Текст книги "Сталинградская Богородица"

16. Керчь и Вязьма

В Великой Отечественной решались судьбы не армий, не каких-то спорных территорий, не политической системы. Решалась судьба всего нашего народа и страны – быть им или не быть? Но и велась война не только на фронте. На врага поднималась вся страна! Все вместе и каждый сам по себе. Руководство народным хозяйством и вооруженными силами было централизовано в едином органе, Совете труда и обороны. Выдвигался лозунг «Все для фронта, все для победы». Затягивались пояса. Люди жили по карточкам, впроголодь. Не было самого необходимого. Зато армию удавалось снабжать, вооружать, кормить. Не хватало мужчин – их места занимали женщины, подростки. Эвакуированные предприятия выгружались из эшелонов где-нибудь в уральской или сибирской глуши. Еще не было ни цехов, ни жилья. Но наскоро цементировались фундаменты под станки, пробрасывалась электропроводка, и под открытым небом, под временными навесами, заводы начинали выпускать продукцию.

К концу 1941 г. на фронт снова начали поступать боеприпасы, орудия, танки. Верховное главнокомандование получило возможность восстанавливать крупные бронированные соединения, механизированные корпуса. Впрочем, пока еще техники было мало. Зато кавалерийские корпуса великолепно проявили себя, и было решено увеличить их число. Для этого широко привлекали казаков. Это было похоже на сбор ополчений в стародавние времена. Например, в станицу Урюпинскую приехал здешний уроженец, генерал СИ. Горшков – и по окрестностям понеслось известие: «Начдив приехал, Аксиньи Ивановны сын, Сережка. Казаков скликает». К нему стали съезжаться степенные бородачи, молодежь, колхозы давали лошадей.

52-летний С. К. Недорубов в 1930-х успел посидеть в тюрьме, потрудиться на строительстве Беломорканала. Но тревога за Отечество оказалась сильнее обид на советскую власть. Он сам сформировал сотню, взял на войну и 17-летнего сына. Никакого офицерского образования у него не было, зато практического опыта хватало – полный георгиевский кавалер за Первую мировую. Ему присвоили звание младшего лейтенанта, и он стал командовать своей сотней. Точно так же 62-летний П. С. Куркин привел 40 казаков… А на Кубани ездил и скликал добровольцев генерал Н. Я. Кириченко. 63-летний казак М. Ф. Грачев пришел к нему служить с шестью сыновьями, Г. А. Зубенко – с женой, сыном и двумя дочерьми [115, 144]

А всего к сражениям 1942 г. готовились 9 резервных армий. Но разгром немцев под Москвой советское командование переоценило. Само себя опьянило убеждениями, что враг надорвался. Теперь надо только не слезать с него, не позволять прийти в себя. Возросшее сопротивление объясняли – немцы вводят в бой последние резервы. Надо лишь перемолоть их, и неприятели сломаются. Останется только гнать их, а дальше вся Европа восстанет против Гитлера, как когда-то поднялась против Наполеона. Было запланировано общее наступление от Черного моря до Балтийского.

На юге было решено высадить крупные контингенты в Крыму. Заставить немцев снять осаду Севастополя, соединиться с обороняющейся там Приморской армией. А дальше через крымские перешейки выйти в тылы вражеского Миус-фронта, который никак не удавалось взять в лоб. Тут-то и рухнет весь южный фланг неприятельского фронта. Но немцам Севастополь и без того доставлял слишком много неприятностей. Связал по рукам и ногам группировку Манштейна из 11-й германской и 3-й румынской армий, мешал использовать Крым в качестве моста на Кавказ. В декабре Манштейн получил сильные подкрепления и бросил свои войска на второй штурм города.

