вчера. И, осознав это, я говорю: Хватит! Я больше не желаю идти по жизни в стаде с нулевой ментальной активностью. Я больше не хочу отказываться от радостей по той лишь причине, что они чему-то там не соответствуют. Я объявляю войну поборникам отсталости, и начинаю ее с погоды.

Сегодня я поставил в погодном листе +180 градусов. А завтра поставлю +1800… и так до тех пор, пока мои показания не пересилят показания боящихся перемен неофобов, и на улице не засияет солнце.

Возможно, одному мне так и не удастся разогнать тучи и заставить солнце сиять над головой, но я надеюсь, что я не один такой, а вместе с вами мы сможем изменить мир к лучшему. Реально изменить мир к лучшему. А если мы это можем, то только трусость и тупость могут нам помешать это сделать».

Вернувшись с работы, Ян первым делом позвонил Раде.

– Привет, как жизнь? – спросил он.

– Ничего. Работы только навалилось. Буду до глубокой ночи разгребать.

– А я хотел тебя куда-нибудь пригласить.

– Сегодня не получится.

– Жаль. Я уже по тебе соскучился.

Поболтав еще несколько минут ни о чем, Ян решил заглянуть к себе в «СС». К его огромному удивлению пост оказался настолько популярным, что занял третье место в топе. Комментариев было несколько сотен.

Около половины из них принадлежало троллям, и Ян их, как обычно, проигнорировал. В большинстве оставшихся люди его поддерживали. Многие обещали «завтра же присоединиться». Но немало было и тех, кто считал его «выходку» недопустимой.

Противники разделились на две группы: одни считали, что подобные вещи недопустимы, потому что недопустимы в принципе, и их необходимо запретить, пока еще не стало поздно, а Яна нужно показательно осудить, чтобы другим умникам неповадно было. Другие писали, что чисто по-человечески они его понимают и поддерживают, но природа – штука тонкая, и чрезмерное вмешательство может выйти боком. Не зря же многие ученые выступали против установки погодных генераторов. К тому же пример подобного потакания может быть опасен еще и потому, что кому-то может взбрести в голову наслать на поля град или вызвать тайфун. И что тогда? Нужно понимать эти вещи, и делать выбор, исходя из необходимого, а не потакать своим желаниям и капризам.

Немного подумав, Ян написал:

«В основе ваших опасений, что кто-то нашлет град, тайфун или еще какую казнь египетскую, лежит убеждение в том, что люди в большинстве своем – тупые, агрессивные, невменяемые отморозки, которым только дай волю… Однако, это не так, иначе человечество давно бы уже было вымершим видом. Конечно, среди нас встречаются больные на всю голову отморозки, но их не так много, и на общий результат их пожелания окажут незначительное влияние. Кстати, многопалатные парламенты теоретически нужны именно для того, чтобы в ригидной массе парламентариев тонули наиболее нелепые законы. К сожалению, это не помогает, ну да мы сейчас говорим о погоде.

Ваши опасения по поводу угрозы природе вообще никак не обоснованы, так как несколько солнечных дней не приведут ни к чему ужасному. Тем более что в условиях города говорить о природе можно лишь в прошедшем времени, так как города существуют исключительно на ее костях. Опять же, погодные генераторы позволяют влиять на погоду локально, и изменение климата в масштабе города никак не отразится на погоде за пределами его климатической зоны. То есть в царстве сельскохозяйственных угодий и на островках недобитой природы все будет идти своим чередом.

Если говорить об ученых, то, отбросив самопровозгласивших себя учеными шизиков-фриков, можно сказать, что есть ученые и «ученые». Первыми движет интерес. Они совершают открытия, способствуют прогрессу и развивают науки. Вторые являются жрецами Науки-с-большой-буквы, которая, являясь исключительно философским высером, имеет весьма косвенное отношение к реальным наукам. Более того, апеллирующие к «Науке» «ученые» подразумевают под ней исключительно наиболее официальную или господствующую парадигму, которая, по их мнению, является не очередным сводом теорий и гипотез, а неким высшим авторитетом или истиной в последней инстанции, что превращает эту парадигму в догмат. А это уже в принципе противоречит воспеваемому ими на словах научному методу. И что еще хуже, они спекулируют авторитетом «Науки» с целью убеждения народных масс в правильности совершенно безосновательных гипотез.

Так именно «ученые» организовали травлю Коперника, Галлилея, Райха и многих других неугодных им людей. Именно они признали лженауками генетику и кибернетику, а позже запугивали нас опасностью клонирования человека, использования ГМО и предрекали всяческие беды в результате запуска адронного коллайдера. Именно они в свое время писали статьи о вреде мяса, масла и ношения кроссовок, когда это было угодно властям. А теперь подобные им люди пытаются убедить нас в том, что погода должна быть отвратительной. Да сколько можно верить этим позорящим науку проходимцам! Лично я не доверяю «ученым» ни на грош, ну а вы решайте каждый за себя».