Его засыпали снарядами и бомбами, проломили передовые оборонительные рубежи. Защитники изнемогали, отражая атаку за атакой. По приказу Ставки в Севастополь прибыли два крейсера и эскадра эсминцев, высадили бригаду морской пехоты. Она бросилась в контратаку, корабли поддержали огнем, сметали наступающих врагов снарядами крупнокалиберных орудий. Тем временем транспортные суда успели подвезти и выгрузить свежую стрелковую дивизию, немцев и румын остановили. А 26 декабря Манштейну стало не до штурма. В портах Кавказа сосредоточились две армии, и под Керчью было высажено несколько десантов – у мыса Хрони, горы Опук, Эльтигена.

Неприятельские части на Керченском полуострове возглавлял командир корпуса генерал Шпонек. Он приказал своим частям контратаковать. Но наши воины цепко удерживали клочки побережья. Их прикрывали огнем черноморские корабли, подвозили подкрепления. Ну а через три дня последовал удар в другом месте. Капитан Бобровников на эсминце «Незаможник» прорвался под огнем артиллерии прямо в порт Феодосии, высадил отряд матросов на причал. Следом подоспели другие наши подразделения, а немцев в городе было мало, все войска Шпонека завязли в драках под Керчью. Овладев Феодосией, русские выходили им в тыл. Шпонек приказал отступать. Манштейн за это отстранил его от должности и отдал под суд. Трибунал под председательством Геринга приговорил Шпонека к расстрелу, но Гитлер все же смягчил наказание, заменил на шесть лет тюрьмы.

Но разбирательства происходили уже позже. А в Крыму немцы очутились на грани катастрофы. Корпус Шпонека в беспорядке откатывался на запад, в Керчь перевозили 51-ю армию, в Феодосию 44-ю. Их объединили в новый Крымский фронт под командованием генерала Козлова. Перед ним открывалась дорога прямо в тылы вражеской группировке под Севастополем. Высаживались и вспомогательные десанты. Один захватил Судак, второй, батальон моряков, выбил румын из Евпатории, сюда подошли крымские партизаны, поддержали местные жители, город был освобожден. Для Манштейна намечались явные клещи. Его могли отрезать – или ему пришлось бы повторять проступок Шпонека, отступать.

Однако начались грубые ошибки. 44-я армия из Феодосии повернула не на запад, в преследование гитлеровцев, а на восток, навстречу керченской 51-й армии. Неприятелю дали время выдвинуть резервы, восстановить фронт. Перевозки в Крым велись непродуманно. Поскорее грузили на суда пехоту, танки, а зенитную артиллерию оставили «на потом». А немцы бросили всю авиацию задержать русских. Она целыми днями висела в воздухе, парализуя передвижения.

Впрочем, и сам Козлов медлил с наступлением. Ждал, когда к нему переправят все войска. Его соединения топтались на месте, но и не закрепились. Зачем надрываться, рыть землю, если завтра идти вперед?

Разведку вели плохо, были уверены – разбитые немцы думают только о том, как спасаться. Между тем Манштейн прекратил атаки Севастополя и немедленно развернул ударные силы на восток. Крымский фронт еще чесался и раскачивался, когда начинать наступление, и вдруг кулак германских танков и пехоты врезался в стык 44-й и 51-й армий. Ошалевшие соединения Козлова хлынули прочь, немцы захватили Феодосию. В самой узкой части Керченского полуострова неприятеля все-таки остановили. Подоспели корабли Черноморского флота, с моря загрохотали их пушки, простреливая перешеек насквозь. А вдобавок ударил сильный мороз. Керченский пролив сковало льдом. Наша пехота, еще ожидавшая перевозки в Тамани, двинулась в Крым по льду, форсированными маршами успела подкрепить фронт.

Но десанты в Судаке и Евпатории немцы и румыны уничтожили. Худо пришлось местным жителям, осмелившимся выступить против оккупантов. Кто сумел, ушел партизанить. С помощью местных татар их вылавливали, их семьи сгоняли к расстрельным рвам. А Крымскому фронту пришлось заново готовиться к наступлению. В его состав передали еще одну армию – 47-ю. Ее забрали из Ирана, через Закавказье спешно перебрасывали в Крым. В конце февраля на Керченском полуострове загремела артподготовка, пехота поднялась в атаки. Чтобы облегчить их, оттянуть немцев на себя, предприняли вылазки защитники Севастополя. Однако неприятелю тоже оказалось удобно закрепляться на узкой горловине перешейка. Ее сплошь перекопали траншеями, устлали минами.

Советские армии не могли использовать свое численное превосходство, сбивались на ограниченном пространстве, а враг утюжил их снарядами. Но и на Крымском фронте артиллерии хватало, она накрывала противника шквалами огня. Румынская дивизия, стоявшая на одном из участков, побежала. В панике кинулась на свое же минное поле, устилая его подорванными трупами. Наши части ринулись в прорыв и налетели на то же поле, подрывались целыми подразделениями. А на следующий день залили дожди и превратили всю местность в непролазную грязь, застревали даже трактора и танки. Наступление заглохло [115].

Эта трагедия с минами была не единственной. В Красной армии до сих пор плохо умели обращаться с ними. В Севастополь пришлось посылать специалистов из Москвы. Они везли с собой эшелон взрывчатки. Выпуск мин наладили в Ростовском университете, в деревянных корпусах. А севастопольцев инструкторы из Главного инженерного управления стали обучать, как ставить мины, как правильно создавать минные поля [27].

Основные сражения по-прежнему гремели на московском направлении. Здесь наши войска отбросили врага на 100–200 км, газеты публиковали фотоснимки с кладбищами гитлеровских машин, танков, орудий. Хотя можно было отметить настораживающие обстоятельства. Трупов среди машин попадалось не так уж много. Побросав технику, неприятель спас значительную часть живой силы. Гитлер уберег дисциплину и стойкость войск. Их цементировали свежими частями, собираемыми со всей Европы. А советский натиск выдыхался. Наша техника в снегах тоже застревала и ломалась. Кроме убитых и раненых было много обмороженных и заболевших. Но считали, что эти трудности временные. Надо напрячься, не ослаблять усилий.

В советском контрнаступлении глубже всего продвинулись фланговые группировки, наносившие главные удары. Один прорыв прорисовался от Каширы и Тулы к Калуге, второй от Калинина. Между ними образовался выступ. Казалось очень заманчивым подсечь его с двух сторон, и ядро группы армий «Центр» попадет в кольцо. Вот тут-то гитлеровцам придет полный конец, их боевые порядки совсем развалятся. С севера должен был вбивать клин Калининский фронт Конева, с юга – Западный фронт Жукова. Их поддерживали Северо-Западный и Брянский фронты. Ударный кулак Конева из 29-й, 39-й армий и 11-го кавалерийского корпуса навалился на немцев 8 января.

Подключились соседи, 3-я и 4-я ударные армии Северо-Западного фронта генерала Курочкина. Он не участвовал в сражении за Москву, его соединения были неплохо укомплектованы, накопили запасы снарядов и горючего. А участок возле озера Селигер имел репутацию спокойного, немцы не ожидало здесь активности. Обе советских армии прошибли неприятельскую оборону, стали продвигаться на Холм и Торопец, прямо в промежуток между группами армий «Север» и «Центр». Они выходили во фланг вражеской группировке, отбивавшейся от армий Калининского фронта, и эта группировка тоже начала пятиться. Войска Конева тоже стали успешно продвигаться, обходили Ржев и с севера нацеливались на Вязьму [54, 64].

Командование группой армий «Центр» забило тревогу, перекидывало сюда все свои резервы, но 10 января перешел в наступление Западный фронт. Второй кулак, из 33-й армии генерала Ефремова и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса устремился на Юхнов и поворачивал на Вязьму с юга, намереваясь завязать мешок. Чтобы связать немцев, советские войска поднялись в атаки и на других участках. Выступ, зажатый нашими фронтами, сужался, как тающая льдина. Но радужные идеи наступать по всему фронту сказались на операции самым пагубным образом. По всему-то не получалось, сил не хватало. Генштаб под руководством маршала Шапошникова подсказал Сталину, что на Вяземском выступе скопились «лишние» войска. Кроме пяти армий и двух корпусов, вклинивающихся на флангах, еще пять армий действовали между ними. Они добросовестно теснили противника, освободили Можайск, Верею, Медынь, Сухиничи. Но ведь немцев намечали не вытеснять, а окружить!