На удивление комментарий религиозного содержания был только один:

«Вы когда-нибудь задумывались над тем, для чего в мире, в котором Господь, изначально дал нам все необходимое для праведной жизни, существует наука и технология? И что они такое по своей сути? Я долго размышлял над этим и пришел к выводу, что они – еще одно искушение человека. Ведь, занимаясь науками, человек тем самым подтверждает, что ему недостаточно дарованных Господом Истин; а развивая технологию, он дает Богу понять, что созданный Им мир в его Божественной первозданности не пригоден для жизни. То есть, занимаясь наукой, человек восстает против Бога, уподобляясь тем самым Сатане и его воинству.

Но почему Господь терпит это безобразие? Не потому ли, что он ждет в своей милости и терпении и надеется на то, что, пройдя этот этап подросткового бунта, человечество, покаявшись, добровольно откажется от использования так называемых достижений всяких наук и технологий и вернется к изначальному, данному нам Богом, жизненному укладу, продемонстрировав Ему свое смирение.

Теперь касательно Вашего бунта:

Как я понял, Вы считаете, что сражаетесь с косностью человеческого мышления или с людьми, которые не понимают и не хотят понимать тех радостей, которые может нам принести управление погодой. Однако на самом деле Ваш бунт направлен против установленного Богом порядка, то есть против Его воли, против Него самого! Поэтому я прошу Вас, пока еще не поздно, понять, что, ставя в погодном листе богохульные показания, вы тем самым фактически отрекаетесь от Господа нашего, отдавая свою бессмертную душу навеки Сатане. Я искренне надеюсь, что, осознав все это, Вы искренне покаетесь и откажетесь от своего бунта против Бога. И мне будет жаль, если вы не внемлите моим словам».

«Я агностик, – написал Ян в ответ, – и вопрос существования бога остается для меня открытым. Но в одном я нисколько не сомневаюсь: он не вписывается в представления древних пастухов, пасущих своих овец на плоской земле под небесной твердью. И если создателю блюдца с крышкой, какой была вселенная в представлении авторов «священных» книг и могло быть дело до того, что творится под небесной твердью, то сейчас, когда только видимая вселенная «выросла» на миллиарды световых лет, думать, что ее создателю важно, какую погоду я выбираю, что я ем в пост, и как и с кем занимаюсь сексом, было бы верхом эгоцентризма, гордыни и ни на чем не основанной самонадеянности. Поэтому я думаю, что создателю вселенной, если такой существует, вообще нет дела до нашей маленькой заштатной планеты.

А если даже он от меня чего-то хочет, то это его проблемы. Я человек свободный, и не собираюсь добровольно записываться в его рабы. К тому же в мире полно более интересных вещей, чем следование его воле, не говоря уже о соблюдении всего того, что нам понапредписывали древние скотоводы от его имени. Они для меня не авторитет, как и их книги, написанные от лица якобы бога. А посему я не собираюсь ни от чего отрекаться и склоняться к чьим-то воображаемым ногам.

К тому же я хочу не так много: несколько солнечных дней перед зимой, которые станут не только приятной передышкой в извечном ноябрьском дожде, но и доказательством того, что при желании мы это можем. А мы можем это и не только это, надо только это понять и объединить усилия в достижении того, что нужно именно нам, а не воображаемому народу, природе, древним богам, моралистам или правящей верхушке».

Пока он отвечал, появился еще один комментарий:

«Похоже, Вы действительно не понимаете, что творите.

Вы не понимаете, что, покушаясь на погоду, вы покушаетесь на установленный порядок вещей, который находится в крайне неустойчивом положении, и любая, казалось бы, мелочь вроде проблем в ипотечной области может привести к глобальному кризису, а скачек цены на нефть – к развалу такого монстра, как СССР. Ваш выпендреж с погодой может привести к весьма неожиданным и очень даже возможно к серьезным последствиям. Своей погодной революцией Вы можете выбить опору из-под существующего порядка и погрузить общество в хаос. Вот увидите, скоро на созданной Вами волне появятся призывы к настоящей уже революции, бунту и к тому, чтобы не оставить камня на камне. А так как плохой порядок всегда лучше хорошего хаоса, то не следует раскачивать лодку, в которой мы все плывем».

На это Ян ответил:

«Порядок, в основе которого лежат устаревшие, мешающие продвижению вперед и улучшению жизни принципы – изживший себя порядок, который требуется сменить на новый и постоянно менять, согласовывая эти изменения с изменениями условий нашей жизни. Сегодня не может быть традиций и устоев, так как мир меняется слишком быстро, и любая попытка затормозить эти изменения обречена на провал. Что же до кризисов, то они – предтечи подъемов, а от распада СССР стало хуже только тем, кто привык, нихрена не делая, жить на государственные подачки и думать головой вождей, и тем, у кого отобрали служебные пропуска к закромам Родины. Все остальные от этого только выиграли