Сочли, что на вершине выступа сил можно оставить поменьше. Вопреки возражениям Жукова у него забрали две армии. 16-ю перекинули на юг, а 1-ю ударную под Демянск, там обозначился еще один котел для немцев. Но давление на группу армий «Центр» сразу ослабело. Ее командующий Клюге принялся манипулировать своими контингентами. А Гитлер после русских прорывов поснимал всех командующих армиями на данном направлении. 9-ю возглавил Модель. Он считался большим специалистом по обороне, и ему поручили общее руководство войсками внутри Ржевско-Вяземского выступа. Как ни парадоксально, но помогла ему… русская зима. Модель и Клюге сообразили, что в здешних лесах и ржевских болотах, заваленных глубокими снегами, удерживать территорию вовсе не обязательно. Кто владеет дорогами, может диктовать волю противнику.

Рокадные дороги, проходившие вдоль линии фронта, превращались в сплошные линии обороны. Их утыкали дотами, пулеметными точками, расставили танки и подвижные резервы, способные быстро подоспеть в ту или иную точку. Другие дороги, из германского тыла, действовали бесперебойно. По ним подтягивались новые дивизии, разгружались на ближайших станциях. А русские армии, углубившиеся на неприятельскую территорию, связывали с тылами только разъезженные проселки. Те самые, где сами наступающие утрамбовали снег ногами и колесами. По мере наступления они удлинялись. Но прикрыты были слабо. Если оставлять отряды по всей дороге, кто же в наступлении останется? Но глубокие прорывы сами по себе опасны. Их можно подрубить под основание.

Правда, продвижение ударных группировок выглядело надежно защищенным. Кулак Калининского фронта подкрепляли соседние армии Северо-Западного, кулак Западного – соседние с ним армии Брянского. Однако немцы додумались подсекать советские клинья не извне, а изнутри выступа! Свежие контингенты вливались в почти готовое окружение, сосредотачивались. Наше командование не выявило опасности. 26 января острия клещей Конева и Жукова ринулись к Вязьме. Чтобы замкнуть кольцо, Ставка выделила из своего резерва 4-й воздушно-десантный корпус. В 25 км от Вязьмы высадилось 7373 парашютиста. Им предписывалось оседлать железную и шоссейные дороги Вязьма – Смоленск и держаться, пока с двух сторон не подойдут основные силы.

Но немцы успели укрепиться очень основательно, ворваться в Вязьму или перерезать дороги не позволили. А несколько дивизий, собранных Моделем в районе Ржева, ударили по коммуникациям ядра Калининского фронта, далеко оторвавшегося от своих. 39-я армия с 11-м кавалерийским корпусом сами очутились в окружении. В это же время другая германская группировка перерубила коридоры к углубившимся войскам Западного фронта. Здесь образовалось сразу два котла. В один попала 33-я армия Ефремова, в другой – гвардейский кавкорпус Белова – к нему присоединились и десантники [133]. На вспомогательном направлении 3-я и 4-я ударные армии продолжали наступать довольно успешно, вышли на подступы к Великим Лукам, Велижу, даже к Витебску. Но в боях они поредели, растянулись на пространстве в 300 км, и четыре германских дивизии, переброшенных из Франции, остановили их.

Впрочем, и у Клюге не хватало сил покончить со всеми окруженными. Решили уничтожать по очереди. Поначалу стянули побольше сил против армии Ефремова. Налегли на нее с разных сторон, оттеснили в болота. Жуков в это время был назначен командующим Западным направлением, сохранив и пост командующего Западного фронта. Двум армиям, Голубева и Захаркина, он приказал расчистить дорогу к Ефремову. С неимоверными трудностями, по снегам и распутице, сосредотачивали артиллерию, выдвигали пехоту. Но это был кратчайший путь к окруженным, немцы ждали атак именно тут. Превратили в крепость каждую деревушку, прошивали поля ливнями свинца. Попытки выручить 33-ю обернулись только жестокими потерями.

Следующее наступление Жуков подготовил в конце марта. Калининский фронт западнее Ржева нацеливался пробиваться к 39-й армии и 11-му кавкорпусу. А к Ефремову на этот раз прокладывала коридор 50-я армия генерала Болдина. Она должна была продвигаться не с востока на запад, а заворачивать дугой, с юга на север. Предусматривалось, что 33-я будет прорываться навстречу, соединится со вторым окруженным островком в лесах, кавалерией Белова и десантниками, и совместными силами фронт будет взломан. Этот сдвиг участка прорыва и в самом деле оправдал себя. Враги ожидали атак на прежнем направлении, армия Болдина успешно сбила их с позиций.

Жуков требовал, чтобы 33-я без промедления атаковала на юг, на Киров. Здесь готовы были поддержать войска Белова, сюда приближались авангарды Болдина. Но 33-я армия изнемогала в боях и голодала, Ефремов полагал, что двигаться окольной дорогой у нее не хватит сил. Через голову Жукова связался непосредственно со Сталиным, просил разрешения выходить по кратчайшему маршруту, на восток. А 13 апреля связь со штабом 33-й армии оборвалась, и пошла неразбериха [43].

Наступление 50-й армии тормозилось весенней распутицей, а немцы замедляли ее продвижение бомбежками, перекрывали позициями дороги с твердым покрытием. Тем временем они собирали подкрепления с более спокойных участков. К 15 апреля войска Болдина находились всего в 2 км от армии Ефремова. Но встречного удара не последовало. Зато с флангов уже сосредоточились германские соединения, обрушились контратаками. Вынудили наши авангарды отойти. Ну а армия Ефремова в эти же дни двинулась на восток, к Угре. Хотя немцы даже выманивали ее именно сюда, нарочно показывали, будто оборона слаба. Подготовили ловушку, куда и влезла 33-я. Ее принялась утюжить артиллерия, из засад поползли танки и мотопехота.

16 апреля Гальдер записал в дневнике – «русская 33-я армия ликвидирована». Он немного ошибся. Армия развалилась, но ее осколки пробовали просочиться через линию фронта. Хотя их перехватывали, всюду дежурили заслоны. Раненый генерал Ефремов застрелился. Из его подчиненных выбралось лишь 889 человек. После этой трагедии наши войска получили приказ переходить к обороне. Вообще Ржевско-Вяземская операция стала одной из самых кровопролитных в истории войны. Безвозвратные потери Красной армии составили 270 тыс. человек – это погибшие и пленные. Сотни тысяч получили ранения.

Но и у немцев было выбито и переранено около 300 тыс. человек. Ликвидировать другие окруженные группировки они уже не могли. 39-я армия Масленникова и корпус Белова занимали обширные районы в вяземских лесах. Собирали вокруг себя партизан. С помощью местных жителей сумели наладить снабжение продовольствием и фуражом, с ними была установлена воздушная связь. В Ставке оценили, что эти два плацдарма угрожают важным дорогам и опорным пунктам, оттягивают на себя значительные силы. А сами плацдармы могут пригодиться в следующих наступлениях. Масленникову и Белову было приказано пока оставаться в глубине оккупированной территории.

17. Дорога жизни

В осажденном Ленинграде по репродукторам стучал метроном. Кто это придумал – неизвестно, существуют разные версии. Но он стучал постоянно. Стучал, будто сердце больного. С одной стороны, вроде бы успокаивая – человек еще жив. С другой – заставляя настороженно прислушиваться. Если обстановка была безопасной, метроном стучал размеренно, в такт часам. А во время воздушных налетов или артобстрелов пульс резко учащался.

Замкнуть второе кольцо блокады врагам не позволили, Тихвин отбили. Но на Ладоге начался ледостав, волнами носило льдины, сообщение по озеру пресеклось. В Ленинграде пришлось во второй раз снижать нормы снабжения. Для рабочих – 250 г хлеба в день, для иждивенцев – 125 г. С ноября на улицах стали появляться трупы умерших от голода. Холода принесли с собой новые бедствия. Отопления не было. В квартирах обогревались жестяными печками-«буржуйками», ломали на дрова заборы и мебель, жгли книги. Замерз водопровод. Прекратилась подача электроэнергии, остановились трамваи. А бензином заправляли только военные и правительственные машины. К месту работы ходили пешком, за водой – к прорубям на Неву или ближайшие каналы. Это отнимало последние силы. Кто-то падал по дороге. Другие впадали в прострацию и лежали дома, пока не доконает голод. Или, ослабев, переставали топить и замерзали.

В конце ноября на Ладожском озере установился сплошной лед. По нему выезжали машины с мукой, бензином, патронами. Для этого были созданы специальные автомобильные отряды. Шоферы там были гражданскими. Пожилыми или не призванными по болезни. Но каждая поездка становилась боем – как вылет военного самолета. Ладога коварна, волны взламывают лед, образуя полыньи. А на южном берегу были немцы, установили дальнобойные батареи. Над озером носились их самолеты. Полыньи, проруби от бомб и снарядов схватывало тонкой корочкой, присыпало снежком. Машины проваливались. Если шофер не успевал выскочить из кабины, шел под лед вместе с грузовиком, и шансов вынырнуть почти не было. Стали оставлять открытыми дверцы, а потом вовсе снимать их.

Снимали и лобовые стекла. Ночью ехали без фар, водитель высовывался из кабины и всматривался во тьму. Если у него был напарник, он ехал на подножке, силился разглядеть полыньи. Сотни машин погибали. Другие все-таки доставляли драгоценные грузы, обратными рейсами вывозили ленинградцев, в первую очередь детей. Ими были переполнены госпитали и эвакуационные пункты во всех городах поблизости от Ладоги. Но некоторые совсем ослабели, и вытащить их с того света уже не получалось. Были и такие, для кого первая порция еды после голодания становилась смертельной.

Дорога жизни пролегала в нескольких километрах от вражеского берега. Сохранялась опасность, что немцы вышлют отряды по льду, перережут ее. Для прикрытия вдоль дороги оборудовались опорные пункты. Прямо на льду из снега возводились укрепленные позиции. Их поливали водой, превращая в ледяные, размещали зенитки, подразделения солдат. Тем не менее немецкие бомбежки и артобстрелы постоянно нарушали Дорогу жизни. Капризничала погода, ломая лед. Грузов перебрасывали совершенно недостаточно. В начале января 1942 г. для Ленинграда настали самые черные дни. Иждивенческие карточки вообще не отоваривались. Смерть разгулялась вовсю. Покойники валялись в подъездах, на улицах, и к этому стали относиться спокойно. Прохожие шагали мимо. Остановиться и нагнуться значило истратить последние силы. Умершему уже не поможешь, а сам свалишься рядом.

Советское правительство очень остро переживали за судьбу вымирающего города. Как только немцев отбросили от Москвы, Ставка возобновила операции по спасению Ленинграда. Прежние удары наносились там, где петля блокады оставалась самой узкой, – возле берега Ладожского озера, у Синявина. Но и немцы чрезвычайно сильно укрепили этот район. Понастроили дотов и дзотов, переплели зарослями колючей проволоки, сплошь замостили минами. Следующее наступление наметили южнее, у Любани. Пояс территории, занятой врагом, был на этом участке гораздо шире, но и прорыв должен был стать полегче. Волховскому фронту генерала Мерецкова Ставка выделила из своего резерва две свежих армии, 59-ю армию и 2-ю ударную. Вспомогательный удар намечался еще южнее, у Старой Руссы. Две армии Северо-Западного фронта генерала Курочкина, 11-я и 34-я, должны были взломать фланги 16-й германской армии и окружить ее. Наши войска прорвутся в тылы всей группы армий «Север», немцам придется оттягивать сюда войска. В любом случае это облегчит снятие блокады.

Но советское командование слишком спешило выручать ленинградцев. И слишком увлеклось идеей общего наступления – надеялось, что враг ошалеет, растеряется, не сможет подкрепить все направления сразу. Оба удара назначили на 7 января, одновременно с наступлением на Ржевско-Вяземский выступ. Но обеспечить одновременность оказалось невозможно, железные дороги были перегружены. На Волховский фронт успели прибыть только некоторые дивизии 2-й ударной и 59-й армий. Артиллеристам подвезли лишь четверть боекомплекта, а на разведку противника и местности времени уже не было. Тем не менее переносить операцию не стали. Сочли, что все недочеты компенсирует неожиданность. Надо наступать, пока немцы еще не пронюхали о появлении новых армий.

Артподготовку вели по площадям – и расстреляли снаряды впустую. Пустили танки, но они уперлись в сплошные вековые леса. А здешние болота, как выяснилось, не промерзли даже зимой. Немцы окатили атакующих огнем неподавленных батарей и пулеметных точек, форсировать Волхов не позволили. По мере подхода свежих частей 2-й ударной и 59-й армий атаки возобновились. Но враги уже ждали их, яростно отбрасывали.

Наступление Северо-Западного фронта также не принесло ожидаемых результатов. Две его армии не смогли взять Старую Руссу, город был слишком сильно укреплен. Зато по соседству обозначился успех. Как отмечалось в прошлой главе, две других армии Северо-Западного фронта, 3-я и 4-я ударные, углубились далеко на запад, на Холм и Торопец. В результате образовался выступ возле поселка Демянска в Новгородской области. Почти готовый котел! Подрезать его основание выглядело очень соблазнительным. На помощь Северо-Западному фронту Ставка начала перебрасывать 1-ю ударную армию с Вяземского направления.

Командующий группой армий «Север» фон Лееб был старым и опытным воякой. Он видел, насколько опасно положение его войск. Если Волховский фронт осуществит прорыв под Любанью, будет отрезана вся группировка у Ладоги. Та самая группировка, которая удерживает горловину блокады. А если Северо-Западный фронт перережет основание Демянского выступа, окажется в кольце стоявший там 2-й корпус. Лееб предложил отвести обе группировки назад, на рубежи Волхова и Ловати. Но Гитлер категорически запретил. Лееб был дисциплинированным человеком, нарушать приказы не желал. Но и брать на себя ответственность за гибель войск тоже не желал. Он подал в отставку.

Назначили фон Кюхлера, однако доставшееся ему «наследство» казалось незавидным. Советский Северо-Западный фронт получил дополнительную армию, несколько отдельных корпусов. Возобновил наступление, явно нацеливаясь окружить Демянск. А войска Волховского фронта сумели под шквальным огнем перемахнуть по льду на левый берег Волхова, захватить первую линию обороны. Правда, за ней была вторая, и пока русские приходили в себя после жаркой схватки, подтаскивали артиллерию на новые позиции, немцы спешно строили за второй линией третью. Штурмуйте – а траншеи мы еще выкопаем. Наступление оборачивалось кровопролитным и медленным прогрызанием обороны.

Ставка и Генштаб поняли, в какую гиблую игру втянулись войска Мерецкова. Потребовали сменить тактику. Позиции 59-й и 52-й армий растянули, а 2-я ударная генерала Клыкова сконцентрировалась между ними на узком промежутке. Ей передали несколько дивизий и огневые средства из других армий. В конце января она предприняла новый рывок и прошибла вражеские позиции на всю глубину. Если перед этим за две недели проползли всего 10 км, то теперь за 5 дней углубились на 30 км. До расположения Ленинградского фронта оставалось еще 30…

Кюхлер рассудил, что самое опасное место здесь, под Любанью. Группировка под Демянском помощи не получила, 8 февраля котел захлопнулся. В нем были заперты 6 дивизий, около 100 тыс. человек. Но командира этой группировки Брокдорфа – Олефельда Кюхлер и сам Гитлер заверили, что не бросят его на произвол судьбы. Снабжение окруженных взял на себя Геринг. Внутри котла было оборудовано два аэродрома, на них ежедневно садились 100–150 самолетов. За сутки в среднем доставляли 265 тонн грузов, 200–300 человек подкреплений. А советских войск, как выяснилось, под Демянском было недостаточно. Они блокировали массу неприятелей, но раздавить их уже не могли. Растянулись по двум обводам окружения, внешнему и внутреннему, атаки получались слабыми.

Тем временем Кюхлер повыдергивал войска со всех второстепенных участков и остановил наступление под Любанью. Точно так же, как его коллеги из группы армий «Центр», он отлично понял особенности войны в лесах и болотах. Бороться надо не за территорию, а за дороги, без них никуда не пройдешь. Но 2-я ударная продвигалась вдоль единственной грунтовой дороги! Кюхлер бросил на эту дорогу имеющуюся авиацию, а на пути 2-й ударной каждый населенный пункт превращался в укрепленный узел – обойти его было невозможно. Армия застряла. Мало того, ее соседи, ослабленные в боях, отдавшие 2-й ударной лучшие части и артиллерию, вообще не сумели продвинуться вперед. Поэтому армия очутилась в глубоком выступе. Ширина коридора у деревни Мясной Бор составляла всего 12 км. Соседние армии, 52-я и 59-я, получили приказ расширить эту горловину, снова и снова возобновляли атаки. Жесточайшие бои кипели за мелкие деревушки, но враг стягивал сюда свежие силы, раздвинуть проход никак не получалось.

И все-таки эти операции сказались на судьбах Ленинграда. Немецкий «воздушный мост» у Демянска и попытки сдержать прорыв Волховского фронта отвлекли всю неприятельскую авиацию. Прекратились массированные налеты на Дорогу жизни. Машины по ней шли теперь непрерывно, отрабатывались самые удобные методы транспортировки. А с другой стороны, количество едоков в городе значительно сократилось. Одни умерли, других эвакуировали. В феврале доставка и расход продовольствия наконец-то пришли в равновесие. А потом подвоз превысил потребление. Карточки стали отоваривать полностью. Качество хлеба улучшилось, из него исчезли всевозможные примеси. Впервые с начала осады ленинградцам выдали мясо.

Весной Дорога жизни функционировала до последней возможности. Лед проседал, его заливало водой. Последние колонны машин рассекали волны, как катера. Но на складах сумели накопить некоторый запас продовольствия на время ледохода. Осенняя трагедия не повторилась.

Однако на фронте все зимние успехи были нейтрализованы. К Кюхлеру прибывали сильные подкрепления. В составе группы армий «Север» появились голландские, бельгийские, скандинавские, эстонские, латвийские части СС. Для спасения Демянской группировки в Старой Руссе был собран кулак из трех дивизий под командованием генерала Зейдлица. 21 марта он нанес удар с внешней стороны. Одновременно войска Брокдорфа – Олефельда ринулись пробиваться изнутри. Нет, наши солдаты дрались не хуже неприятелей. Моторизованная дивизия СС, действовавшая на острие прорыва, потеряла больше половины личного состава. Только крайним упорством и жертвами в кольце разомкнули брешь, Рамушевский коридор.

Но немцы не стали выводить свои дивизии из котла. Теперь линия фронта вокруг Демянска представляла большой выступ, углубленный в советскую территорию. Германское командование полагало, что он может стать хорошим плацдармом для будущих операций. Вместо эвакуации по пробитой дороге потекли подкрепления вовнутрь выступа. Нашим войскам было приказано заново перекрыть горловину. Они несколько раз повторяли атаки. Но враг наращивал оборону под Демянском, здесь собралась почти вся 16-я германская армия, и сражения оборачивались только большой кровью.